Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
Сандомирскому, который
отрешенно находился на своем месте, тратя силы сознания на
какие-то мысли и жевание бутерброда,-- а мы ведь с вами уже
пересекались.
-- Что? Где?-- Сандомирский конечно не врубился, но как-то
стыдливо прекратил работать челюстями.
-- Я говорю, пересекались мы с вами, хотя и не совсем по
перпендикуляру. Весной семьдесят восьмого года Бореев через
одно наше управление зазвал меня к себе. Вы мой портрет
узнаете?
-- Честно говоря, не припоминаю...
Если расскажу, что торчал в клетке, как мышь белая, то у
собеседника, конечно, освежится память, но тогда майор Фролов
предстанет далеко не в лучшем освещении.
-- Я, Роберт Юрьевич, занимался подбором справочных
материалов по наиболее разумным мистическим доктринам. Это
выглядело довольно странно -- но только на первый взгляд. Потом
я напомнил себе, что Шлиман докопался до Трои, доверившись
гекзаметру дедушки Гомера. Что Эванс, добравшийся до Лабиринта,
тоже полагался на мифилогические россказни. "Опиум для народа",
который содержится в библейской Книге Бытия, тоже вроде
потверждается данными палеогеологии.
Сандомирский одобрительно качнул своей яйцевидной головой
и подхватил.
-- "Дух Божий носился над водою," -- а ведь планета
действительно не имела сухого места. Тяжелые элементы скопились
внизу, легкие -- особенно соединившиеся водород с кислородом --
наверху. "И отделил воду, которая под твердью, от воды, которая
над твердью... и назвал твердь небом." В самом деле, атмосфера
из водяных паров была отрезана от водной поверхности слоем из
углекислого газа и кислорода. "Да соберется вода, которая под
небом, в одно место, и да явится суша". Насчет подъема
материковых плит все правильно. Достаточно еще вспомнить
историю потопа...
-- Погубившего неких людей-исполинов. Уж не разумных ли
динозавров?
-- Да, Глеб Александрович, для биологов тоже масса важных
сообщений. Не являлся ли ковчег, в котором каждой твари по
паре, какой-нибудь генной библиотекой или айсбергом с
заморженными в нем эмбрионами? А гражданин Мафусаил, что
недурно протянул девятьсот с гаком,-- не имеем ли мы тут дело с
иным биологическим циклом?
-- Который, например, включал периоды анабиоза...
Сандомирский явно стал выделять меня из компании
Колесниковых-Остапенко, которая доселе представлялась ему,
наверное, сборищем грубых чурбанов.
-- Но это все-таки из области естественных наук. Как
насчет мистики, Роберт Юрьевич? Ф-полюшко -- это действительно
скопище сверхъестественных сил, которое определяет судьбу всех
материальных объектов, как известных науке физике и потому
прозываемых физическими, так и неизвестных науке, скажем,
тонкоматериальных? И нити наших судьбинушек тоже плетутся там?
Было видно, что Сандомирский не прочь пообщаться с младшим
братом по разуму (у которого что-то теплится в мозгу), однако
боится всяких запретов и подписок о неразглашении, хотя не
понимает, как они могут относится к майору ГБ.
-- Да, да, вы имеете некоторое представление о наших
делах,-- безо всякого огорчения согласился Сандомирский.--
Только я ничего не знаю о природе Ф-поля. Причем я не
исключение. Да, оно оказывает на нас мощное воздействие, но его
источники мы наблюдаем как бы сквозь завесу, сквозь множество
завес.
-- А магнитные возмущения?
-- Магнитные возмущения, или точнее, движение заряженных
частиц под действием магнитных сил -- это слабое и
посредственное отражение того, что происходит в Поле Судьбы.
Глеб Александрович, мы решили не лезть в устройство мироздания.
-- Тоже правильно. Этим пусть занимаются будущие ученые с
большими-пребольшими мозгами, сваливающимися на спину.
-- Пусть мы не понимаем, Глеб Александрович, что такое
Ф-поле, зато умеем математически его описывать. Также находить
матрицы схожие, несхожие и комплементарные. А еще определять
виды их взаимодействий -- иерархические группы, именуемые
организмами, группы сочленения, резонансные и так далее.
