,  наклонив  голову   с
идеальным пробором, приказ о кофе и сказал деликатным голосом:
     - Господина президента ждет у телефона советник Румер.
     - Легок на помине... -  проворчал  Гейгер,  поднимаясь.  -  Простите,
ребята, я сейчас.
     Он вышел, и тотчас же явились девочки в белых передничках. Они быстро
и бесшумно организовали второй круг кофе и исчезли вместе с Паркером.
     - Ну а ты-то придешь? - спросил Андрей Изю.
     -  С  удовольствием,  -  сказал  Изя,  хлебая  кофе  с  присвистом  и
причмокиванием. - А кто будет?
     - Полковник будет, Дольфюсы будут, Чачуа, может быть... А  кто  тебе,
собственно, нужен?
     - Дольфюсиха мне, честно говоря, не особенно нужна.
     - Ничего, мы на нее Чачуа напустим...
     Изя покивал, а потом вдруг сказал:
     - А ведь давненько мы не собирались, а?
     - Да, брат, дела...
     - Врешь, врешь, какие там  у  тебя  дела...  Сидишь,  коллекцию  свою
перетираешь... Смотри, не застрелись там случайно...  Да!  Я  тебе,  между
прочим, пистолетик раздобыл. Настоящий "смит-и-вессон", из прерий...
     - Честно?!
     - Только он ржавый, заржавел весь...
     - Не вздумай чистить! - закричал  Андрей,  подскакивая.  -  Неси  как
есть, а то испортишь все, - руки-крюки!.. И  не  пистолетик  это  тебе,  а
револьвер. Где нашел?
     - Где надо, там и нашел, - сказал Изя.  -  Погоди,  в  экспедиции  мы
столько найдем - домой не дотащишь...
     Андрей поставил чашечку с кофе. Этот аспект экспедиции в  голову  ему
еще не приходил, и он моментально ощутил  необычайный  подъем,  представив
себе   уникальный   набор   кольтов,   браунингов,   маузеров,    наганов,
парабеллумов, зауэров, вальтеров... и дальше,  в  глубь  времен:  дуэльных
лефоше  и  лепажей...  огромных   абордажных   пистолетов   со   штыком...
великолепных  самоделок  с  Дальнего  Запада...  всех   этих   неописуемых
драгоценностей, о которых он и мечтать не  решался,  читая  и  перечитывая
каталог частного собрания миллионера Бруннера, каким-то чудом занесенный в
Город. Футляры, ящики, склады оружия...  Может  быть,  "чешску  збройовку"
повезет найти, с шалльдампфером... или "астру-девятьсот"... а может  быть,
черт  побери,  и  "девятку"  -  "маузер-ноль-восемь",  редкость,  мечта...
Да-а...
     - А противотанковые мины ты не  собираешь?  -  спросил  Изя.  -  Или,
скажем, кулеврины?
     - Нет,  -  сказал  Андрей,  радостно  улыбаясь.  -  Я  только  личное
стрелковое оружие...
     - А то вот предлагают по случаю базуку,  -  сказал  Изя.  -  Недорого
просят - всего двести тугриков.
     - Насчет базук, братец, иди к Румеру, - сказал Андрей.
     - Спасибо. У Румера я уже бывал, - сказал Изя, и улыбка его застыла.
     А, ч-черт, подумал Андрей с неловкостью, но тут, к счастью,  вернулся
Гейгер. Он был доволен.
     - А ну-ка, налейте чашечку президенту,  -  сказал  он.  -  О  чем  вы
здесь?..
     - О литературе и искусстве, - сказал Изя.
     - О литературе? - Гейгер отхлебнул кофе. - Ну-ка, ну-ка!  Что  именно
мои советники говорят о литературе?
     - Да треплется он, - сказал Андрей. - О моей коллекции мы говорили, а
не о литературе.
