пять Апсу.  Кажется,
я  различал  его  кляксовидную  наружность  в легком мареве над
головой напарника. И  что  это  мой  знакомый  демон  со  всеми
враждует  --  и  с  Нергалом-Кощеем,  и с "гневной богиней"? Но
вредны ли мне все Отверженные так же как и ему?
     Все равно, я не  собираюсь  шизеть  насчет  Лизки,  просто
существует  дама  за  счет  своей  пиписки,  у  ней  и  настрой
соответствующий,  и  "аура".  А  ты,  Хасан,  больше  занимайся
онанизмом, и тогда все будет в порядке.
     Кстати,  и  в Фиминой терадке про гневную или там любезную
Иштар ни полслова. Хотя, впрочем, указана точка  "Лилит",  тоже
образующая энергетический канал. Демоницу с таким имечком можно
считать  каббалистическим  эквивалентом  вышеупомянутой богини.
Опять сомнения, а страстей и так хватает...

     Не знаю, каким чудом-юдом я почувствовал  неладное.  Потом
уже,   натужно   вспоминая,  я  понимал,  что  Лиза  вела  себя
неестественно громко, она словно пыталась привлечь внимание.  А
ведь не дурочка, провела в этих болотах порядочно месяцев.
     Неладное  заключалось  в  том,  что  мы вдруг оказались на
расстоянии нормального выстрела от Макова и  Остапенки.  Причем
Хасан,   который   двигался  впереди,  должен  был  заметить  и
предупредить, но ничего такого не сделал. Они с Лизой  являлись
удобными мишенями, тогда как я был прикрыт кустом.
     При  первых  же  выстрелах  иракец  приник к земле и ловко
закатился в стелющийся кустарник.  А  Лиза  осталась  на  месте
растерявшейся малоподвижной целью.
     Я  видел,  как  автоматная  очередь  идет к ней, все более
замедляясь -- однако лишь в моем  представлении.  Пули  сшибали
листья  и  ломали  ветки, протыкали воздух. Потом все понеслось
перед глазами, я рванулся и будто бы проскочил  через  водопад,
бушующую  завесу.  Там,  помимо какого-то сияющего многоцветия,
пришлось изведать обжигающе-обмораживающе-ударное  воздействие.
Миновав  "водопад",  я стал наблюдать происходящее сразу с трех
шизоидных  точек  зрения.  Со  своей.   Со   стороны   стрелка,
наводящего  ствол.  С  позиции пули, стремящейся к плоти, чтобы
вогнать в нее силу -- свой смертельный поцелуй  --  и  вышибить
навсегда жизненное тепло.
     Я  видел те пули, которые должны были проткнуть тело Лизы,
и, немного опередив их, прыгнул,  сбивая  ее  на  землю.  Можно
запретить  красиво  жить, но красиво умереть -- это личное дело
каждого.  Я  грустно  наблюдал  пулю,  что  входила   в   меня,
лопающуюся  поверхность  своей  кожи,  дырку  с обугливающимися
краями, фонтанчики красной жидкости, потом ту дорожку,  которую
свинец   пробивал   в   моем   мясе.  А  там  уж  ощутил  удар,
распространяющийся сразу во всех направлениях.
     Сразу понял -- что-то не так с грудью и плечом.  В  голове
поднялся  такой  оглушительный звон, что я перестал чувствовать
боль и продолжал поливать из своего ФМГ. Когда стрельба стихла,
я прочно отключился.

     Очнулся я, когда  почувствовал  в  себе  какую-то  горячую
трубу,  она  распирала меня, а тугая повязка ей мешала. Видимо,
сыграл свою роль санитарный пакет,  реквизированный  у  мистера
Джулиани.  Пару  раз уже приходилось продирать глаза, однако на
белом свете было так неуютно, что после укола я  с  готовностью
отключался.  И сейчас неподалеку хлопотал с одноразовым шприцом
Хасан.  Среди  моих  трофеев  не  было   сильных   болеутолящих
препаратов,  значит,  нашлись  пожитки Лизы. Она, кстати, обняв
колени, отрешенно сидела сейчас у костра. Все из-за нее,  суки.
Оболочечная пуля -- это вам не мелкашка какая-нибудь.
     -- Куда плюхнулась свинцовая пилюля и откуда вышла, Хася?
     Иракский друг с готовностью откликнулся.
     --  Под  ключицу  влетела,  а выпорхнула из плеча, прямо в
небеса.
     Эх, еще бы дня три, чтобы оклематься. Иначе не видать  мне
Кувейта,  как своих ушей. Впрочем, мне и сейчас не видать своих
ног, мудей, пупка. Почему же Хасан  не  предупредил  о  засаде?
