кинулся  на  выбрасывающий  антиматерию
гейзер, как нефтяник на аварийную скважину.
     Как  только  я  заткнул  один  из фонтанов, сразу раздался
хлопок в сопровождении световой вспышки. Хотя  очи  мои  мутные
застило  болью  и  дымом, вдобавок и ожог сетчатки добавился, я
заметил, что стою уже под самой аркой. Можно бежать до  внешней
садовой стены бесприпятственно и без обмана.
     Вот  говно,  чуть  не  забыл  свою американскую красавицу.
Вернулся к беседке, чтобы подхватить  напарницу.  Едва  взвалил
Лизу  на  плечо,-- ну не девочка, а просто мешок с картошкой,--
как опять неладное. Сильный порыв ветра, свистнувший со стороны
сада, оказался настоящим смерчем.  Он  мощно,  как  богатырь  с
бодуна,  всосал воду из пруда и превратился в самоходный бурун,
который, к сожалению, двинулся за мной.  Я,  конечно,  удирать.
Когда  пробегал  под  аркой, балка сверху рухнула -- но ничего,
всколзь по плечу. Мне показалось -- поневоле начнешь верить  во
всякую  дребедень!-- что я прикрыл свою жалкую голову тем самым
ангельским плащом.
     Дальше -- круче. Смерч, разнеся середину  галереи,  втянул
несколько  факелов,  которые  висели  с  садовой  стороны арки.
Круговорот воздуха,  воды  и  мусора  насытился  огнем  и  стал
напоминать  свастику.  Эта фашистская гадина прилежно следовала
за мной. Охота на мою персону продолжалась.
     В саду смерч всосал массу земли, стал темным и басистым. И
по-прежнему интересовался только мной. Конечно же, это  вредное
явление   природы   было   злым   чудом.   Оно  возникло  из-за
невероятного стечения обстоятельств  (линию  судьбы  прочертила
рука  мастера) и требовало мощной энергетической подпитки из-за
экрана.
     Господи, до чего  тяжела  хрупкая  Лиза,  просто  фугасная
бомба. Сердце выскакивает через макушку, кислород выходит через
задницу,  углекислый  газ  через пупок, мышцы рвутся и плавятся
словно перегревшиеся провода, ветки лупят по  лицу,  будто  они
сжаты  в  руках  неумолимого  строя солдат. Однако я вижу стену
сада,  за  ней  свобода,  причем  не  та  карловско-марксовская
осознанная   необходимость,--   ее  я  оставляю  у  Саида,--  а
настоящая воля.
     Перед стеной я затормозил  --  пора  преодлевать  эти  два
метра.  Сам  бы  смог  запросто,  но  Лизку  теперь не брошу. Я
опустил компаньонку на влажную почву и обернулся  к  врагам  --
смерч  накатывал  на меня. А следом, вторым эшелоном, следовала
спецгруппа симбионтов и анабионтов во  главе  с  подполковником
Остапенко.  Я, кажется, сразу открыл огонь из пистолет-пулемета
и заодно пытался призвать на помощь своего  сияющего  двойника.
Вернее, захотел снова дотянуться до него.
     Барьерный   водопад   действовал,   как  град  ножей,  как
мясорубка. Казалось, с меня сошла  ремнями  вся  кожа.  Я  орал
неблагим  матом,  но  отдохнуть  не  мог, смерч уже рвал с меня
чубчик. Наконец, двойник смилостивился и отдал мне свой меч.
     Когда я оказался за завесой, то и смерч предстал  в  своем
истинном  виде.  Огромный  темный  слон  с  бивнями не только в
верхней, но и в нижней челюсти, как у  дедушки  мастодонта.  На
его  спине  располагались  обезьянистого  вида  демоны, которые
метали в меня стрелы и дротики. А в беседке восседал Главный  в
позолоченных  доспехах.  Несмотря на блеск его панциря, я сразу
опознал в нем Саида-Бела.
     "Подрубай!" -- это, кажется, шепнул сам  меч.  Страшноваты
слоновьи ноги-колонны со сросшимися когтями, накроет тебя такая
--  и  бесшумно  превратит  в  лужу  несбывшихся  надежд.  Но я
скользнул вперед, проскочил под нижнечелюстным бивнем и  подсек
голубым  водянистым  лезвием  каменного  вида  столб.  Раненная
скотина заревела, как грозное природное явление, и присела.
     "Держи тверже руку и коли с проворотом!"  Огненное  лезвие
погрузилось   в   дымчатый  живот  страшилища.  Сверху,  с  его
накренившейся спины, посыпались обезьянистые демоны.