Наконец, смогли разобраться с тем, как некоторые группы влияют
на материальные объекты, на минеральный мир, на растительный,
на животный. Благодаря им...-- Сандомирский помедлил,
подыскивая доступные мне слова,-- все в мире устраивается не
абы как, и налицо некоторая предустановленная гармония.
Ну-ну, насчет такой шикарной жизни я уже слышал от старика
Бореева.
-- Ага, солнце посылает, что положено, микробы не казнят
всех подряд... Роберт Юрьевич, почему мы лезем в
предустановленную гармонию с этими самыми векторами
раздражения, хотя узнали самую малость?
Сандомирскому было далеко до сверхустойчивого Бореева, он
зарумянился и стал оправдываться. Дескать, корреляции
достаточно точны в некоторых областях, "карты не врут", и наши
умельцы довольно ловко предсказывают события.
-- А как насчет того, чтобы менять чье-нибудь поведение в
нужную нам сторону? Есть такие кукловодские ниточки?
Сандомирский заволновался, его руки запрыгали.
-- Но вы, Глеб Александрович...
-- Я -- да... Я курировал опыты на эту тему, во время
которых применялись кое-какие стимуляторы.
Сандомирский опять расслабился из-за моей приобщенности к
тайнам.
-- Стимуляторы вызывали перформирование некоторых
матричных групп и включение в них новых активных матриц. Но
получалось слишком много неизвестных величин. Сейчас
стимуляторам мы предпочитаем вектора раздражения, то есть особо
модулированные магнитные возмущения. Они резонансно влияют на
Ф-поле по принципу обратной связи.
-- Ну и какие матрицы вы науськали на болотных жителей?
Наверное, привлекли здешних джиннов? Аборигены ведь не даром
стали бросаться на врачей-цэрэушников.
Сандомирский снова встрепенулся и напрягся, даже глазки у
него округлились. Он никак не мог понять, главный ли я гэбэшный
знаток, которому можно довериться, или мелкая сошка, лезущая
куда не следует, а то и провокатор. Как бы мне тебя успокоить,
ученый, чтобы не было неприятностей? У нас ведь, если суешь нос
на миллиметр дальше, чем надо, то может отвалится вся морда.
-- Да не беспокойтесь, Роберт Юрьевич, это у меня
научно-художественная фантазия. Я ведь даже по долгу службы
почитывал про всяких демонов. Их в каббалистике "клипат" зовут,
то есть шелухой. Считается, что своей энергии эти гады не
имеют, поэтому вынуждены паразитировать на чужой. Вот вы про
завесы говорили. В каббалистике тоже считается, что
экран-"масах" защищает наш мир от высшего чересчур обильного
света, поступающего по каналам-"сефирот". Или, например, статья
из журнала "Техника-молодежи", там какой-то физик признал, что
наши кванты с кварками лишь небольшая часть излучения
девятимерных суперструн, пробившаяся через экранное поле. Он
еще называл его пространственным, хрональным и вакуумным.
-- Там не было такой статьи,-- медленно произнес
Сандомирский.-- У меня сынишка выписывает, и я просматриваю.
Что-то не то я выдумал, надо исправляться. Однако свет
перед глазами вдруг померк, съежился, и клякса-физиономия,
проступившая сквозь туман, беззвучно зашевелила толстыми
губами.
"Твоя нить тоже напряглась. Знаки огня и остановки."
Когда перед глазами прояснилось, я машинально глянул через
ветровое стекло. Впереди, метрах в десяти, на твердой
поверхности дороги виднелось какое-то утоптанное разрыхление. Я
мог показаться дебилом, но не выдержал напора страха и заорал.
-- Тормози, Коля. Мина! И влево.
Баранка, не обсуждая, стал сбрасывать скорость и резко
отворачивать в сторону.
Я слышал, как скрежещут тормоза и воют шины, сдираемые на
сухом щебне. Время растянулось словно резина.
Столько таких тягучих секунд укладывается в тормозной
путь? Не облажался ли я со своим воплем? Выкинут же из команды
как истеричку.