Неужели  все  было  предусмотрено?  И  этот его выход навстречу
чекистам, и то, что Лиза остолбенеет под пулями, и  то,  что  я
брошусь  заслонять  ее  собственной  тушкой?  Всех  этих деяний
потребовал наточенный елдак Хасана или же его начальство?
     -- Э, Абдалла, где мой пугач?
     -- Да вот же он.-- Хасан подкинул ко мне ФМГ.
     Левая половина моего тела будто побывала под трактором, но
правой рукой, помогая зубами,  я  проверил  затвор  и  магазин.
Вроде все в порядке, без подвоха.
     Перейдя на шепот, я поинтересовался:
     --  Что  ж ты не отправил Лизу, когда я не мог уже сказать
"нет". А, Хася?
     -- Куда ее теперь отправлять,  когда  мы  на  одном  месте
торчим?--  И  сам себе ответил:-- Ее теперь только убить можно.
Если отпустить, то попадется -- не сегодня, так завтра. Сама не
расскажет, так ее все равно выпотрошат,  и  тогда  выдаст  наше
местоположение. Понимаешь, да?.. А теперь выпей настой из трав.
     Настой  из  местных трав оказался крепко наспиртованным, я
после него явно "полетел".
     Мы  торчали  в  каком-то  полуокопчике-полуземлянке,  было
тепло,  довольно  сухо и после укола не столько больно, сколько
тяжело. Потом Лиза и Хасан ушли вдвоем. Похоже, и в самом  деле
эта  парочка даром времени не теряла -- успешно снюхались, пока
я в отключке валялся. Нашел-таки Хасан свою "манду".
     Тяжесть и жар проходили сквозь меня волнами и, от  чего-то
отражаясь,  возвращались  обратно. Может, паскуда Хасан отравил
меня? Ладно, он мог меня прикончить сколько угодно раз, пока  я
валялся  бессознательным  чурбаном. Задушить, ввести три кубика
воздуха в вену, пристрелить. Не удружил же ничем таким.
     Отраженные  волны  рисовали  под  моими  закрытыми  веками
разные  похабные картинки. Хасан и Лиза в густой траве, позиция
"женщина сверху". Эта картинка перетекала в другую -- "Иштар на
троне", где мимо владычицы-богини шествовали демоны, суккубы  и
инкубы,  которые  опять  же рассыпались, превращаясь в какие-то
пульсирующие нити. Нити собрались в метлу, Иштар  же  на  троне
быстро   обратилась  в  бабу-ягу  в  ступе  и,  взмахнув  своим
движителем, скрылась с места происшествия.
     А потом я ощутил чье-то присутствие около землянки.  Я  не
принялся  убеждать  себя,  что  это  мне прибредилось, а стал с
кряхтением выползать из окопчика на правом, непораженном боку.
     Я полз, заодно пытаясь выдавить из себя боль. И увидел  их
сразу.  Они  были  метрах  в пятидесяти и уверенно топали в мою
сторону. Остапенко и на полшага  впереди  Маков.  Разглядыванию
мешали  густая растительность, высокая температура моего тела и
солнце, бьющее в глаза. А ведь если я  не  срежу  своих  бывших
коллег  первой же очередью, они аккуратно подберутся к землянке
и прихлопнут меня, как муху с оторванным крылышком. Потом  еще,
наверное, с облегчением помочатся на мой долгожданный труп.
     Маков  был голый по пояс, в непонятных зеленых пятнах, вид
имел, как у деревенского  дурачка,  постоянно  шмыгал  носом  и
свешивал  челюсть.  А  может,  он и не был таким дураком, каким
представлялся. Николай  походил  на  идущую  по  следу  ищейку.
Ищейка-Маков  даже  облизывал  листочки  и жевал травинки -- и,
кстати, перся точно в мою сторону.
     У Остапенки на шее имелось что-то, похожее на воротник.  Я
принял  это  за  воротник,  но  такое усовершенствование скорее
напоминало полип или даже медузоид. Мне показалось, что в  этом
студне  я  различаю  контуры  человеческих мозгов. Если считать
чудно прилипшие мозги за боевую  единицу,  то  симбионтов  было
трое.   Они  безошибочно  чуяли  меня  с  помощью  нюхательных,
вкусовых, электрических и магнитных рецепторов. Кроме того, они
были соединены единой  сигнальной  системой.  Даже  этот  мозг,
оставшийся   от  старшего  лейтенанта  Колесникова,  общался  с
помощью кровеносных сосудов  и  нервных  волокон  с  организмом
подполковника  Остапенко.  Вместо  десяти  получалось  двадцать
милиардов нервных  клеток,  которые  в  несколько  раз  быстрее
анализировали  ситуевину,  каждое ее изменение. Мне нечего было
противопоставить   этому   мощному   наступлению   объединенных
мутантско-чекистских  сил.  Мои  союзники, то есть красномордая
клякса  Апсу  вместе  со  своей  телесной   облочкой   Хасаном,
оказались   в   сачке   у  Иштар-Лизы.  Слаб  оказался  вольный
анархический демон  против  психической  атаки  Отверженных  --
наверное, он и в древности продул им игру по той же причине.
