ть с утреца порадовать
себя гимнастикой и заодно прибавить напряжения в электросеть.
     Одна  спальня  полагалась  для  бойцов.   Тут   находились
пирамидки,   составленные   из   крепких   палок  с  рукоятями,
напоминающих китайские тонфы,  на  крючьях  висели  трехзвенные
нунчаки,  цепы  и  прочие приспособления для вышибания мозгов и
переламывания ручек-ножек. Какой-то упорный  человек  методично
толок  пальцами  кирпич  в  ступе,  что, впрочем, не мешало ему
посредством педалей давать электроэнергию родному подземелью.
     Другая спальня явно предназначалась  для  работяг.  Потому
что  прямо  в  ней  располагались  корыта  с  грязными  робами,
вычищенные кирки и  лопаты.  А  также  колония  почек,  которую
необходимо  было  обогревать  с  помощью  дыхания  и  тех самых
педальных генераторов. К тому же  отхожее  место  в  углу  было
обсажено улитками, специализирующимися по части фекалий.
     С  работы  вернулся  один  из  тех парней, что трудились в
грибнице. Он взял пару почек и выдавил что-то из  них  прямо  в
рот.  А потом посадил одну из них -- трубчатую -- к себе на шею
и улегся в койку. Через минуту  глаза  его  прикрылись,  а  рот
ощерился. Так с улыбочкой он и провалился в какой-то отпад.
     --  Через  полчаса  товарищ  работник  очнется  и  снова с
радостью отправится на работу,-- пообещал Никудыкин-Саид.
     -- А сколько у него длится, так сказать, рабочий день?
     -- Так  сказать,  двадцать  четыре  часа.  Причем  нам  не
требуется   выплачивать   ему   премиальные,   сверхурочные   и
вывешивать его физиономию на доске почета.
     -- Правильно, уважаемый Саид. Как же иначе, если труд стал
первейшей необходимостью. А трудовое тело не  требует  ленивого
вкушения пищи во время обеденного времени. Насколько я понимаю,
пролетарию  достаточно  в  перерывах  между  первой,  второй  и
третьей сменами выдавить немного пользительного сока из  своего
почковидного   собрата-сосестры.   Потом   собрат-сосестра  еще
поделится с ним дозой "покоя и тихого веселья".  А  чуть  позже
пролетарий     обогреет,     оросит     и    подкормит    своих
собратьев-сосестер. Сидя же на горшке, помечтает  о  близящейся
гармонии,   затем   сыграет   в   шашки-шахматы  с  башковитыми
почками-троллями.   Здорово   организовано.   Только    немного
напоминает зверинец.
     Я  ехидничал,  но уважительно, потому что дрожь пробирала.
Из-за осознания скрытой мощи новой  системы.  Каждый  ведь  тут
доволен  своей  судьбой  и  голосует  руками-ногами  "за". Еще,
наверное, придется подо все это подлаживатся.
     -- Причем тут зверинец, дорогой друг?--  кротко  отозвался
Саид.--  Эти почки -- части, органы человека, только отделенные
от  него.  Они  наделены   самостоятельным   существованием   и
элементами  разумности  только в интересах человека. В разных и
специальных интересах. А  что  касается  бесконечного  рабочего
дня,  то  гляньте  вокруг, сколько мы успели натворить всего за
одну неделю. Чего же мы сможем учудить за месяц,  год?  А  если
нас  станет  больше?  Но  бесспорно,  формы культурного отдыха,
непротиворечащие    труду,    будут    поощряться.    Например,
художественное  кормление  червей,  выращивание  грибов  разных
симбиотических видов а-ля икебана, ритмичные танцы и песни  при
обслуживании   механизмов   и   насаждений.   Например,  многим
кишечнополостным нравятся звуковые колебания наших голосов...
     -- Давайте, почтенный Саид, вернемся  к  карте  Советского
Союза,-- предложил я.-- Наверняка, вы собираетесь его осваивать
как целину.
     --  Карта  нам  сейчас  не понадобится, потому что висит в
голове... Как вы,  наверное,  догадались,  мы  собираемся  быть
частью  СССР, к тому же растущей, к тому же самой передовой. Мы
станем его центральной нервной системой, постоянным  источником
стремлений  и  воли. И сам Союз начнет расти во все стороны, на
запад, юг и восток  --  так  же,  как  наиболее  жизнеспособное
растение  отвоевывает  землю  у более слабых. В итоге, на гербе
державы не зря будет изображен земной шарик.
