риказал долго жить,  -  сказал,
вздохнув, Степан Гурьев и перекрестился.
     - Упокой  господи  его  душу!  -  отозвался Максим  Плотников и  тоже
перекрестился.  -  Вишь ведь как,  а у нас того и в мыслях не было. Крепок
еще был хозяин.
     Гурьев  рассказал все,  как  случилось,  про  мятеж  и  про  убийство
Строганова.
     - Грех лихом покойника поминать, - закончил Степан, - а все ж сказать
надо:  жесток,  как зверь лютый.  Кто победнее,  тех и за людей не считал,
один разговор - батогами.
     - Ну,  а  как новый-то,  совладелец?  -  спросил изменившимся голосом
хозяин.
     Гурьев  заметил беспокойство Максима Плотникова и  понял,  о  чем  он
тревожится.
     - Молодой хозяин Никита Григорьевич всех  слуг старых оставил и  тебя
тако же,  -  успокоил он приказчика.  -  За упреждение тебя благодарит.  А
вдова-наследница в дела не встревает. И я вот сюда приехал по тому делу.
     - Ушли они в море,  Степан Елисеевич, - испуганно сказал Плотников. -
Два дня прошло, как ушли.
     - Как! Ты о ком говоришь?
     - Да  об  аглицких  купцах.  На  двух  кочах они в море вышли,  тайно
собрались, однако я узнал - в Мангазею их путь.
     Степан  Гурьев  задумался.  Если  бы  на  его  месте  случился другой
человек,  то,  может  быть,  на  этом  все  и  закончилось бы.  Можно было
вернуться и доложить молодому хозяину,  что кочи ушли в море.  Но не таков
Степан Гурьев,  корсар Карстена Роде.  Недаром в  него крепко верил старик
Строганов. Нет, не все потеряно, можно догнать, перехватить на пути, думал
Степан. Только бы людей подобрать смелых да кочи крепкие.
     - Вот что,  Максим Тимофеевич,  я  решил за  ними следом.  Перехвачу,
далеко не  уйдут.  Найди мне  кочи,  денег не  пожалею.  Людей,  мореходов
надобно да  всякого запасу.  Однако ты никому ни слова,  куда и  зачем.  А
спросят, говори - за товаром пушным пошли-де строгановские люди.
     - Понял,  понял,  -  закивал головой Плотников. - Только напрасно ты,
Степан Елисеевич, не сыскать тебе агличанов в море-океане.
     - Попытаюсь,  авось и найду... Однако угощай, хозяин, сегодня и крохи
во  рту не  было,  оголодал я,  признаться,  изрядно.  И  молодца пошли на
карбас, пусть Анфису сюда приведет.
     - И Анфиса с тобой?  - Хозяин широко улыбнулся. - Обгостись маленько.
Пойду хозяйке скажу, вот рада будет!


                                  * * *

     В  полдень холмогорский приказчик Максим  Плотников и  Степан  Гурьев
направились на реку смотреть продажные кочи.
     На  много протоков разбивалась на  этом месте река,  прорываясь между
малыми  и  большими  песчаными островками.  Напротив  торга  пристань была
сплошь заставлена разными судами. На широких деревянных барках вологодские
купцы  привозили  хлеб,  с  сухонских  павозков  сгружали  пеньку  и  лен.
Виднелись поморские лодьи и кочи, разукрашенные затейливой резьбой.
     Пройдя  с  полверсты,  Максим  Плотников и  Степан свернули на  узкую
протоку,  перерезавшую остров на  две  половины.  На  этой  протоке стояло
судостроительное заведение  холмогорского купца  Игната  Лошакова.  В  нос
ударил приятный запах свежеоструганной сосны и смолья. Под ногами валялись
щепа  и  обрубки дерева.  Подель  была  немноголюдна,  на  берегу работали
десятка три мастеров и подручных.
     Легкий ветерок слегка рябил студеную воду. На берегу шумели вершинами
одинокие сосны.  За кустарником и  высокой травой Степан Гурьев увидел два
малых  холмогорских коча,  стоявших в  протоке.  Корабли сразу понравились
мореходу.  Важно прохаживался вдоль берега, засунув руки за спину, хозяин,
Игнат Лошаков.
     - Купца на твои кочи привел,  Игнат Михайлович.  Здравствуй,  как бог
милует? - поклонился Максим Плотников.
     - Спасибо,  здравствуйте и вы...  Вот мои сыночки. - Он показал рукой
на темно-коричневые, просмоленные кочи: - Для себя строил, да не вышло, не
собрался в море.
     - Так,  так.  Вели,  хозяин,  их на берег вытащить. На ворот четверых
поставь, - распорядился Степан Гурьев.
