,  у  нас  есть,  на  севере,
испокон веков  свои  законы.  Спрячем,  ежели что,  в  долбленый домик под
дерновое одеяльце.
     Богдан Лучков, не оглядываясь, пошел к кочам.
     Дементий  Денежкин  славился  среди  холмогорских  мореходов  твердым
характером,  отвагой,  умением.  Во времена царя Ивана Грозного он отлично
командовал кораблем корсаров "Царица Анастасия".  Недавно ему  исполнилось
шестьдесят лет,  и он отказался от кормщицких дел,  ссылаясь на ослабевшее
здоровье.
     А  в сей год Богдан Лучков соблазнил его большим заработком:  детей и
внуков у него было много.
     - Видали,  ребята,  хорош гусь,  -  кивнул Денежкин вслед московскому
приказчику.  -  У  нас  таких дел  промежду себя не  бывало,  чтоб друг за
дружкой подглядывать да подслушивать. Видать, и правда темные люди хозяева
наши. Будем уши востро держать. А теперь спать.
     И мореходы потянулись к кочам.
     Ветер  нагнал  с  запада тучи.  Солнце едва  просвечивало и  казалось
бледным мохнатым шаром.  Тучи вс„ сгущались и совсем закрыли солнце. Сразу
потемнело.  Не  успели  холмогорцы заползти в  каморы,  как  пошел  дождь,
мелкий, нудный.
     Прошло еще немного времени.  Дождь перестал накрапывать, ветер разнес
тучи,  и  низкое  полуночное солнце  окрасило  сказочными красками дом  на
берегу, корабли и низкий берег, уходящий далеко на восток.
     По  западинкам и  небольшим лужайкам вновь  запестрели яркие  крупные
цветы,  свернувшие во  время  дождя свои  венчики.  И  трава стала ярче  и
зеленее.
     Начиналось утро.  К  речке  подошли олени и  стали пить  воду.  Мягко
взмахивая крыльями,  к  озеру  пролетела белая  сова.  В  глубине  острова
раздался тоскливый волчий вой.
     На  берегу появились новые  люди.  Они  пришли с  юга  в  тот  ранний
утренний час, когда сон самый крепкий.
     Митрий Зюзя и Сувор Левонтьев оказались в лагере английских купцов по
приказу Степана Гурьева.  Не  выказывая себя,  они  должны все разведать и
донести кормщику.
     Тихо переступая ногами,  обутыми в мягкие бахилы,  они обошли со всех
сторон  бревенчатый  дом,   заглянули  внутрь  через  оконце.  На  широких
половицах виднелись желтые,  свежие  стружки и  мелкая  щепа.  Митрий Зюзя
сосчитал венцы, смерил шагами стены. Дом был добротный и совсем не похожий
на низенькие избушки из плавника,  в которых жили русские мореходы,  когда
случалось зимовать на берегах Студеного моря.
     - Смотри-ка,  петли железные на  двери поставлены,  -  удивился Сувор
Левонтьев. - Денег, видать, у купцов много.
     - Две горницы и подпол сделаны. А вот здесь печь будут ставить.
     Мореходы  с  любопытством осмотрели избу  и  тихонько  вышли  наружу,
притворив за собой дверь.
     Митрий Зюзя  то  и  дело  нагибался и  рассматривал яркий  ковер  под
ногами. Его радовала каждая травинка, каждый цветок.
     - Цветочки-то,  цветочки!  Топтать жалко! - приговаривал он, поднимая
заскорузлыми пальцами примятые цветы.
     Взглянув на море, поморы обомлели. Волшебное полуночное солнце залило
кровью  белоснежные  льдины  и  сделало  море  темно-зеленым.  Подгоняемые
ветром, кровавые льдины медленно проплывали мимо острова на восток. Пройдя
невидимую  границу,  они  смывали  полуночный багрянец  и  снова  делались
белыми, как лебеди.
