аю... Вы меня совсем растеряли... Мне это просто и в
голову не приходило...
     Андрей выжидательно молчал.
     - Действительно, как я об этом раньше  не  подумал...  Ведь  на  этой
улице Попугаев было совершенно темно! Не  то  что  домов  -  тротуара  под
ногами не видно было... И крыша... Я же стоял у самого дома, у  крыльца...
Но я совершенно отчетливо помню и крышу, и кирпичи, и дым из трубы - такой
белесый ночной дымок, как будто освещенный луной...
     - Да, странно, - произнес Андрей деревянным голосом.
     -  И  ручка  на  дверях...  Такая  медная,   отполированная   многими
прикосновениями... этакое хитрое сплетение цветов, листиков... Я бы мог ее
сейчас нарисовать, если бы умел рисовать... И в то же время  темнота  была
абсолютная - я лица Эллы не различал, только по голосу чувствовал, что она
улыбается, когда...
     В расширенных глазах Эйно Саари появилась какая-то  новая  мысль.  Он
прижал руку к груди.
     - Господин следователь! - сказал он отчаянным голосом.  -  У  меня  в
голове сейчас сумятица, но я отчетливо понимаю, что свидетельствую  против
себя, навожу вас на подозрения. Но я - человек честный, родители мои  были
честнейшие, глубоко религиозные люди... Все, что я вам сейчас говорю, есть
полная и чистейшая правда! Все именно так и было. Просто раньше мне это не
приходило в голову. Была кромешная тьма, я стоял у самого дома, и в то  же
время я помню каждый кирпичик, а черепичную крышу вижу так, будто она  вот
тут, рядом со мной... и три трубы... И дымок.
     - Гм... - сказал Андрей и постучал пальцами  по  столу.  -  А,  может
быть, вы не сами все это  видели?  Может  быть,  кто-нибудь  вам  об  этом
рассказывал?.. До случая с госпожой Стремберг вам  приходилось  слышать  о
Красном Здании?
     Глаза Эйно Саари вновь смятенно забегали.
     - Н-н-н.. не припоминаю... - проговорил он. - Потом - да.  Уже  когда
Элла пропала, когда я ходил в полицию... когда был уже объявлен  розыск...
потом было много разговоров. Но до этого... Господин следователь! - сказал
он торжественно. - Я не могу поклясться, что я ничего не слышал о  Красном
Здании раньше, до исчезновения Эллы, но я могу поклясться, что  ничего  не
помню об этом.
     Андрей  взял  ручку  и  принялся  писать  протокол.  Одновременно  он
говорил, нарочито монотонным, казенным голосом, который по идее должен был
навеять на подследственного суконную тоску и  ощущение  неизбежного  рока,
движимого безупречной машиной правосудия.
     - Вы сами должны понимать, господин Саари,  что  следствие  не  может
удовлетвориться вашими показаниями. Элла Стремберг  исчезла  бесследно,  и
последний человек, который ее видел, вы, господин Саари.  Красное  Здание,
которое вы здесь так подробно описали, на улице  Попугаев  не  существует.
Описание  Красного  Здания,  которое  вы   даете,   неправдоподобно,   ибо
противоречит  элементарным  физическим  законам.  Наконец,  как   известно
следствию, Элла Стремберг жила в совершенно другом районе, далеко от улицы
Попугаев. Это, само по  себе,  конечно,  не  есть  улика  против  вас,  но
вызывает дополнительные подозрения. Я вынужден  задержать  вас  впредь  до
выяснения ряда обстоятельств... Прошу прочесть и подписать протокол.
     Эйно Саари, не говоря ни слова, приблизился  к  столу  и,  не  читая,
поставил свою подпись на каждом листке протокола. Карандаш дрожал у него в
пальцах, узкий подбородок отвис и тоже трясся. Потом  он,  шаркая  ногами,
вернулся к табурету, сел обессиленно и, стиснув руки, сказал:
     -  Хочу  еще  раз  подчеркнуть,  господин  следователь,   что   давая
показания... - голос у него сорвался, он снова глотнул. - Давая показания,
я сознавал, что поступаю себе во  вред.  Я  мог  бы  что-нибудь  выдумать,
наврать... Я мог бы вообще не участвовать в розыске - никто ведь не  знал,
что я ушел провожать Эллу...
