л ознакомиться. Это серия каких-то ритуальных убийств?  Или
нет?
     - Да нет, не совсем так. Хотя, может быть, и так. Это дело,  дружище,
тянется уже несколько лет. Под Стеной  находят  время  от  времени  людей,
разбившихся вдребезги, явно упавших со стены, с большой высоты...
     - То есть как это - со Стены? - удивился Андрей. - Разве не нее можно
взобраться? Она же гладкая... И зачем? У нее и верха-то не видно...
     - В том-то все и дело! Сначала была идея, что там, наверху, тоже есть
город, вроде нашего, и сбрасывают этих людей с ихнего обрыва,  ну,  как  у
нас можно сбросить в пропасть. Но потом раза два удалось  опознать  трупы:
оказалось - наши, местные жители... Как  они  туда  забрались,  совершенно
непонятно. Пока остается только предполагать, что это  какие-то  отчаянные
скалолазы - пытались выбраться из города наверх... Но с другой  стороны...
В общем, дело это какое-то темное. Мертвое дело,  если  хочешь  знать  мое
мнение. Ну ладно, мне пора.
     - Спасибо. Счастливо, - сказал Андрей, и Фриц ушел.
     Андрей переместился в свое кресло, убрал  все  папки,  кроме  дела  о
Здании, в сейф, и посидел немного,  подперев  голову  руками.  Потом  снял
телефонную трубку, набрал номер дома и стал ждать. К телефону, как всегда,
долго никто не подходил, потом трубку сняли, и  басистый,  явно  нетрезвый
голос, осведомился:  "Х-алло?"  Андрей  молчал,  прижимая  трубку  к  уху.
"Халло, Халлоу?" - рычал пьяный  голос,  потом  помолчал,  и  было  слышно
только тяжелое дыхание и  отдаленный  голос  Сельмы,  выводивший  жалобную
песенку, завезенную сюда дядей Юрой:

                        Ставай, ставай, Катя,
                        Корабли стоя-ать!
                        Два корабля синих,
                        Один голубой...

     Андрей  повесил  трубку,  покряхтел,  растирая  щеки,  пробормотал  с
горечью: "Шлюха паршивая, неисправимая..." и раскрыл папку.

     Дело о  Здании  было  начато  еще  в  те  времена,  когда  Андре  был
мусорщиком и знать ничего не знал о мрачных кулисах города. Началось все с
того, что в 16, 18 и 32 участках  начали  систематически  пропадать  люди.
Пропадали они совершенно бесследно, и не было в этих исчезновениях никакой
системы, никакого смысла, никакой закономерности. Оле  Свенссон,  43  лет,
рабочий бумажной фабрики, вышел вечером за хлебом и не вернулся, в хлебной
лавке не появлялся. Стефан Цибульский, 25 лет, полицейский, ночью исчез  с
поста, на углу Главной и Алмазного найдена его портупея -  и  все,  больше
никаких следов. Моника Лерье, 55 лет, швея, вывела на прогулку перед  сном
своего шпица, шпиц вернулся здоровый и веселый,  а  швея  исчезла.  И  так
далее, и так далее - всего более сорока исчезновений.
     Довольно  быстро  обнаружились  свидетели,  которые  утверждали,  что
накануне исчезновения пропавшие люди заходили в некий дом, по описаниям  -
вроде один и тот же, но странность заключалась  в  том,  что  относительно
местоположения этого дома разные свидетели давали разные показания.  Иосиф
Гумбольдт, 63 лет, парикмахер, на глазах у лично знавшего его Лео Палтуса,
вошел в трехэтажное здание на углу Второй Правой и Серокаменного переулка,
и с тех пор Иосифа Гумбольдта не видел никто. Некий  Теодор  Бух  показал,
что исчезнувший впоследствии Семен Заходько, 32 лет, фермер, вошел в точно
такое же по описанию здание, но уже на Третьей Левой улице, неподалеку  от
костела. Давид Мкртчан рассказал,  как  встретил  в  Глинобитном  переулке
своего давнего приятеля по работе Рэя Додда, 41 год,  ассенизатора  -  они
постояли, болтая об урожае, семейных делах и прочих нейтральных  вещах,  а
затем Рэй Додд сказал: "Погоди минутку, мне нужно зайти в  одно  место,  я
постараюсь быстро, а если через пять минут не выйду,  ты  иди,  значит,  я
задержался..." Он вошел в  какое-то  здание  красного  кирпича  с  окнами,
замазанными мелом. Мкртчан ждал его четверть часа,  не  дождался  и  пошел
своей дорогой, что  же  касается  Рэя  Додда,  то  он  исчез  бесследно  и
навсегда...