     - А что это вдруг тебя заинтересовала литература? -  спросил  Изя,  с
любопытством глядя на Гейгера. - Такой был всегда практичный президент...
     - Потому  и  заинтересовала,  что  практичный,  -  сказал  Гейгер.  -
Считайте, - предложил он и принялся загибать пальцы. - В  Городе  выходят:
два литературных журнала, четыре литературных  приложения  к  газетам,  по
крайней мере десяток серийных выпусков приключенческой белиберды... вот  и
все, кажется. И еще полтора десятка названий книг в  год.  И  при  этом  -
ничего сколько-нибудь приличного. Я говорил со  сведущими  людьми.  Ни  до
Поворота,  ни  после  в  Городе  не  появилось  ни  одного  сколько-нибудь
значительного литературного произведения. Одна макулатура. В чем дело?
     Андрей и Изя переглянулись. Да, Гейгер всегда умел удивить, ничего не
скажешь.
     - Что-то я тебя все-таки не понимаю, - сказал Изя Гейгеру.  -  Какое,
собственно, тебе до этого дело? Ищешь писателя, чтобы  поручить  ему  свое
жизнеописание?
     - А если без шуточек? - терпеливо сказал Гейгер. - В  Городе  миллион
человек. Больше тысячи числятся литераторами. И все бездари. То есть,  сам
я, конечно, не читаю...
     - Бездари, бездари, - кивнул Изя. - Правильно тебя информировали.  Ни
Толстых, ни Достоевских не видно. Ни Львов, ни даже Алексеев...
     - А в самом деле, почему? - спросил Андрей.
     - Писателей выдающихся - нет, - продолжал Гейгер. - Художников - нет.
Композиторов - нет. Этих... скульпторов тоже нет.
     - Архитекторов нет, - подхватил Андрей. - Киношников нет...
     - Ничего такого нет, - сказал Гейгер. -  Миллион  человек!  Меня  это
сначала просто удивило, а потом, честно говоря, встревожило.
     - Почему? - сейчас же спросил Изя.
     Гейгер в нерешительности пожевал губами.
     - Трудно объяснить, - признался он. - Сам я, лично,  не  знаю,  зачем
все это нужно, но я слыхал, что в каждом порядочном обществе все это есть.
А раз у нас этого нет, значит, что-то не в порядке... Я рассуждаю так. Ну,
хорошо: до Поворота жизнь в Городе была  тяжелая,  стоял  кабак,  и  было,
предположим, не до изящных искусств. Но вот жизнь в общем налаживается...
     - Нет, - перебил его Андрей  задумчиво.  -  Это  здесь  ни  при  чем.
Насколько я знаю, лучшие  мастера  мира  работали  как  раз  в  обстановке
ужасных кабаков. Тут нет никакой закономерности. Мастер  мог  быть  нищим,
сумасшедшим, пьяницей, а мог быть  и  вполне  обеспеченным,  даже  богатым
человеком, как Тургенев, например... Не знаю.
     - Во всяком случае, - сказал Изя  Гейгеру,  -  если  ты  собираешься,
например, резко повысить уровень жизни своих литераторов...
     - Да! Например! - Гейгер снова отхлебнул кофе и, облизывая губы, стал
смотреть на Изю прищуренными глазами.
     - Ничего из этого не выйдет, - сказал Изя с каким-то удовлетворением.
- И не надейся!
     - Погодите, - сказал Андрей. - А может быть,  талантливые  творческие
люди просто не попадают в Город? Не соглашаются сюда идти?
     - Или, скажем, им не предлагают, - сказал Изя.
     - Бросьте, - сказал Гейгер. - Пятьдесят процентов населения Города  -
молодежь. На Земле они были никто. Как можно было  определить,  творческие
они или нет?
     - А может быть, как раз и можно определить, - сказал Изя.
     - Пусть так, - сказал Гейгер. - В  Городе  несколько  десятков  тысяч
человек, которые родились и выросли здесь. Как с ними? Или  талант  -  это
обязательно наследственное?