     И тут меня скрутил хобот, похожий на бурный водный  поток,
и, сдавливая, потащил вверх. Кровь, кишки и глаза под давлением
в  хрен  тысяч атмосфер отправились из организма наружу. Сейчас
будет биг-бенц.
     "Отсекай!" Заметив, что клинок налился чернотой, я,  может
быть,  последним  своим  осмысленным движением (конвульсии не в
счет) влупил по давящей силе. Затем измученная рука  разжалась,
и   оружие   выскользнуло.  Но  пресс-пауза  уже  прекратилась,
мастодонт отстал от меня вместе со своим хоботом,  я  сверзился
вниз и, трахнувшись о земную твердь, обмяк.
     Грохот  падающей  стены  подействовал  приятным освежающим
образом.  За  ней  начиналось  кукурузное  поле.  Я  ничего  не
чувствовал  после падения и совсем даже не переживал. К тому же
и смерч, оставив кучи  разбросанного  мусора,  исчез,  повторив
судьбу   других   значительных   явлений.   Милая  дама,  снова
взваленная на  плечо,  напоминала  по  тяжести  железнодорожную
шпалу. В таких неблагоприятных условиях я, изредка оборачиваясь
и  отстреливаясь,  припустил  от  остапенковских монстров через
поле. Команда бывших людей секла  воздух  и  кукурузные  стебли
своими автоматными и пулеметными очередями.
     И  вдруг  я заметил: впереди, прямо по курсу, что-то слабо
мерцает в лунном сиянии. Тут же мощный фонарь  выплеском  света
ослепил меня, а крепкие руки уложили мой изнемогший организм на
землю и отняли пистолет-пулемет.
     -- Девушку не уроните, она крепко спит,-- успел сказать я,
утыкаясь ртом в грязь.
     Потом  чуть  скосил  глаз. Оправившись от слепящего света,
определил, что надо мной  склоняются  рязанские  и  вологодские
лица.
     --  Куда  ж ты бежишь и от кого, ежкин кот?.. Не бейте его
-- это майор Фролов.
     Да, далеко не удрал, мощные усилия  оказались  напрасными,
меня загребли и скомкали.
     -- Тут и бить нечего, мужики,-- отозвался я,-- а бегу я от
шикарных уродов. Да откройте же вы глаза на них! В инфракрасные
прицелы  вы  их  не увидите, лучше запустите пару осветительных
ракет.
     -- Мать твою так,-- послышался ответ, после чего  пфукнула
ракетница, и сразу над моей головой застрочили автоматы.
     Значит,  мужики  открыли  глаза.  Меня  воткнули  ногами в
землю. Лиза почивала на руках  какого-то  здоровяка  в  голубом
берете.  На  меня  в  упор  глядел  усатый  приземистый дядька,
физиономия которого то и  дело  мелькала  в  свете  ракет.  Еще
несколько человек вело беглую стрельбу трассирующими пулями.
     -- Я -- полковник Задонский, советский военный специалист.
Мне поручено  разобраться  с  непредвиденными  происшествиями в
группе Остапенко. Кто вас преследует, кто ведет огонь по нам?
     -- Преследует и ведет огонь сводный отряд зомби, состоящий
из подполковника Остапенко, фрагмента  лейтенанта  Колесникова,
прапорщика  Макова,  иракского гражданина Хасана и американских
граждан Коновера и Джулиани.
     Тут меня резко сдернули с  места  и  потащили  куда-то,  а
рядом с ухом прошила воздух вражеская пулеметная очередь.
     За  полем  начинался  реденький  лесок,  на его опушке был
ранен человек из команды советских военных специалистов.
     -- Товарищ полковник, их пули  не  берут,  они  анабионты,
кощеи,  лешие,  у  них  нет  жизненно  важных органов,-- честно
предупредил я.
     -- Так, а что их берет?-- деловито спросил  командир,  как
будто был вполне готов к встрече с лешими.
     -- У вас гранаты есть, товарищ полковник?
     --  Два  "АК-74"  с  подствольными гранатометами "ГП-25" и
пара "лимонок".
     -- Вот это их, может, возьмет... А теперь отпустите меня и
дайте автомат с гранатометом. Никуда я не сбегу, куда ж мне  от
вас?
     Полковник  ответил  не  сразу,  потому  что  пришлось  ему
присесть,  когда  над  нашими  головами  чиркнули  по   темноте
трассирующие пули.
     --  Чайкин, отпусти майора Фролова, но держи его на мушке.
И ты, Квасов, не упускай из виду... Фролов, поймите, не могу  я
вам дать автомат, вы под подозрением.
     -- А эти монстры не под подозрением?