     -- Как к вашим задумкам  отнесутся  те,  кто  сейчас  себя
считает  центральной  нервной  системой?--  поинтересовался я у
растущей и самой волевой части Советского Союза.
     -- А вы-то как думаете?  Неужто  вам  кажется,  что  будут
какие-то возражения со стороны Бореева?
     Да уж, Саид-Некудыкин в точку попал. Бореев бы вообще всех
нас распотрошил  да  развешал на электродах, и при этом никакая
совесть его не куснула бы. Ведь по его убежденному  мнению,  он
делает  хорошо не только себе, но и институту, но и необъятному
государству.
     -- Со стороны Михаила Анатольевича -- вряд ли. Но свет  не
клином сошелся на Борееве. Есть люди и повесомее.
     --  Вскоре  им  не  придется выбирать. Есть же генеральная
линия  судьбы,  мощный  целенаправленный  поток  воли,  и  если
попробовать выбраться из него с каким-нибудь особым мнением, то
он обязательно размажет по окрестным камням.
     Остается  признать, что Бореев, да и Сайко впридачу, давно
воодушевились идеями странной твари  по  имени  Саид  и  упорно
претворяют  его  сказку  в нашу быль. Вселение -- это не байки,
хоть назови его  контаминацией  метантропных  матриц.  Но  если
по-честному,   я   всегда  предпочитал  рисковую  "бабу-ягу"  и
деда-генерала чекистам-опричникам вроде Затуллина,  в  которых,
наверное,  пробовали  вселяться только вурдалаки да бесы самого
низкого пошиба.
     Экскурсия  тем  временем  продолжалась.  Вместе  с  гидом,
который  по  совместительству являлся подземным вождем, -- пока
что только подземным,-- я очутился  в  комнате,  где  пребывала
величественная   Царь-Жопа.   Собственно,   дамочка  возлежала,
повернувшись ко мне именно этим главным  местом.  Что  меня  не
удивило. Другое обстоятельство подействовало волнующим образом.
В дамских покоях присутствовало что-то вроде карниза с трубами,
которые  наверняка  подводили  теплую  воду. На карнизе висело,
уцепившись корешками, пять почек. Однако не тех  видов,  что  я
уже имел неудовольствие наблюдать раньше.
     С   противоположной  корешку  стороне  у  почки  находился
пузырь, оплетенный  множеством  трубочек  и  сосудов.  Довольно
прозрачный   пузырь,   в   который   можно   было  заглянуть  и
порадоваться. Там плавал... человеческий  эмбрион.  Молоденький
еще, этакая рыбка. И в других пузырях то же самое творилось.
     --  А  через  месяц  еще пять почек примут малышей,-- Саид
отечески нежно улыбнулся.
     -- Вы любите детей?
     -- Я люблю, когда их много.
     Ответ был исчерпывающим.
     Мы покинули уютную "комнату матери и эмбриона".
     -- Кстати,  я  хотел  предупредить,  уважаемый  Реза-Глеб,
удрать  отсюда  невозможно,-- заботливо произнес Саид.-- Говорю
для вашего же блага.
     -- Да, я понимаю, эти ваши  по-своему  гуманные  тролли  и
прочие  разумные  почкования  цацкаться  не  будут,  они же при
исполнении -- претворяют генеральную линию судьбы.
     Саид-Некудыкин  не  стал  отпираться.  Он   понимал,   что
действительность   красноречивее   всяких  слов.  Вместо  этого
приотворил какую-то дверь.
     -- Зайдите-ка сюда, уважаемый.
     Мы оказались в помещении, напоминающем одновременно пещеру
и компьютерный зал. Я с тоской озирался, догадываясь, что здесь
готовится  очередной  удар  по  неорганизуемым   дегенеративным
факторам. Затем стал предполагать, что в этом странном месте из
старой   радиоаппаратуры  собрана  информационно-вычислительная
система с элементами мониторинга. На панели явно  располагалась
светящаяся схема подземелий. Однако настолько кодированная, что
я в ней ничего не улавливал.
     --  Вот  здесь  производится  неусыпный  надзор  за  нашей
территорией, включая границы,-- со сквозящей в голосе гордостью
пояснил гид, он же вождь.
     --  Хотите  сказать,   что   кругом   у   вас   понатыкано
датчиков-передатчиков?
     -- Слова приблизительные, но что-то вроде.
     Подземный  руководитель  сколупнул  с  потолка  почку,  от
которой тянулся склизкий тяж к прочей слизи, что покрывала  все
вокруг сплошным слоем, как масло бутерброд.