     - Это ваше заявление, - сказал  Андрей  равнодушным  голосом,  -  уже
фактически содержится в протоколе. Если  вы  не  виновны,  вам  ничего  не
грозит. Сейчас вас препроводят в камеру предварительного  заключения.  Вот
вам бумага и карандаш. Вы можете  оказать  помощь  следствию,  да  и  себе
самому, если самым подробным образом напишете,  кто,  когда  и  при  каких
обстоятельствах  говорил  с  вами  о  Красном  Здании.  Безразлично  -  до
исчезновения Эллы Стремберг или после. Самым подробным образом: кто - имя,
адрес; когда - точная дата, время суток; при каких обстоятельствах -  где,
по какому поводу, с какой целью, в каком тоне. Вы меня поняли?
     Эйно Саари кивнул и беззвучно сказал "да". Андрей,  пристально  глядя
ему в глаза, продолжал:
     - Я уверен, что все подробности о Красном Здании вы узнали где-то  на
стороне. Сами вы его, может быть, даже  и  не  видели.  И  я  настоятельно
рекомендую вам вспомнить: кто  снабдил  вас  этими  подробностями  -  кто,
когда, при каких обстоятельствах. И с какой целью.
     Он звонком вызвал дежурного, и саксофониста увели. Андрей потер руки,
наколол протокол и подшил его  в  дело,  спросил  горячего  чая  и  вызвал
следующего свидетеля. Он был доволен собой. Все-таки воображение и  знание
элементарной геометрии - полезные вещи. Завравшийся Эйно Саари был  ущучен
по всем правилам науки.
     Следующий свидетель, вернее,  свидетельница,  Матильда  Гусакова  (62
лет, вязание на дому, вдова) представляла собой, по крайней мере по  идее,
гораздо более простой случай. Это была могучая старуха с маленькой, сплошь
седой головкой, румяными щечками  и  хитрыми  глазами.  Она  нисколько  не
выглядела заспанной  или  испуганной,  а  наоборот,  кажется,  была  очень
довольна приключением. В  прокуратуру  она  явилась  со  своей  корзинкой,
мотками  разноцветной  шерсти,  набором  спиц,  а  в  кабинете  немедленно
взгромоздилась на табурет, надела очки и заработала спицами.
     - Следствию стало известно, госпожа Гусакова, - начал Андрей,  -  что
некоторое время назад вы в кругу своих друзей рассказывали о  происшествии
с неким Франтишеком, который якобы попал в так называемое Красное  Здание,
претерпел там разнообразные приключения и с трудом  вырвался  на  свободу.
Было такое?
     Престарелая  Матильда  усмехнулась,  ловко  выхватила   одну   спицу,
пристроила другую и сказала, не поднимая глаз от вязанья:
     - Было, было такое. Рассказывала я, и не раз, только вот  откуда  это
стало известно следствию, хотела бы я знать... У меня, вроде бы,  знакомых
среди судейских нет...
     - Должен  вам  сообщить,  -  доверительно  сказал  Андрей,  -  что  в
настоящее время ведется  следствие  по  поводу  так  называемого  Красного
Здания, и мы чрезвычайно заинтересованы войти в контакт хотя  бы  с  одним
человеком, который в этом здании побывал...
     Матильда Гусакова его не слушала. Она положила вязанье  на  колени  и
задумчиво смотрела в стену.
     - Кто же это мог сообщить? - проговорила она. - Вот уж не  ожидала!..
- Она покачала головой. - И здесь, оказывается, надо соображать, кто да  с
кем... При немцах сидели - рты на замке. Сюда подалась - и тут, значит, та
же картина...
