енностей   какого-то   ныне
искромсанного на куски человеческого существа. Еще  ему  показали  печень,
которая  когда-то  была  ответственна  за  дурные   настроения   какого-то
человека. Все это было страшно ново для Теодора, и ему было  очень  трудно
сделать  какое-нибудь  уместное  замечание.  Но,  во  всяком  случае,   он
обнаруживал понятливый интерес,  а  говорил  большею  частью  Тедди.  Если
Теодор  поглощал  бесконечные  разговоры  об  искусстве,  -  Тедди  слушал
обсуждения профессорских докладов, и это, разумеется, давало ему перевес в
лаборатории. Но Теодора осенило видение.
   - Но ведь это же не только в микроскопе, правда? Это везде,  на  каждом
шагу, на протяжении бесчисленных миль - в слякоти и канавах, во всем мире,
- сказал Теодор, стараясь не упустить свою мысль и удержать это мгновенное
видение  увеличенного  микромира,  кишащего   необыкновенными   маленькими
существами. - Их, должно быть, миллионы и миллиарды.
   Тедди наклонил свою рыжую голову набок, словно этот взгляд на вещи  был
чем-то совершенно новым для него.
   - Конечно, - согласился он, подумав минутку. - Да, они везде.
   Не только под объективом микроскопа, но везде. Но  вот  почему  Теодору
пришла в голову эта  мысль,  а  не  ему  Самому?  Почему  ему  никогда  не
приходило это в голову?
   Он посмотрел на пол, в окно, на стволы и ветви деревьев и потом снова в
лицо Теодору.
   Секунду  или  больше  сознание  обоих  было  подавлено  тем,  что  мир,
окружающий  их,  -  это  просто  конспект   материальной   множественности
вселенной, в которой  каждый  видимый  предмет  словно  корешок  переплета
необъятной энциклопедии.  Снять  переплет,  и  миллионы  вещей  становятся
явными.  Привычный  мир  исчезает,  и  на  его  месте  выступает   кишащая
бесконечность клеточек и атомов, волокон и кровяных шариков. Но  это  было
слишком для четырнадцати лет - как, пожалуй, и для большинства из нас, - и
прежде, чем они успели пройти расстояние, отделявшее лабораторию от  жилых
комнат, бездна, скрывающаяся под этой видимой вселенной, снова  закрылась,
и лужи, сырость и грязь снова стали просто лужами, сыростью  и  грязью,  а
вещи, которые видно  под  микроскопом,  просто  занятными,  но  совершенно
незначительными штуками, которые видишь только  под  микроскопом  и  нигде
больше...
   Но хотя ни один из мальчиков не заглянул больше чем на мгновение в  эту
бездну,  которая  таится  за  нашей  действительностью  и  куда  врезается
пытливый объектив  микроскопа,  Теодор,  во  всяком  случае,  почувствовал
угрозу своему вымышленному и обособленному миру.
   Он сначала уступал инициативе этого Тедди. Ему  было  так  интересно  и
любопытно, что он как-то удивительно забыл о  себе,  о  своем  собственном
столь значительном мире.  Теперь  его  мир  снова  возвращался  к  нему  -
протестующий,  восстающий  против   этой   чуждой,   враждебной   материи,
вторгшейся в него. Что он представляет собой, этот оголенный,  светлый,  с
выбеленными стенами, уверенный мир вещей, который  величает  себя  Наукой?
Который дает власть этому рыжему мальчишке показывать  Теодору  букашек  с
пляжа, точно они его собственные и не могут быть ничем  иным,  как  только
тем, что он говорит о них? Какой  отпор  нужно  дать,  чтобы  восстановить
собственное достоинство?
   "Вот Уимпердик, тот знал бы", - подумал Теодор и в первый раз  в  жизни
пожалел, что не  прислушивался  более  внимательно  к  тому,  что  говорил
Уимпердик.
   - Было время, когда единственные  живые  существа  на  Земле  были  вот
такие, как эти, - сказал  рыжеволосый  мальчик.  -  Только  покрупнее.  От
них-то и пошла эволюция.
   Эволюция? Может быть, та  эволюция,  о  которой  говорил  Уимпердик?  И
дарвинизм?
   - Вы верите в Дарвина? - сказал Теодор с оттенком нарочитого  удивления
в голосе.
   - Я верю в эволюцию, - сказал Тедди.
   - Я думал, что с Дарвином уже разделались.
   - Эволюция существовала до Дарвина.
   - И вы верите, что мы когда-то были обезьянами?
