отцепляю от  его  ремня  штык-нож.  Можно
двигаться  дальше.  Теперь  уж  Колино  дело,  как достать свою
голову из дерьма.
     И все же не смог я так просто отчалить --  вспомнил  какие
гадости  терпел  бессловесный  Баранка  от ушлого Сереги, вынул
физиономию сибиряка из грязи и прислонил его спиной  к  колесу.
Теперь  --  спи-отдыхай.  Все-таки  мы  почти  земляки: Коля из
Тюменской области, а я родом из Свердловской.
     Я подошел к срезу островка, за которым начиналась вода без
внятного конца и края. Пора  из  майора  ГБ  переоформляться  в
кикимору  болотную. Воздев повыше автомат и вещмешок, съехал на
заднице в мутную жижу. Да, оказалось поглубже,  чем  я  ожидал.
Почти  по  грудь  залило. Ну, не будем сразу дрейфить. Просто в
ямку попал. Может, подальше грунт выровняется. Я двинулся через
потоп в ту сторону, откуда сияла мне Полярная звезда. Как  Ной,
но только без ковчега. Ага, пункт из Фиминой тетрадки. "Ной" --
одна  из  точек,  образующих  энергетический  канал.  Нет, я не
собираюсь этим пачкать себе мозги. Отвяжись, тетрадка.

     7.

     Я бы не возражал против  содействия  кляксы-рожи,  но  она
прочно  затихарилась,  видимо,  не  хотела  тратить драгоценных
потусторонних сил на общение со мной. Однако интуиция работала.
Лишь этим объяснялось то, что я  десять  раз  не  утонул  и  не
захлебнулся  по  ходу своего водного туризма. Ведь ни звезд, ни
луны,   сантиметрах   в   двадцати-тридцати   ниже   подбородка
начинается  другая  среда  --  густая  и текущая. А под ногами,
которые ищут  чего-то  твердого  и  надежного  --  лишь  грязь,
скользкая,  тянущая  и  наводящая  тоску.  Еще время от времени
что-то  утыкается  тебе  в  спину  или  гладит  бок,  где   все
болезненно   стягивается   и  замирает,  а  подкорка  услужливо
подсказывает: это кобра хочет пообщаться, а  то,  должно  быть,
подплыл весело скалящийся трупак.
     Пожалуй,  даже  не  интуиция  меня выручала, а способность
ощущать пульсирующую ауру. Она была особенно  тревожной  вокруг
опасных  мест  --  пощипывала  и  покалывала,  проникала сквозь
кожный покров, заставляя  трепыхаться  приемники-нервы.  Может,
это   действовали   какие-то   лихие   электромагнитные  волны,
способные влиять на диэлектрики. Может,  я  стал  антенной  для
самого  Ф-поля.  (Во всяком случае, спасибо за такие странности
адресовать  надо  Борееву,  который  растормошил  мой  организм
своими   смелыми   опытами.)   Поскольку   я   не  есмь  точный
прибор-осцилограф, то  ощущал  одни  пульсации  как  тяжелые  и
редкие, другие -- как быстрые и острые. Когда я двигался совсем
не  туда, куда нужно, неприятное напряжение распространялось по
позвоночнику  и  даже  кишкам.  Словом,  я  научился   довольно
прилично пеленговать опасности.
     Однако,   при  всех  достижениях,  телесное  мое  естество
промокло и продрогло до самых ядер клеток, прямо до  знаменитой
ДНК.  Плюс  тоскливой  болью  отзывались руки. Я пользовался то
левой,  то  правой,  чтобы  придерживать  на  плече  автомат  и
вещмешок,   но   от   непрестанного   статического   напряжения
выдохлись, насытившись молочной кислотой, мышечные волокна.
     Я знал, что ночь надо потратить с толком  и  отвалить  как
можно  дальше.  Во  мраке бывшие товарищи не пустятся за мной в
погоню, но вот утром надуют лодку, налядят двухтактный моторчик
и понесутся по расходящейся спирали.
     Пару  раз  я  отрубался  и  продолжал  пересекать   водные
просторы  на  автопилоте,  то есть спал на ходу. При этом видел
под сомкнутыми веками фиолетовые и багровые  сполохи,  наблюдал
то  ли  лучи,  то  ли  нити, голубоватые и зеленые, трепещущие,
дрожащие и даже жужжащие. Иногда они рассыпались ворохом  искр,
а  порой  какие-то  светлячки,  слетевшись,  образовывали новые
ниточки.  Во  сне   я   пытался   двигаться   вдоль   канатика,
получившегося   из  наиболее  густого  их  сплетения.  Если  же
отклонялся в сторону, то неминуемо  спотыкался,  хлебал  полный
рот  тошнючей  жижы  и -- с радостным пробуждением вас. Кстати,
первым делом приходила мысль, что сон продолжается, только стал
еще кошмарнее. А вторая мысль -- что не зря все-таки в  сказках
поминается   добрым  словцом  путеводная  ниточка,  проводившая
Иванушку-дурачка сквозь мглистую местность.