     - Вообще-то, действительно, странно, - сказал Андрей.  -  Инженеры  в
Городе  есть  прекрасные.  Ученые  -  очень  неплохие.  Может   быть,   не
Менделеевы,  но  на  крепком  мировом  уровне.  Взять  того  же   Бутца...
Талантливых людей пропасть - изобретатели, администраторы, ремесленники...
вообще всякие прикладники...
     - То-то и оно, - сказал Гейгер. - Это-то меня и удивляет.
     - Слушай, Фриц, - сказал Изя. - Ну, зачем тебе  лишние  хлопоты?  Ну,
появятся у тебя талантливые писатели, ну,  начнут  они  тебя  костерить  в
своих  гениальных  произведениях  -  и  тебя,  и  твои  порядки,  и  твоих
советников... И пойдут у тебя самые неприятные  неприятности.  Сначала  ты
будешь их уговаривать, потом  начнешь  грозить,  потом  придется  тебе  их
сажать...
     - Да почему это они будут меня обязательно  костерить?  -  возмутился
Гейгер. - А может быть, наоборот - воспевать?
     - Нет, - сказал Изя. -  Воспевать  они  не  станут.  Тебе  же  Андрей
сегодня объяснил насчет ученых. Так  вот,  великие  писатели  тоже  всегда
брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они - это больная совесть
общества, о которой само общество, может быть, даже и  не  подозревает.  А
поскольку символом общества являешься в данном случае ты,  тебе  в  первую
очередь  и  накидают  банок...  -  Изя  хихикнул.  -  Воображаю,  как  они
расправятся с твоим Румером!
     Гейгер пожал плечом.
     - Конечно, если у Румера есть недостатки, настоящий  писатель  обязан
их изобразить. На то он и писатель, чтобы врачевать язвы...
     - Сроду писатели не врачевали никаких язв, - возразил Изя. -  Больная
совесть просто болит, и все...
     - В конце концов, не в этом дело, - прервал  его  Гейгер.  -  Ты  мне
прямо ответь: нынешнее положение ты считаешь нормальным или нет?
     - А что считать за норму? - спросил Изя. - Можно  считать  нормальным
положение на Земле?
     - Понес, понес! -  сказал  Андрей,  сморщившись.  -  Тебя  же  просто
спрашивают: может существовать общество без творческих талантов? Правильно
я понял, Фриц?
     - Я даже спрошу точнее,  -  сказал  Гейгер.  -  Нормально  ли,  чтобы
миллион человек - все равно, здесь или на Земле, - за десятки лет  не  дал
ни одного творческого таланта?
     Изя молчал, рассеянно теребя свою бородавку, а Андрей сказал:
     - Если судить, скажем, по Древней Греции, то очень ненормально.
     - Тогда в чем же дело? - спросил Гейгер.
     - Эксперимент есть Эксперимент, -  сказал  Изя.  -  Но  если  судить,
например, по монголам, то у нас все в порядке.
     - Что ты хочешь этим сказать? - подозрительно спросил Гейгер.
     - Ничего особенного, - удивился Изя. -  Просто  их  тоже  миллион,  а
может  быть,  даже  и  больше.   Можно  привести  в  пример  еще,  скажем,
корейцев... почти любую арабскую страну...
     - Ты еще возьми цыган, - сказал Гейгер недовольно.
     Андрей оживился.
     - А кстати, ребята, - сказал он. - А цыгане в Городе есть?
     - Провалиться вам! - сердито сказал Гейгер. - Совершенно невозможно с
вами серьезно разговаривать...
     Он хотел добавить еще что-то, но тут на пороге возник румяный Паркер,
и Гейгер сейчас же посмотрел на часы.
     - Ну, все, - сказал он, поднимаясь. - Понеслось!.. -  Он  вздохнул  и
принялся застегивать френч. - По местам! По местам,  советники!  -  сказал
он.