     Впрочем,  откуда  мне  известно про эти рецепторы, нервные
клетки, симбиотические связи у моих бывших коллег?
     Пространство, разделяющее меня и  охотников,  сжималось  и
снова   распрямлялось,   как   гармошка.   Завеса  опять  стала
проницаемой, я пробился  через  водопад.  Психический  электрон
вновь  пошел  в  дело,  охватывая  меня  и бывших коллег единой
орбитой.
     Я чувствовал теперь, как ищейка Маков, тысячи новых  воней
и  ароматов,  в том числе и свои личные: измочаленнный телесный
дух и резкий запах раны. Я мог теперь  вжиться  в  роль  своего
почти-земляка   Коли,   поэтому,   сжевывая  листик  тамариска,
улавливал тот ароматический  отпечаток,  который  был  оставлен
прошмыгнувшим  мимо  пару  часов назад человеком или зверем. Я,
сидя в Колиной шкуре, ощущал  магнитное  "гудение",  источаемое
собственным  полутрупом,  лежащим  в окопчике. Шум был похож на
звучание рассерженного пчельника.
     Я наблюдал глазами Остапенки тепловые излучения  --  такие
розоватые,   почти  прозрачные  облачка.  Я  наблюдал  то,  что
находится за преградой для  обычного  зрения,  в  том  числе  и
легкий тепловой туман над собственной землянкой.
     Я  представлял даже работу головы подполковника, спаренной
с  мозгом-медузоидом.  Эта  умственная  деятельность   включала
постоянное  слежение  за тенями, бликами, приметами, состоянием
травы,  листвы,  воды.  Всем  тем,  чем   обычному   уму-разуму
заниматься  недосуг.  В  обмен мозг требовал только паек в виде
крови,  насыщенной  кислородом  и  питательными  веществами  --
медузоиду тоже хотелось жить.
     У  этих  трех товарищей не имелось сомнений и рефлексий, у
них не было страдающего сознания. Их совестью являлся инстинкт.
Это были умные животные,  знающие  как  выслеживать,  загонять,
ловить  и  уничтожать.  И получать от хорошо проделанной работы
удовольствие. Борееву бы они понравились.
     Но когда я хотел повлиять на функционирование этой троицы,
то понял, что у меня есть  конкуренты.  Моих  бывших  товарищей
заселяло множество бесов, которые и были инстинктами. Вначале я
различал  их  весьма  посредственно -- как неприятные дерганные
пульсации, потом стал воспринимать невнятное жужание  и  треск.
"Полоса  прозрачности"  продолжала расширяться, они стали более
заметными. И более вредными  для  меня.  Бесы  были  похожи  на
быстро  вращающиеся  колеса или клубочки, и трудно было понять,
где у них то, что можно именовать "руками",  и  то,  что  можно
назвать "ногами".
     Однако  они  состояли  словно из переплетенных мышц, что я
вскоре ощутил на собственной шкуре. Какой-то  клубочек,  прянув
вперед, шандарахнул меня и, оставив с легкой контузией, скрылся
обратно  в туман. Потом нокдаун повторился. Это выглядело хуже,
чем схватка под  ковром,  это  была  потусторонняя  борьба  без
нормального  пространства,  времени,  кулаков,  клинков и пуль,
борьба атеиста с демонами, плотского человека с  тем,  чего  не
существует.
     Надо  бы  придать  демонам  форму,  пусть  даже  они резко
против. Это осталось бы благим пожеланием, если бы мой  скрытый
союзник  -- светящийся двойник -- не пробил каналов в атмосфере
неопределенности.
     Мой психический  электрон,  рванувшись  по  образовавшимся
дорожкам,  прочитал  вражью  силу,  как  это  делает  магнитная
головка с информацией на компьютерном диске.
     В итоге я увидел их в привычной  сказочной  форме.  Демоны
стали  шестирукими  воинами  о двух головах и в ярких доспехах.