     --  Да  мы еще точно не уверены, что среди них Остапенко и
Маков.
     -- Тем лучше. Значит, вы не даете мне  воевать  с  группой
неизвестных агрессивных монстров?
     Тут,  брызнув  жидкостью,  свалился  еще  один  человек из
команды военспецов. И тогда Задонский показал, что  он  хороший
офицер, по крайней мере, инициативный.
     --  Ладно,  хрен  с  тобой.  Чайкин,  дай  Фролову  второй
автомат. Вместе с Квасовым следите за ним в оба. Если развернет
на нас оружие, сразу шлепайте... Ну, Фролов, смотри.
     Я не собирался разворачивать оружие на военспецов. Но я не
знал, как развернутся нынче линии судьбы для  меня  и  молодцов
Задонского.  Для начала я повернул ствол в сторону наступающих.
Сейчас осветительные ракеты мне даже мешали  своим  бестолковым
сиянием,  сбивая  с  Пути  Воина.  Я  двинулся вперед, чувствуя
затылком, что позади, в шагах десяти, прутся Чайкин, Квасов  и,
похоже, Задонский. Это мешало, но приходилось мириться.
     Я уловил пульсации, идущие от монстров: тяжелую и тупую --
от Остапенки,  какую-то  прерывистую,  словно неодумевающую, от
Макова; ровную, механическую от Хасана; возбужденно-звериные от
американцев. Легче  всего  было  заметить  бывшего  Абдаллу  по
испускаемой  им  четкой  волне. Я без труда засек при очередной
вспышке его силуэт и тут же нажал спусковой крючок гранатомета.
Шарахнул  взрыв,  и  пульсация  прекратилась;  вместе   с   ней
закончилась   и   боевая   активность   монстра  Хасана.  Сзади
послышалось:
     -- Кажется, Фролов одного из тех уродов хлопнул.
     Следующим после перезарядки гранатомета удалось поймать на
мушку Джулиани. Хоть он  и  прыгал  как  обезьяна,  но  граната
разорвалась  прямо  в  нем  -- я заметил, как полетели в разные
стороны  голова,  руки,  какая-то  требуха.   Потом   один   из
военспецов  накрыл  лимонкой  Макова.  Правда,  в  это же время
меткий Остапенко подстрелил кого-то на нашей cтороне.
     Тут  я  и  бросился  в  атаку  с  криком  "За  Родину!"  Я
действительно  хотел  в  этот  момент спасти родные просторы от
всяких уродов. В том числе от тех, чья гнусность целиком  сидит
внутри и снаружи не заметна.
     Несмотря  на  то, что я воспринимал пульс Коновера, бывший
Джордан возник передо мной внезапно. Я выстрелил,  но  в  самый
последний момент он вильнул, и граната улетела в ночь. Я врезал
прикладом  по  его  пистолет-пулемету, и там что-то хрупнуло, а
затем  выпустил  почти  в  упор  очередь.  На   меня   брызнула
гемолимфа,  но  тут уже ударом могучей сухой руки Коновер вышиб
мой автомат. С разворота я двинул  противнику  одной  ногой  по
кадыку, а второй в поддых. С таким же успехом можно было лупить
железный  шкаф. Третий тычок оказался совсем неуспешным, монстр
сблокировал мою ногу и я раскатился по земле.
     Когда я пытался подняться,  то  свалился  в  оглушительном
сотрясении  --  это  противник  приголубил  меня предплечьем по
спине. А  затем  его  носок  достал  мое  ребро.  Ослепительная
вспышка  боли. Вот тут каюк бы пришел, кабы я не заметил своего
светящегося "напарника". Преодолев водопад, я  успел  отнять  у
него  только  перчатку.  Монстр как раз вздернул меня за плечи,
чтобы боднуть головой -- видно, собирался разможить мне грудную
клетку или расквасить череп. И тут  моя  ладонь,  облаченная  в
потустороннюю  перчатку,  влетела  к  нему в пасть, ухватила за
язык и моментально сжалась  в  кулак.  Раздался  хруст.  Монстр
отпустил   меня,  когда  ударом  локтя  я  своротил  набок  его
вывихнутую челюсть. Я свалился  прямо  на  свое  оружие.  Успел
перезарядить гранатомет и выстрелить в упор. На этот раз попал.
Ударная волна двинула меня, словно раскаленный сейф. Отключка и
остановка мыслительного процесса.
     Очнулся  я  уже  на заре, на носилках в машине санитарного
типа, которая  тряслась  на  иракских  ухабах,  что  непременно
отдавалось  в  моих  туго  перевязанных  ребрах.  Затем  увидел
широкую спину полковника Задонского.