   - Я знаю это. И пресмыкающимися до того, как  сделаться  обезьянами,  а
еще раньше - рыбами. А до того - вот такими существами, как эти. Я  думал,
что это всем известно.
   - Вот уж не знал, чтобы это уж так было известно!
   - Вам надо бы послушать папины лекции. Мы проходили через  эти  ступени
все, прежде чем явиться на свет,  каждый  из  нас.  Мы  все  были  покрыты
волосами, у нас были хвосты, сохранились зачатки жабер. От этого никуда не
уйдешь.
   - Я этого не знал, - должен был сознаться Теодор.
   - Большинство не знает, - сказал Тедди. -  Нам  не  преподают  этого  в
школах. А следовало бы. Но они обходят это. Во  всяком  случае,  стараются
обойти  молчанием.  Как  будто  можно  обойти  молчанием   вещи,   которые
происходят всюду каждый день. Но как бы там ни было, они вас здорово сбили
с толку. Но все равно, вы не должны думать, что  с  Дарвином  разделались.
Нет. Разумеется, на первых порах он немножко ошибался. Но у кого же первые
шаги бывают безошибочны?
   Речь Тедди слово в слово  повторяла  объяснения  ассистента  профессора
Брокстеда,  пытающегося  изложить  понятным  языком  какое-нибудь  научное
явление смышленому, но неосведомленному студенту. Но разве Теодор мог  это
знать? Они вошли  в  светлые,  но  непривлекательные  комнаты,  и  там  их
встретила мать Тедди, стройная, тонкая  темноволосая  женщина,  с  высоким
лбом, белой кожей и синими, приветливо улыбающимися глазами. В ней не было
ничего филистерского. Одета она была в очень  хорошенькое,  очень  простое
синее платье с  кустарной  вышивкой  местного  производства;  она  ласково
упрекнула их, что они так долго возились в лаборатории, а не пришли раньше
напиться чаю.
   Голос у нее был такой же мягкий и приятный,  как  у  сына.  Она  задала
Теодору несколько вопросов. Тедди никогда не пришло бы в  голову  задавать
такие вопросы.
   Возродившееся сознание собственного "я" Теодора сразу оживилось от этих
расспросов. Кто он такой, в самом деле? Он отвечал, не торопясь,  подумав,
сопровождая свои ответы безмолвным поясняющим комментарием. Да, он живет в
Блэйпорте (Блэппорт? Блэп?). С отцом (он не упомянул о Клоринде). Его отец
- это тот самый Бэлпингтон, писатель-критик? Да.  (Но  не  тот,  настоящий
Бэлпингтон.) Да, он пишет в "Санди ревью". Да, но основная  его  работа  -
это обширный труд по истории варягов.  Миссис  Брокстед  поинтересовалась:
кто такие эти варяги? Тедди  знает?  У  Тедди  все  лицо  вспыхнуло  яркой
краской, свойственной рыжеволосым  с  белой  кожей.  Этот  Тедди,  который
столько знал всякой всячины о ракообразных, о простейших и  сложных  видах
животных и тому подобном, по-видимому, никогда не  слышал  о  варягах.  Он
явно считал бестактным со стороны матери, что она задала такой  вопрос.  А
для Теодора это был удобный случай.
   Он принялся рассказывать о варягах. Он мог рассуждать о варягах так  же
свободно, как Тедди рассуждал об инфузориях и  микроскопических  животных.
Он к этому и приступил. Он бегло описал великий Северный поход  норвежцев,
русских, датчан и норманнов. Сорвавшись, так сказать, со  своих  окованных
морозом земель, эти готы распространились на восток, на  запад  и  на  юг.
Готы - это были мы.
   По мере того, как он описывал шествие этих разрозненных отрядов,  войск
и флотилий завоевателей, их победы, приключения и  рыцарские  подвиги,  он
чувствовал, как Теддин микроскопический мирок  отступает  и  делается  все
более и более незаметным, как ему и положено. Он  скромно  умолчал  о  той
роли, которую играл Бэлпингтон Блэпский, - или, может быть,  это  был  его
отдаленный предок, теперь снова возродившийся? - возглавлявший этот  поход
варягов на Волгу и дальше к  Черному  морю  и  Константинополю.  Набег  за
набегом совершали они на Константинополь,  где  многие  из  них  сделались
потом телохранителями византийского императора.
   Когда они встретились там с английскими и  фламандскими  крестоносцами,
оказалось, что они понимают их язык.
   В передней послышались шаги. Миссис Брокстед покосилась на дверь.