     Наступило утро, но ясности оно не  прибавило.  Над  водами
клубился  туман.  Как выразились бы граждане столетней давности
-- поднимались вредоносные болотные миазмы. Из-за тумана пейзаж
искажался и размазывался. Я не понимал, где  тут  островок  или
кочка,   а  где  просто  густая  водяная  взвесь.  Несмотря  на
неудобства, я был туману весьма признателен:  ведь  зыбкость  и
мнимость  очертаний  мне  на  руку  и во вред тем, кто пытается
напасть на мой след и накрыть сачком.
     Вскоре уровень воды снизился -- или, может, уровень  почвы
повысился  --  заодно  сгустились  заросли  тростника,  вначале
довольно измятые  паводком,  а  потом  и  вполне  кондиционные.
Тростник  добросовестно  скрывал мою фигуру, и я был ему за это
премного благодарен. Я  мог  уже  повесить  автомат  на  шею  и
закинуть  вещмешок  на  спину,  заодно  снять  куртку, рубаху и
выжать их, прежде, чем напялить снова. Ерунда, но приятно, да и
рукам отдых, вернее, телесное блаженство.  "Помидоры",  правда,
по-прежнему  мокли  в  воде,  но  оставалось  надеяться  на  их
влагоустойчивость. Впрочем, скоро природный фактор окончательно
смилостивился, и воды стало  столько,  что  человек  в  высоких
рыбацких сапогах мог пройти, как говорится, не замочив носок.
     Тростник  шелестел  где-то уже над моей головой, там и сям
попадались водяные лилии. Впечатление  создавалось  такое,  что
бандитский паводок этот уголок и не тронул вовсе. Туман немного
разрядился,  край  неба  подкрасился  розовым  --  это солнце с
усилием проталкивало сквозь влагу свои лучи. Еще немного,  и  я
увидел  кочку, если точнее -- сплетение стеблей, покрытое илом,
и к тому же почти сухое.
     Я с  радостью  возложил  на  кусочек  суши  свою  задницу,
приговаривая,  что  она этого заслужила. Потом уместил и спину,
дабы расслабилась. А там и ноги втянул наверх, ведь по теории в
горизонтальном  положении  они  возвращают  свои  силы  гораздо
быстрее.   В  конце  концов,  убедил  я  себя,  если  ненадолго
отключюсь -- минут  на  пять-десять  --  то  серьезного  ущерба
никому не нанесу.
     Когда я продрал зенки, солнце давно уже выползло из своего
ночного логова и светило из дымки, довольно приятно, не обжигая
кожи,  не ослепляя сетчатки. Верхний слой одежды неплохо просох
и превратился на радостях в грязную корку.
     Мне не стало грустно за потерянное время, скорее наоборот.
Я напоминал себе то  самое  существо,  которое,  появившись  из
грязи,  вначале имело вид пластилинового мультяшного человечка,
а потом получило гордое имя Адам и  райский  сад  во  владение.
Ага,  проклюнулось  в  башке, точка "Адам" -- одна из тех, что,
согласно  Фиминой  тетрадке,   также   создает   энергетический
канал... Ну отвяжись ты, надоедливая ерунда, не до тебя сейчас.
     Зрительное  внимание  впервые  привлекла  жизнь  животных:
водомерок,  похожих  на  каких-то   чудаковатых   конькобежцев,
здоровенных  стрекоз,  смахиващих  на  геликоптеры  с  десантом
инпланетян, некой голубоватой ящерки,  приникшей  в  охотничьих
целях к тростниковому стеблю, рыбки, высунувшей глазок-перископ
для  наблюдения надводной действительности. Я повернул голову в
другую сторону и увидел фламинго. Они, в количестве трех  штук,
высоко стоя на голенастых ногах, запустили свои головы в воду и
выискивали  там  какие-то  корма -- лягушек, может быть. Солнце
мазало в сияющий розовый цвет их перья. Было красиво.
     Минуту спустя одна из птиц вынула свою  голову  и  большую
часть  шеи  из-под  воды.  Ну,  бля! Шея и голова были змеиные,
спокойно изгибающиеся во все стороны. Змеиная  голова  как  раз
заглатывала  лягушку,  и заметно было движение жертвенной тушки
по  пищеводу.  Покончив  с  этим  приятным   делом,   змеептица
посмотрела в мою сторону и радостно зашипела.