     Опытный мореход сразу убивал двух зайцев.  Он  хотел видеть подводную
часть кузова и заодно проверить:  могут ли четыре человека вытащить его из
воды.
     Хозяин  кивнул  головой и  позвал старшего мастера.  С  кочей  завели
крепкие пеньковые веревки на вороты, работники стали выхаживать корабли на
берег. Степан Гурьев внимательно смотрел, как выходят кочи.
     - Добро,  -  сказал он,  когда показались из воды два крепких полоза,
пришитых к днищу деревянными гвоздями.
     Кочи  медленно,  чуть покачиваясь,  поднимались на  берег.  Когда они
целиком вышли  из  воды,  Гурьев  осмотрел их  со  всех  сторон.  Все  ему
нравилось.  Кочи  были  легки,  вместительны и,  судя по  обводам корпуса,
мореходны.  Вынув из-за  сапога деревянный аршин,  сложенный вчетверо,  он
измерил длину  кораблей -  оказалось восемнадцать аршин,  а  шириной всего
пять.
     Корма  на  треть  длины  корабля была  покрыта палубой,  в  отгородке
помещались люди и  хранились кое-какие припасы.  На  носу палуба покрывала
небольшое пространство, защищая коч от встречной волны.
     "На таком кораблике догоню агличан,  -  думал Гурьев.  - И по волокам
быстрее управлюсь, и в море на льдину при случае подниму".
     - Сколь за  кочи просишь?  -  обернулся он к  купцу Мурашкину.  -  Не
запрашивай, торговаться не буду.
     Купец усмехнулся,  назвал цену.  Гурьев посмотрел на приказчика,  тот
подумал, кивнул головой: "Сходно".
     Ударили по рукам, и Степан и хозяин кочей остались довольны сделкой.
     - Даю  тебе три  дня  сроку,  -  сказал Гурьев приказчику Плотникову,
когда они шли домой.  - Подбери мореходов, купи припасов, харчей, одежонку
и пищали огневые... Я сам все осмотрю.
     - Сколь мореходов надобно?
     - По  одиннадцать на каждый коч.  Прежде ко мне гони,  буду со всяким
говорить.  Мне  нужны  неустрашимые,  отважные...  А  сколь людей на  тех,
аглицких?
     - Кочи большие,  запасов всяких набрали вдосталь. И для торгу товаров
немало... А людей на двух кораблях двадцать восемь.
     Прошло  два  дня.  Холмогорский приказчик  Плотников выполнил  приказ
Степана Гурьева. Амбар на подели он завалил всяким товаром.
     На кочи поставили по две мачты из крепкого дерева,  и каждая оснащена
одним прямым парусом. Спускались паруса вместе с реем, это упрощало работу
в суровых условиях студеных морей.  Как и все суда с широким днищем,  кочи
плохо  управлялись  при  встречных  ветрах,   но   зато  были  хороши  при
перетаскивании через волоки.  Мореходы проверили конопатку и  в  некоторых
местах просмолили еще раз. Для подъема якоря на носу судна устроили ворот,
на корме поставили небольшую лодку.
     Степан  Гурьев  сам  осмотрел  припасы,  купленные  Плотниковым.  Все
оказалось самого лучшего качества.  На  каждый коч  шла ржаная и  ячменная
мука,  ржаные сухари,  толокно в крепких двойных мешочках,  соленое мясо и
соленая треска,  масло и  рыбий жир.  Плотников купил еще по мешку гороху,
немного сушеного мяса,  бочонок ягоды морошки от болезней, сухие березовые
дрова для обогрева и приготовления пищи. Бочонок меду на кисель.
     Несколько дубовых  бочонков с  пресной водой  были  бережно уложены в
кормовой части каждого из кочей.  На всех мореходов куплены теплые вязаные
куртки и меховая одежда. Дров взяли мало, а погоды на севере холодные, без
теплой, удобной одежды поход заранее обречен на неудачу.
     В Холмогорах нетрудно сыскать опытных,  отважных мореходов. У Степана
Гурьева остались старые друзья, и людей он брал только тех, кого знал сам,
или  тех,  кого знали его  друзья.  Взял он  на  свой коч  и  Митрия Зюзю,
захотевшего повидать Ледовитое море.
     Кораблям дали  имена:  одного  назвали "Холмогоры",  второго "Аника и
Семен".  Степан Гурьев решил тряхнуть стариной и пойти кормщиком на "Анике
и Семене". На втором коче кормщика пока не было.
     Утром на четвертый день в избу,  где жил Гурьев,  пришел Васька Чуга,
худой, хмурый, и стал проситься в артель.
