ник.
     Стрельцы,  стоявшие вокруг поля,  убрали мостки через ров.  Человек и
зверь остались друг против друга. Колдун не хотел нападать на человека. Он
снова забрался в клетку и, высунув голову, скалил зубы.
     Из толпы,  собравшейся смотреть медвежьи забавы,  послышались свист и
выкрики.
     Мужик,  сжав в руке рогатину,  твердо вышагивая, двинулся к клетке. В
толпе узнали его.
     - Матюха! - закричал кто-то.
     - Матюха Калашник!
     - Держись, Матюха.
     Матюха Калашник приветливо помахал толпе рукой.  Подойдя к клетке, он
постучал  по  ней  древком.  В  ответ  раздалось грозное  рычание.  Колдун
мгновенно выскочил из клетки,  поднялся на задние лапы.  Матюха отскочил в
сторону и выставил вперед острое жало. Зверь, злобно рыча и разинув пасть,
медленно приближался.  Матюха неподвижно стоял,  выжидая удобное время. От
того,  как  будет нанесен удар  зверю,  зависела его  судьба.  Может быть,
наступал смертный час.
     Царь Федор,  разинув рот,  схватившись за резные ручки кресла и  чуть
приподнявшись, не спускал глаз с медведя. Когда Матюха отскочил в сторону,
царь проглотил слюну и перекрестился.
     Прошло  несколько  напряженных  мгновений.   Толпа  затихла.  С  поля
слышалось пыхтение и злобный медвежий рев.
     И вдруг Матюха молнией метнулся вперед и всадил сверкнувшее на солнце
лезвие зверю между ребер.  Другой конец рогатины он упер в землю.  Раненый
медведь  рвался  вперед,  засаживая железо  все  глубже  и  глубже,  кровь
потоками лилась из раны. Он старался сломить древко, перегрызть его.
     Матюха, побледнев, сжав зубы, придерживал древко ногой и прижимал его
к земле.
     - Ой!  - вскрикнул Федор Иванович, поднявшись с места. - Ой, держись,
Колдун! - Сочувствие царя было явно на стороне зверя.
     Но победил Матюха.
     С  глухим  ревом  медведь  свалился на  бок.  Калашник,  вынув  из-за
голенища нож, прикончил его.
     Царь Федор замахал руками.
     - Оринушка! - кричал он царице, смотревшей на поединок из окна своего
терема. - Оринушка! Сгиб наш Колдун!
     Толпа бурно выражала свою радость:
     - Молодец, Матюха!
     - Молодец!
     - Слава!
     Под приветственные крики толпы Матюха двинулся к царскому месту. Царь
бросил  ему  золотой  и  приказал  дворецкому вдосталь напоить  победителя
хмельным из своих погребов.
     Тем временем ловчие выпустили нового зверя. Медведь Лешак сразу вышел
на поле. Его соперником был стрелец четвертой сотни Иван Рубашкин.
     Толпа молча наблюдала, как сходились бойцы.
     Медведь,  поднявшись,  пошел на Ивашку. Он громко рычал, разбрызгивая
пену.
     Иван  Рубашкин  изловчился  и  ударил  зверя  рогатиной.  Но  медведь
мгновенно разломил древко на куски,  смял Рубашкина и, раскрыв пасть, стал
рвать его зубами.
     - Ванюша! - раздался громкий женский вопль. - Ванюша!
     Царь  Федор  ликовал.  На  его  бледном пухлом лице  играла радостная
улыбка.
     - Запорол мужика медведь,  - сказал царь Федор своему шурину, - пусть
накормят его, меда пусть дадут.
     Царю  захотелось пойти  к  зверю  и  дать  ему  медовый  колобок.  Он
приподнялся, но строгий взгляд Бориса Годунова посадил его на место.
     Ловчие отогнали зверя. Иван Рубашкин был мертв.
     Открыли  новую  клетку.  На  поле  выходил еще  один  боец,  желавший
показать свою силу и молодечество, умереть или выпить чашу вина из царских
погребов.
     Джером Горсей, стоявший в толпе вместе с Антони Маршем, шепнул ему:
     - Его  величество царь  Федор,  тихоня и  богомол,  любит смотреть на
человеческую кровь. Это отец оставил ему по наследству.
     - Отвратительно! Как вы можете любоваться на такое зрелище?