     Красный кирпичный дом фигурировал в показаниях всех свидетелей.  Одни
утверждали, что он  трехэтажный,  другие  -  что  четырех.  Одни  обратили
внимание на окна, замазанные мелом, другие - на окна, забранные решетками.
И не было двух свидетелей, которые указали бы  одно  и  то  же  место  его
нахождения.
     По городу поползли слухи. В очередях за молоком, в парикмахерских,  в
локалях зловещим шепотом передавалась из уст в уста новенькая, с иголочки,
легенда о страшном Красном Здании, которое само собой  бродит  по  городу,
пристраивается где-нибудь между обычными домами и, жутко  приоткрыв  пасти
дверей, притаившись, ждет  неосторожных.  Появились  друзья  родственников
знакомых, которым удалось  спастись,  вырваться  из  ненасытной  кирпичной
утробы. Они рассказывали ужасные вещи и в доказательство предъявляли шрамы
и переломы, полученные в прыжках со второго, третьего  и  даже  четвертого
этажей. Согласно этим слухам и легендам дом  внутри  был  пуст  -  там  не
подстерегали  вас  ни  грабители,  ни  маньяки-садисты,  ни   кровососущие
мохнатые твари. Но каменные кишки коридоров  вдруг  сжимались  и  норовили
расплющить жертву; под ногами распахивались черные провалы люков,  дышащие
ледяным кладбищенским зловонием; неведомые силы гнали человека по  мрачным
сужающимся ходам и туннелям до тех пор, пока он не застревал, забивал себя
в последнюю каменную щель, - а в пустых  комнатах  с  ободранными  обоями,
среди  осыпавшихся  с   потолка   пластов   штукатурки   жутко   догнивали
раскрошенные кости, торчащие из-под заскорузлого от крови тряпья...
     По началу это дело даже заинтересовало Андрея. Он  отметил  на  карте
города крестиками те места, где видели Здание, пытался найти  какую-нибудь
закономерность в расположении этих крестиков, добрый десяток  раз  выезжал
обследовать эти места и  каждый  раз  обнаруживал  на  месте  Здания  либо
заброшенный палисадник, либо пустоту между домами, либо даже  обыкновенный
жилой дом, ничего общего не имеющий ни с тайнами, ни с загадками.
     Смущало то обстоятельство, что Красное Здание ни разу не  видели  при
солнечном свете; смущало, что не менее половины свидетелей видели  Здание,
находясь в состоянии более или менее сильного опьянения;  смущали  мелкие,
но почти обязательные  несообразности  чуть  ли  не  в  каждом  показании;
особенно же смущала полная бессмысленность и дикость происходящего.
     Изя Кацман как-то  изрек  по  этому  поводу,  что  миллионный  город,
лишенный   систематической   идеологии,   должен   неизбежно   обзавестись
собственными мифами. Это звучало убедительно, но люди-то ведь пропадали на
самом деле. Конечно, пропасть в городе было не  мудрено.  Достаточно  было
сбросить человека с обрыва, и концы, таким  образом,  оказывались  в  воде
совершенно. Однако кому и зачем нужно было сбрасывать в пропасть  каких-то
парикмахеров, пожилых  швей,  мелких  лавочников.  Людей  без  денег,  без
репутации, практически  без  врагов?  Кэнси  однажды  высказал  совершенно
здравое  предположение,  что  Красное  Здание,  если   оно   действительно
существует, является, по всей видимости, составным элементом Эксперимента,
а потому  искать  ему  объяснения  не  имеет  смысла  -  Эксперимент  есть
Эксперимент. В конце концов, Андрей тоже остановился на этой точке зрения.
Работы было невпроворот,  дело  о  Здании  насчитывало  уже  более  тысячи
листов, и Андрей засунул его на самое дно сейфа, изредка только  извлекая,
чтобы подшить очередное свидетельское показание.
     Сегодняшний разговор  с  шефом  открывал,  однако,  совершенно  новые
перспективы. Если в городе  действительно  есть  люди,  которые  поставили
перед собою (или получили  от  кого-то)  задачу  создать  среди  населения
атмосферу паники и террора, то очень многое в деле  о  Здании  становилось
понятным. Несообразности в  показаниях  так  называемых  свидетелей  легко
объясняются в этом случае искажением  слухов  при  передаче.  Исчезновения
людей превращаются в обыкновенные убийства с  целью  уплотнения  атмосферы
террора. В хаосе болтовни, опасливых шепотов  и  вранья  надлежало  теперь
искать постоянно действующие источники, центры  распространения  зловещего
тумана...