     - Как ты попал в Холмогоры?  - удивился Степан. - Ведь недавно я тебя
на  посаде  в  Сольвычегодске  видел.  Ты на карбасе сидел,  ждал кого-то.
Помнишь?
     - Как не помнить, - усмехнулся Васька, - однако надоело ковать железо
для купцов Строгановых,  а  твою лодью обещанную ждать долго.  Вот и решил
самолично в Холмогоры ехать.  Тянет на старое,  Степан Елисеевич, охота на
соленую водицу посмотреть. Подумал и попросил расчет у приказчика.
     - Слыхал, убили Семена Аникеевича злодеи?
     - Как не слыхать. Однако жалости к нему нет.
     Степан Гурьев обрадовался мореходу:
     - Вот  что,  Василий Иванович,  коли охота кормщиком на  "Холмогоры",
иди, не обижу. Тебя знаю, не подведешь, и люди тебя знают.
     Степан  Гурьев  очень  жалел,   что  не   застал  дома  своих  старых
друзей-корсаров:  Дементия Денежкина,  Федора Шубина и Василия Твердякова.
Они покрутились* на промысел и недавно ушли из Холмогор.
     _______________
          * Пїоїкїрїуїтїиїлїиїсїь - нанялись.

     Васька Чуга  с  душой взялся за  дело.  Когда Степан рассказал ему  о
предстоящем плавании, он еще больше обрадовался:
     - Вот это по  мне,  за  это я  возьмусь!  Не  уйдут от  нас агличане.
Такие-то кочи мы на руках перенесем,  ежели что. А у них и кочи большие, и
навалено в них всего видимо-невидимо. Сказывали, тяжелы больно.
     Чуга оказался деятельным помощником. Он отыскал оружие для мореходов:
несколько  пищалей,   порох,  ножи,  копья  и  каждому  кольчугу  отличной
новгородской работы.
     На  Бориса и  Глеба* Степан Гурьев приготовился к  походу.  Он  знал,
сколько человек ушло в  море на кочах английских купцов.  Сколько и какого
груза лежит в их трюмах. Однако он не знал одного: каким путем направились
англичане.  Попасть в  Обскую губу можно морским ходом,  а  можно по рекам
через волоки. "Как идти, чтобы наверняка перехватить аглицких купчишек?" -
неотступно сидело в голове.
     _______________
          * 24 июля.

     После долгих раздумий,  посоветовавшись с  товарищами,  Степан выбрал
путь  через Чешский волок и  дальше морем до  Ямальской земли.  Через Ямал
снова по рекам и волокам до Обской губы.
     Когда ветер переменился и задул от северо-запада, Степан обрадовался.
"Стоят,  голубчики,  где-нибудь  под  берегом,  с  таким  ветром далеко не
уйдешь",  -  думал он и,  вынув морской чертеж,  прикидывал, в каком месте
могли застрять англичане.
     Анфиса помогала как  могла  мужу.  Она  осмотрела всю  теплую одежду,
пробовала съестные припасы.  Из  муки,  купленной на  случай зимовки,  она
испекла хлеб - спрашивала, вкусный ли, не прелая ли попалась мука.
     Давно Анфиса не  видела мужа таким деятельным и  веселым.  Будто море
вдохнуло в  него новую жизнь.  А у самой Анфисы кошки скреблись на сердце.
Вспомнила детишек, оставленных с сестрой, скучала, по ночам плакала. Тяжко
было ей  на этот раз сопутствовать мужу в  морском походе.  Ради детей она
хотела идти к попу умолить разрешение от клятвы.
     В тот день, накануне отхода, Степан Гурьев так намаялся, что вечером,
вернувшись на коч,  не стал ужинать,  а,  забравшись на постель из оленьих
шкур, сразу заснул.
     - Василий,  не  сгнила ли  парусина?  -  вдруг во сне сказал Степан и
шевельнулся.
     Анфиса долго сидела недвижимо,  боясь разбудить мужа. Много вспомнила
и передумала она за это время. Снова увидела ханский шатер, где пятнадцать
лет  назад  лежал  раненый Степан.  Лекарь-ведун со  всклокоченными седыми
волосами накладывал на  рану  чистые  тряпки,  пропитанные зеленой пахучей
мазью.  В  жаровне переливались огнями  раскаленные угли.  Кипела какая-то
жидкость в глиняном горшке, распространяя резкий запах.
     Ей представилось, как Степан открыл глаза и жалко посмотрел на нее...
Почти год  пришлось ухаживать Анфисе за  раненым,  пока Степан поднялся на
ноги и сделал первый шаг.