     - Я  привык.  Отец  нашего  государя,  царь  Иван,  устраивал кое-что
похуже.  И приходилось смотреть, чтобы самому не потерять голову. Я помню,
как казнили царского лекаря Бомелия.  За измену и  воровство его привязали
на вертел, изрезанная окровавленная спина и все тело жарилось и вздувалось
на  огне до тех пор,  пока его не сочли умершим.  Тогда Бомелия бросили на
сани и  повезли через весь Кремль.  Я  теснился со многими,  чтобы увидеть
его. Он возвел глаза к небу, призывая Христа... После Бомелий был брошен в
темницу,  где и умер...  Этот пройдоха долго обманывал царя.  Кроме других
дел,  он уверял царское величество,  что наша королева молода и  ему будет
легко жениться на ней.
     - О-о! Слава создателю, что великий государь Федор Иванович милостив.
Такая  страшная казнь  не  придет ему  в  голову...  Жениться на  королеве
Елизавете...  Хм!  Это далеко не простое дело, у нее было много женихов. А
тогда невесте подходило к пятидесяти... Посмотрите, господин Горсей, опять
медведь загрыз человека. А царь доволен, он смеется.
     - Через два  дня,  -  сказал Джером Горсей,  -  я  увижу царя  совсем
близко. Меня посылают посланником с письмом к нашей королеве.
     - И вам не страшно, господин Горсей, вступать в сей высокий политик?
     - Это не первый раз.  Я недавно вернулся из тайной поездки в Англию и
достойно выполнил все  поручения.  Теперь  я  еду  послом  его  величества
русского царя Федора Ивановича.
     - Но вы говорили, дорогой друг, что ездили в Вильню и там встретились
со многими вельможными людьми.
     - Да,  Антони, даже вам я не мог сказать тогда о цели своей поездки -
царская тайна. Но теперь, когда все сошло благополучно... Мне кажется, нам
довольно смотреть на царскую забаву. Пойдемте домой и выпьем доброго пива.
Я хочу вас порадовать.  Вчера я получил письмо из Архангельска:  два наших
морских корабля вышли в Скифское море.
     - О-о, это радостная весть!


                                  * * *

     Прошло несколько дней.  Царь Федор Иванович сидел в большой дворцовой
палате  в  черном кресле из  мореного дуба.  Спинка была  резная,  на  ней
изображен  двуглавый орел  с  распростертыми крыльями.  Царь  был  одет  в
парчовые ризы, украшеные узорами и драгоценными каменьями.
     Джером Горсей видел на этом кресле царя Ивана Васильевича,  вспоминал
его  строгое лицо,  огненные глаза.  На  царя  Федора жалко было смотреть.
Маленькая головка  едва  держала  высокую тяжелую шапку.  Большие выпуклые
глаза  смотрели  печально и  покорно.  Держась  за  спинку  кресла,  стоял
правитель  Борис  Годунов,   тоже  в   драгоценных  одеждах.   Дородный  и
розовощекий, он выглядел намного внушительнее царя.
     Как всегда,  по стенам горницы стояли бояре и  дворяне в  праздничных
одеждах.
     Джером  Горсей  низко  поклонился и  поцеловал царскую пухлую руку  с
выпуклыми твердыми ногтями.
     Федор  Иванович молча  с  любопытством оглядывал купца.  Вряд  ли  он
помнил  того,  кто  подарил  ему  клавикорды,  так  забавлявшие его.  Дьяк
Щелкалов подошел к  англичанину,  поклонился и  подал ему  царское письмо.
Глаза их встретились, и Горсей увидел ненависть и презрение.
     Царь Федор стал смотреть на  драгоценные каменья,  украшавшие одежду.
Потом перевел взгляд на  Георгия Победоносца,  пронзавшего копьем дракона,
нарисованного во весь рост на стене палаты.  Джером Горсей, желая привлечь
внимание царя к  своей особе,  повысил голос,  называя королеву английскую
Елизавету.
     Царь Федор взглянул на него.
     - Сколь годов королеве? - невнятно пробормотал он.
     - Великий государь и царь Федор Иванович хочет знать,  сколько лет ее
величеству английской королеве, - сказал Годунов.
     - Пятьдесят пять лет,  ваше величество,  -  поклонился в  пояс Джером
Горсей.
     - Она мне не сестра,  она тетка, - пробурчал Федор Иванович. - Стара,
стара.
     Борис Годунов не стал повторять царские слова.
     Джером Горсей продолжал свою речь.
     Царь  Федор  Иванович снова  стал  рассматривать Георгия Победоносца.
Заметив блеснувший в солнечном луче большой алмаз на кафтане правителя, он
потянулся к нему и потрогал пальцем.