А потом рвануло. Химическая энергия минного вешества
перешла в кинетическую, как и было кем-то запланировано. Однако
кто-то явно огорчился, потому что это случилось не спереди под
днищем, а, поскольку мы, тормозя, разворачивались,-- в районе
левого заднего колеса. Крыша резко поменялась местами с днищем,
пространство кабины сразу заполнилось пылью. Что-то заискрило,
и повалил едкий дым, который стал разъедать носоглотку, вызывая
кашель и чих.
Кто-то -- наверное, Колька -- распахнул днищевой люк,
оказавшийся теперь над головой. Я видел, как Маков лезет в него
и тут же резко приседает. Поверху ударила очередь, потом еще
одна.
"Вот так заварушка, рожа-клякса не зря предупреждала,"--
даже в такой суматохе заметила какая-то спокойная часть моего
мозга.
Раздалось хныканье, по-моему Серегино:
-- Ой, ногу придавило.
"Скажи спасибо, что не член,"-- мысленно утешил я его.
Затем попробовал открыть боковую дверь, противоположную той
стороне, с которой стреляли. Не вышло -- заклинило.
-- Ну-ка, я попробую,-- Коля мощным ударом
крупнокалиберного башмака вышиб дверь наружу и тут же прыгнул в
открывшийся проем вместе с Серегиным "Интерармсом". Я тут же
вспомнил, что мой "ПМ" безнадежно отсырел.
-- Товарищ подполковник, дайте-ка, пожалуйста, вашу пушку.
Остапенко проснулся, но пробуждение было безрадостным. Он
мало что соображал, кровь запачкала его не слишком высокий лоб,
а не чересчур мудрая голова оказалась сильно ударенной. Однако
товарищ подполковник недюжинным чутьем просек, чем дело пахнет,
и протянул мне свой "Смит-Вессон". Теперь можно было выскочить
вслед за Николаем.
Как выяснилось, враг был не столь уж силен. Видимо,
рассчитывал, что останется только добить тех, кто попробует
вылезти из взорванной и горящей машины. А поскольку подорвались
мы аккуратно, то сейчас нам с Колей противостояла лишь пара
чуваков местного "болотного" производства, которые палили из
кустарника с правой стороны дороги . У одного, правда, имелся
автомат или скорее даже пистолет-пулемет, а второй, кажется,
пользовался в своих неблаговидных целях крупнокалиберным
револьвером.
-- Маков, прикрой-ка меня.
Я выбежал из-за машины и поспешил к краю дороги. Чтобы
уйти с линии полета чужой пули, прыгнул вперед, а затем
колбаской скатился в кювет. Тот чувак, что с
пистолет-пулеметом, хорошо мне открылся, по крайней мере, в
просвет между ветвями кустарника я просматривал даже клетчатый
головной платок. Меня же прикрывало какое-то поваленное
деревцо. Точность огня у его машинки без выдвинутого приклада
была немногим больше, чем у остапенковского "Смит-Вессона".
Поэтому я дернул затвор и положил длинное дуло пистолета
на мертвое дерево. Подождав, пока неприятельские пули отщелкают
кору рядышком с моей горячей головой, стрельнул пару раз.
Отдача была не по-"макаровски" мощной, но все же увод ствола
оказался небольшим. В ответ на мои действия пулеметчик затих, а
второй неприятель, тот, что с револьвером, бросился улепетывать
сквозь кустарник, иногда мелькая развесистой мотней.
Коля рванулся было вдогонку, но я остановил его.
-- Да пускай улепетывает на хрен -- всех паскуд не
перестреляешь. Это же наймит из абригенов, он тут все
ходы-выходы знает.
Мы навестили второго стрелка. Тот явно скопытился. Пуля
сорок пятого калибра "Уэйдкатер" разворотила ему шею, перерезав
магистральные пути организма. В набежавшей луже крови отдыхал
пистолет-пулемет. Кажется, "Беретта М12".
-- И чего ему от нас понадобилось?-- Баранка стал
неторопливо рассуждать.-- Может, денег на калым не хватало?