     Нет, она не могла оставить Степана одного.
     Наступил  день  отхода.   На  пристани  собрались  родные  и  близкие
проводить в дальний путь. Пришел холмогорский голова Семен Аникеевич Дуда,
вот  уж  тридцать лет  судивший вместе с  выборными судьями весь  Двинский
уезд.
     Толстомясый поп соборной церкви, помахивая кадилом, с молитвой обошел
кочи.   Сладковатый  дымок  курившегося  ладана  приятно  щекотал  ноздри.
Мореходы молились истово, испрашивая счастливого плавания.
     Но  вот  и   молебен  закончен.   На  церковную  оловянную  тарелочку
посыпались мелкие деньги.  Мореходы бросали по денежке, редко кто копейку.
Гурьев, перекрестившись, положил рубль.
     После   обеда  погода  изменилась.   Стало  теплее,   свинцовое  небо
посветлело.  Степан  Гурьев,  задрав  голову,  нетерпеливо  поглядывал  на
ветряницы,  он  ждал попутного ветра.  Наконец затрепетали листья березок,
легкой  рябью  покрылась  двинская  вода.   Примчался  долгожданный  ветер
шелоник.  На  кочах  стали поднимать паруса и  выкатывать якорь.  Толпа на
пристани зашевелилась, заплакала, замахала шапками и платками.
     Набрав  в  паруса  ветер,  строгановские кочи  сдвинулись с  места  и
понеслись  вниз  по  великой  русской  реке  на  просторы  Студеного моря.
Потянулись  скучные   песчаные  берега,   заваленные  плавником.   Изредка
встречались зеленые островки,  покрытые кустарником и  травой.  Кое-где на
золотом песке чернели деревянные избушки,  доносился благовест островерхих
деревянных церквей. Ребятишки собирались стайками у воды, кричали что-то и
махали руками.
     Мореходы были  немногословны в  этот день.  Каждый оставил на  родной
земле жену, детишек или родителей и верных друзей.
     Что ждет их впереди?  Когда вернутся они в  свои дома и  вернутся ли?
Всяко бывает на ледовитых морях и в полуночных странах.


                    Гїлїаївїаї шїеїсїтїнїаїдїцїаїтїаїя

                   НА ВСЯКУЮ БЕДУ СТРАХА НЕ НАБЕРЕШЬСЯ

     На третий день плавания кочи Степана Гурьева с приливом вошли в устье
реки Чижи на западном берегу Канинской земли. Наступило утро. Из грязного,
низкого неба сеялся мелкий холодный дождь.  Шли на  веслах.  На  четвертой
версте берега сошлись, река стала узкой, всего три-четыре сажени. Два раза
приходилось выходить на  берег и  тащить за собой кочи на бечеве.  Местами
ерник был очень густ, и мореходы шли в нем по пояс, ломая ветви и пригибая
кусты.
     Кормщики стояли за рулем,  а  носники отталкивались где надо баграми.
Воды в реке прилив нагнал много, и кочи шли легко.
     Вспуганные голосами поморов,  из  кустарника часто выпархивали стайки
белых куропаток. Здесь было тихо, на многие версты не сыщешь человеческого
жилья,  не услышишь человеческого голоса. С моря доносился неутихающий гул
бьющей о берег волны.
     Вечером мореходы остановились,  ловили  рыбу,  варили уху  из  жирных
хариусов.  Как  только  стих  ветер,  полчища комаров облепили людей.  Они
набивались в  нос и в уши,  слепили глаза,  мешали дышать.  Особенно густо
комары садились на шерстяные рубахи.
     Кое-как  передохнув,   мореходы  снова  тронулись  в   путь.   Погода
по-прежнему стояла пасмурная. Однако наступила ночь, а было светло.
     Во  все  стороны расстилалась ровная  бугристая тундра  с  небольшими
холмами на севере. На темной ее поверхности выделялись белые совы, сидящие
на кочках, похожие на пятна нерастаявшего снега.
     Кочи  шли  ровно,  нигде не  задевая днищем.  Под  утро накрыл густой
туман; поднявшийся ветер нагонял с моря все новые и новые молочные волны.
     Наконец  впереди  появился долгожданный высокий крест.  Он  предвещал
близость волока.  Мореходы налегли на  весла;  вскоре кочи вошли в  озеро,
окаймленное со  всех  сторон  пышными зарослями ивняка и  высокой болотной
травы,  и  направились ко  второму кресту на противоположном берегу.  Кочи
уткнулись носами  в  берег,  и  Степан  Гурьев  прыгнул на  зеленую траву,
пестревшую яркими цветами.