     Неужели  это  наяву?  Может,  я успел заснуть? Та-ко-го не
бы-ва-ет. Я  твердил  себе  это,  прорываясь  сквозь  тростник,
потому  что  сорвался  с места со скоростью катера на воздушной
подушке.  Хоть  мог  скосить  птицегадов  из  автомата,  однако
сработали  совсем  другие эмоции. Ужас меня обуял. Самый что ни
на есть первобытный, закодированный в спинном мозгу.
     Существует тысяча причин, по  которым  такого  гибрида  не
может  существовать  на свете -- твердил я себе для успокоения.
Это   же   просто   галлюцинация   спросонок.    Просто    сон,
совместившийся  с  реальностью  по  вине  усталости, ошаления и
стресса. Наконец я остановился. Потому что барабанные перепонки
уловили какой-то шум, смахивающий на гул мотора. Впрочем, когда
я замер, и водичка прекратила с журчанием огибать мои ноги, шум
напрочь  пропал.  Опять  показалось.  Рановато  стали   сдавать
нервные узелки.
     Я  вскрыл  одну  из  консервных  банок,  в  ней  оказалось
сгущенное молоко. Сладкая гуща,  пройдя  через  пищеварительный
тракт  в  кровь, несколько успокоила меня и разогнала страхи. В
почти умиротворенном состоянии я двинулся вперед. Вскоре и вода
опустилась  до  уровня  лодыжек,  а  потом   нашелся   довольно
приличный  островок,  предлагающий  свои  услуги  в  согревании
озябших членов. Уцепившись за какой-то куст, я вскарабкался  на
этот  плотный большой кусок подсохшей грязи и застыл. Посередке
куста, вернее под корнями, расположилась некая тварь.
     Ничего подобного в жизни  не  видел.  Если  точнее,  видел
что-то подобное в книжке. Сколопендра или фаланга со множеством
ножек.  Только  эта  тварь  вымахала  в длину метра на полтора.
Сейчас великаншу терзали какие-то  сомнения.  Она  елозила  под
корнями, цеплялась за что попало, тужилась. Злится или страдает
запором?  "Давай  дружить,  ходить друг другу в гости, я тебе и
клизму поставлю",-- примирительно произнес я.  А  она  взяла  и
разорвалась  на  три  сегмента!  Обрубки потрепыхались на одном
месте, но вместо того, чтобы навеки погибнуть, вдруг побежали в
разные стороны, занимаясь каждый своим делом.
     Получившая самостоятельность передняя часть сразу ухватила
полуруками-получелюстями  какого-то   здоровенного   кузнечика,
бешено замолотившего ногами, после чего скрылась в норе.
     Задний  сегмент  устремился  ко  мне.  Наверное, надо было
стрелять или колоть-резать штык-ножом, но я просто  обалдел  от
такого   природного  дива.  "Задница"  была  оснащена  головой,
красивыми фасеточными глазами, руками-челюстями, ртом,  который
раскрывался  сразу  в четырех направлениях, и несколько меньшим
числом ножек, чем у исходной твари. Юркий обрубок пробежался по
моей ноге, бедру  и  соскользнул  в  воду.  Никогда  не  забуду
прикосновения  этих  двадцати  когтистых  лапок, которые словно
крючочками цепляли брюки.
     Средний сегмент не имел головы, он повертелся по кругу  на
месте  и неожиданно лопнул. Раздирая хитиновые покровы, на свет
явилось сразу с десяток мелких,  блестящих,  вертлявых,  длиной
где-то с дециметр, сколопендрок, которые бросились врасыпную.
     Такого  зрелища,  несмотря  на  его бесплатность, я уже не
смог выдержать и, спрыгнув с островка, пошлепал по  воде,  куда
глаза  глядят.  И,  кстати, глядели глаза правильно. Потому что
воды мне уже  стало  по  щиколотку.  Буйные  заросли  тростника
сделались  еще  гуще,  их  дополнял  камыш,  я порадовался даже
нескольким ярким цветам. Может, они тоже из  разряда  аномалий?
По  крайней  мере,  когда  я поднес руку к одному из прекрасных
творений природы, волоски на коже  неожиданно  оттопырились,  а
потом  проскочила  искорка,  довольно  чувствительная  даже для
меня. И вполне достаточная, чтобы оглушить,  а  то  и  угрохать
мелкую  пташку  или  крупное  насекомое,  которое сверзилось бы
вниз. Прямо на широкие склизкие листья с желобками, что уходили
внутрь  толстого  стебля.  Я  как  раз  заметил  там  несколько
прилипших   стрекозиных   крылышек  и  птичкиных  перышек.  Да,
прекрасное творение  промышляло  охотой  на  другие  прекрасные
творения.