     - Позвольте, пани Гусакова, - прервал ее  Андрей.  -  Вы,  по  моему,
как-то превратно рассматриваете ситуацию... Вы ведь, насколько я  понимаю,
не совершили  никакого  преступления.  Мы  рассматриваем  вас  только  как
свидетеля, как нашего помощника, который...
     - Э, голубчик! Какие уж тут помощники? Полиция есть полиция.
     - Да нет же! - Андрей для убедительности прижал руку к сердцу.  -  Мы
ищем банду преступников! Они похищают людей и, судя по всему, убивают  их.
Человек, который побывал у них в лапах, может оказать следствию неоценимую
услугу.
     - Да вы что, голубчик, - сказала старуха, -  вы  что,  верите  в  это
самое Красное Здание?
     - А вы разве не верите? - спросил Андрей, несколько опешив.
     Старуха не успела ответить. Дверь кабинета приоткрылась, из  коридора
прорвался гомон возбужденных голосов,  и  в  щель  просунулась  коренастая
черноголовая фигура, которая кричала в коридор: "Да, срочно! Срочно надо!"
Андрей нахмурился,  но  тут  фигуру  вновь  втянули  в  коридор,  и  дверь
захлопнулась.
     - Простите, нас отвлекли, - сказал  Андрей.  -  Вы,  кажется,  хотели
сказать, что сами не верите в Красное Здание?
     Не переставая работать спицами,  престарелая  Матильда  пожала  одним
плечом.
     - Ну, какой же взрослый человек может в это поверить? Дом, видите ли,
у них бегает с  места  на  место,  внутри  у  него  все  двери  с  зубами,
поднимаешься по лестнице вверх -  оказываешься  в  подвале...  Конечно,  в
здешних местах все может случиться, Эксперимент есть Эксперимент,  но  это
уж все таки слишком... Нет, не верю. Конечно, в каждом городе  есть  дома,
которые глотают людей, наверное, и в нашем без таких домов  не  обходится,
но вряд ли они бегают с места  на  место...  да  и  лестницы  там,  как  я
понимаю, самые обыкновенные.
     - Позвольте, пани Гусакова, - сказал Андрей. - А зачем  же  тогда  вы
эти басни всем рассказываете?
     - А почему же не рассказывать, если люди слушают?  Скучно  же  людям,
особенно старикам, вроде нас...
     - Так вы это что - сами выдумали?
     Престарелая Матильда открыла рот, чтобы ответить, но тут у Андрея над
самым ухом  отчаянно  заверещал  телефон.  Андрей  чертыхнулся  и  схватил
трубку.
     - Андрю-шоно-чек... -  произнес  в  трубке  совершенно  пьяный  голос
Сельмы. - я их всех выпелра... выпер-ла. Ты чего не идешь?
     - Извини, - сказал Андрей, покусывая губу и косясь на  старуху.  -  Я
сейчас очень занят, я тебе...
     - А я не же-ла-ю! - заявила Сельма. - Я тебя люблю, я тебя жду.  Я  у
тебя пьянень-кая, го-лень-кая, мне холод-но...
     - Сельма, - понизив голос сказал Андрей в самую трубку.  -  Не  валяй
дурака. Я очень занят.
     - Все равно ты такой девочки не... не найдешь в этом  нуж-нужнике.  Я
вот тут свернулась калачиком... совсем-совсем голень... голенькая.
     - Я приеду через полчаса, - проговорил Андрей торопливо.
     - Ду-ра-чок! Через пол... полчаса я уже спать буду...  Кто  же  через
полчаса приезжает?
     - Ну, ладно, Сельма, ну, пока, - сказал Андрей, проклиная тот день  и
час, когда он дал этой распутной девке телефон своего кабинета.
     - Ну и пошел к черту! - заорала  вдруг  Сельма  и  дала  отбой.  Так,
небось, грохнула трубку, что весь телефон разнесла. Андрей, сжав  зубы  от
бешенства, осторожно положил свою трубку и несколько секунд сидел, не смея
поднять глаза. Мысли у него разбегались. Потом он откашлялся.