Раззуделся "гондурас", и пришлось отправиться на противное
дело,-- оправдал добряк-Коля неблаговидный поступок местного
жителя.
-- У каждого свои проблемы, впрочем, у этого лежачего
гражданина они уже в прошлом. А у нас нет. Поэтому мы пойдем к
машине. Если рация еще не скапустилась, надо бы полицию
вызывать.
Остальные наши "геологи" к этому времени почти очухались.
Бледный и злой Серега, который припрыгивал на одной ноге, сразу
набросился на Баранку. Отчего, дескать, тот забрал его оружие,
оставив биться с противником голыми руками. Остапенко уже
пытался общаться по уоки-токи с каким-то местным начальником.
А Сандомирский лежал на дороге, прикрытый курткой
Дробилина. Тот неловко перевязывал голову ученого.
Похоже, Роберт Юрьевич пострадал больше других и, пребывая
сейчас без сознания, был решительно ко всему равнодушен.
Клякса-морда еще раз возникла перед мысленным взором.
"Для него открылись врата обратной стороны. Здесь он
мудрец, а там котенок. Вылетаю ему на помощь."
В пространстве моего черепа что-то встрепетнулось, перед
глазами еще больше стемнело, очертания Сандомирского исказились
в этакую грушу, с раздутой пупырчатой макушкой, небольшим
тельцем и крохотными ручками-ножками. Голова его лопнула и
открылся тоннель, в который нырнул мой взгляд, будто электрон,
устремляющийся вдоль перепада напряжений. Стало совсем
сумрачно, лишь какие-то сгущающиеся искорки мельтешили прямо по
курсу. И тут мой пытливый взор-электрон был выброшен обратно,
словно натянутым резиновым жгутом. А что-то похожее на
солнечный зайчик стрельнуло из точки меж моих глаз и затем
юркнуло в этот самый тоннель.
Сразу зажегся дневной свет. Опять пыльная иракская дорога,
перевернутая, покореженная машина, Сандомирский с кое-как
замотанной головой. Его побитое тело несколько раз вздрогнуло.
-- Надо искусственное дыхание сделать,-- каким-то птичьим
голосом вякнул Дробилин.
-- Похоже, повреждены шейные позвонки, держите ему голову
прямо,-- выдал дельное Колесников и тут же перешел на противный
тон.-- Эй, майор, чего молчите-то? Я спрашиваю, зачем стреляли
из "Смит-Вессона" товарища подполковника?
До чего мне надоел пристебай Серега! Если говоришь с ним
по-человечески, то он вначале весело с тобой общается, затем
просто развязным становится. Если начальственно покрикиваешь,
как Остапенко, то у Колесникова голос сразу подобострастным
делается, "исполнительским", с холопским подхихикиванием. С
Колей же Маковым наш лейтенант -- сама строгость.
-- Кажется, жопе слова не давали. Старший лейтенант
Колесников, надеюсь, вы еще не служите в багдадской полиции?
Как-нибудь разберемся без вашего участия.
Серега оценил мое злобное настроение и отвалил в сторону.
Экспедиция неблагополучно заканчивалась. Через час
появился вертолет скорой помощи, унесший проигравшего
Сандомирского. Через четыре часа подъехал тягач аварийной
службы, который перевернул вездеход и, гудя мощным дизелем,
стал буксировать его прямо в гараж советского посольства в
Багдаде. Наша команда на полицейском джипе тянулась следом,
зорко надзирая, чтобы кто-нибудь из вороватых иракских жителей
не вздумал карабкаться внутрь пострадавшей амфибии.
Остапенко остался "ждать хорошей погоды" в советском
посольстве, вернее, в багдадской резидентуре Комитета. Другие
же члены нашей "геологоразведочной" команды с ветерком
отправились на родину до выяснения дальнейшей судьбы нашего
оригинального предприятия.
Единственной жертвой первой поездки оказался Роберт
Юрьевич Сандомирский, доктор физических наук. С ним я всего
разок потолковал и даже не успел обсудить, а что странного
обнаружилось в моем магнитном поле, когда я вернулся после
болотной вылазки. Пожалуй, такой разговор кое-что бы прояснил.