     Большие,  морского хода кочи,  стоявшие на  берегу за линией прилива,
поморам понравились.  Корабли стояли на катках и в любую минуту могли быть
спущены в море. Корму подпирал деревянный брус толщиной в четверть.
     На  кочах по  три  мачты,  доски хорошо обструганы и  залиты в  пазах
варом.  Паруса  убраны и  спрятаны.  Митрий Зюзя  заметил на  бортах много
царапин,  полученных во льдах.  А  в  некоторых местах черная осмолка была
вовсе содрана.
     "Были во льдах, - отметил про себя Зюзя, - однако не в столь тяжелых,
как мы".
     Вблизи кораблей на песке лежали выгруженные товары в ящиках и мешках,
покрытые от дождя смоленой парусиной.
     Мореходы обошли  корабли  два  раза  и  разглядели все  самым  лучшим
образом.
     Сувор Левонтьев толкнул в бок Зюзю и показал на дым,  потянувшийся из
трубы на корме ближнего коча.
     - Охолодали поморяне,  печь топят,  -  сказал он. - Нам уходить надо,
пока спят.
     Митрий Зюзя не успел ответить.
     Наверху хлопнула крышка люка. Мореходы прижались к кузову.
     - Рано еще, - сказал кто-то хриплым со сна голосом.
     - Пойдем досыпать...  А что тебе сказал - помни: следить в оба глаза.
Ежели что, жалеть нечего, скажем - ошкуй либо волки задрали.
     - Ладно, Богдан Лучков, это мы могим... Смотри, прибылая вода пошла.
     - Ну-к что ж, спать так спать.
     Крышка люка  снова хлопнула.  И  опять все  стало тихо.  Зашелестела,
зажурчала приливная вода,  и  незаметно подкралось море,  затопило отлогий
берег.
     На  реке  гулко  всплеснулась большая  рыба.  Мореходы  вздрогнули  и
схватились за ножи.
     - Рыба плещется, - опомнился Митрий.
     Оба облегченно вздохнули.
     - Ты понял, о чем речь? - прошептал Сувор Левонтьев.
     - Нет,  -  отозвался Зюзя.  -  Однако думаю, тот Богдан Лучков плохой
человек.  Не  иначе,  убивство замышляет...  На  большом озере  опять гуся
зажарим.  -  Он причмокнул губами.  - Сколь их там облиняло, не сочтешь! И
озеро и берега - вс„ пухом и перьями усыпано. Там и отдохнем.
     - Пошли.
     - Пошли.
     Мореходы,  оглядываясь по сторонам, выбрались из-за борта и, стараясь
не шуметь, тронулись в путь.


                   Гїлїаївїаї дїеївїяїтїнїаїдїцїаїтїаїя

                      ГРЕХ ДА БЕДА НА КОГО НЕ ЖИВУТ

     Двое суток прошло с тех пор,  как кочи Степана Гурьева положили якоря
в небольшом закрытом становище на южном берегу у входа в широкий пролив.
     Митрий Зюзя и Сувор Левонтьев все еще не возвращались.  Степан Гурьев
был поглощен мыслями о  предстоящем нападении на  английские кочи.  Он  не
сомневался,  что  английские купцы решили захватить один из  островов близ
Обского  устья.  Однако  ветер  был  тот  же,  шелоник упорно  держался на
просторах Ледовитого моря.  С  таким ветром плыть на  юг  кормщики вряд ли
согласятся.
     Мореходы  отдохнули,   отоспались  в  спокойном  становище,  напились
сладкой свежей воды,  наловили рыбы в  синем прозрачном озере.  На удобном
месте сложили печку из дикого камня для варки пищи,  и Анфиса готовила еду
на чистом воздухе.
     После высадки на остров Анфису охватила тоска.  Она плакала по ночам,
видела страшные сны.  Работу выполняла бездумно,  одними руками.  От  мужа
скрывала свои чувства,  видя,  что он увлечен предстоящим делом. Однако на
этот раз Анфиса его не одобряла.