     А  немного погодя я увидел большой зеленый камень, невесть
как попавший сюда -- не шумеры ли еще  притащили?--  и  захотел
посидеть  на  нем.  Неожиданно камень съежился по бокам и снова
принял прежние размеры. Ну, жаба  --  даже  не  жаба,  а  Жаба.
Циклопических  размеров!  Мисс  "Жабья красота". Просто царица.
То, что мне показалось зеленой окраской, было, как  выяснилось,
слизистой   обмазкой.   У  царицы-жабы  снова  двинулись  бока,
обозначив дыхательный процесс, и  заколыхалась  глотка,  отчего
послышался очень низкий звук. Примерно такой же проникает в вас
и   тормошит   вашу  подноготную,  когда  вы  стоите  рядом  со
здоровенным динамиком, на который  выводится  звуковая  дорожка
бас-гитары.  Инфразвук,  наполовину,  наверное,  не  услышанный
остановился  на  каком-то  выступе. Спасибо каменщику, халтурно
     После короткой басовитой арии  со  всех  сторон  к  царице
заторопились  жабки  помельче.  По  дороге они ловили насекомых
длинными язычками, срывали цветочки и почему-то  приклеилось  у
меня   к   ним   звание   "ухажеры".   Когда  они  оказались  в
непосредственной  "интимной"  близости,  богатырка   растворила
пасть  и  жабята стали запрыгивать в ее бездонную утробу. Через
полминуты   процедура    успешно    завершилась.    Это    было
засвидетельствовано  движением нижней части живота и выделением
из клоаки дурно пахнущей каки. Что же  произошло?  Коллективное
самоубийство или брачный ритуал, совмещенный с обедом? То есть,
самцы,   перевариваясь,  отдают  себя  на  производство  нового
жабьего поколения? Ну-ну, проявитесь,  биологические  познания.
Допустим,  семя мужских мелких особей, оставаясь нерастворимым,
проникает по каким-то канальцам из желудка царицы  прямо  к  ее
царственным яйцеклеткам.
     Я  поймал  себя  на том, что стал доказывать правдоподобие
находящейся  передо  мной  картинки.   Так,   может   быть,   и
змеефламинго   вовсе   не  фокус  заторможенного  или  чересчур
расторможенного сознания? В конце-то концов, птицы  и  рептилии
самые  близкие  родственники.  По  счастью, мне они не родня. И
полутораметровая сколопендра тоже, выходит,  не  приснилась,  а
надежно  является  реальностью.  Правда,  при таких размерах ей
приходится, наверное, часто  менять  хитиновые  панцири.  И  не
годятся  ей  для  дыхания  ни  трахеи,  ни  примитивные  легкие
членостоногих.  Но   можно   иметь   несколько   иную   систему
газообмена,  а  две  головы,  вернее, два крупных нервных узла,
весьма удобны для "раздваивающейся" жизни этой твари. Вот будет
чему порадоваться энтомологам. (Если они, конечно, когда-нибудь
займут мое место.)
     Что  уж  говорить  о  цветке,  накапливающем   статические
электрические  заряды и имеющем разрядные органы. Бог милостив,
раз до сих пор такие дары природы  не  разрослись  на  лужайках
Подмосковья.
     Наверное,   задумавшись,   я   слишком  близко  подошел  к
беременной от многих женихов зеленой даме, отчего она харкнула.
Естественно, что защищая свою честь. За мгновение до  плевка  я
как-то  почувствовал  близкую  неприятность  и  заслонил  глаза
рукой. Ядовитая слюна прилипла  к  тыльной  стороне  ладони.  Я
бросился  прочь,  пытаясь  смыть следы "воздушного поцелуя", но
вредная гадость пристала крепко,  и  пришлось  ее  отскабливать
штык-ножом.  После  чего  на  ладони остался багровый след, как
будто ее ошпарили кипятком или  обработали  кожно-нарывным  ОВ.
Представляю,  что  могло  бы  случиться  с  моими  заплеванными
гляделками -- они  бы  просто  превратились  в  две  аппетитные
клубничины.
