, а затем
выбросит тебя на помойку."
     "А вы что, придерживаетесь других правил?"
     "Нет,"--  честно  признался  Апсу.  Он,  кажется,  бил  на
доверие. Но не только.
     Я,  стараясь не двигать губами,-- чтобы не напугать честно
жующего Туманова,-- поинтересовался:
     "Так чем вы предпочтительнее других?"
     "Пора сказать правду. Я старше их на несколько  миллиардов
лет.  Я  тоже  сотворен, но был тем, кто занимался образованием
воздуха, то есть... высвобождением связанного кислорода, я тот,
кто превращал... аммиак в  воду.  Когда  же  заряд  разумности,
заложенный   мной  в...  генокод  жизни,  стал  претворяться  в
универсальных  существах,  прозываемых   людьми,   то   сборище
потусторонних  прохвостов  обманом  втерло меня в толщу косного
вещества, а Энлиль-Бел похитил  мои  знания...  Ну  и  что  они
построили?  Храмовый  социализм. Спасибо, не надо. Все равно их
потом вышвырнули вон."
     "Если вам, Апсу, не нравится социализм, то  подыщите  себе
сейчас   другую  точку  пространства-времени...  бросьте  якорь
где-нибудь в Вашингтоне."
     "Каждый проход к тебе сквозь завесу обходится мне  слишком
дорого,--  почти рявкнул раздраженный демон.-- Кроме того, я не
люблю общаться на людском языке. Из-за него не  могут  спокойно
изливаться силы ума."
     Как раз три четверти моих мозгов внезапно застило тьмой, а
оставшейся  четвертиной  я  понимал,  что  встаю  из-за  стола,
любезно желаю аппетита сотрапезнику,  дисциплинированно  удаляю
грязную  посуду.  Что  я  спускаюсь  вниз, к посту около дверей
главного корпуса, и  в  тот  момент,  когда  охранник  начинает
балаболить  с  кем-то, стягиваю ключи от актового зала со щита.
Затем  незаметно  подбираюсь  к  гаражу,   цепляюсь   к   днищу
въезжающей  машины, чтобы оказаться внутри, наливаю там бутылку
бензина и выбираюсь под низом у другого грузовика. Уже темнеет.
Я решаю оставить  в  актовом  зале,  что  этажом  выше  боксов,
взрывное   устройство,   состоящее  из  "коктейля  Молотова"  и
небольшой электрической цепи, работающей от батарейки.  Часа  в
три  ночи  надо будет провернуть операцию, в том числе оглушить
охранника у медблока и заложить тамошние двери железякой. Чтобы
ни один гад из "отдыхающих" не улепетнул.
     Неожиданно Апсу покинул три четверти моего мозга,  но  все
равно  осталась  мысль,  четкая  как гвоздь, что быть против --
бесполезно.
     В запасе имелось  четыре  часа.  Почему  бы  не  навестить
Дарью?  Не  повредит  ведь  -- ни ей, ни мне. Перед отбытием из
своей кельи я заметил какой-то мокрый след,  как  будто  кто-то
провел  влажной  тряпочкой  по  полу,  а  на бутылке с бензином
имелся потек из некой слизи. Вот зараза, откуда это?
     Я ведь как явился с бутылкой из гаража, то ни  одна  гнида
ко   мне  в  гости  не  заявлялась.  Может,  мышь  какая-нибудь
описалась или блеванула... Оставив без объяснения неясный факт,
я отправился к своей пампушке.

     Этой ночью все подопытные  испарились.  Причем  до  начала
моей  операции. Где-то около двух сбойнуло электропитание. Свет
отсутствовал минут пять.  Этого  хватило.  Когда  он  вернулся,
началась кутерьма.
     Хорошо хоть, что я пораньше от Дашки свалил. Поэтому когда
началось,  я  присутствовал  на своем штатном спальном месте --
как и полагается.
     "Седьмой,  Седьмой,  вызывает  Беркут.   Беркут   вызывает
Седьмого."
     А  Седьмой,  то  есть  я,  был уже полностью готов. Ну, на
пятьдесят процентов. Оставалось  только  штаны  напялить.  И  в
полной экипировке бежать навстречу новым свершениям.
     Поначалу   казалось,   что   случился   какой-то  налет  с
последующим похищением.  Опустевшие  боксы.  Взломанные  замки.
Фотоэлементы  и прочие электромагнитные датчики были вырублены,
когда  пациенты  покидали  свою  жилплощадь.   А   сигнализация
находилась тогда в обесточенном, бессильном виде. Охранник же с
заведенностью  придурка повторяет, что ни одна сука через двери
медблока не входила и не  выходила.  А  на  другие  вопросы  не
откликается,  словно  ему  подкрутили  какие-то шарики-ролики в
башке.