   Дверь отворилась. Вошла девочка лет тринадцати, самая что  ни  на  есть
натуральная тринадцатилетняя девочка - длинноногая, в купальном  халатике.
Она  нерешительно  остановилась  в  дверях,  чуть-чуть  улыбнулась   и   с
любопытством посмотрела на гостя.
   - Ты тоже опоздала! - сказала миссис Брокстед. - Маргарет,  это  Теодор
Бэлпингтон.
   Девочка кивнула  и  села  на  свободное  место  против  Теодора.  Тедди
подвинул ей хлеб и масло, и ей налили чашку чая.
   - Сливовое варенье! - сказала она, восхищенно повысив голос.
   Но ведь Теодор видел ее тысячи раз.
   У нее тот же высокий лоб, те же ласковые глаза. И в  то  же  время  это
девчонка - школьница с  косичками.  Дельфийская  Сивилла  тринадцати  лет!
Обожает сливовое варенье. Удивительно, непостижимо!
   Или она тоже носит маску?
   Чепуха! Не будь ослом, Теодор. Это просто случайное сходство.
   Он смотрел на нее с искренним изумлением, но она после первого  взгляда
ни разу не посмотрела на него и занялась хлебом и вареньем.
   - Итак, значит, англичане, норвежцы и русские на севере - это все  один
и тот же народ - варяги, - сказала миссис Брокстед, приходя ему на помощь.
- Как это интересно!
   Теодор только сейчас заметил, что он прервал свой рассказ и  молчит,  с
тех пор как появилась эта девочка.
   - Да, мэм, -  пробормотал  он  и,  очнувшись,  откусил  кусок  хлеба  с
вареньем. Бэлпингтон Блэпский превратился в очень неуклюжего, застенчивого
мальчика, который набил себе полный рот хлебом. Это инкогнито мучило  его.
Он по-детски уставился на свою  Сивиллу,  которая  прикидывалась  Маргарет
Брокстед, и тщетно пытался придумать какой-нибудь  великолепный  жест,  по
которому она могла бы узнать его.
   - Я про вас слышала, - сказала Сивилла, кивнув  ему.  -  Вы  учитесь  в
Сент-Артемасской школе.
   Теодор поспешил проглотить кусок, чтобы  ответить.  Как  трудно  иногда
бывает управляться с этим!
   - Я учусь там уже больше двух лет.
   -  Вы  тот  мальчик,  который  так  разрисовывает  свои  арифметические
тетради, что потом нельзя разобрать цифр.
   - Я ненавижу цифры, - сказал Теодор.



3. НАУКА И ИСТОРИЯ. ПЕРВОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ

   Это было удивительно, непостижимо, страшно увлекательно и вместе с  тем
как-то обидно - сидеть здесь за чайным столом. Конечно, она не Дельфийская
Сивилла, а  просто  блэйпортская  школьница,  которая  случайно  оказалась
похожем на эту богиню, и Теодор не знал, рад он или огорчен, что кто-то из
смертных может отличаться таким изумительным  сходством  с  королевой  его
грез. Он должен непременно посмотреть еще раз на картину,  когда  вернется
домой (чай  был  превосходный,  чтобы  не  сказать  больше).  Он  старался
показать себя блестящим юношей,  каким  он  был  на  самом  деле,  но  это
оказалось очень трудно. Только судорожными усилиями он  не  позволял  себе
сорваться в бездну  непреодолимого  молчания,  которая  подстерегает  всех
мальчиков, когда они попадают в гости.
   - И что же, это был такой обособленный народ, варяги? - спросила миссис
Брокстед, выручая  его,  когда  он  уже  вот-вот  готов  был  сорваться  и
умолкнуть. - У них что, была где-нибудь собственная страна?
   Теодор помолчал секунду, припоминая что-то,  но  затем  снова  сделался
живой копией Раймонда.
   - Это не выяснено, - сказал он. - По-видимому, это название  относилось
к скандинавам, и в частности к тем скандинавам, которые впоследствии стали
русскими. Но датчане и англичане еще задолго до крестовых походов были  на
службе у византийских императоров.
   - А ваш отец дает историю всех этих народов или только тех, что были на
службе у византийских императоров?
   - Это своего рода эпопея, - сказал Теодор. - У него еще  только  начаты
отдельные куски. Он говорит, что это все  разрастается.  Он  начал  с  тех
варягов, что были телохранителями византийских императоров, но  теперь  он
собирается писать обо всех варягах. И в особенности о Кануте. Канут -  это
его герой, поскольку в истории вообще может быть герой.
