дила -- и я вместе с ней.
     -- Пенсия и пуля в затылок -- это не одно и то же, Виталий
Афанасьевич.--    резонно   заметил   я.   Дед-генерал   охотно
согласился.
     -- Но ты другое пойми, Глеб. Меня реанимировала Бореевская
тема. И ты в ней немалое место занимаешь.  Надо  на  ней  умело
сыграть, чтобы сейчас тебя вытащить из этой жопы.
     -- Так вы не ве...
     -- Да, я не верю, что ты переправлял агенток Це-эр-у через
кордон и за ихнюю валюту порешил майора Затуллина. Но все равно
же ты наколбасил из-за Лизаветиных прелестей. Я тоже с мистикой
знаком,  понимаю,  что  так  старушки  Мойры  напряли,  хоть  и
пенсионерки. И сейчас эти шалости или утопят тебя,  или  станут
просто  этапом большого пути. Все зависит от того, покажется ли
начальству твоя персона важнее, чем твои провинности.  Мы  ж  с
Бореевым   тебе   особую.  яркую  судьбу  выкраивали.  Конечно,
впотьмах, методом тыка, но похоже что-то любопытное получается.
     -- Да начальству и более важных личностей  на  один  зубок
хватало,-- напомнил я.
     --  Сахаров  тут  ни  при  чем,  он тридцать лет назад всю
пользу принес. А ты нет... Я вот молоденьким еще старлеем после
безвременной  кончины  Лаврентия  Павловича  думал,  что   моей
полезной  биографии  финал настал. Ан нет... Как думаешь, живем
мы сейчас хуже или лучше, чем пять лет назад?
     -- Наши лучшие представители, конечно, лучше.  К  тому  же
увеличилось  количество  симфонических оркестров и общественных
туалетов на душу населения.
     -- Давай без хиханек!-- рявкнул генерал.-- Я про страну.
     --  Думаю,  стране  лучше  не  стало.  Надеюсь,  за  такое
заявление мне еще не довесят "антисоветскую агитацию".
     --  Много  хуже  стало,  Глеб.  Если уж классики не знали,
какой должна быть социалистическое  хозяйство,  то  "ослики"  и
подавно.  На  войне  и при классовой борьбе, с криками "ура!" и
"даешь!" мы худо-бедно тянем,  хотя  и  наблюдается  перерасход
человеческого   материала.  Копаем  траншеи,  строгаем  оружие,
отнимаем хлеб, конфискуем ценности. Ну, а в мирное время, после
того, как весь пар  энтузиазма  выпущен,  начинаются  разлад  и
фигня.  Хорошо,  что  у  нас  еще имеется нефть, доставшаяся от
покойных   динозавров,   и    железные    дороги,    наследство
царя-батюшки.
     -- А тяжелая промышленность?
     --  Это  все  магия  тяжелого  и  мощного.  Сколько  в нее
вбухано, а много ли толку от тракторов-циклопов, из-за  которых
земля  стонет,  и танков, которые сделаются грудой дерьма после
ударов нейтронных зарядов.
     -- Платите каждому по труду,-- не без скуки предложил я.--
Авось это поможет придушить производственные трудности.
     -- Поди разберись с этим самым трудом. Классики уверяли --
мол в  светлом  будущем  все  от  радости  так   резво   начнут
вкалывать, что достаточно любую работу просто в часах измерять:
стуло-часах,  жопо-часах  и так далее. А для нас это не больше,
чем кумачовый лозунг.  Один  восемь  часов  на  службе  в  носу
проковыряет,  засовывая руку аж по локоть, другой за пять минут
в состоянии решить сверхсложную задачу. Но не решает. Он знает,
как делать, но еще лучше знает, как ничего не  делать.  Почему?
Потому что ему требуется не премия в сорок рублей, а, допустим,
половина дохода от своей идеи.
     -- Ну так дайте ему половину дохода, Виталий Афанасьевич.
     --  Нет, милый мой. Нетушки. Где появляются большие деньги
в  чьих-то  отдельных  руках,  там  социализм  кончается.   Там
социализм  ложится  и  начинает  помирать.  Человеческий фактор
нельзя слишком раскрепощать. Тем не менее, работничкам-то  надо
платить  за  знание,  умение  всякое,  желание, порой за рельеф
мускулатуры, за смазливую мордашку и прочую херню.  И  куда  ни
кинь,  везде  самозарождается  капитализм. Что прикажете делать
России-матушке? Выращивать капитализм? Да  есть  сто  царств  и
государств,  где его растят с давних пор, умело и ловко. Они же
мигом нас сжуют своей конкуренцией... Да мы, прежде чем  начнем
культурно   торговать,   сами   друг  друга  сожрем,  едва  нам
начальство перестанет давить на холку... Ну, какие идеи, Глеб?