     Андрей взял лист чистой бумаги и принялся медленно, слово за  словом,
пункт за пунктом набрасывать черновик плана. Через некоторое время у  него
получилось следующее.
     Главная задача: выяснение источников слухов, арест этих источников  и
выявление руководящего центра. Основные средства:  повторный  допрос  всех
свидетелей, дававших ранее показания в трезвом виде; выявление по  цепочке
и допрос лиц, утверждавших, будто они были в Здании;  выявление  возможных
связей между  этими  лицами  и  свидетелями...  Учитывать:  а)  агентурные
данные; б) несообразности в показаниях...
     Андрей покусал карандаш, пощурился на  лампу  и  вспомнил  еще  одно:
связаться с Петровым. Этот Петров в свое время плешь переел Андрею. У него
пропала жена, и он почему-то решил, что ее поглотило Красное Здание. С тех
пор он забросил все свои дела и занялся  поисками  этого  Здания  -  писал
бесчисленные записки в прокуратуру,  которые  аккуратно  переправлялись  в
следственный отдел и попадали к Андрею, рыскал ночами по городу, несколько
раз забираем был в полицию по подозрению в  нечестных  намерениях,  буянил
там, за что его сажали на десять суток,  выходил  и  снова  принимался  за
поиски.
     Андрей выписал повестки ему, а также еще двум свидетелям,  отдал  эти
повестки дежурному с наказам доставить  немедленно,  а  сам  отправился  к
Чачуа.
     Чачуа, громадный разжиревший кавказец,  почти  без  лба,  но  зато  с
гигантским носом, возлежал  у  себя  в  кабинете  на  диване  в  окружении
разбухших папок с делами и спал. Андрей растолкал его.
     - Э! - хрипло сказал Чачуа, пробуждаясь. - Что случилось?
     - Ничего не случилось, - сердито сказал Андрей.  Терпеть  он  не  мог
такой вот расхлябанности в людях. - Дай дело  о  Падающих  Звездах.  Чачуа
сел, лицо его засветилось радостью.
     - Забираешь? - спросил он, хищно двигая феноменальным своим носом.
     - Не радуйся, не радуйся, - сказал Андрей. - Только посмотреть.
     - Слушай, зачем тебе смотреть? - горячо заговорил Чачуа. - Забирай  у
меня это дело совсем! Ты - красивый, молодой, энергичный, тебя шеф всем  в
пример ставит. Ты это дело быстро распутаешь - слазаешь на Желтую Стену  и
моментально распутаешь! Чего тебе стоит?..
     Андрей засмотрелся на его  нос.  Огромный,  горбатый,  на  переносице
покрытый сетью багровых жилок,  с  торчащими  из  ноздрей  пучками  черных
жестких волос, нос этот жил своей, отдельной от Чачуа жизнью. Видно  было,
что он знать ничего не знает о заботах следователя Чачуа. Он хотел,  чтобы
все вокруг пили большими бокалами ледяное-кахетинское, заедали  сочащимися
шашлыками и  влажной  хрустящей  зеленью,  чтобы  плясали,  захватив  края
рукавов в  пальцы,  выкрикивая  азартно  "асса!"  Он  хотел  зарываться  в
душистые белокурые волосы и нависать над обнаженными пышными грудями... О,
он многого хотел, этот великолепный жизнелюбивый нов-гедонист, и  все  его
многочисленные желания откровенно отражались в его независимых  движениях,
в перемене окраски и в разнообразных звуках, издаваемых им!..
     - ...А закончишь это дело, - говорил Чачуа,  закатывая  маслины  глаз
под низкий лом, - бож-же мой! Какая тебе  будет  слава!  Какой  почет!  Ты
думаешь, Чачуа стал бы предлагате тебе это дело, если бы сам мог лазать по
Желтой Стене? Ни за что Чачуа не стал бы предлагать тебе этого  дела!  Это
же золотая жила! И я предлагаю его только тебе. Многие приходили и просили
его у меня. Нет, думал я. Никому из вас с ним не справиться.  Один  только
Воронин справится, думал я...
     - Ну,  ладно,  ладно,  -  сказал  Андрей  с  досадой.  -  Завел  свою
говорильню. Давай папку. Нет у меня времени тут с тобой песни петь.