Они пытались изрубить меня саблями, проколоть копьями, изранить
стрелами. Среди них выделялся один,  с  головой-многогранником,
сидящий  на  черном  слоне  --  этот  командир  и направлял все
воинство на меня.
     Еще немного погодя поединок  стал  напоминать  битву  двух
армий  шумерского  периода  земной  истории.  На меня наступала
тяжелая фаланга. Самые крепкие воины несли просторные щиты.  На
них  были  густо  опущены  копья,  напоминающие поваленный лес.
Впереди бежали "разогревающие" -- лучники и  пращники,  которые
перед началом рукопашной юркнули под щиты. Где-то позади гудели
огромные барабаны.
     Мои   руки   и   ноги   своевременно  расщепились  и  тоже
превратились в воинство:  за  экраном  оказались  возможными  и
такие цирковые фокусы. Ага, значит я теперь великий полководец.
     Я  построил  своих  бойцов  клиновидными группами, которым
легче было перемещаться по неровной  местности  и  врезаться  в
фалангу,  что превращалась на кочках из стройной прямой линии в
извилистую и прерывистую. Во главе каждого клина стояли  мощные
воины с тяжелыми топорами для сокрушения щитов и щитоносцев. За
ними  двигались  бойцы-меченосцы,  на  их широких плечах лежали
копья тех рядов, что ломились сзади.
     И воевал  Урук  с  Уром.  Гильгамеш,  царь  Урука,  против
Урукагины   правителя   Ура.  Владычица  Иштар  против  владыки
Нингирсу.
     Укрепились мощью святой владычицы и волей  Энлиля  солдаты
Урука  и,  источая гневный жар из своих ноздрей, рассекли строй
бойцов Урукагины, и гнали их,  пораженных  Ужасом,  и  отделяли
головы  от  тел, и преследовали вдоль долины. Не ведая жалости,
летели за врагом, как коршуны за  куропатками,  чтобы  снискать
благоволение  богини.  И  покрылась  долина телами, лишившимися
жизненного тепла. Витязь великой Иштар, царь Гильгамеш,  связал
пленных  локоть  к  локтю  и  предал  в объятия Нергала всех до
единого...
     Чекисты-симбионты стали  словно  надутые  теплым  воздухом
безобидные  шарики.  Одного  моего  дуновения хватило, чтобы их
понесло прочь. До свиданья, дорогие, надеюсь больше никогда вас
не увидеть.
     В этот момент в головах умных животных  возобладали  такие
мысли:  поскорее  домой,  в  объятия начальства, начальство все
поймет и простит, начальство  наградит  и  облобызает;  великий
бронзовый Феликс, сокрушитель сильных, владыка Лубянки, ждет их
со своей верховной лаской.
     Три   получеловека  свернули  влево  и  проследовали  мимо
землянки. Наверное, они двигались туда, где кончается лес.
     В полном изнеможении  я  сполз  на  дно  своего  окопа.  В
следующие три дня никто не появился,-- ни так называемые враги,
ни  так  называемые друзья. Все это время я только жрал, спал и
выделял, стараясь не под себя. На четвертый  день  я  поднялся.
Вещмешки,  которые  я до того таскал довольно легко, показались
мне набитыми  шумерскими  кирпичами.  Я  вынужден  был  бросить
останки  лани  (на самом деле расстался с ней без сожаления, от
бедняжки можно было завоняться самому).  Переложил  полегчавшие
вещи  на  здоровое  правое  плечо,  повесил пистолет-пулемет на
ослабевшую убогую шею и двинулся  вперед,  напевая  (про  себя)
"Выдь  на  Волгу".  Конечно, предварительно, в целях маскировки
забросал землей и ветками следы стоянки  и  помойки.  Занимался
этим  для  экономии сил по-собачьи, на четвереньках. А в первой
же луже ознакомился со свом портретом, который нынче  напоминал
дурно исполненный натюрморт.
     Ослабела  у  меня  не только та деталь, которая называется
шеей, но и все прочие. Я это понял спустя пятнадцать  минут.  А
через  полчаса я был весь взмокший от пота, жалкий, как котенок
и страдающий от общей импотенции. Пришлось двигаться  медленно,
опираясь  на  стволы  деревьев,  и  с  передышками через каждые
двести шагов. Пару раз белый свет в глазах таял, и я обвисал.