     Эх, не до этого мне сейчас, товарищ генерал. Мой энтузиазм
уж точно  на  три  четверти  вышел,   а   оставшаяся   четверть
спряталась в задницу, которая ждет неприятностей. Но все ж таки
придется пообщаться на заданную тему.
     --  Тогда последнее остается, товарищ генерал -- исправить
граждан так, чтобы у них от любой дерьмовой работы были  полные
штаны  кайфа.  То  есть  попробовать  все-таки лозунг классиков
реализовать. Но без этой мудистики о том, что "утром попашет --
попишет стихи", отбросив вздор о слиянии граней и профессий.
     -- Верной дорогой идешь, Глеб.  Пчела-то  ударно  трудится
без  моральных  и  материальных стимулов, на одних инстинктах и
все  в  пчельнике  ладится...  Все  там  вполне  бессознательно
занимаются  своим  делом и безумно довольны. Я прочитал в твоем
отчете про этих самых симбионтов-анабионтов, и мне понравилось.
Да что там мне, ба-альшому начальству по вкусу пришлось.
     -- Но  я  не  понимаю  механизма  этих  явлений,--  честно
признался я.
     --  Ничего,  Бореев  вместо тебя поймет. Он тоже в курсе и
также жаждет с тобой общаться... Только  сперва  тебе  надо  из
этого дерьма вылезти и насухо обтереться.

     12. (Ленинград -- Подмосковье, май 1983 г.)

     Мне  и  не  грезилось,  что уже через три дня я навещу дом
стиля "теремок Кощея", тот самый, где располагается  Бореевский
институт.  А  покинул я место предварительного заключения через
двое суток, так что успел повстречаться с  женушкой.  Она  была
настолько   удивлена   моим   появлением,  что  даже  не  стала
спрашивать про заграничные подарки и накопившуюся за  несколько
месяцев  "зряплату".  Я  тоже  про это дело пока не спрашивал у
"компетентных"  лиц  и   даже   не   интересовался,   куда-таки
подевались  СКВ  и  археологические  ценности из моих карманов.
Кроме того, я не стал выяснять, откуда в  моей  квартире  явные
следы  проживания  другого  мужчины,  включая газеты "Правда" в
туалете и электробритву "браун" в ванной.
     Жена,  кому-то   звякнув   по   телефону,   пообщалась   в
приглушенных тонах. Затем торопливо собрала манатки и смоталась
на  дачу,  где  якобы  пора  сажать  цветы  и  клубнику. Как не
сообразить, кто и куда будет бросать свои семечки. Я  только  и
успел  шепнуть  жене в мощную спину: "Люби меня, как я тебя." А
близнецы, Константин и Матвей, как выяснилось, ныне проживают у
бабушки в городе Феодосия,  где  и  должны  провести  четвертую
учебную четверть плюс все лето.
     У  Бореева теперь был кабинет размером с зал кинотеатра --
а на дубовой двери маячила  внушительная  табличка  "директор".
Несмотря  на  все  передряги,  он только взлетал ввысь и съедал
конкурентов, наш голубь сизокрылый. Когда я заступил за дубовую
дверь, то "бабу-ягу" даже и не приметил. А потом увидел  что-то
похожее  на  кулак  с  дулей, положенный на стол. Да это же мой
научный руководитель!
     Потом он встал из-за стола,  отчего  мне  подумалось,  что
если тщедушного Бореева таким увесистым столом накрыть, то лишь
мокренькое место останется.
     --  Они  нуждаются  в  нас, мы нуждаемся в них, вам так не
кажется?-- встретил меня маститый ученый.
     Я мигом сообразил, о чем идет речь.  Бореев  действительно
хорошо  вчитался  в  мои  отчеты,  возможно  уцелели  кое-какие
магнитные пленки и на взорванной "Василисе".  Действительно,  и
Нергал, и Иштар, и Саид-Бел нуждались во мне, однако...
     --  Не  кажется,  Михаил  Анатольевич.  Мне  не  улыбалось
перейти в ряды зомби  и  служить  чертям  даже  ради  прогресса
науки.   Уверен,   что  эти  паскудные  сущности...  отвержены,
изолированы, выключены. Им когда-то сказали: прости  и  прощай.