     И  Василий Чуга ходил мрачный,  не разговаривал с  товарищами и думал
про свое.  Он  знал,  что недолго ему осталось смотреть на ясное солнышко,
слышать  людской  говор...  Приказные  в  Сольвычегодске рано  или  поздно
вызнают, кто убил купца Семена Строганова. Василий был молод и хотел жить.
И еще мучила совесть: ведь он воспользовался доверчивостью Степана Гурьева
и  ничего не сказал ему о  своих делах.  Он утешался мыслью о  предстоящем
нападении  на   английские  кочи.   Уж  здесь  он  покажет  свою  удаль  и
храбрость...  Пусть в бою прольется его кровь, пусть убьют, так будет даже
лучше.  Он  решил просить Степана Гурьева назначить его  на  самое опасное
дело.
     В  первый же  вечер,  бродя в  задумчивости по  берегу,  Василий Чуга
неожиданно встретился с  ошкуем.  И  он  решил испытать судьбу.  "Пойду на
медведя,  -  сказал он себе. - Если задерет, значит, так на роду написано.
Не тронет медведь, останусь жить - будет легче". Нож, висевший у пояса, он
решил в  дело не пускать.  И Василий Чуга,  сжав кулаки и твердо ступая по
земле,  шел  на  медведя.  Когда до  зверя оставалось три  шага,  ошкуй не
выдержал, повернулся и побежал прочь.
     После  встречи с  медведем в  нем  пробудилась надежда.  Васька  стал
слышать вскрикивания чаек и голоса товарищей.  Мир будто ожил,  пробудился
от спячки, стал ощутимым и снова желанным.
     На  третий  день  мореходы  проснулись рано,  вышли  на  берег,  всех
волновала судьба разведчиков.
     Василий Чуга первый увидел Митрия Зюзю и Сувора Левонтьева.  Они были
еще далеко,  на  соседнем холме.  Утреннее солнце осветило их едва видимые
темные фигурки.
     - Аглицкие кочи на берегу, - выпалил запыхавшийся Митрий Зюзя: увидев
собравшихся мореходов, он последние полверсты бежал. - Избу строят, бревна
с собой привезли. Мореходов много...
     - Вот тебе раз! - Степан Гурьев не знал, что и думать.
     На острове Надежды избу англичане строят, да еще на северной стороне.
В его голове подобное не укладывалось.  Наконец он понял:  англичане хотят
захватить остров Надежды потому,  что он ближе от Лондона, чем река Обь. А
в  северную  гавань  могут  заходить  английские  корабли...   Опять-таки,
рассуждал Степан,  летом на острове собираются самоеды,  и англичане могут
выменивать у них меховой товар. На этом острове удобнее в случае опасности
обороняться.
     - Ну,  ребяты,  -  сказал Степан,  -  послушаем,  что еще Митрий Зюзя
скажет.
     Мореходы сгрудились плотной кучкой.
     Митрий Зюзя рассказал все,  что он видел на острове,  не забыл и  про
разговор, услышанный на одном из кочей.
     - Вроде у них свара между собой,  -  пояснил он,  -  и Богдан Лучков,
ихний управитель,  наказывал:  "Ежели что,  жалеть нечего,  скажем - ошкуй
задрал либо волки".
     Мореходы молча переглянулись, посмотрели на Степана Гурьева.
     - Вот и встретились с агличанами на одном острове,  - не сразу сказал
кормщик.  -  Я,  ребяты,  не знаю, что делать. Видно, и нам зимовать здесь
придется.  Место неплохое.  -  Степан посмотрел вокруг.  -  В драку лезть,
кровь христианскую проливать,  не разобравшись,  воздержусь.  Надо узнать,
кто из поморян наших,  из холмогорцев,  на той стороне. Можно и добром все
уладить.  А  избу да  баню мы сумеем из плавника выстроить,  леса по всему
острову море навалило много.