     -- Товарищ полковник, какие у нас потери?
     -- Один убитый, двое, нет трое, включая  тебя,  раненых...
Хочешь,  наверное,  спросить  про  противника?  То, что от него
осталось, запаковано в  пластиковые  мешки  и  лежит  в  другой
машине.  Остапенку мы прикончили по твоей технологии -- смешали
с грязью путем взрыва. Вот  уж  действительно  чудище  из  него
получилось... Что за людей берут на работу в Комитет? Надо хоть
проверять, не было ли у офицера в роду змеев горынычей.
     -- Раз у вас проверяли, значит вы не из Комитета?
     --  Мы  --  армейские  врачи,--  после небольшой заминки с
некоторым  трудом  представился  полковник.--  Обучаем  иракцев
методам борьбы с инфекционными заболеваниями в воинских частях.
     Действительно, об этом напоминала медицинская обстановка и
прочая  утварь  в машине, а также белый халат полковника. Кроме
того, имелась аппаратура, напоминающая лазеры. Я сразу вспомнил
предположения Лизы и гарвардского парня. Уж не те ли это врачи,
что  "потеряли"  возбудителя  лихорадки  "Х".  Или  увеличивают
патогенность  каких-нибудь  микробов с помощью вирусов, которых
перекидывают лазерным лучом?.. Да,  похоже,  я  познакомился  с
людьми из ГРУ.
     -- Понятно, кто вы такие.
     --  Тебе понятно, Фролов, а нам еще предстоит разбираться.
Уж больно запутанная история получается. Ты вроде виноват,  раз
удрал,  но  эти-то, твои коллеги, вообще -- "тушите свет". Да и
американцы, скорее всего, не цэрэушники. Мы за их  переговорами
следили. Так разведчики не работают...
     -- Стойте, а где Лиза?
     --  Врачиха  эта американско-эмигрантская? Снюхался с ней,
что ли? Я ее только-только отправил на другой машине  в  Басру,
там высадим у американского консульства. Нам она не нужна.
     Я   понимал,  что  лучше  не  показывать  своего  близкого
знакомства с миссис Роузнстайн, но все-таки.
     -- А можно мне с ней попрощаться? Мы, как-никак,  в  одной
комнате у Саида проживали.
     Задонский опять взял небольшую паузу.
     --  Понятно,  что  отдыхали в одной кроватке... Ладно, они
едва развернулись. Сейчас вызову по рации.
     Примерно через минуту рыкнули  тормоза,  после  чего  меня
деликатно  вынесли на носилках из кабины. Рядом появилась Лиза.
Ясное дело, что врачи, или кто  они  там,  торчат  за  дверцей,
поэтому лишнего мне не сказать.
     --  С  пробуждением,  соня,--  поприветствовал я.-- Спящую
королевну ты сыграла убедительно. Ты бы не продрала очи, если б
даже тебя целовали все батумские мужчины.
     -- Я несколько раз просыпалась на твоем плече там, в  доме
Саида, но только думала, что у меня страшный сон-кошмарик. А на
кукурузном  поле  и сон и кошмар разлетелись при такой пальбе и
взрывах. Я тебя, кстати, помогала перевязывать.
     Я четко сознавал, что не увижу ее больше. Но если в первый
ее отлет я выкидывал Лизу  из  головы,  то  сейчас  старательно
пытался запомнить до реснички, до завитка волос.
     -- Хорошо перевязала, миссис дорогая.
     -- А еще собирала то, что осталось от Коновера.
     -- Я все-таки лучше чем он, по крайней мере, целее.
     Полковник   кашлянул   за   дверью,   намекая,   что  пора
закругляться.
     -- Ты лучше и  не  потому,  что  целее.--  сказала  она  и
прикоснулась своими губами к моим. Между нами проскочила волна,
и  мы  соединились  в плоть едину, скрестились не какими-то там
копулятивными  органами,  а  душами.  Правда,  на   одно   лишь
мгновение -- что, впрочем, должно было пропечататься навсегда.
     --  Прощай,  красотка.  Или,  вернее, до свиданья. Когда я
выйду  на  пенсию,  будем  переписываться.  А  может,  разрядка
международной  напряженности  до  последней  грани дойдет, и мы
даже в гости друг к другу наведаемся. Думаю, лет через двадцать
ты будешь такая же ягодка.