И,  видимо,  вышвырнули  из  нашего мира неспроста. Если же они
пытаются влезть обратно, то случаются кр-р-рупные неприятности.
     Улыбка  Бореева   выражала   легкое   презрение   к   моим
реакционно-романтическим взглядам.
     --  Пусть отверженные, пусть самые изолированные сущности,
пусть упавшие на самое  донышко  ангелы  --  мы  их  с  цветами
встретим,  если  они  нас уму-разуму-порядку научат. А ведь они
могут.
     -- Но  с  чего  вы  это  взяли?--  довольно  непочтительно
обратился я к ученому старцу.
     --  Из  вашего  отчета,--  Бореев  достал  откуда-то тощую
папочку,--  и  наших  экспериментальных  работ,--  из  ниоткуда
появился   толстенный   том.--   Там,   в   южной  Месопотамии,
прорезались  каналы  для  метантропных  Ф-полевых   регуляторов
необычайно  активного  типа.  Мы  не  знаем,  когда  эти каналы
открывались  полностью.  Наверное,  когда  шумеры  из  болотных
дикарей  резко  превратились  в  довольно приличных и работящих
товарищей. Ясно же, эти матрицы, за исключением, пожалуй, одной
-- которую вы прозвали Апсу -- жаждут порядка. В высшей степени
разумных инстинктов, насыщенных максимальной  волей.  То  есть,
желают смысла и определенности судьбе человека. Желают переноса
гармонии из природного мира в сообщество людей. Симбиоза...
     Я     вспомнил     симбиотическую-гармоническую     группу
подполковника Остапенки и слегка вздрогнул.
     -- Во-первых, Михаил Анатольевич, ваши любимые бесы что-то
делают с генетикой.
     -- За нее не беспокойтесь.  Генетическая  карта,  судя  по
трупным  останкам,  доставленным  из  Ирака,  не была изменена.
Происходило   просто   варьирование   имеющимся    генетическим
материалом. В целях создания сообщества гармонических особей.
     Я  понял,  что  Бореев  пойдет далеко, если его не смущает
"просто варьирование генетическим материалом".
     -- Если демонам доступна генетическая карта Homo  Sapiens,
что уж говорить о человеческой воле, мотивах, стремлениях... Но
это    ведь    использование   человеческой   матрицы,   Михаил
Анатольевич, это и есть вселение. Другими словами --  подсадка,
внедрение.
     --  Кстати,  не  уверен,  что человек обладает собственной
матрицей, каким-нибудь там ангелом-хранителем. Скорее всего, мы
-- результат взаимодействия многих  регуляторов  и  операторов.
Так  вот,  последние  тысячелетия у нас все гены на месте, воля
тоже,  индивидуальность,  рефлексия,  самовыражение   и   такое
прочее.  Обычные  матрицы-регуляторы,  которые  нами  заведуют,
ничего не  прибавляют  и  не  убавляют,  это  просто  безличные
машины,  занимающиеся  бесконечным дурным повтором -- в отличие
от так называемых демонов. Все при нас, дорогой друг, однако из
предустановленной гармонии мы выпали и благополучно пребываем в
заднице.  Усиленно  самовыражаясь,  мы  потеряли  согласованную
разумность поведения. Назовем ее инстинктивной разумностью. Вот
почему нужны новые и активные матрицы-регуляторы...
     Вдохновенно   витийствуя,   директор  института  обрисовал
позорную  участь  высших  двуногих  приматов,  которые  хоть  и
поднакопили  кое-какой  опыт, однако не развиваются ни мозгами,
ни социумом. Поэтому поганят  землю,  загаживают  воду,  портят
воздух,  изводят  полезную живность, плодят паршивых микробов и
прочее гнидство, готовы все взорвать к атомной бабушке.  Бореев
справедливо  порицал  нашего  брата  примата  за  то,  что лишь
выделения желудочного сока и половых  гормонов  стронут  его  с
дивана.  Что только строгость начальства заставит его направить
согласованные  усилия  к  общей  пользе.   И   даже   граждане,
называющие  себя учеными, мечтают о мощной ЭВМ, которая очистит
их мозги от умственной активности.
     -- Ага, я заметил, Михаил Анатольевич,  что  вы  выбросили
всю автоматику из своего кабинета. Всю ненужную.
     Однако,   несмотря   на  нынешнее  презрение  директора  к
автоматике, в шкафчик из красного дерева было  искусно  вделано
несколько  мониторов,  показывающих  обезьянок  и крыс. Страшно
деловых.  Первые  занимались   тем,   что   бодро   выстраивали
пирамидку,   уменьшенный  вариант  той  знаменитой,  Хеопсовой.