     А потом набрел на Хасана, вернее, на его труп. Да, поискал
он на свою голову "Манда-ди-Хайя".  Никаких  следов  ранений  и
травм я не заметил. Следовало скорбно признать, что мой друг --
а   он   все-таки  оказался  таковым  --  погиб  из-за  половых
излишеств. Злая богиня и демоница,  сидевшая  в  Лизе,  сделала
свое  дело.  Хасан  круто  ошибся,  обнаружив  в  ней  источник
познания и  жизни.  Баба-яга  сунула  Иванушку-дурачка  в  свою
печку,  иначе  говоря  превратила  жизненную  энергию иракского
друга в свою  фертильную  силу.  А  еще  иначе  --  сожгла  его
гормонами  и  пептидами.  Заодно  и  моего союзника Апсу лишила
земной оболочки. Наверное, так.
     Гильгамеш и Энкиду. Я все-таки оказался Гильгамешем. Волей
или неволей Хася подставил меня под пулю и  спас  от  демоницы,
которая  его затем употребила. Вместо меня. Мне показалось, что
я различаю  красномордую  кляксу  Апсу.  Он  метался  где-то  в
высоте, не в силах приблизиться и как-нибудь помочь.
     Про   Гильгамеша  в  Фиминой  тетрадочке  ничего  не  было
чиркнуто.  Однако  у  этого  фольклорного   персонажа   имеется
библейская  параллель,  Авраам.  Этот товарищ был тоже родом из
Шумера и  тоже  искал  бессмертия,  правда  с  несколько  иными
характеристиками.  Одна  из  точек,  образующих  энергетический
канал, обозначена Гольденбергом, как  "Авраам-Фараон".  Значит,
мне предстоит встреча с каким-то прирожденным властителем?
     За  такими  полубредовыми  рассуждениями  я  поправил ноги
Хасана, сложил ему руки на груди --  устраивать  ямку  не  было
никаких сил -- и двинулся дальше.

     Ночью  проснулся от какого-то шороха в кустах, и сразу же,
несмотря на вялость, перешел в позицию для  ведения  огня.  Ну,
дайте мне этого злодея, я его сейчас прошью свинцовой стежкой!
     Из  листвы  появилась  фигура. Фигурка. Я сразу понял, кто
это.
     -- Я заметила тлеющие угольки,-- объяснила свое  появление
демоница Лиза.
     --  Уходи,  иначе  будет  пиф-паф. Я уже на границе твоего
леса. Топай отсюда, Иштар-подлюка.
     -- Ты чего,  совсем  сбрендил,  Глеб?  Башка  стаеросовая,
охреневший  от  марксизма-онанизма чекист! Сrazy mother-fucker,
go to  prick!--  По  старой  привычке  Лиза  так  и  не  смогла
матюгнутся  по-русски,  но  затем,  невозмутимо  поводя задком,
подошла  к  бывшему  костру.  А  я,  хоть  и   вспомнил   серое
изможденное  лицо хасановского трупа, так и не смог пристрелить
эту атомную секс-бомбу. Оставалась последняя надежда, что ввиду
моей  общей  слабости  проклятые  любовные  флюиды  не   окажут
прежнего действия.
     Так оно и выглядело -- первые двадцать минут. Ничто во мне
не шевелилось,  ни  в  головном  ни  в  спинном  мозгу.  Я даже
расслабился и стал ехидничать:
     -- Во всяком случае, наш общий  друг  Хасан  помер  не  от
марксизма-онанизма. Ты его испекла на своих угольках, уважаемая
яга.
     --  Он, видимо, съел какое-то ядовитое растение,-- сказала
демоница. Это объяснение ее вполне устраивало.
     -- Что-то зябко, иди,  погрей  хрупкую  женщину,--  внешне
невинно предложила Лиза.
     --   Ага,   сегодня   я   грелка,   завтра  плевательница,
послезавтра  меня  в  сортир  спустят  как  израсходованного,--
мужественно отказался я.
     Впрочем,  через  полчасика  меня  вдруг  взорвало,  словно
половые флюиды долго накапливались и, наконец, прорвали  барьер
моей физической немощи.
     Одного  сеанса интимности будет достаточно, чтобы угробить
тебя -- кричала правая половинка мозга. Всего один разик, и  ты
освободишься от этого притяжения -- возражала левая.
     А  еще  какая-то  "третья  половинка"  предлагала  взять и
очередью  из  ФМГ  ухлопать  сооблазнительницу.  Оп  --  и  нет
проблем.
     Логика    подсказывала:   если   чего-то   хочется,   надо
представить,  что  ты  это  уже  поимел.  Но  живое   красочное
представление работало лишь на мою врагиню.
     В    смятении    я    бросился    в   лес,   ограничившись
маловразумительной фразой: "Живот  прихватило."  Но  все  равно
флюиды  легко  настигали  и  хватали меня на расстоянии десяти,
двадцати,  тридцати  метров.  Флюиды  сейчас  напоминали  пучки
резиновых