     - Пусть  королева пошлет мне  льва,  как  отцу  моему  посылывала,  -
пробормотал царь.
     - Великий государь и  царь  Федор Иванович велит своей любимой сестре
английской королеве  Елизавете  прислать  ему  зверя,  зовомого  львом,  -
перетолмачил Борис Годунов.
     - Я передам просьбу его величества, - поклонился Джером Горсей.
     Борис Годунов что-то шепнул государю.  Царь Федор встал,  снял шапку,
невнятно произнес несколько слов и снова сел. Горсей ничего не понял.
     - Великий государь Федор Иванович,  -  громко сказал Борис Годунов, -
кланяется своей  любимой сестре королеве английской Елизавете и  желает ей
долгодейственного жития и благопоспешания.
     Джером Горсей поклонился и еще раз поцеловал руку царю. И вдруг Федор
Иванович  стал  всхлипывать  и  креститься.   Зашептались  придворные.   К
англичанину подошел дьяк Андрей Щелкалов и попросил его к выходу.


                                  * * *

     На этот раз Джером Горсей с почетом выехал из Москвы.
     Всю дорогу его поили и кормили бесплатно,  как царского посланника. В
Вологде воевода князь Долгорукий вышел к воротам города,  встретил Джерома
Горсея и  поздравил с  царской милостью.  Из  Вологды Горсей ехал на  двух
барках до  самого Архангельска.  На  одной он  ехал сам,  на  другой везли
подарки  для   королевы  Елизаветы.   Впереди  на   маленькой  лодке  плыл
сопровождающий Горсея придворный и  готовил ему  пищу,  питье и  постель в
местах остановок.
     У  ворот  Архангельской крепости царского посланника встретил воевода
князь  Василий  Андреевич Звенигородский.  Триста  стрельцов выстрелили из
пищалей. Воевода проводил Джерома Горсея до Никольского устья.
     На Розовом острове благоухал цветущий шиповник. Все английские купцы,
проживающие на острове,  выполняя царское веление, вышли встречать Джерома
Горсея.  Многие встречали его, сжав зубы, без всякого удовольствия. Монахи
Никольского монастыря принесли  в  дар  царскому посланнику свежей  семги,
ржаного хлеба и деревянную разрисованную посуду.
     На  третий  день  пребывания Джерома Горсея на  Розовом острове слуги
архангельского воеводы  привезли на  карбасах съестные припасы  в  дорогу:
двадцать живых быков,  семьдесят баранов, шестьсот кур, две дойные коровы,
две  козы,  десять свежих семг,  сорок галлонов водки,  сто галлонов меду,
двести галлонов пива, тысячу белых хлебов, шестьдесят четвериков муки, две
тысячи яиц  и  запас чеснока и  лука.  Все  бесплатно,  от  имени великого
государя.
     Несмотря на пышные проводы посланника Джерома Горсея,  которые должны
были польстить тщеславию королевы,  письмо от  царя Федора было не слишком
уважительное.
     Федор  Иванович  согласился выплатить обществу купцов,  торговавших в
России,  немалые деньги,  о  которых они  просили.  Разрешил брать  с  них
половинную пошлину.  Однако  в  праве  исключительной торговли на  Севере,
которого добивались английские купцы, царь отказал.
     Яростное сопротивление Джерому Горсею,  ратовавшему перед  правителем
Борисом Годуновым за предоставление Англии исключительного права торговли,
оказал дьяк Андрей Щелкалов.
     "Довольно будет и  той  нашей милости,  -  писал царь Федор Елизавете
английской,  - для тех гостей, о которых будешь посылать нам свои грамоты,
чтобы нам велеть брать с них половинную пошлину...  И по милости божьей мы
можем  как  угодно  распоряжаться  нашими  товарами,  и  наше  государство
обойдется и без товаров твоих гостей.  Наши государства велики, и купцы из
многих государств привезут свои товары в наши царства...  И как ради одних
твоих гостей запрещать многим людям из  многих государств приходить к  нам
было  бы  неразумно.  В  этом  деле,  любительнейшая сестра наша Елизавета
королевна,  те гости,  что приезжают в наши царства, неправо тебя извещают
своих ради прибытков".


                   Гїлїаївїаї чїеїтїыїрїнїаїдїцїаїтїаїя

                 КАКИМ ОБРАЗОМ ГОСУДАРЬ ДОЛЖЕН ИСПОЛНЯТЬ
                                СВОЕ СЛОВО

     Только что встало солнце,  и  первые лучи его ударили в  разноцветные
стекла спальни Марьи Годуновой.  Дни  стояли солнечные,  однако морозы еще
держались. Наступил апрель.