     Когда  башмаки  уже  не шлепали по воде, а просто выжимали
влагу из мокрой почвы, я снова воспринял гул мотора. Совершенно
явственно. Потом  гула  не  стало,  но  спустя  какое-то  время
послышались  выстрелы.  Кто-то  дал  очередь.  И, похоже, не из
автомата, а с пистолет-пулемета. Загавкал  хасановский  "Ингрэм
М10",  который  перекочевал  к  Сереге  Колесникову? А все-таки
быстро бывшие товарищи меня достали. Видно, хорошо напряг умник
Дробилин аппаратуру и свои мозговые доли, чтобы  вычислить  мое
наиболее  вероятное  местоположение.  Справится  наш  инженер с
любой  задачей,  даже  если  прикажут  ему  сделать,  например,
автоматическую  гильотину,  которой можно сразу по пять головок
отрезать.
     Я отшлепал еще сотни три шагов  и  оказался  на  крохотной
полянке,  образованной  несколькими  кривыми  тамарисками.  Тут
различил следы чьих-то башмаков.  Это  было  просто  --  следы,
накопив  воды,  уже  перешли в разряд лужиц. Похоже, по полянке
шастало три или четыре  упитанных  человека  --  я  даже  узнал
вмятины  от  Маковских  тапок  сорок  пятого  размера.  А затем
ознакомился с той мишенью, которой предназначена была  недавняя
очередь. Здоровенная ящерица с боком, прошитым сверхскоростными
пулями сорок пятого калибра THV, имеющими повышенный радиальный
эффект. Потроха, от такого угощения, почти полностью вывалились
из  невезучей  рептилии,  а  на трех ее головах медленно меняли
цвет -- с фиолетового  на  багровый  --  шесть  полусферических
глаз.  Меж  торчащих  наружу треугольных зубов еще проскакивали
время  от  времени  искорки.  В  общем,  первая  фаза   распада
сопровождалась оптическими эффектами.
     Потом  потроха  активно зашевелились, словно начиная новую
самостоятельную  жизнь.  Однако  тут  же  выяснилось,  что  они
показывали  чужую активность -- из них стали выбираться на свет
здоровенные личинки, одновременно лихо  пожирая  и  растаскивая
свое бывшее жилье. Почему раньше эти мальки-паразиты не трогали
бедную  ящерку,  почему  скромно  предпочитают  падаль, было не
слишком понятно. Брэма бы на мое место. Может быть, они держали
себя  на  самой  умеренной  диете   из   чувства   уважения   к
рептилии-носительнице,  которую  считали  малой родиной? Или же
этот молодняк вовсе не чужой ящерице, а ее родное потомство?
     Впрочем, Брэму -- Брэмово, но  другой  куда  более  важный
вопрос  болел все сильнее и сильнее: кто кого возьмет на мушку.
Я своих экс-товарищей, или  экс-товарищи  мою  особу?  Впрочем,
если  подходить  логично,  то раз их трое, значит и шансами они
втрое богаче.
     Мне бы еще догадаться, как они станут залавливать меня. То
ли ходить кучей, пытаясь напасть на мои следы, а затем зажать и
взять в плен, то ли разделятся и будут пробираться от засады  к
засаде, чтобы поймать меня на прицел и хлопнуть. Второе было бы
более профессиональным.
     Оторваться   от   недавних   товарищей   я   не  мог,  они
превосходили  меня   не   только   числом,   но   и   скоростью
передвижения,  и  свежими  силами -- как-никак моторка всего за
час доставила приятелей-неприятелей туда, куда  я  перся  целую
ночь.   Однако   работа   по  второму,  "рассыпному",  варианту
устраивала и меня. Ведь их следы я  приметил  раньше,  чем  они
мои.
     Я   отправился   вдоль   влажных   ямок,   проштампованных
вражескими  башмаками,  выискивая  цепким  взглядом  кустики  и
кочки,   за   которыми   могли  прятаться  недоброжелатели.  Не
исключено, что эти естественные укрытия при нехорошем  раскладе
пригодятся  и  для  моего  укрытия.  Местность  была достаточно
высокой, и отпечатки башмаков покамест хорошо  пропечатывались,
но  примерно  спустя  час  блужданий,  я  заметил, что выездная
тройка "ревтрибунала" стала  распадаться.  Две  цепочки  следов
уходили  в  лядину,  заросшую  каким-то  кустарником  и залитую
водой. Третья, похоже  остапенковская,--  только  у  него  были
остроносые    офицерские   хромовые   "балетки",--   пока   еще
прослеживалась. Я двинулся вдоль нее, хотя тревожное ощущение в
затылке уже появилось. А  что,  если  та  отделившаяся  парочка
вырулит  и зайдет мне в спину? Тревожно заныли позвонки. Я снял
автомат  с  предохранителя  и  по