     Серьезная это заявка на налет? Все-таки вокруг здания и по
периметру ограждения  бдит  наружняя  охрана,  которая  состоит
отнюдь не из электрических цепей и не из сплошных придурков.
     Первую   версию   выдвинул   Бореев,   который  сновал  по
опустевшему  медблоку  и  орал,  что   его   бедных   пациентов
американцы уперли через крышу прямо на вертолетах "Ирокез".
     Сайко,  несмотря  на  явную бредовость такого утверждения,
связался  с  командованием  округа  ПВО,  и  те   с   какими-то
испуганными   смешочками   отчитались.   Мол,   у  них  и  муха
американская  не  прожжужала  бы,  воробей  бы   натовский   не
прошмыгнул.  Не  то  его  так  закидали  бы всякими снарядами и
ракетами, что и атома целого  не  осталось  бы.  В  отличие  от
ученого,  наш  генерал склонился к мысли, что подопытные отнюдь
не невинные овечки, которых усыпили  и  вынесли  в  целофановых
пакетах.

     После    этого   началась   операция   "Ловушка".   Хорошо
разработанная  и  осуществляемая   профессионалами.   Небольшая
группа просматривала главное здание, суя нос в каждую задницу и
выискивая  те вещдоки, которые могли навести на мысли о способе
побега. Другие заглядывали под каждую травинку и каждый корешок
на территории "Пчелки".  Большая  часть  ищеек  с  напряженными
носами и выпученными глазами прочесывала окрестности лагеря. Им
в помощь придали солдат из софринской бригады внутренних войск,
а  также  вертолетчиков  с  какого-то  подмосковного аэродрома.
Оповещены были и посты милиции на расстоянии километров в  сто.
Они  получили  фотографии  наших  семнадцати  бегунков  и  были
уверены, что весь сыр-бор  разгорелся  из-за  каких-то  опасных
блатарей, дернувших из зоны.
     На  второй  день  поисков  Сайко  "выключился"  и перестал
появляться из своей генеральской светелки. Бореев еще пытался с
помощью Ф-полевых "сивильников" выяснить судьбы пропащих, но  в
зоне  поиска  характерные  ауры вовсе не прощупывались, то есть
жизненные  линии  наших  пациентов  больше  не  пересекались  с
генеральной линией эксперимента.
     Впрочем,   кое-что   удалось   выяснить.   К  электросети,
оказывается, была подключена  диверсионная  система.  Когда  ее
нашли,   она  давно  уже  сгорела.  Но,  как  выяснилось,  была
смастачена с помощью сил  и  средств  превосходного  разума  из
деталей  сливного  бачка (вот чем обернулось бессрочное сидение
на горшке) и  чего-то  малопонятного,  превратившегося  ныне  в
угольки.  Передовая  система  могла  легко прослушивать главную
пультовую, используя при этом арматуру железобетона. И еще была
способна устроить сбои питания.
     А вот в лесочке, где любили прогуливаться наши подопечные,
я заметил,  что  уж  слишком  много  веток  обломано.  Но  этим
обстоятельством   все   мои   улики   и  ограничились.  Срывали
"отдыхающие" палочки и веточки -- ну  и  на  здоровье,  нам  от
этого   ни  жарко,  ни  холодно.  В  подобном  духе  высказался
психованный начальник охраны полковник Подберезный.
     Впрочем,  посещали  мой   позвоночник   какие-то   смутные
ощущения,  что  недалече  бродят  наши  беглецы.  Но  где  -- я
вычислить никак не мог. Иной раз представала  перед  внутренним
глазом  какая-то  тьма  со  всполохами  и малоприятными тенями,
может даже рожами -- но для идентификации места действия это не
годилось.
     Однажды -- а это  было  на  пятый  день  поисков  --  я  в
беспомощности  прогуливался  на лужайке перед окном, за которым
томилась на своем трудовом  месте  в  ожидании  важных  звонков
грудастая секретарша Дашка.
     Прогуливался,  немножко  кривлялся, изображая мавзолейного
часового, и  строил  рожи,  развлекая  свою  пассию.  А  потом,
притомившись,  присел  к стволу высокого тополя -- как урка, на
корточки -- и от нечего делать машинально разглядывал  лужайку.
Я  почти  уткнулся  взором  в носки собственных ботинок, но тут
краснорожий  друг  Апсу  мимолетно  проскользнул  над   травой,
привлекая мое внимание, и снова испарился.