     Степан Гурьев пока сам  не  знал,  как  можно выполнить приказ купцов
Строгановых,  не  проливая крови.  Но  подспудное чувство  подсказало ему:
торопиться не следует. И он, может быть, первый раз в жизни растерялся.
     Мореходы молчали,  ждали слова кормщика.  Народ собрался крепкий,  ко
всему привычный,  сильный,  предприимчивый.  Все знали, зачем они здесь, и
ждали драки с англичанами.
     - Кочи пусть на  воде стоят,  может быть,  еще  пригодятся,  -  после
долгого раздумья распорядился Степан.  - Вы, ребята, за плавником для избы
ступайте.
     Мореходы разошлись,  а Степан позвал жену.  Он хотел посоветоваться с
ней,  Анфиса не  раз  помогала ему  добрым словом.  Они подошли к  берегу,
уселись на  плавниковые бревна.  У  них  была  одинаковая одежда -  оленьи
малицы,  беличьи шапки,  бахилы. Все сделал в Сольвычегодске один и тот же
мастер.  Сзади  даже  свои  мореходы не  сразу  их  отличали.  Ростом  они
одинаковы.
     - Что посоветуешь, Анфиса? - спросил Степан.
     - Ты правильно решил.  Не торопись,  посмотри,  подумай...  Я  одного
боюсь, - помолчав, продолжала она. - Семен Аникеевич убит, а он тебе верил
и  за  тебя  стоял.  Как  будет  при  Никите Григорьевиче?  Вдова  Евдокия
Нестеровна в  твоем деле  не  заступница.  Одно  хорошо знаю:  напрасно ты
Макара Шустова старшим оставил. Плохой он человек.
     - Я и сам казнюсь, да что теперь делать.
     - Ты прав...  Нехорошо на душе у  меня,  Степан.  Прошу,  не проливай
крови. Обойдись, если можно. Плохого жду.
     Анфиса взяла руку мужа и держала ее в своей.
     - Осмотрись, Степушка, разузнай, - продолжала упрашивать Анфиса.
     - Да разве я против? И сам так думаю.
     - Завяжется драка, - тихо говорила Анфиса, - убьют человека, и не дай
бог,  аглицкого  купца.  Дело  заварится большое.  Заступится ли  за  тебя
молодой Строганов?  Чаю я,  не заступится. Ежели отречется от всего, тогда
беда.  Тебя убивцем посчитают.  Разве поверят,  что ты  по  приказу Семена
Аникеевича дело делал? Ох, Степан, Степан, болит мое сердце!
     Степан Гурьев обнял жену и  стал ее  успокаивать.  Себе он  дал слово
быть осторожным и  не  допускать кровопролития.  Слова Анфисы запали ему в
душу.
     Посидев  немного с  мужем,  Анфиса  ушла  готовить мореходам обед,  а
Степан сидел и думал.  Понемногу его мысли приняли другое направление.  Он
вспомнил про самоедов.  Они могли приехать на остров и встретить англичан,
а этого больше всего не хотел кормщик. В мореходной тетради было записано,
что самоеды с  большого острова и с матерой земли выходят к реке Песчанке.
"Где река Песчанка,  -  думал Степан,  -  надо ее посмотреть:  может быть,
самоеды уже здесь!"
     Море шумело. Начавшийся прилив тащил к берегу плавник. Степан заметил
большое дерево,  вывороченное из земли вместе с корнями. Вместе с приливом
коряга  подходила  все  ближе  и  ближе.  Понемногу  скрывались под  водой
песчаные мели, расположенные вдоль берега. Прилив усиливался.
     Подгоняемые ветром дождевые тучи  медленно уходили на  запад.  Погода
прояснилась, снова во всю силу горело северное солнце.
     Степан Гурьев решил идти на реку Песчанку.  Прихватив с собой кое-что
в дорогу, вместе с Митрием Зюзей они отправились на восток от становища.