     Она повернулась и пошла куда-то --  кажется,  ей  хотелось
заплакать.  Это  не  означает, что через несколько часов она не
будет с кем-то умело кокетничать. Но сейчас Лиза понимала,  что
ни  пенсия,  ни  переписка,  ни  гости мне не светят. Еще лучше
понимал это я.  В  лучшем  случае  --  трибунал  и  десять  лет
лагерей.  Ну,  а пока что меня аккуратно препроводили обратно в
кабину. Через  бортовое  стекло  без  жадности  сияло  весеннее
месопотамское  светило  по  имени  Шамаш,  под  лучами которого
некогда расцвела первая цивилизация людей.

      * Часть 4. КРЕМЛЬ ВЫЗЫВАЕТ ДЕМОНОВ. *

     11. (Подмосковье, апрель 1983 г.)

     Как  и  ожидалось,  советские  военспецы  имели  некоторые
отношение  к ГРУ. Такое некоторое, что именно там я и оказался.
(Само собой, не удалось выведать, пестовали  медики  Задонского
лихорадку  "Х" или нет. Однако их слежение за группой Остапенки
случайным  не  назовешь.)  Иракская  эпопея  в  грустном  итоге
закинула меня на один из подмосковных военных объектов.
     Задонский,    похоже    было,    дал   мне   положительную
характеристику. В мою пользу свидетельствовали и заспиртованные
останки монстров. Они прилетели из  Багдада  в  Москву  тем  же
"ИЛ-76",  что  и я. Гэрэушники, которые возились со мной, имели
мнение, что Лизонька  или  Иосиф  Рейфман  вряд  ли  вскормлены
страшной  ядовитой титькой ЦРУ. Что и другие члены американской
команды не тянут на вредных шпионов, и  даже  Логан  состоял  с
Лэнгли  лишь  в  краткосрочной,  не слишком интимной связи. Что
сомнительны  заверения  Комитета  о  моем   живом   участии   в
пресечении славного пути товарища Затуллина.
     Тем  не  менее,  Пятеркой были торжественно переданы самые
убедительные  свидетельства  того,  что  я  в  светлой   памяти
семьдесят  восьмом  году  совершил-таки  должностной  подлог  и
осквернил себя  как  советского  офицера.  Каковы  бы  ни  были
благородные  причины  --  это  непреложный  факт.  Так и сказал
сотрудник ГРУ. И ничего не попишешь против того, что, скрывшись
из расположения своей группы в  южном  Ираке,  я  автоматически
превратился  в  государственного  преступника.  Так что испекся
фрукт. И курице было ясно, что,  закончив  свое  расследование,
ГРУ  запустит  меня  по  этапу  в  Комитет, не снабдив в дорогу
пирожками и яичками. А в родном учреждении со мной сделают все,
чего захотят. Могут, например, в тот самый  пирожок  с  яичками
превратить.
     Вот  и  получалось,  что со дня на день мое бренное тело в
легком гэрэушном  маринаде  должны  были  пересадить  в  другую
банку.
     Уже  появлялся  гэбэшный  следователь,  который  совсем не
душевно пер  на  меня,  словно  немецкий  "тигр".  Он  требовал
точного   покаянного   рассказа,   как   гражданка   Розенштейн
обклеивала меня зелененькими бумажками  с  портретами  старичка
Вашингтона,  за  которые  я  пять  лет  спустя сделал чик-чирик
Затуллину. Уже вежливый гэрэушник намекал,  что  большая  часть
моих  показаний  о пребывании в южном Ираке тянет на образцовый
шизофренический бред. Что  мне  можно  устроить  медэкспертизу,
если   я,   конечно,  пожелаю.  Я  не  очень  прельщался  таким
одолжением,  потому  что  всю  оставшуюся  жизнь  скоротать   в
психушке, конвертируясь в идиота, было не блестящим вариантом.
     А  потом  вдруг  неожиданно  возник  Сайко.  Как  не очень
мимолетное  видение,  как  гений  гэбэшной  красоты.  Появление
щекастого  генерал-майора  казалось,  по  крайней  мере, доброй
приметой. При нашей с ним беседе даже отсутствовал гэрэушник --
в отличие от допросов, которые  учинял  следователь  КГБ.  Это,
конечно,  не исключало того, что военные разведчики слушают нас
каким-нибудь более оригинальным образом.
     --   Дрейфишь,    Глеб?--    добродушно    поинтересовался
генерал-полковник, протягивая "Стюардессу".
     --  Окажись  я  в  такой  ситуевине до последней поездки в
Ирак, дрейфил бы больше. Я там всякого навидался.
     -- Я в курсе всех приключений. Аквариум давал  мне  читать
твою писанину. На первый взгляд, бредятина, но только на первый
взгляд.  Ладно,  не  расстраивайся,  Глеб,  меня  тоже пять лет
пытались  на  пенсию  спровадить,   а   в   итоге   я   получил
генерал-майора. Справедливость побе