Вторые по-стахановски трудились на игрушечной железной  дороге.
Одни  крысы явно были машинистами, другие стрелочниками, третьи
-- пассажирами.
     Но чай с крендельками и впрямь  доставила  не  придурочная
"скатерть-самобранка",     а    расторопная    секретарша    со
внушительными буферами и приметным "тылом".  Кстати,  это  была
моя старая знакомка Дарья, которая, видимо, пошла на повышение.
Я   ей,   кстати,  подмигнул,  и  она  ответила  многообещающей
улыбочкой. Тем не менее, хотелось перечить.
     --  Между  прочим,  Михаил  Анатольевич,  от  гармонии  до
бардака  один  шаг. Древняя Шумерия с ее людьми-полуавтоматами,
четко  следующими  судьбе-алгоритму  --  это  неплохо,  но   до
определенного  предела. Вурдалаки, кощеи, упыри благодаря своим
качествам  могут  быть  хорошими  работниками  и   гармоничными
друзьями-товарищами,  все  их действия запрограмированы, судьба
определена -- однако это тупик. Я верю,  что  людоед  способен,
сожрав  меня,  придать  смысл  моей  судьбе.  Но это упрощение.
Изменятся внешние условия, и закодированные  существа  окажутся
бесполезными.   Уверен,  именно  за  упрощенчество  отвергли  и
посадили под замок,  к  сожалению  не  слишком  крепкий,  ваших
"переносчиков  гармонии",  не  буду  сейчас  называть их грубых
имен.
     -- Есть  здравое  зерно,--  согласился  Бореев  и  тут  же
поделился  планами:--  Но  если  изменятся условия, мы эти наши
существа  перекодируем  или  сделаем   новые,   лучшие,   более
гармоничные,  с  другими программами. Матричные регуляторы ведь
являются нашим орудием. Дело-то мастера боится.
     --  Они,  черти-то,  себя  орудием  не   считают.   Скорее
наоборот.  Они лезут из своего заточения не из желания пособить
в   построении   коммунизма,   а   потому   что   энергетически
паразитируют  на  нас  и...--  я  вспомнил  своего  светящегося
двойника...--  именно  сейчас  им  понадобилась  наша  матрица,
потому что они надеются урвать с ее помощью хороший кусок.
     --  Да-да,  порцию  "божественного  света".  Так  вот,  не
трепещите,  мы  вашим  "чертям"  слишком  много   не   дадим,--
парировал Бореев.-- Но пригласим и поделимся по-братски, нечего
нам  выгадывать...  Шучу, конечно. Я не исключаю, что некоторые
матричные регуляторы способны относительно вольно обращаться  с
законом  сохранения энергии и наиболее коротким способом влиять
на потоки событий здесь. Однако не надо, Глеб Александрович,  с
головой  окунаться  в мистику. Можно простудить мозги вплоть до
воспаления.
     --  Послушайте,  профессор,  а   когда   мы   окончательно
сгармонизируемся и разовьемся, потеряем живой интерес к колбасе
и водке, не выйдем ли из рядов Homo Sapiens?
     Бореев   осклабился   собственному   гению  и  убедительно
продолжил, не обращая внимания на мои страхи-ужасы:
     -- А  здесь  позвольте  не  согласиться,  батенька  майор.
Вообще-то мы в этих рядах фактически и не состоим. Во-вторых, и
матка  и  трутень  из-за  своей,  так сказать, специализации не
перестали быть пчелками, членами одной семьи, хотя имеют совсем
несхожие портреты.
     Мне теперь мнилось,  что  вселение  уже  состоялось  --  в
самого  Бореева,  уж слишком тот был патетичен и возбужден, как
филологичка какая-нибудь. Словно  не  рубил  когда-то  фашистам
дрова   за  хлеб  и  кашу.  Может,  демоны  помогли  ему  тогда
подкормится,  чтобы  он  сейчас  попал  в   разряд   спасителей
человечества,  а  заодно  установил нужную им гармонию. Саид-то
намекал, что влияет на наш мир, как солнечный свет сквозь тучи,
и кое-кто ему отзывается. Может, и оголтелый  Затуллин  не  зря
мне  показался  одержимым. Не потому ли мой нынешний собеседник
не хочет всерьез рассуждать о вселениях и  подсадках,  что  его
матрицу демоны давным давно поймали на крючок?