     Борис  Годунов,  в  белой полотняной рубахе и  портах,  босой,  сидел
задумавшись на  мягкой лавке.  Проснулся он  еще затемно и  все сидел так,
устремив невидящий взор  на  стену.  Уж  десять дней правитель плохо спал,
плохо ел и держался рукой за левый бок.
     Солнечные лучи  осветили его  лицо,  яркую вышивку на  вороте рубахи.
Годунов зажмурился, закрыл глаза ладонью.
     - Борюшка, - услышал он сонный голос жены, - ты опять не спишь?
     Раздвинув  занавески и  нащупав  теплой  ногой  сафьяновую скамеечку,
Марья Григорьевна спустилась с кровати, подошла к Годунову.
     Правитель молчал, нахмурив брови.
     - Бочок  болит,  драгоценный  мой?  Я  сейчас  за  лекарем  пошлю,  -
всполошилась жена.
     - Не надоть,  -  властно произнес Годунов и  добавил:  -  Душа у меня
болит.
     - Расскажи мне, Борюшка, о чем мыслишь. Поведай мне. Авось полегчает,
горе пополам разделим. Хочешь, почешу головку твою?
     - Ладно, почеши.
     Мягко ступая босыми ногами по  цветастому ковру,  правитель подошел к
кровати, постоял, подождал, пока жена уселась, и лег, положив свою большую
голову ей на колени.
     Марья  Григорьевна сноровисто  принялась  за  дело,  орудуя  костяным
гребнем.
     Вычесывать голову  -  это  занятие любили все  на  русской земле,  от
младенца до  старика,  от  простого мужика или бабы до  царских величеств.
Борис Годунов не был исключением. Испытывая наслаждение, он закрыл глаза и
полностью отдался на волю ловких ручек своей жены.
     - Отец наш Григорий Лукьянович, - говорила Марья Григорьевна, - лысый
был,  ни единого волоса на голове, а бороду любил вычесывать. Меня просил,
я  еще  маленькая была...  "Ты,  говорит,  Машенька,  возьми  гребень либо
пальчиками мне бороду расчесывай".  Поднимет бороду кверху и лежит,  глаза
зажмурив, вот как ты сейчас.
     Годунов что-то хмыкнул в ответ.
     - И я чешу ему бороду, пока не заснет.
     - Скажи,  Марья,  -  помолчав,  спросил Годунов,  -  как  после казни
Григорий Лукьянович себя чувствовал? Ведь другой раз друзей приходилось на
дыбу поднимать.  Вчера с  ними хмельное пил,  обнимался,  а  завтра голову
рубил. Не мучила его совесть?
     - Государское дело...  Не  для себя отец старался,  а  для царя,  для
пользы всей земли нашей. Для чего ему мучиться?
     - И спал он хорошо?
     - Изрядно. Как голову на подушку положит, глядишь - и заснул.
     - А у меня нрав другой.  Ежели вижу, что плохо делаю, всегда мучаюсь.
А  паче,  ежели одно говорю,  а  делаю другое.  Боюсь,  покарает меня отец
небесный.
     Марья Григорьевна перестала прочесывать волосы мужу.
     - Опять у  тебя что-то  случилось.  Заговор новый?  Чуяло мое сердце!
Расскажи, Борюшка.
     Годунов ответил не сразу.
     - Не  знаю,   что  с  Марией  Володимировной  Старицкой  делать...  с
королевой ливонской.
     - А что она?
     - Она ничего,  да  люди возле нее шептаться стали.  Голоса подают:  в
нашей-де королеве и в дочери ее царская кровь.
     Марья Григорьевна сразу поняла, в чем дело.
     - Для чего ты ее в Москву привез? Пусть бы в Риге нищенствовала.
     - Здесь она в моих руках, что захочу, то и сделаю.
     - А раз так, почему себя мучаешь?
     - Я  ей  слово дал  на  мирскую жизнь,  а  дело велит в  монастырь ее
постричь. Женщина она молодая...
     - Постриги ее в глухой монастырь,  и чем скорее,  тем лучше, - твердо
сказала жена.  - А сомневаешься, я тебе книгу латинскую почитаю. Сочинение
Николая Макиавелля. Там место есть особливое.
     Годунов открыл глаза, оживился:
     - Откуда книга сия, Машенька?