   (У него мелькнула мысль, что Бэлпингтон Блэпский был знаком с  Канутом.
Что они были большие друзья.)
   - Канут, - продолжал он, стараясь отыскать в памяти фразу  Раймонда.  -
Ка... У Канута была  империя,  которая  простиралась  от  Массачусетса  до
Москвы.
   - В наших учебниках истории  ничего  нет  об  этом,  -  заметил  Тедди,
пользуясь случаем добавить к этому докладу единственное,  что  он  знал  о
Кануте. - Канут умер в Шэфтсбери. Мы проезжали  это  место  в  автомобиле,
когда ездили в Корнуэлл.
   - Но он жил и там и тут в своих владениях, - сказал Теодор. - Это  была
необычайно громадная империя, а Шэфтсбери была ее столица. Народ  стекался
в Шэфтсбери из Винланда в Америке и из Нижнего Новгорода. У Лонгфелло есть
поэма об этом.
   - Но я никогда не слыхала, что Канут называл себя варягом, -  удивилась
миссис Брокстед.
   - Так его называли финны и константинополи ("польцы" надо было сказать,
вот проклятие!).
   - Это очень интересно, - сказала миссис Брокстед.
   - Ему было всего сорок лет, когда он умер, - продолжал Теодор, и горечь
утраты прозвучала в его голосе. - Может быть, он был не менее  велик,  чем
Александр. Да вот не было человека, который мог  бы  написать  о  нем.  Он
только основал эту великую империю и умер,  а  потом  пришли  норманны,  и
начались крестовые походы, и некому было  продолжать  то,  что  он  начал.
Народы перекочевали в другие страны, начали  другую  жизнь.  А  какая  это
могла бы быть империя, мэм! Вы только подумайте! От Америки  до  России  -
все северное полушарие. Но мы не могли создать ее.
   Маргарет через стол встретилась с ним взглядом, и, как ему  показалось,
сочувствующим взглядом. Поняла ли она, как Бэлпингтон Блэпский скорбел  об
этой исчезнувшей империи? Какую борьбу он вел, чтобы восстановить ее?
   Тедди надоело слушать про этих варягов. Ему  казалось,  что  это  самый
никчемный народ из всех, о которых он  когда-либо  слышал.  И,  во  всяком
случае, этот Теодор достаточно наговорился.
   - Я показал мой микроскоп Бэлпингтону,  -  сказал  он  внезапно.  -  Он
никогда не видал микроскопа, - добавил он.
   - Я этим не интересовался, - пояснил Теодор матери и дочке.
   - А это тоже очень интересно, - сказала миссис Брокстед. - Но вам, если
вы интересуетесь историей и книгами, я думаю, не приходится иметь  дела  с
микроскопом?
   - Нет,  мэм.  Мы  имеем  дело  с  нормальной  величиной,  рассматриваем
человеческое существо во весь его рост. Историку не нужен микроскоп. Какая
польза моему отцу от микроскопа!
   Тедди начал спорить с ним:
   - Но как вы можете понять человека, если вы не понимаете жизни,  а  как
можно понять жизнь без микроскопа?
   - Но человек - это и есть жизнь, - возразил Теодор. -  И  чтобы  видеть
его, вовсе не нужен микроскоп.
   Тедди вспыхнул от этого аргумента; уши у него стали красные.
   - Я не говорил, что нельзя видеть человека, я сказал: понимать его. Как
можно знать, что представляет  собой  человек,  если  не  знаешь,  как  он
устроен?
   - Можно наблюдать его, смотреть, что он делает.
   - Это не объясняет, как он это делает.
   - Нет, объясняет. Если вы...
   - Нет, не объясняет.
   - История объясняет.
   - История рассказывает сказки. История  -  это  сплошь  сказки.  Вы  не
можете ее проверить. Это не наука. Это не достоверно.
   - Вполне достоверно.
   - Да нет же. Ваша устаревшая история...
   Спор становился тягостным. Миссис Брокстед вмешалась:
   - Вы давно живете в Блэйпорте, Теодор?



4. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

   Он возвращался домой  в  полном  смятении  чувств.  Он  не  мог  никуда
поместить этих Брокстедов в том мире, который он  знал,  и  не  мог  нигде
поместить себя рядом с этими Брокстедами.  Еще  труднее  было  представить
себе, что они о нем думают. Что они говорят о  кем  сейчас?  У  него  было
такое чувство, как если бы кто-то  сунул  палку  в  его  вселенную  и  все
основательно перемешал. Его Дельфийская Сивилла и весь тот мир, который он
создал вокруг нее, все это изменилось. Он еще не отдавал себе отчета,  как
велика была и в чем заключалась эта перемена.