     Южный берег был  плоский,  как пирог,  высотой пятнадцать -  двадцать
локтей.  На севере,  в глубине острова, виднелись небольшие пологие холмы,
покрытые мхом  и  травой.  К  морю  берег обрывался круто.  В  прилив вода
подступала к нему вплотную.
     В  двух  местах,  там,  где  берег  выступал в  море,  мореход увидел
галечные  пляжи,   не   затопляемые  в   самую  полную  воду.   На  гальке
расположились шумные и вонькие залежи моржей. Зверя было множество. Митрий
Зюзя  принялся было считать,  но  потом бросил,  потому что  не  достало и
счета.
     Не  раз  мореходам  преграждали дорогу  небольшие  речушки,  спокойно
стекавшие к  морю.  С тихим звоном пробивались во мхах ручейки.  Тундра на
острове жила полной жизнью.  Спелое летнее солнце светило и  день и  ночь,
побуждая природу торопиться.  Сейчас оно крепко припекало спины мореходам.
То  и  дело встречались белые медведи.  Они  паслись на  лужайках,  словно
коровы, поедая какую-то траву и не обращая на людей внимания.
     Часа  через три  мореходы подошли к  маленькому озеру с  приподнятыми
песчаными берегами.  Прозрачная вода отливала синевой.  На  озере пискливо
щебетали кишевшие там птенцы линяющих гусей.
     Митрий Зюзя  захотел поймать одного,  подержать в  руках пушистенький
комочек.  Однако  затея  не  удалась:  птенцы,  быстро  загребая  лапками,
устремились к противоположному берегу,  где,  словно печная пасть, чернело
отверстие,  и  мгновенно скрылись в  этой дыре.  Озеро опустело,  остались
только перья и пух линяющих гусей.
     А Митрий в погоне за птенцами поскользнулся на мшистых камнях, упал и
ушиб колено.
     Степан  Гурьев с  любопытством осмотрел берег,  место,  где  укрылись
гусенята.
     - Озеро у нас под ногами,  - догадался он, - там и птенцы спрятались.
Место хорошее, их ни песец, ни сова не достанут... Идти можешь, Митрий?
     - Могу. - И Зюзя заковылял следом за Степаном.
     К  концу дня мореходы увидели закиданную камнями говорливую речку,  а
на  берегу  -  высокий  крест.  Неподалеку виднелись  остатки  самоедского
стойбища: кости, обрывки ремней, куски оленьей кожи, сломанные сани...
     Степан Гурьев вынул из-за пазухи свою мореходную тетрадь.
     - Река Песчанка,  -  сказал он.  -  На этом месте с  большого острова
самоеды переходят пасти  оленей на  наш  остров.  В  малую воду  осушается
песчаный перешеек,  соединяющий оба острова,  - продолжал он, - и, значит,
нет и течения. Агличанам об этом, наверно, рассказали.
     Вечером стало прохладнее.  Мореходы разложили на  сухом месте костер,
разожгли его.  Митрий Зюзя  наловил жирной рыбы в  реке и  принялся варить
уху. Плотно наевшись, они стали подумывать, как удобнее лечь спать.
     - Спать будем по очереди,  -  сказал Степан, посмотрев по сторонам. -
Вон медведей сколько. Нас за моржей примут и съедят запросто.
     - И  я  так  думаю,  -  отозвался Митрий  Зюзя.  -  Успеем выспаться.
Смотри-ка... - Он показал на стайку песцов, подобравшихся к остаткам рыбы,
брошенной мореходами.  -  Ишь  ты,  непуганый зверь,  совсем  человека  не
боится.
     Мореходы разгребли огонь,  настелили сухих прутьев на горячем месте и
разожгли новый костер.
     - Скажи,  Митрий,  -  укладываясь спать,  спросил Степан, - как бы ты
поступил на моем месте? Подумай-ка.