     Вначале  все  теплилось на уровне невнятного подозрения --
что-то не так. Потом  подозрение  сформулировалось.  Лужайка-то
немного  просела,  причем  не  сплошняком,  а  полосой.  Полоса
тянулась от ее середины, проходила мимо дерева, рядом с которым
я мирно отдыхал, и терялась в высокой траве.
     Я хотел было кликнуть нескольких охранников,  чтобы  взяли
лопаты  и  наковыряли  ямки,  но тут вспомнил, что никто из них
меня слушаться не должен, начальник охраны тоже где-то порхает.
Значит, только Сайко сейчас может пригодиться.
     Полчаса понадобилось, чтобы выйти  с  ним  на  контакт.  С
инопланетянином  и  то проще бы получилось. А добился я успеха,
лишь когда у его дверей позвенел бутылками.
     -- А, Глеб, ну, чего ты  с  утра  мечешься,  как  вошь  на
сковородке?..--  Сайко  с  нескрываемой тоской посмотрел на мои
руки, сжимающие стеклотару с кефиром.-- Ладно уж,  если  пришел
-- заходи.
     Даже   взгляд  у  деда-генерала  был  какой-то  опухший  и
красный.
     -- Товарищ генерал, мне нужно два-три человека с лопатами.
     -- Что, уже кто-то помер с расстройства?  Я,  ебена  мать,
буду  следующим.  Так  что,  нужно  жмурика  закопать,  пока не
протух?
     Генерал,  по  привычке  выдохнув,  заглотил  единым  махом
стакан кефира.
     --   Пока   еще  нет,  Виталий  Афанасьевич.  Я  обнаружил
подозрительное место на  лужайке,  неплохо  бы  поковыряться  в
земле.
     Сайко подошел к телефону, стал долго и мучительно икать --
я уж боялся,  что  это  никогда не закончится, и генерал сейчас
блеванет.  Наконец  он  невнятно  заобщался  с   подразделением
охраны. И еще через полчаса пара весьма недовольных лейтенантов
из "Вымпела" выступила на лужайку с лопатами. Я еще притащил на
чистом  испуге  истопника  Пахомыча. Впрочем, и самому пришлось
взяться за шанцевый инструмент.
     Когда  яма  дошла  до  двухметровой  глубины,  не  принеся
никаких положительных результатов, лейтенанты прекратили работу
и  стали  долго задумчиво курить. Продолжали стараться только я
да запуганный истопник, который, очевидно, считал, что мы  роем
шахту  для  ракеты.  Неожиданно  земля -- вернее донышко ямы --
стала  пропадать  из-под  ног.  Раз  и  истопник   с   киношным
завыванием ухнул в какую-то дыру. Я же едва успел зацепиться за
корни   близрастущей   липы.   А   затем  вскарабкался  наверх.
Лейтенанты хоть и не пришли на выручку, но уже  приняли  боевую
стойку, достав свои пистолеты.
     --   Пахомыч,  ау!--  крикнул  я  в  образовавшуюся  внизу
пропасть.
     Истопник не откликался. Срочно удалось  сыскать  еще  пару
охранников,   веревку,  фонари.  После  чего  начался  спуск  в
"преисподнюю".
     В первой двойке дыркологией-спелеологией  занимались  я  и
молодой   спецназовец   по  фамилии  Туманов.  Мы  оказались  в
чрезвычайно   тесном,   низком   и   узком   подземном    ходе,
передвигаться   в   котором   предстояло  разве  что  на  манер
пресмыкающихся или, вернее, по-пластунски.
     Впрочем,  и  стены,  и  потолок  были   здесь   укреплены.
Во-первых,  деревяными  подпорками,  во-вторых,  бурым  пахучим
составом -- в котором нельзя было не признать человечье дерьмо.
Но только какое-то особенное -- для его  производства,  видимо,
надо  было  употреблять  всякие  деликатесы.  Похоже,  крепежка
происходила родом как раз из лесочка, где любили  прогуливаться
наши  пациенты.  И,  кстати,  в  тоннеле не было употреблено ни
одного гвоздя. Не мытьем, так каканьем тут кто-то отличился.
     Потом лаз раздвоился, и мы выбрали  левое  направление  --
только  потому,  что  оно  показалось  более симпатичным. Лаз в
конце концов расширился, приобрел объемность  и  стал  камерой.
Вонища  тут была экстраординарная, что не преминул отметить мой
напарник лейтенант Василий Туманов. Стены камеры  оказались  не
только  как  следует вымазаны дерьмом, но и выложены прутиками.