                                    3

     Отто Фрижа не соврал:  ковер  был  действительно  роскошный.  Он  был
черно-багровый, глубоких благородных оттенков, он занял всю левую стену  в
кабинете, напротив окон, и кабинет с  ним  приобрел  совершенно  особенный
вид.  Это  было  дьявольски  красиво,  это  было   элегантно,   это   было
значительно.
     В полном восторге Андрей чмокнул Сельму в щеку, и она снова  ушла  на
кухню командовать прислугой, а Андрей походил  по  кабинету,  рассматривая
ковер со всех точек зрения, приглядываясь к нему то  впрямую,  то  искоса,
боковым зрением, потом раскрыл заветный шкаф и извлек  оттуда  здоровенный
маузер - десятизарядное  чудовище,  рожденное  в  спецотделе  Маузерверке,
излюбленное,  прославившееся  в  гражданскую  войну  оружие  комиссаров  в
пыльных шлемах, а  также  японских  императорских  офицеров  в  шинелях  с
воротниками собачьего меха.
     Маузер был чистый, воронено отсвечивающий, на вид совершенно  готовый
к бою, но, к сожалению, со сточенным бойком.  Андрей  подержал  его  двумя
руками, покачивая на весу, потом  взялся  за  округлую  рифленую  рукоять,
опустил, а затем поднял на уровень глаз и прицелился  в  ствол  яблони  за
окном, как Гейгер на стрельбище.
     Потом он повернулся к ковру и некоторое время  выбирал  место.  Место
скоро нашлось. Андрей сбросил туфли, залез с ногами на кушетку и  приложил
к месту маузер. Прижимая его к ковру одной рукой, он откинулся  как  можно
дальше назад и полюбовался. Это было прекрасно.  Он  соскочил  на  пол,  в
одних носках опрометью побежал в прихожую, вытащил из стенного шкафа  ящик
с инструментом и вернулся обратно к ковру.
     Он повесил маузер, потом люгер с оптическим прицелом (из этого люгера
Копчик застрелил насмерть двух милиционеров в последний день  Поворота)  и
возился с браунингом модели девятьсот  шестого  года  -  маленьким,  почти
квадратным, - когда знакомый голос за спиной произнес:
     - Правее, Андрей, чуть правее. И на сантиметр ниже.
     - Так? - спросил Андрей, не оборачиваясь.
     - Так.
     Андрей закрепил браунинг, задом спрыгнул  с  кушетки  и  попятился  к
самому столу, озирая дело рук своих.
     - Красиво, - похвалил Наставник.
     - Красиво, но мало, - сказал Андрей со вздохом.
     Наставник, неслышно ступая, подошел  к  шкафу,  присел  на  корточки,
покопался и достал армейский наган.
     - А это? - спросил он.
     - Деревяшек на рукоятке нет, - сказал  Андрей  с  сожалением.  -  Все
время собираюсь заказать и каждый раз забываю... - Он надел туфли,  присел
на подоконник рядом со столом и закурил. - Сверху у  меня  будет  дуэльный
арсенал.  Первая  половина  девятнадцатого  века.  Красивейшие  экземпляры
попадаются, с серебряной насечкой, и формы самые удивительные -  от  таких
вот маленьких до огромных, длинноствольных...
     - Лепажи, - сказал Наставник.
     - Нет, лепажи как раз маленькие... А внизу,  над  самой  кушеткой,  я
развешу боевое оружие семнадцатого-восемнадцатого века...
     Он замолчал, представляя себе, как это  будет  прекрасно.  Наставник,
сидя на корточках, копался в шкафу. За окном неподалеку стрекотала машинка
для стрижки газонов. Чирикали и посвистывали птицы.
     - Хорошая идея - повесить здесь ковер, верно? - сказал Андрей.