С другой стороны, профессор Сандомирский мог и заложить меня,
приняв за вражеского агента или гэбэшного провокатора, которого
надо упредить. Мог сообщить о моем чрезмерном интересе и особой
осведомленности хотя бы Петровичу.
Так или иначе, в багдадской больнице душа и тело Роберта
Юрьевича разлучились из-за травм, несовместимых с жизнью.
Остапенко рассказывал потом, что навещал ученого незадолго
перед финалом, тот будто бы обрел речь и все повторял:
"Передайте Фролову, ворота Вавилона открываются, ОТВЕРЖЕННЫЕ
скоро придут к нам... Апсу не из их числа, он был прежде них...
Фролов поймет." "Нет,-- качал головой подполковник,-- все-таки
бредил наш профессор, даже майор Фролов не поймет. Ворота
какого Вавилона? Такого государства ведь давно уже нет."
По словам подполковника, Сандомирский все просил, чтобы
какой-то дух, то ли бес, то ли джинн покинул его. А спустя
несколько минут после того, как врач зафиксировал смерть, мышцы
мертвеца непроизвольно сократились, и он бросился прямиком в
окно, где и застрял, истекая бесполезной уже кровью.
Все это подполковник рассказал, когда мы прежней командой,
естественно за исключением Сандомирского, снова прибыли в
Багдад -- что случилось четыре месяца спустя.
А пока что нам предстояло еще вернуться на родину, над
просторами которой уже властвовал новый генсек, наш многолетний
Председатель.
И, надо сказать, по возвращении мы встретили Лубянку в
приподнятом настроении.
5. (Москва, зима 1982 -- 1983 гг.)
-- Ну, теперь, Глеб, можно плечи вместе с погонами
расправить, -- обрадовал меня генерал-майор Сайко, под начало
которого меня перекинули из арабского отдела после иракской
командировки.-- К Председателю можно по разному относиться, но
он из прагматиков, а не из хреновых догматиков, и в голове у
него не каша. Проблем, конечно, много накопилось. Академики все
эти годы записку за запиской направляли, как исправления
экономики производить, но Суслов их все под сукно совал, а Леня
вообще, наверное, ими попу вытирал.
-- Академиков много, все хотят отличиться, и записок
много,-- заметил я. Сайко в приниципе умеренную критику не
зажимал и даже приказывал, чтобы я имел свое мнение -- не
такое, как у него.
-- Думаю, пора брать то, что китайцы, например,
отработали. Свободные экономические зоны, концессии,
долгосрочные совместные проекты -- почему нет? Пускай
иностранцы ввозят технологии, капитал, дрессируют наших
работничков. На Крайнем Севере, где нефтяные месторождения
осваивать -- удовольствие дорогое, это бы пригодилось. Лет
через пять партнеры начнут, конечно, навар снимать, но и тогда
-- половину нам отдай. А годков через десять погнать их поганой
метлой.
-- Годков пять назад таких разговоров вы все-таки не вели,
даже со мной, товарищ генерал-майор.
-- Да, Глеб, новая жизнь же начинается. Разумное пора
сеять. Берия Лаврентий Павлович тоже бы на это пошел... Но для
начала надо бы дисциплинку наладить. Без дисциплинки в России
никуда, иначе сразу вольница, гуляй-поле. Так и встарь было,
чуть царь нравом помягче, воеводы давай мздоимством заниматься,
купцы негодное барахло поставлять, дьяки в казну пытаются руки
запустить, всякие разбойники по большим дорогам гробят и грабят
проезжих. Чем больше у страны просторов, чем жиже население,
тем больше надзора должно быть. Я не свирепый, ты же знаешь,
Глеб, но многие наши сограждане только плетку понимают. В
рабочее время застукаем товарища рабочего, например, в винном
отделе, сделаем ему сперва предупреждение, а во второй раз в
ЛТП сунем или на "химию". Мудро?
-- Еще бы. Руками и ногами -- за... Однако, разрешите уж
выяснить, Виталий Афанасьевич, как там наша поездка на юг?
Небось, признана прова