     --  Вот такая слизь -- и есть наша проводная связь. А этих
некапризных малышей можно назвать датчиками...-- Саид-Некудыкин
аккуратно провел пальцем по почке. Приласкал, что ли.
     От дальнейших событий можно было легко  лишиться  остатков
ума.
     Вожак  снял  крышку  с  одного  из  ящиков,  относящихся к
самодельному  компьютеру.  Внутри   отсутствовали   не   только
микросхемы,  но  и радиолампы. Только почки, представляющие еще
один вид этой гадости. Какие-то белесые, ячеистые,  морщинистые
и  сплетенные  великим  множеством  слизистых  волокон. Что эта
разновидность -- самая умная и сообразительная, я сразу просек.
Из нее так и сочилась некая  разумная  сила.  Даже  внешне  эти
почки напоминали мозги. Тем более, и гид пояснил:
     -- Вот это наши, так сказать, чипы, товарищ Глеб.
     И  только  тут  я  заметил,  что  у мудрых ящиков, набитых
почками и слизью, колдует Фима Гольденберг.
     Я подумал, что вот-вот  состоится  разоблачение  --  тогда
Саид-Некудыкин узнает про мои игры с подозрительными личностями
и   идеями,   после  чего  начнет  шантажировать.  Однако  Фима
посмотрел  на  меня  тускло,  как  образцовый  кретин.   Но   я
догадался,  что под слоем бессознательной разумности и привитых
инстинктов, содержится что-то от прежнего Гольденберга.  И  эта
старая  сущность  старается  не реагировать на меня, сохраняя в
тайне мое предназначение. Эх, мне  бы  еще  самому  знать,  как
можно безболезненно отличиться.
     Уже  в  коридоре  я  решил  уточнить у довольного, судя по
маске лица, гида:
     -- После всех сравнений и сопоставлений я так и не  пришел
к единому мнению, зэк я здесь или нет?
     --  Что  вы,  ни  в  коем  случае,-- прямо-таки возмутился
Саид-Некудыкин.-- Вас не пошлют ни на каторжные работы,  ни  на
гладиаторские бои.
     --  Но  затворить  главную  дверь  с той стороны я тоже не
могу?
     -- Нельзя выйти из  вагона  на  полном  ходу.  Опасно  для
выходящего.  У  нас  тут  поезд, несущийся в светлое будущее.--
трогательно объяснил руководитель подземелья.
     --  Однако  я  здесь  и  не  для  того,  чтобы  заниматься
подземным  отдыхом.  Тем  более,  он  тут не в моде. Разве я не
прав?
     Вожак мудро, почти как Ильич, прищурился.
     -- Вскоре, уважаемый, ваш труд ничем не  будет  отличаться
от  досуга...  Но  если точнее, мы займемся осуществлением моей
старой затеи. Сделаем-ка из вас вождя...
     Опять -- двадцать пять. Крепко же за меня взялись нечистые
силы,  ети  их  налево.  Может,  действительно,   моя   матрица
чем-нибудь хороша, может, она что-то вроде лома?
     --  Да  сделайте  вы  из  себя  вождя.  Вы  ведь  уже не в
позабытом-позаброшенном Эль-Халиле, а рядом со  столицей  нашей
родины.
     -- Я не в Эль-Халиле, но я всего лишь Некудыкин. Некудыкин
-- психически больной человек. Его личность не сравнима с вашей
-- волевой и содержательной.
     --  Это точно, я содержательный -- надо еще узнать в каком
смысле и какая часть тела у меня особо  передовая...  Ну  зачем
вам  моя  воля? У вас своей хватает -- иначе как бы вы погоняли
все это стадо... Вы же  из  человека  блюдо  с  почками  умеете
готовить.
     Саид-Некудыкин досадливо втянул воздух.
     --  Почки  --  это  второстепенное, несложное упражнение с
матрицами, полезное в данных условиях. Да, воля  самое  важное,
вернее,  ее  собирание.  Но  даже волю мы не намерены отнимать.
Скорее -- укреплять и направлять в нужную сторону.
     Такие заботливые слова мог бы произнести и товарищ из  ЦК.
Да  и  чем  Саид-Некудыкин  хуже  товарищей  из  ЦК?  Тоже ведь
коммунизм хочет строить, только  фатальный  и  с  биологическим
уклоном. Зоокоммунизм.
     -- Когда все начнется?-- умученным голосом спросил я.
     --    Сейчас.    Сейчас   вас   проводят   кое-куда   и...
преобразования начнутся тогда, когда вы морально доспеете.