     - Прекрасная, - сказал Наставник, поднимаясь. Он вытащил  из  кармана
носовой платок и вытер руки. - Только торшер я бы  поставил  в  тот  угол,
рядом с телефоном. И телефон нужно белый.
     - Белый мне не полагается, - сказал Андрей со вздохом.
     - Ничего, - сказал Наставник. - Вернешься из  экспедиции  -  будет  у
тебя и белый.
     - Значит, это правильно, что я согласился идти?
     - А у тебя были сомнения?
     - Да, - сказал Андрей и погасил окурок в пепельнице. - Во-первых, мне
не хотелось. Просто не хотелось.  Дома  хорошо,  жизнь  наладилась,  много
работы. Во-вторых, если говорить честно, - страшновато.
     - Ну-ну-ну, - сказал Наставник.
     - Нет, в самом дело. Вот вы - вы можете мне  сказать,  с  чем  я  там
встречусь? Вот видите! Полная  неизвестность...  Десяток  страшных  Изиных
легенд и полная неизвестность... Ну и плюс все  прелести  походной  жизни.
Знаю я эти экспедиции! И в археологических я бывал, и во всяких прочих...
     И тут, как он и ожидал, Наставник спросил с интересом:
     - А что в этих экспедициях... как бы  это  выразиться...  что  в  них
самое страшное, что ли, самое неприятное?
     Андрей очень любил этот вопрос. Ответ на него он придумал очень давно
и даже записал в книжечку, и впоследствии неоднократно использовал  его  в
разговорах с разными девицами.
     - Самое страшное? - повторил он для разгону. - Самое страшное  -  это
вот что. Представьте себе: палатка, ночь, пустыня вокруг, безлюдье,  волки
воют, град, буря... - Он сделал паузу и посмотрел на  Наставника,  который
весь  подался  вперед,  слушая.  -  Град,  понимаете?  С  голубиное   яйцо
величиной... И надо идти по нужде.
     Напряженное  ожидание  на   лице   Наставника   сменилось   несколько
растерянной улыбкой, потом он расхохотался.
     - Смешно, - сказал он. - Сам придумал?
     - Сам, - гордо сказал Андрей.
     - Молодец, смешно... -  Наставник  опять  засмеялся,  крутя  головой.
Потом он сел в кресло и стал смотреть в сад. - А хорошо здесь  у  вас,  на
Белом Дворе, - сказал ой.
     Андрей обернулся и тоже посмотрел  в  сад.  Залитая  солнцем  зелень,
бабочки над цветами, неподвижные яблони, а метрах в  двухстах  за  кустами
сирени - белые стены и красная крыша соседнего коттеджа... И Ван в длинной
белой рубахе неторопливо, спокойно шагает за стрекочущей машинкой,  а  его
младшенький семенит рядом, ухватившись за его штанину...
     - Да, Ван обрел покой, - сказал Наставник. - Может быть, это  и  есть
самый счастливый человек в Городе.
     - Очень может быть, - согласился Андрей.  -  Во  всяком  случае,  про
других своих знакомых я бы этого не сказал.
     - Ну, такой уж у тебя сейчас круг знакомых, - возразил  Наставник.  -
Ван среди них - исключение. Я бы даже просто сказал, что он вообще человек
другого круга. Не твоего.
     - Да-а, - задумчиво протянул Андрей. - А ведь когда-то вместе грузили
мусор, за одним столом сидели, из одной кружки пили...
     Наставник пожал плечами.
     - Каждый получает то, чего он заслуживает.
     - То, чего он добивается, - пробормотал Андрей.
     - Можно и так сказать. Если угодно, это  одно  и  то  же.  Вану  ведь
всегда хотелось быть в самом  низу.  Восток  есть  Восток.  Нам  этого  не
понять. Вот и разошлись ваши дорожки.
     - Самое забавное, - сказал Андрей, - что ведь мне с  ним  по-прежнему
хорошо. У нас всегда есть о чем поговорить, есть что вспомнить... Когда  я
с ним, я никогда не испытываю неловкости.