Кое-где  имелись  ниши,  в  которых  лежали  горками   какие-то
корешки,  сушеные  насекомые  и черви, где дохлые, а где вполне
теплые и свежие.
     Нормальный человек смог бы такое жрать  лишь  под  страхом
мучительных   пыток,   после   многолетней   тренировки  или  в
результате полной дебилизации.
     Дальше  тянулся  довольно  просторный  коридорчик,  в  нем
нашлась  ниша  длиной  с  человеческое тело. Там и в самом деле
лежал организм,  в  котором  нельзя  было  не  признать  нашего
пациента  Холодилина. Ага, сработало, стал я находить бегунков!
Гражданин  не  был  трупом,  по   крайней   мере,   пульс   еще
прощупывался.  Но  зачем  пациент  сюда  улегся, почему в одних
трусах и что с ним в итоге сделается?
     На боку у Холодилина имелось какое-то вздутие. Это мне  не
шибко  понравилось.  Не  хватало  еще нам какого-то задиристого
заболевания.
     --  Туманов,  не  трогай  этого   тела   даже   пальцем,--
предупредил я лейтенанта.
     -- Да ссал я на него,-- послышался успокоительный ответ.
     Потом  потолок  стал, снижаясь, опять давить на темечко. И
еще...
     -- Тьфу ты, вот говно,-- лейтенант откликнулся на то,  что
голова его задела какие-то наросты, которые торчали на потолке.
Они  напоминали  грибы,  только повернуты были шляпками вниз. Я
потрогал пальцем одну из этих хитрых штук. Честно  говоря,  мне
показалась, что она сделана из мяса и жира.
     А  потом  сзади  раздалось  какое-то  сочное  чмоканье.  Я
поспешил туда, где валялся Холодилин. Подумал  было,  что  этот
парень,  наконец,  очухался.  Все  наоборот,  он  лежал,  как и
прежде, без  малейших  признаков  умственной  или  двигательной
активности.  Только  на  боку, там, где раньше имелось вздутие,
появилась   здоровенная   рваная   рана,   правда,   не   очень
кровоточивая,  с  довольно  бледными  краями. А на полу валялся
мясистый гриб, вроде  тех,  что  усеивали  потолок.  Не  просто
валялся,  а  упорно, как к мамке, полз к стене, оставляя мокрый
след -- похожий на тот, что я встретил в  своей  комнате.  Ага,
значит,  я  уже знаком с таким даром природы. И пожалуй, теперь
это мелкое существо точнее обозвать не грибом, а почкой.
     Холодилин почковался, едрить его  налево.  Более  того,  я
чувствовал,   как   то,  что  находится  в  нем,--  особенно  в
позвоночнике и задних долях  мозга,--  раздваивается  и  желает
утроиться,  расчетвериться  и так далее. В общем, заполнить все
это подземелье и полсвета впридачу своим отродьем.  Еще  ощущал
по   совершенно   нелюдским   пульсациям,   что  стремящаяся  к
преумножению сущность-нахлебница не является самим Холодилиным,
хотя и использует его -- как цветок землю.
     Чужим, не людским замыслом  веяло  и  от  тех  поганок  на
потолке.  Похоже,  здесь  кто-то круто использовал человеческий
фактор. И очень умело.  Такому  мастерству  в  других  условиях
стоило бы порадоваться.
     Похоже,  я  был  отчасти виноват в этом. Вместе с Апсу. Мы
вдвоем своей нешуточной угрозой заставили благополучные  ростки
светлого  будущего -- наших "отдыхающих" -- уйти в подземелье и
заодно смутировать. В прежнем биологическом состоянии,  видимо,
нельзя  было  скрыться  столь  удачно,  тем  более -- протянуть
достаточно долго в антисанитарных условиях подполья.
     -- Ну, товарищ майор, ну,  двинулись  вперед,--  предложил
брезгливо сморщенный лейтенант.
     --  Туманов,  у  меня  ощущение,  что эти грибочки за нами
следят.
     -- Грибочки пускай,-- легкомысленно отозвался Туманов.
     Но мне все равно казалось,  что  почки-грибочки  не  столь
бесхитростны и вообще участники хорошо сплетенной интриги.
     -- Поставь-ка оружие на боевой взвод, лейтенант.
     Метрах  в двадцати от места почкования Холодилина земляной
тоннель превратился в бетонный. Единственное, что приходило  на
смятенный ум:
     --  Похоже здесь кто-то когда-то устроил систему подземных
коммуникаций.