     Подземный руководитель мелодично свистнул, и явились  двое
подопытных  --  мигом, как летучие обезьяны из сказки. Опять же
-- бывшие подопытные. Эти личности, чьи фигуры ранее напоминали
знак вопроса,  а  штаны  норовили  навсегда  свалиться,  сейчас
выглядели  спортивно,  даже  хищно.  И,  кстати,  у них имелись
пистолеты Макарова, полученные в  наследство  от  меня  и  Васи
Туманова.  Это сразу настроило меня на серьезный лад. Я попал в
грязные лапы к психам, причем психам вооруженным. Это  уже  вам
не  оккультизм.  Мозговое вещество сразу заработало по-другому,
более воинственно, и глаза стали ухватывать всякие детали.
     С Саидом мы расстались, причем  я  прошипел  ему  в  спину
"вожак  бабуинов" и "муравьиный царь", после чего он отправился
волеизъявлять своему передовому  племени,  а  меня  вооруженные
психи   проводили   по  коридору  до  лесенки.  По  дороге  мой
обострившийся взор сфотографировал люк. Судя по  этой  примете,
где-то  пониже него вода несла свое зыбкое тело. Потом я вместе
с сопровождающими спустился на этаж.  Здесь  тянулся  еще  один
коридор.  Я  так  понял,  что  водяной  поток  движется  сбоку,
параллельным курсом. Меня подвели к малоприятной низкой двери и
я догадался, что это именно тот инкубатор, где  произойдет  мое
неполовое созревание.
     Я немножко вспотел из-за психического перенапряжения. Надо
ведь предпринять  что-нибудь  агрессивно-разумное. Однако когда
тебя держат на двух мушках, особенно не  пофокусничаешь.  Сразу
двоих вооруженных злыдней нейтрализовать -- это мне нынче не по
зубам.  И тут я приметил валяющуюся около двери железяку, почти
не ржавую, похоже, из приличного сплава.
     Она мне непонятно почему  приглянулась.  Сразу  захотелось
приобрести  ее  в  собственность. Но один из сопровождающих уже
отпер дверь и вежливым жестом пригласил войти.
     -- Что-то мне не хочется туда. Я боюсь темноты. Может  еще
немного погуляем?-- искренне предложил я.
     Они не стали стрелять или бить, а просто поработали чуток.
Мои руки   были   моментально  вывернуты.  После  чего  меня  с
ускорением три g зашвырнули в темницу. Впрочем, мои ноги успели
загрести железяку.  Я  едва  успел  выставить  руки,  чтобы  не
впилиться  носом в слизистый пол. После чего проехался на пузе,
как на санках.
     Опять слизь. Везде слизь, везде пригляд. Я приподнялся,  с
трудом  удерживая  расползающиеся руки. Сильно извозюкался. Без
особого успеха  почистил  штаны,  потом  стал  присматриваться.
Ничего  интересного. То есть, ничего мешающего сошествию с ума.
Помещение напоминает карцер. Из мебели лишь деревянный топчан с
полуистлевшей полосатой "перинкой". Хочется верить,  что  вошки
за  истечением  многих  голодных  лет  благополучно скончались.
Впрочем местная флора-фауна здесь присутствовала в изобилии. На
стенах копошились слизни, те, самые, что умеют  превращаться  в
кровососущие  пузыри-упыри. На потолке и трубах присутствовали,
как  театральная   массовка,   незнакомые   почки   совсем   уж
замысловатого  вида,  состоящие из множества пузырьков, которые
слегка фосфоресцировали и дрожали от каждого звука. Вот такие у
меня теперь будут товарищи-сокамерники, а может,  наставники  и
учителя.
     Я  опрокинулся  на  топчан и попытался расслабиться. Какой
очередной  черт  меня  дернул  влезть  в  эту  подземную  дыру?
Конечно,  я стал мучительно думать о том, что сверни чуть влево
или вправо, то оставил бы Эль-Халиль побоку вместе с  Саидом  и
советскими  военспецами.  И  проживал  бы сейчас в каком-нибудь
Гонконге или Стамбуле вместе с Лизаветой, а, может быть, и не с
ней, а, например,  с  Гюльчатай  или  Чио-чио-сан.  Конечно,  я
променял  бы  служение высокому делу на мелкие дешевые радости,
но жил бы вполне счастливо  и  умер  бы  в  положенный  срок  с
улыбкой промеж щек.
     Однако  большое  дело  все  время притягивало меня к себе.
Сияющие высоты коммунизма и сияющие низины биологизма. Рядом  с
этим  сиянием всегда трупаки, начисто лишенные жизненных соков.