     - А он?
     Андрей подумал.
     - Не знаю. Но скорее да, чем нет. Иногда мне вдруг  кажется,  что  он
изо всех сил старается держаться от меня подальше.
     Наставник потянулся, хрустнув пальцами.
     - Да разве в этом дело? - сказал он. - Когда Ван  сидит  с  тобой  за
бутылкой  водки  и  вы  вспоминаете,  как  оно  все  было,  Ван  отдыхает,
согласись. А когда ты сидишь с полковником за бутылкой шотландского, разве
кто-нибудь из вас отдыхает?
     - Какой уж тут отдых, - пробормотал Андрей. - Чего  там...  Полковник
мне просто нужен. А я - ему.
     - А когда ты обедаешь с Гейгером? А когда пьешь пиво с  Дольфюсом?  А
когда Чачуа рассказывает тебе по телефону новые анекдоты?..
     - Да, - сказал Андрей. - Вое это так. Да.
     - У тебя разве что с одним Изей сохранились прежние отношения,  да  и
то...
     - Вот именно, - сказал Андрей. - Да и то.
     - Не-ет, и речи быть не может! - сказал Наставник  решительно.  -  Ты
только представь себе: вот здесь сидит полковник,  заместитель  начальника
штаба вашей армии, старый  английский  аристократ  знаменитого  рода.  Вот
здесь сидит Дольфюс, советник по строительству, знаменитый некогда в  Вене
инженер. И жена его - баронесса,  прусская  юнкерша.  А  напротив  -  Ван.
Дворник.
     - Н-да, -  сказал  Андрей.  Он  почесал  в  затылке  и  засмеялся.  -
Бестактно как-то получается...
     - Нет-нет!  Ты  забудь  про  деловую  бестактность,  бог  с  ней.  Ты
представь себе, что Ван будет при этом чувствовать, каково будет ему?..
     - Понимаю, понимаю... - сказал Андрей. - Понимаю... Да  ну,  все  это
вздор! Позову его завтра, сядем вдвоем, посидим, Мэйлинь с Сельмой  чифань
нам какой-нибудь смастерят, а мальчишке я "бульдог" подарю - есть у  меня,
без курка...
     - Выпьете! - подхватил Наставник. - Расскажете друг другу  что-нибудь
из жизни, и ему есть тебе о чем рассказать, и ты тоже хороший  рассказчик,
а он ведь ничего не знает ни про Пенджикент, ни  про  Харбаз...  Прекрасно
будет! Я даже немножко завидую.
     - А вы приходите, - сказал Андрей и засмеялся.
     Наставник тоже засмеялся.
     - Буду мысленно с вами, - сказал он.
     В это время в парадной позвонили. Андрей посмотрел  на  часы  -  было
ровно восемь.
     - Это наверняка полковник, - сказал он и вскочил. - Я пойду?
     - Ну разумеется! - сказал Наставник. - И прошу тебя,  впредь  никогда
не забывай, что Ванов в  Городе  -  сотни  тысяч,  а  советников  -  всего
двадцать...
     Это  действительно  был  полковник.  Он  всегда   являлся   в   точно
назначенный  срок,  а  следовательно  -  первым.  Андрей  встретил  его  в
прихожей, пожал ему руку и пригласил в кабинет. Полковник был в  штатском.
Светло-серый костюм сидел на нем, как на  манекене,  седые  редкие  волосы
были аккуратно зачесаны, туфли сияли, гладко выбритые щеки сияли тоже. Был
он небольшого роста, сухой, с хорошей выправкой, но в  то  же  время  чуть
расслабленный, без  этой  деревянности,  столь  характерной  для  немецких
офицеров, которых в армии было полным-полно.
     Войдя в кабинет, он остановился перед  ковром  и,  заложив  за  спину
сухие  белые  руки,  некоторое  время   молча   обозревал   б