     - А сам ты?
     - Не  могу  решить,  от  мыслей голова вспухла.  Одно знаю:  аглицких
купцов сюда  пускать нельзя.  А  другое -  невинную кровь проливать тяжкий
грех.
     Митрий молчал недолго.
     - С ребятами надо поговорить... с теми, что агличанам служат.
     - Ну?
     - Обсказать,  как  и  что,  пусть агличане одни на  острове остаются.
Небось взвоют.
     - Так-то так, однако... Ну, а ежели нас агличане увидят и догадаются,
что мы по их души? Драки не миновать.
     - Разве у нас на лбу написано?  - доказывал свое Митрий. - Мы сами по
себе,  они сами по  себе...  Мы на промысел за моржами -  вон их по берегу
сколь, - а для каких дел они пришли, нам незнаемо.
     Степан  Гурьев  все  понял.  Голова  бывшего  корсара варила  слишком
прямолинейно.  Он  получил приказ  уничтожить врага,  а  в  таких  случаях
внезапность нападения часто  решает дело.  И  Степан решил воспользоваться
своим преимуществом. Он знал, где враг, и знал, что его надо уничтожить...
Но что было хорошо во времена морской войны, сейчас не подходило. И Степан
стал обдумывать все по-новому. Мешали комары, тучами осаждавшие мореходов.
Дым  костров мало  помогал.  Руки  и  лица  вскоре превратились в  зудящую
опухоль, покрытую липким месивом раздавленных насекомых.
     - С Федором поговорить надо, чать он тебе не чужой!
     - С каким Федором?
     - С шуряком твоим.
     - Да разве он там?
     - Тама,  деньги кого хошь прельстят.  И у меня приятели есть.  Верных
агличанам там не  много.  Из Москвы управитель Богдан Лучков,  с  ним двое
товарищев.  И двое пустозерцев-кормщиков,  они всему делу голова. И дорогу
агличанам указывают,  и место сие они нашли.  Знакомые самоеды у них есть.
Оба кормщики, давно пушниной промышляют.
     - Вон оно что!  - сказал Степан. - Вон оно что! Федор тама. Попробуем
теперя инако.  -  И как-то сразу успокоился.  -  Молодец,  Митрий...  - Он
поудобнее улегся у костра,  подложил под голову заплечный мешок.  -  Когда
солнышко над  тем мыском станет,  разбуди...  Что ты  раньше про Федора не
сказывал?
     - Ты не спрашивал, а к слову не пришлось.
     - Ладно.
     Степан повернулся спиной к костру и сразу уснул.  А Митрий Зюзя долго
бродил возле костра, стараясь не заснуть, и посматривал на бледное, низкое
солнце, катившееся над самым островом.
     Тихо в этот полуночный час на острове Надежды.
     Утром  мореходы  снова  наварили рыбы,  позавтракали и  отправились в
обратный путь.
     Советы  жены  и  разговор с  Митрием  Зюзей  помогли  Степану принять
правильное решение.  Теперь он не сомневался: надо действовать не силой, а
хитростью.  Надо  выполнить приказ купцов Строгановых так,  чтобы не  идти
против своей совести и против закона.  И еще решил кормщик: не откладывая,
идти в лагерь англичан и узнать все самому.
     Был  отлив.  Море ушло,  оставив оголенные отмели.  Подходя к  своему
становищу,  Степан увидел знакомую корягу.  Она  чернела на  мокром песке,
зацепившись корнями.  Следующий прилив еще больше поднесет ее к берегу. Он
осмотрел кучу плавника,  собранную мореходами за  его  отсутствие.  В  нем
много ровных, крепких стволов. На избу и баню вполне хватало.
     Время  было  обеденное.  Мореходы дружно  таскали ложками из  большой
деревянной чаши Анфисино варево - жирную кашу с кусками оленины.
     После обеда Степан созвал своих товарищей.
     - Вот что,  ребята, - твердо сказал