     Чачуа,  не  переставая  болтать,  жаловаться  и  хвастаться,   лениво
поднялся, шаркая по замусоренному полу, подошел к сейфу и принялся  в  нем
рыться, а Андрей смотрел на его  широченные  жирные  плечи  и  думал,  что
Чачуа, наверное, один из лучших следователей в отделе, он просто блестящий
следователь, у него самый высокий процент раскрытых  дел,  а  вот  дело  о
Падающих Звездах  ему  продвинуть  так  и  не  удалось,  это  дело  никому
продвинуть  не  удалось  -  ни   Чачуа,   ни   его   предшественнику,   ни
предшественнику предшественника...
     Чачуа достал кучу пухлых засаленных папок, и  они  вместе  пролистали
последние страницы, и Андрей тщательно переписал себе на отдельный  листок
имена  и  адреса  тех  двоих,  которых  удалось  опознать,  а   также   те
немногочисленные особые приметы, которые удалось установить у некоторых из
неопознанных жертв.
     - Какое дело! - восклицал Чачуа, прищелкивая  языком.  -  Одиннадцать
трупов! А ты отказываешься. Нет, Воронин, не знаешь ты, где твое  счастье.
Вы, русские, всегда были идиотами - и на том свете  идиотами  были,  и  на
этом остались!.. А зачем тебе это? - спросил он вдруг с интересом.
     Андрей как мог связно  объяснил  ему  свои  намерения.  Чачуа  быстро
схватил самую суть, но никакого особого восторга не выказал.
     - Попробуй, попробуй... - сказал он вяло.  -  Сомневаюсь.  Что  такое
твое Здание, и что такое моя стена? Здание - это выдумка, а  Стена  -  вот
она, километр отсюда... Нет, Воронин, не разобраться нам с этим делом.
     Впрочем, когда Андрей был уже возле двери, Чачуа сказал ему вслед:
     - Ну, а если там что-нибудь - ты сразу мне...
     - Ладно, - сказал Андрей. - Конечно.
     - Послушай, - сказал Чачуа, сосредоточенно морща жирный лоб и  двигая
носом. Андрей, приостановившись, выжидательно смотрел  на  него.  -  Давно
хотел тебя спросить... - Лицо его стало серьезным. - Слушай, там у  вас  в
семнадцатом году в Петрограде заварушка была. Чем кончилось, а?
     Андрей плюнул и вышел, хлопнув дверью под раскатистый  хохот  страшно
довольного кавказца. Опять Чачуа поймал его на этот дурацкий анекдот. Хоть
совсем с ним не разговаривай.
     В коридоре перед кабинетом его ждал сюрприз. На скамье сидел какой-то
насмерть перепуганный, взъерошенный, с заспанными глазами человечек, зябко
кутающийся в пальто. Дежурный за столиком  с  телефоном  вскочил  и  браво
гаркнул:
     -  Свидетель  Эйно  Саари  по  вашему  вызову   доставлен,   господин
следователь!
     Андрей обалдело воззрился на него.
     - По какому моему вызову?
     Дежурный тоже несколько обалдел.
     - Вы же сами... - сказал он обиженно. - Полчаса назад... Вручили  мне
повестки, велели доставить немедленно...
     - Господи,  -  сказал  Андрей.  -  Повестки!  Повестки  я  велел  вам
доставить немедленно, черт  подери!  На  завтра,  на  десять  утра!  -  Он
взглянул на бледно улыбающегося Эйно Саари и  на  белые  тесемки  кальсон,
свисающие у него из-под брючин, затем снова посмотрел на  дежурного.  -  И
остальных сейчас привезут? - спросил он.
     - Так точно, - угрюмо сказал дежурный. - Как мне было сказано, так  я
и сделал.
     - Я на  вас  рапорт  подам,  -  сказал  Андрей,  еле  сдерживаясь.  -
Переведут вас на улицу - сумасшедших по утрам загонять, - наплачетесь вы у
меня тогда... Ну, что ж, - произнес он, обращаясь к Саари. -  Раз  уж  так
получилось, заходите...
     Он указал Эйно Саари на табурет, сел за стол и взглянул на часы. Было
начало первого ночи. Надежда хорошенько выспаться перед завтрашним тяжелым
днем печально испарилась.
     - Ну, ладно, - проговорил он  со  вздохом,  раскрыл  дело  о  Здании,
перелистал огромную кипу протоколов,  донесений,  отношений  и  экспертиз,
отыскал лист с  прежними  показаниями  Саари  (43  лет,  саксофонист  2-го
городского театра, разведен) и  еще  раз  пробежал  глазами.  -  Ладно,  -
повторил он. - Мне, собственно, требуется  кое-что  уточнить  относительно
ваших показаний, которые вы давали в полиции месяц назад.