     - Ну, так, - сказал он. - Угу... Значит, рассказывали  вы  просто  от
скуки...  -  Он  вспомнил,  наконец,  свой  последний  вопрос.  -  Значит,
прикажете вас так понимать,  что  вы  сами  выдумали  всю  эту  историю  с
Франтишеком.
     Старуха снова открыла было рот, чтобы ответить,  и  снова  ничего  не
получилось.  Дверь  распахнулась,  на  пороге  возник  дежурный  и   браво
отрапортовал:
     - Прошу прощения, господин следователь! Доставленный свидетель Петров
требует, чтобы вы немедленно допросили его, поскольку имеет сообщить...
     Глаза у Андрея застлала мутная пелена. Он изо всех сил хватил  обоими
кулаками по столу и заорал так: что у самого в ушах зазвенело:
     - Черт вас подери, дежурный!  Вы  что,  устава  не  знаете?  Куда  вы
претесь со своим Петровым? Вы что, у себя в сортире? Кр-ругом - марш!
     Дежурный исчез, как  не  был.  Андрей,  чувствуя,  что  губы  у  него
трясутся от ярости, налил себе онемевшими руками воды из графина и  выпил.
В горле у него саднило от дикого рева. Он исподлобья поглядел на  старуху.
Престарелая Матильда знай себе вязала, как ни в чем не бывало.
     - Прошу прощения, - пробурчал он.
     - Ничего, молодой человек, - успокоила его Матильда. - Я на вас не  в
обиде. Так вот вы спросили, может, я сама все это выдумала. Нет, голубчик,
не сама. Где мне такое выдумать!  Надо  же:  лестницы  -  идешь  вверх,  а
попадаешь вниз... Мне бы такое и во сне не приснилось. Как мне рассказали,
так и я рассказала...
     - А кто именно вам рассказал?
     Старуха, не переставая вязать, покачала головой.
     - Вот этого уж и не упомню.  В  очереди  рассказывала  одна  женщина.
Франтишек этот якобы зять  одной  ее  знакомой.  Тоже  врала,  конечно.  В
очереди такого иной раз наслышишься, что ни в каких газетах не прочтешь...
     - А когда это примерно было? - спросил Андрей,  понемногу  приходя  в
себя и уже досадуя, что погорячился и взял слишком круто в лоб.
     - Месяца два назад, наверное... а может, и три.
     Да, испортил я допрос, думал  Андрей  с  горечью.  Испортил  к  черту
допрос из-за этой стервы и из-за этого болвана - дежурного. Нет,  я  этого
так не оставлю и его, дубину этакую, припеку. Он у  меня  попляшет.  Он  у
меня  побегает  за  психами  по  утреннему  холодку...  Ну  ладно,  а   со
старухой-то что теперь делать?  Заперлась  ведь  старуха,  не  хочет  имен
называть...
     - А вы уверены, пани Гусакова, - приступил он снова,  -  что  так  уж
совсем не помните имени той женщины?
     -  Не  помню,  голубчик,  совсем  не  помню,  -  весело  откликнулась
престарелая Матильда, не переставая бойко сверкать спицами.
     - А может быть, подруги ваши помнят?..
     Движения спиц несколько замедлилось.
     - Вы ведь называли им это имя, верно? - продолжал  Андрей.  -  Вполне
ведь возможно, что у них память окажется получше?
     Матильда пожала одним плечом и ничего не ответила.  Андрей  откинулся
на спинку стула.
     - Вот ведь какое у нас с вами получается  положение,  пани  Гусакова.
Имя той женщины вы то ли забыли, то ли просто не  хотите  нам  сказать.  А
подружки  ваши  его  помнят.  Значит,  придется  нам  вас  немного   здесь
задержать, чтобы не могли вы предупредить ваших подружек, и держать мы вас
будем вынуждены до тех пор, пока либо вы сами, либо  кто-нибудь  из  ваших
подружек не вспомнит, от кого вы слыхали эту историю.