     -- Может, наши во время войны?  Немцы,  по  крайней  мере,
досюда  не  доходили,--  высказал  здравую  мысль  лейтенант.--
Здесь, наверное, располагался какой-нибудь командный пункт.
     -- Потому-то наши подопытные и сбежали именно вниз,  а  не
вбок и не вверх.
     --   Товарищ   майор,   сейчас-то   вы   знаете,  как  это
случилось?-- зевнув, справился лейтенант.  Он  явно  не  ощущал
драматизма.
     --  Ну,  может,  пациенты  потихоньку  расколупали пол под
большим столом в столовке. Не теряли, значит,  времени  зря  за
завтраком,  обедом и ужином. И проникли прямиком в подвал. Хотя
не все так просто,  если  им  помогали  со  всем  усердием  эти
малосимпатичные почки.
     В  этот  момент,  когда  мы  уже собирались возвращаться и
проверять пол в столовой, за нашими спинами  посыпалась  земля.
Вернее, земляной тоннель просто рухнул, пустив тучу чихательной
пыли.  Почки  хорошо  отследили наш путь сюда и лишили обратной
дороги.
     -- Кажется, мы не скоро вернемся,-- справедливо  подытожил
лейтенант  Василий  Туманов. Я подумал про Апсу, сколько он еще
будет силы экономить? Наверное,  вечность.  Или  вообще  боится
сунуться туда, где вовсю орудуют злюки Отверженные. Но, небось,
исправно явится за плодами победы, если таковые найдутся.
     Еще    несколько    шагов,   и   настроение   окончательно
испортилось. Обнаружился Пахомыч. В виде трупа. Весь  усаженный
этими   самыми  почками.  Только  они  происходили  не  из  его
организма, а просто откармливались  на  нем  и  ползли  дальше.
Пахомыч был, соответственно, бледный-бледный. Румянец сошел и с
мужественных  щек Туманова. Взгляд из орлиного стал воробьиным.
Происходящее с  истопником  явно  не  укладывалось  в  сознании
лейтенанта   --   сознании   отличника  боевой  и  политической
подготовки.
     -- Лейтенант, предлагаю пока не расстраиваться, поводы для
этого у нас еще найдутся. Если мы попали в  остатки  советского
командного пункта, то у него должны иметься входы и выходы.
     Фонарям   предстояло   поработать   еще  с  час,  а  потом
иссякнуть. Значит, нам надлежало не только двигаться вперед, но
и делать это со всей резвостью. Однако наряду с резвостью  надо
было проявлять дотошную внимательность.
     Коридор был снабжен по бокам дверками, за которыми имелось
какое-то    ржавое    оборудование,    похоже,    отопительное,
канализационное и водопроводное. Эх,  сантехника  бы  к  нам  в
компанию, какого-нибудь короля воды, говна и пара.
     --    Туманов,    ищи   вентиляцию.   Она   нам   поможет.
Вентиляционная шахта должна, по идее, спускаться в какое-нибудь
просторное  помещение.  В   бомбоубежище,   сортир,   зал   для
совещаний.
     Коридор  стал  сопливо-скользким, под ногами гадко хлюпала
вода, кроме того, там и сям подметка проскальзывала на сгустках
слизи.
     -- Эй, товарищ  майор,  я  в  этой  захламленной  комнатке
сыскал кое-что не слишком понятное,-- свистнул мне из-за дверей
лейтенант.
     Вначале  я  принял  "кое-что"  за  тюк  с  хлопком.  Потом
сообразил,  что  это  --  человеческая  особь,  только   сплошь
укутанная  какими-то  белыми  нитями, отчего получился кокон. Я
попробовал для начала очистить  лицо  упакованного  гражданина.
Затем узнал его. Наш образец.
     Человек, не раскрывая глаз, распахнул синюшный рот и после
отрыжки  из  его  нутра появилась наружу слизь, а затем полезли
скользкие  вытянутые  твари  без  ручек  и  ножек.  Черви.  Или
слизняки какие-то.
     --  Вот  херня,--  уныло оценил диковину лейтенант Василий
Туманов.--  Чтобы  этого  не  видеть,  я  бы  согласился  ночью
сигануть с парашютом на вершину горы.
     --  Про  такие  чудеса, небось, не говорили на комсольских
собраниях.  И  вообще,  разучились  мы  удивляться.   Давай-ка,
пошевелим  мозгами.  Конечно,  эти  червячки могут быть чистыми
паразитами. Но сердце вещует  другое.  Тебе  сердце  что-нибудь
вещует, Вася?
     -- Мне рвать хочется,-- честно признался собеседник.
     --  Исходя  из контекста, можно предположить, что у нашего
червиво