     - Пожалуйста, пожалуйста, - сказал Саари,  с  готовностью  наклоняясь
вперед и каким-то женским движением придерживая на  груди  распахивающееся
пальто.
     - Вы показали, что ваша знакомая, Элла  Стремберг,  на  ваших  глазах
вошла в двадцать три часа сорок минут восьмого сентября нынешнего  года  в
так называемое Красное здание, имевшее тогда находиться на улице  Попугаев
в промежутке между  гастрономическим  магазином  номер  сто  пятнадцать  и
аптекой Штрема. Вы подтверждаете это показание?
     - Да, да, подтверждаю. Все было совершенно  так.  Только  вот  насчет
даты... Точной даты я уже не помню, все-таки месяц с лишним прошел...
     - Это неважно, - сказал Андрей. - Тогда вы помнили, да  и  с  другими
показаниями это совпадает... Теперь у меня к вам просьба: опишите снова  и
поподробнее это самое  так  называемое  Красное  Здание...  Саари  склонил
голову набок и задумался.
     - Значит, таким образом, - сказал он. -  Три  этажа.  Старый  кирпич,
темно-красный, как казарма, вы понимаете  меня.  Окна,  знаете  ли,  такие
узкие, высокие. На нижнем этаже все они  закрашены  мелом  и,  как  сейчас
помню, не освещены... - Он опять немного подумал. - Вы знаете, насколько я
помню, там вообще не было ни  одного  освещенного  окна.  Ну,  и...  вход.
Каменные ступени, две или  три...  Тяжелая  такая  дверь...  медная  такая
старинная ручка, резная. Элла ухватилась за эту ручку и  с  таким,  знаете
ли, усилием потянула дверь на себя... Номера дома я не заметил, не  помню,
был  ли  номер...  Словом,  общий  облик  старинного   казенного   здания,
что-нибудь конца прошлого века.
     - Так, - сказал Андрей. - А скажите, вам часто приходилось бывать  на
этой улице Попугаев?
     - В первый раз. И, собственно, в последний. Живу  я  довольно  далеко
оттуда, в тех краях не бываю, а на этот раз как-то получилось, что я решил
Эллу проводить. У нас была вечеринка, я за ней...  м-м-м...  ну,  немножко
ухаживал и пошел ее провожать. Мы очень мило беседовали по  дороге,  потом
она вдруг сказала: "Ну, пора расставаться", поцеловала меня в щеку,  и  не
успел я опомниться, как она уже нырнула в этот дом. Я, признаться, подумал
тогда, что она там живет...
     - Понятно, - сказал Андрей. - На вечеринке вы, вероятно, пили?
     Саари сокрушенно хлопнул себя ладонями по коленям.
     - Нет, господин следователь, -  сказал  он.  -  Ни  капли.  Пить  мне
нельзя, врачи не рекомендуют.
     Андрей сочувственно покивал.
     - А вы не помните, случайно, были у этого здания печные трубы?
     - Да, конечно, помню. Должен вам сказать,  вид  этого  здания  как-то
поражает воображение, так что оно и сейчас стоит у меня перед глазами. Там
была такая черепичная крыша  и  три  довольно  высокие  трубы.  Из  одной,
помнится, шел дым, и я подумал еще тогда, как у  нас  все-таки  много  еще
сохранилось домов с печным отоплением...
     Момент настал. Андрей осторожно положил карандаш поперек  протоколов,
чуть  подался  вперед  и  пристально,  значительно   сощуренными   глазами
уставился на Эйно Саари, саксофониста:
     - В ваших показаниях  имеют  место  несообразности.  Во  первых,  как
обнаружила экспертиза, вы, находясь на  улице  Попугаев,  никак  не  могли
видеть ни крыши, ни печных труб трехэтажного здания.
     У Эйно  Саари,  завравшегося  саксофониста,  отвисла  челюсть,  глаза
растерянно забегали.
     - Далее. Как установлено следствием, улица Попугаев в ночное время не
освещается  вообще,  и  потому  совершенно  непонятно,  каким  образом   в
кромешной ночной темноте,  за  триста  метров  до  ближайшего  фонаря,  вы
различили такую массу деталей, цвет здания, старинный кирпич, медную ручку
на двери, форму окон и, наконец, дым из трубы. Я хотел бы узнать,  как  вы
объясняете эти несообразности.
     Некоторое время Эйно Саари беззвучно открывал и закрывал  рот.  Потом
он судорожно глотнул всухую и проговорил:
     - Ничего не поним