     Тут    невесть    откуда    в    кабинете-зале   появилась
беглянка-пчела и стала угрожать физиономии научного начальника.
Бореев  "восстановил"  гармонию  с   помощью   толстой   папки,
угробившей крылатого образчика биосоциальной специализации.
     -- Но мы же не пчелки и не муравьишки какие-нибудь, Михаил
Анатольевич!
     --  Вы  так  думаете?  В  самом деле?-- ехидно откликнулся
ученый.-- Во всяком случае, нам надо стараться походить на них.
В  пчельниках  не  бывает  экономических  проблем,   социальных
конфликтов,  антипчелиной  агитации и прочих гадостей... Ладно,
не будем слишком  уходить  в  сторону.  Сверху  дали  добро  на
испытания, испытания, в которых будет задействован человеческий
материал.
     Я, естественно, сразу встрепенулся.
     --  И  я  буду  этим  самым человеческим материалом? Так и
знал! Если кто-то и отдает жизнь на благо народа, то не свою, а
мою.  Дескать,  мной  очень  интересуются  на  том  свете.  Вы,
конечно, можете сказать, что как ни смешно, но мне выбирать уже
не  приходится.  Если  не  вольер,  так тюремная камера. Ладно,
пускай будет вольер, там хотя бы бублики дают.
     -- Глеб Александрович, я о вашем потенциале  беспокоюсь.--
Бореев   придал   своему   голосу  заботливость.--  Хватит  вам
инициативничать на свой страх и риск, изучать стреляющую  пушку
со  стороны  дула.  Пора  использовать потенциал на руководящей
работе... Правда,  вы  будете  не  единственным  руководителем.
Кроме  того,  придется  получить  доступ  не просто к секретным
делам, а к сверхсекретным.
     И  тут   я   понял,   что   кто-то   из   вождей   всерьез
заинтересовался  возможностями  превращения  страны  в  подобие
муравьиной  большой  семьи  или  пчелиного  роя  для   придания
разумности  и  целесообразности  поступкам  каждого  советского
человека.
     А мне по большому счету  что?  Я  ведь  не  возражаю.  Как
говорится,  "лишь бы не было войны". Если мы разумно упростимся
во благо, то  пускай.  Если  "роение"  и  "омуравливание"  всей
державы  или  какой-то  ее части станет противоядием от краха и
распада, то пожалуйста.

     На этот раз эксперименты проводились не непосредственно  в
здании института, а на одном из закрытых объектов в Подмосквьи.
От Серпухова приходилось гнать по проселочной дороге километров
двадцать, а потом начиналась хорошо огороженная территория.
     На  воротах,  что  оборонялись  ражими  людьми  из Второго
Главного    Управления,    висела    незамысловатая    табличка
"оздоровительный  пионерский  лагерь "Пчелка". Однако при входе
не только проверяли  документы,  но  еще  спрашивали  пароль  и
допуск.  За  стальным высоким забором имелся лесок, по которому
прогуливались напружиненные бойцы одного  из  спецподразделений
Управления "С" ПГУ.
     За  леском  можно  было  увидеть  несколько  бесхитростных
строений,  смахивающих  на  дачные  домики,--  здесь   проживал
вспомогательный  персонал.  Еще  дальше  располагалось довольно
невзрачное блочное  здание.  Фасад  был  украшен  плакатом:  "В
здоровом органе здоровый дух, в нездоровом -- злой", планировка
же выдавала больничку или, скорее, санаторий. В самом деле, тут
размещались  организмы  товарищей,  не  слишком  крепких умом и
телом.  А  заодно  большая  часть   оборудования,   аппаратные,
пультовые,  лабораторные  и  прочие  служебные помещения, также
кабинеты и комнаты основного персонала.
     В санатории отдыхало пятнадцать человек.  Между  делом  на
отдыхающих ненавязчиво ставились опыты. Научного и руководящего
состава  оказалось  столько  же -- пятнадцать. Вспомогательного
персонала  --  пятьдесят  голов.  Сюда  включались   медсестры,
санитары,  охранники,  истопники  и  так далее. Вспомогательный
народ  не  знал  тайны,  от  него  требовалось  только   четкое
исполнение   означенных  обязанностей.  Даже  начальник  охраны
полковник  Подберезный  был  уверен,  что   сторожит   больных,
нафаршированных какой-то пакостной инфекцией. Итого, получивших
полный доступ насчитывалось всего пятнадцать.
     Да  еще  четверо-пятеро "птиц" более высокого полета имели
полное представление об экспериментах. Скорее  всего,  один  из
замов  председателя,  п