Меньшим жертвуется ради большего. Потому что меньшее  --  якобы
гнилое,  нездоровое  или  просто  неважное...  А  вдруг меньшее
окажется поважнее большего? Каким-нибудь Эйнштейном или Нильсом
Бором?
     Впрочем, эти почки -- классический пример того, чем  можно
спокойно  пожертвовать.  Среди  них  нет незаменимых. Если даже
окажется в их числе Эйнштейн. Ведь на том же  потолке  найдутся
десятки таких эйнштейнов.
     Я подошел к густому ряду почек, расположившемуся на трубе.
     -- Ну что, будем дружить?
     Я  провел  рукой  над  ними.  Несмотря  на их человеческое
происхождение, хорошо чувствовались  и  теребили  меня  терпкие
пульсации  чужого  духа, внимательного и враждебного. Я посадил
несколько  товарищей  по  камере  на   руку.   Сразу   заощущал
укольчики,  впрочем,  не  страшнее  тех,  что причиняют матерые
комары. Почки брали мою кровь, и пока было неясно, что  они  об
этом думают.
     Можно  было прилечь на топчан. Пузырчатые почки непрерывно
маячили  на  потолке  перед  моим  взглядом.  Демоны  явственно
ощущались,  но  их  вибрации  стали приглушеннее. Нечистые силы
насытились и ждали.
     Зато  каким-то  всхлипом   пыталось   напомнить   о   себе
человеческое  начало, сохранившееся в почках. Ум и чувства были
в нем истреблены инстинктами,  но  оно  могло  еще  томиться  и
ощущать свою стопроцентную униженность.
     Я  неплохо  понимал  демонов.  Многое  им  казалось  в нас
достаточно смехотворным. Не знаю, как там  эйнштейны  и  нильсы
боры, но некоторые услужливые товарищи и эти вот исполнительные
куски мяса -- особенно вызывали веселье.
     Конечно,  демоны  шутить умеют. Согласно нашей многотомной
истории они всякий раз облачаются в весьма несуразный  телесный
материал.  У  вождя,  который  даже  в сортир ходил для счастья
пролетариата, -- гнилая голова; у генералиссимуса,  победившего
сто  вражеских генералов -- оттопыренная задница и сухая ручка;
у  недавнего  лидера  мирового  соцлагеря  --  морда   и   речь
питекантропа.  Но  народные  массы-то  все  равно довольны. Они
уподобляются  цветочкам,   которые   радуются,   что   садовник
выпалывает  сорняки  на  их  клумбе.  А  для него эта радостная
бестолковость означает призыв: "Срежь нас".
     Я пробовал просочиться сквозь завесу и с  помощью  верного
пси-электрона  внушить  гадам,  наблюдающим  за  мной,  покой и
безмятежность.
     Пока старательно медитировал, неожиданно засек  шум  воды.
Настоящей,  не  потусторонней.  Ага,  за  стеной бежит-плещется
поток. Именно там гонятся по своему  руслу  подземные  воды!  Я
подхватил  железяку.  Только что это даст, кроме ничего? А если
даже ничего? Будем считать, что я просто занимаюсь  физическими
упражнениями, оздоравливаю организм.
     Я стал долбить стенку сантиметрах в тридцати от пола. Хотя
я внушал  себе,  что  просто  развлекаюсь,  однако  все  ж таки
размышлял  о  том,  когда  эти  пузыристые   подрагивающие   от
нетерпения почки заложат меня. А кроме того пытался, подставляя
себя   на  их  место,  успокаивающе  рассуждать  о  будущей  их
счастливой жизни на потолках обкомовских дач и трубах  цекашных
квартир,  и  внушать,  что просто один странный смешной человек
любит ковырять стены.
     Кстати, она неплохо поддавалась, эта стена.  Влага  и  так
разъела  ее  изнутри.  Наверное,  и  цемент военной поры был не
слишком качественным. Вполне возможно, что  приличный  каратист
мог  бы  раскурочить  такую  преграду руками, ногами или просто
толоконной башкой.
     Внезапно из стены вывалился здоровенный кусок, из-за  чего
ко  мне  хлынула  вода.  Естественно,  холоднющая, хватающая за
живое. Она била, как очумелая, и ее сразу стало по щиколотки. Я
вспомнил княжну Тараканову на  портрете  живописца.  Она  и  ее
верные  крысы,  спасаясь  от  наводнения,  дружно  забрались на
кровать. Сейчас у меня даже крыс нет, лишь почки да слизни.
     Я трахнул подкованным каблуком худосочную преграду, и  еще
ку