   В  этот  охваченный  смятением  мир   его   грез   врезался   неприятно
обернувшийся спор, который возник между ним и  Тедди.  Тедди,  Вооруженный
Наукой, Эволюцией и Микроскопом, высказал явное презрение к Истории. Самая
уничтожающая вещь, которую позволил себе сказать Тедди, - это что "история
не имеет никакого начала". Неприятное утверждение,  когда  оно  подносится
тебе неожиданно! По дороге домой Теодор все еще пытался придумать  на  это
достойный ответ.
   Раймонд, разумеется, начинал всегда с готов. Но в конце концов у  готов
есть своя история позади. Каменный век или что-то в этом роде. А до этого,
верно, было еще что-то  -  гориллы  и  еще  какие-то  недостающие  звенья,
эволюция и вот эта штука. Наука сторожила в  засаде  Историю,  а  История,
возвращаясь назад, попадала в эту западню на съедение  Науке.  Где  же,  в
сущности,  кончалась  Наука  и   начиналась   История?   Обычно   История,
возвращаясь назад, упиралась прямехонько в цветущий Эдем и сидела там себе
спокойно, пока  Наука  не  сокрушила  все  преграды  и  не  обратила  этот
прелестный сад начала всех начал в пучину времени. Зачем  уступать  дорогу
Науке? Зачем соглашаться, что эта пучина времени простирается  без  конца,
без конца? Предположим, он сказал  бы,  что  библия  для  него  достаточно
хорошее начало?
   Черт возьми этого Тедди с его микроскопом! А  тут  еще  эта  Сивилла  -
Маргарет, которая слушала все его сбивчивые рассуждения  насчет  Эволюции,
его  неудачные  ответы.  И  как  раз,  когда  она  только  что  прониклась
сочувствием к этой варяжской  империи,  волшебному  Северному  королевству
Раймонда... Северное королевство... окованные  льдами  страны,  утраченные
Англией... Скрытая Твердыня Севера...
   Серый туман  плыл  над  высокими  башнями  Блэпа,  этой  могущественной
громады примитивной готики, "почти столь же древней,  как  время".  Иногда
казалось, что она не существует, но потом она опять начинала  существовать
несомненно.
   Настанет, может быть, день, когда он возьмет ее туда. Она будет скакать
рядом с ним по извилистому ущелью.
   Он напевал про себя эту "Баркаролу".



5. НАСЛЕДНИКИ

   - Почему ты не пришел к чаю? - спросила Клоринда.
   - Добрый вечер, мистер Уимпердик. Я познакомился с одним  мальчиком,  и
мы пили чай у него дома. Он мне показывал микроскоп. Страшно интересно.
   Мистер Уимпердик угощался джином и виски перед обедом.
   У Теодора мелькнула мысль, что он  может  вытянуть  кое-какие  полезные
возражения из Уимпердика. Присутствие этого джентльмена  внезапно  сделало
его сторонником науки в сегодняшнем споре.
   - Замечательный микроскоп! И мы разговаривали о Науке,  об  Эволюции  и
тому подобном. Этот мальчик - сын профессора Брокстеда.
   -   Знаменитый   маленький    профессор    Брокстед    из    Ассоциации
рационалистической прессы, - сказал Уимпердик.  -  Профессор  Брокстед  из
колледжа Кингсуэй.
   Клоринда задумчиво посмотрела на сына. Ей пришла  в  голову  совершенно
неожиданная мысль. Через какой-нибудь год-два - как быстро летит время!  -
Теодор будет взрослым  молодым  человеком.  Чтобы  отогнать  от  себя  это
неприятное открытие, она заговорила с ним, как с мальчишкой,  каким  он  и
был.
   - Постарайся привести свой костюм в порядок, а то можно  подумать,  что
ты в нем катался по земле.  Пригладь  волосы.  Поправь  галстук.  И  тогда
можешь прийти обедать и рассказать нам все.
   Теодор ужаснулся, взглянув на свое отражение  в  зеркале.  Растрепанные
темные вихры свисали на лоб, а сзади в волосах торчал какой-то пух. Нос  у
него был ужасно красный. Рот красный, расплывшийся. Что за рот у него! Его
оранжевый галстук съехал набок.
   Боги! И она смотрела на это?
   Когда он сошел к обеду, Клоринда поразилась, какой у нег