     Недавно  в  этом  месте  волокли  какие-то  суда:  на  почве  глубоко
вдавились следы полозьев.
     Степан  Гурьев,  высадившись  на  берег,  увидел  на  волоке  большой
самоедский чум.  Несмотря на раннее утро,  над чумом вился кудрявый дымок.
Неподалеку паслось стадо оленей, возле чума виднелись деревянные санки.
     Мореход застал  всю  семью  за  пиршеством.  Видимо,  самоеды* решили
переходить на  другое место и  подкреплялись перед дорогой.  Они ели сырое
мясо только что  освежеванного оленя.  Мясо было нарезано тонкими ломтями.
Самоед брал кусок полакомее,  макал в  кровь,  забирал в  рот побольше и у
самых  губ  срезал  ножом  лишнее.  Ели  быстро,  едва  успев  прожевать и
проглотить, снова макали в кровь новые куски. Собаки сидели возле хозяев и
умильно глядели им в рот, не обращая внимания на нежданных пришельцев.
     _______________
          * Самоедами русские мореходы называли в XVI веке ненцев.

     Хозяин чума,  завидев русских,  тотчас встал,  обтер  губы  ладонью и
гостеприимно пригласил позавтракать.  Однако  мореходы вежливо отказались,
сославшись на постный день.
     За медный котел,  два широких топора и  десяток железных наконечников
для  стрел  Степан Гурьев договорился с  хозяином чума  о  помощи.  Самоед
обещал впрячь своих оленей в кочи и перетащить их через волок к небольшому
озеру,  откуда  берет  начало  река  Теша,  впадающая в  Тешский залив  на
восточном берегу  Канинской земли.  Мореходы выгрузили с  кораблей тяжелые
товары.
     Самоеды,  переловив оленей,  привязали их к  пустому кочу и выволокли
его на берег.  Волок был небольшой, в прилив он покрывался водой. Несмотря
на  удобную сырую  почву,  олени с  трудом протащили тяжелый коч,  глубоко
врезавшийся полозьями в  грунт.  Со  вторым кочем  дело  пошло  еще  хуже.
"Морские сани"  для  оленей  были  необычным тяжелым  возом.  Они  устали,
заартачились и,  протащив десяток саженей,  стали  припадать на  колени  и
ложиться. Хозяин подбадривал животных, подрезая им хвосты.
     Но вот и  второй коч оказался на воде маленького озерка с  прозрачной
холодной водой.
     Мореходы погрузили обратно снятые с кочей товары и ждали прилива.
     По берегам озерка вперемежку с кустарником росла низкая зеленая трава
с  мелькавшими в ней красными цветками камнеломки,  во множестве виднелись
незабудки.  По  мере того как  туман рассеивался и  таял,  открывались все
новые и новые озерки, расположенные поблизости.
     К полудню показалось багровое круглое солнце, просвечивавшееся сквозь
облака.
     Но вот пришла вода с моря, и кочи двинулись на восток. Шли на веслах.
До морского берега оставалось немного, всего версты три-четыре.
     Закрытое  туманом,  шумно  плескалось море.  В  устье  реки  мореходы
поставили свои кочи на якоря.
     - Ветер скоро переменится,  - сказал Степан Гурьев, - а пока, ребята,
плавник сухой собирайте. Вишь, его по берегу рассыпано.
     Анфиса  работала вместе со  всеми.  В  непромокаемых сапогах-бахилах,
суконных штанах,  шерстяной рубахе  и  меховой  шапке  ее  не  отличить от
мужиков-мореходов.
     На берегу вместе с  плавником во множестве валялись выброшенные морем
водоросли,  куски губок, раковины. Недалеко от моря, на небольшом холмике,
среди  травы  и  цветов  мореходы увидели оленьи черепа вместе с  рогами и
кусками шкуры  с  гривой,  посаженные на  колья.  Рядом стояли десятка два
деревянных идолов - "болванов" с лицами, обращенными к морю.
     И тут же высится огромный православный крест.
     Василий Чуга осмотрел со всех сторон капище.
     - Рога нам ни к чему,  -  пробасил он,  -  а сидяев возьмем на дрова.
Сухие бревна-то. Который раз собираюсь, да все некогда.
     - Чему  тебя  только,  Василий,  родители учили!  -  вступился Степан
Гурьев.  - Разве можно людей обижать? Пусть своим богам молятся как умеют.
Ты их не трогай, и они тебя не заденут. Посмотри лучше на траву, на цветы,
долго теперь не увидишь.
     Небольшая луговина возле  "болванов" была  усыпана  всякими  цветами.
Особенно  растрогал мореходов огромный  куст  ромашки,  в