     - Андрей  Яковлевич  дал.   В   посольском  приказе  перетолмачили  с
римского. Сказывал, весьма любопытная книга. А перебелил дьяк Васильев.
     - Прочитай страничку, послушаю.
     Марья Григорьевна взяла с полки толстую книгу,  раскрыла, перевернула
несколько страниц.
     - Ну  вот,  Борюшка,  написано тако:  "Каким  образом государь должен
исполнять свое слово".
     - Читай.
     - "Всякий легко поймет,  как  похвально,  если  государь всегда верен
своему слову и действует всегда прямо и без лукавства.  В наше время можно
убедиться  в  том,  что  бывали  государи,  прославившиеся своими  делами,
которые не придавали никакого значения верному исполнению своих обещаний и
умели  лукавством затемнить правильную оценку  своих  действий.  Случалось
даже,   что  подобные  государи  выигрывали  более,   нежели  те,  которые
основывали свои действия на правде и справедливости..."
     Марья Григорьевна остановилась и посмотрела на мужа.
     Борис Годунов внимательно слушал.
     - "Существуют два способа действия для достижения целей:  путь закона
и путь насилия. Первый способ - способ человеческий, второй - способ диких
животных,  но  так как первый способ не всегда удается,  то люди прибегают
иногда и ко второму..."
     Марья Григорьевна снова приостановилась.
     - Читай, читай! - Правитель развязывал и завязывал тесемки на вышитом
вороте рубахи.
     - "...Государи должны уметь  пользоваться обоими способами.  Действуя
грубой силой,  подобно животным, государь должен соединить в себе качества
льва и лисицы. Обладая качествами только льва, он не сумеет остерегаться и
избегать западни,  которую будут ему ставить. Будучи же только лисицею, он
не  сможет  защищаться против  врагов,  так  что  для  избежания  сетей  и
возможности победы над врагами государи должны быть и львами и лисицами...
Те,  которые  захотят щеголять одною  только  львиною ролью,  выкажут этим
крайнюю неумелость..."
     - Правильно!  Лев и лисица.  Я согласен,  Машенька. Писатель хороший,
хотя и римлянин. Читай, читай.
     Правителя трудно было  узнать.  Лицо  оживилось,  глаза сверкали,  он
подвинулся ближе к жене, боясь пропустить хотя бы слово.
     - "Предусмотрительный государь не  должен,  следовательно,  исполнять
своих обещаний и обязательств, если такое исполнение будет для него вредно
и все причины,  вынуждавшие его обещать,  устранены.  Конечно, если бы все
люди были честны,  подобный совет можно было бы счесть за безнравственный.
Но  так  как  люди  обыкновенно не  отличаются честностью и  подданные  не
особенно заботятся о выполнении своих обещаний,  то и государям,  -  Марья
Григорьевна повысила голос,  -  не для чего быть особенно щекотливыми. Для
государей  же   не   трудно  каждое  свое   клятвопреступление  прикрывать
благовидными предлогами..."
     - Машенька, - Годунов обнял свою жену, - как это верно! Но я таил все
в своей душе,  а римлянин не стыдится сказать всему свету. Да, это правда,
каждое слово - правда. Читай дальше, Машенька.
     - "Необходимо,  однако,  его скрывать под личиной честности. Государи
должны обладать великим искусством притворства и одурманивания, потому что
люди  бывают  до  того  слепы  и  отуманены своими  насущными делами,  что
человек, умеющий хорошо лгать, всегда найдет достаточно легковерных людей,
охотно поддающихся обману".
     - Правда,  правда!  -  воскликнул Борис Годунов.  -  Боже милостивый,
помилуй меня, грешного, но ведь это и мои тоже мысли!
     - "Государям, следовательно, нет никакой необходимости обладать всеми
добродетелями,  однако необходимо показывать,  что они ими обладают. Скажу
больше - обладание всеми добродетелями вредно для личного блага государей,
притворство же  и  личина обладания ими -  чрезвычайно полезны.  Так,  для
государей очень  важно  уметь  выказываться милосердными,  верными  своему
слову,  человеколюбивыми, боголюбивыми и откровенными. Быть же таковыми на
самом деле  не  вредно только в  таком случае,  если государь с  подобными
добродетелями  сумеет  в  случае  ненадобности  заглушить  их  и  выказать
совершенно противоположные... Государи должны обладать гибкой способностью
изменять свои убеждения сообразно обстоятельствам и,  как  я  сказал выше,
если возможно, не избегать честного пути, но в случае надобнос