     - Воля ваша, - сказала пани Гусакова смиренно.
     - Так-то оно так,  -  произнес  Андрей.  -  Но  вот  пока  вы  будете
вспоминать, а  мы  будем  возиться  с  вашими  подружками,  люди-то  будут
продолжать исчезать, бандиты будут радоваться и потирать руки, и  все  это
будет  происходить  от  вашего  странного  предубеждения  против   органов
следствия.
     Престарелая Матильда ничего не ответила. Она  только  упрямо  поджала
сморщенные губы.
     - Вы  поймите,  до  чего  все  это  нелепо  получается,  -  продолжал
втолковывать Андрей. - Мало того,  что  нам  приходится  и  днем  и  ночью
возиться с отребьем, с гадами, с мерзавцами, - приходит честный человек  и
ни в какую не желает нам помочь. Ну,  что  это  такое?  Дико  ведь!  Да  и
бессмысленна эта ваша, простите, детская затея. Вы  не  вспомните  -  ваши
подружки вспомнят, а все равно имя  этой  женщины  узнаем,  до  Франтишека
доберемся, и он нам поможет взять все это гнездо. Если только  его  раньше
не укокошат бандиты как опасного  свидетеля...  А  ведь  если  его  убьют,
виноваты будете и вы, пани Гусакова! Не по суду, конечно, не по закону,  а
по совести, по человечеству виноваты!
     Вложивши в эту маленькую речь весь заряд своей  убежденности,  Андрей
утомленно закурил сигарету и стал ждать, незаметно поглядывая на циферблат
часов. Он положил себе ждать ровно три  минуты,  а  потом,  если  вздорная
старуха так и не расколется, отправить ее, старую каргу, в камеру, хоть  и
будет это совсем противозаконно. Но, в  конце  концов,  надо  же  все-таки
форсировать  это  проклятое  дело...  Сколько  можно  с  каждой   старухой
возиться? Ночь в камере иногда производит на  людей  прямо-таки  волшебное
воздействие... Ну, а если возникнут какие-нибудь  неприятности  по  поводу
превышения полномочий...  не  возникнут,  не  станет  она  жаловаться,  не
похоже... ну, а если  все-таки  возникнут,  так  в  конце  концов  главный
прокурор лично в этом деле заинтересован и, надо полагать, не выдаст.  Ну,
влепят выговор. Что я им  -  ради  благодарностей  работаю?  Пусть  лепят.
Только бы дело это проклятое хоть немножко продвинуть... хоть чуть-чуть...
     Он курил, вежливо разгоняя клубы дыма, секундная стрелка бодро бежала
по циферблату, а пани Гусакова все молчала и только  тихонько  позванивала
своими спицами.
     -  Так,  -  сказал  Андрей,  когда  истекла  четвертая  секунда.   Он
решительным жестом вдавил окурок в переполненную  пепельницу.  -  Вынужден
вас задержать. За сопротивление следствию. Воля ваша, пани  Гусакова,  но,
по-моему,  это  ребячество  какое-то...  Подпишите  вот  протокол,  и  вас
проводят в камеру.
     Когда престарелую  Матильду  увели  (на  прощание  она  пожелала  ему
спокойной ночи), Андрей вспомнил, что ему так и не принесли горячего  чая.
Он  высунулся  в  коридор,  длинно  и  резко  напомнил  дежурному  о   его
обязанностях и приказал ввести свидетеля Петрова.
     Свидетель Петров, коренастый, почти квадратный, черный, как ворона, и
на вид - совершеннейший бандит, мафиози девяносто шестой пробы,  -  прочно
уселся на табуретку и, не говоря ни слова, стал злобно исподлобья глядеть,
как Андрей прихлебывает чай.
     - Ну, что же вы, Петров? - сказал ему Андрей  благодушно.  -  Рвались
сюда, скандалили, работать мне мешали, а теперь вот молчите...
     - А чего с вами, с дармоедами, разговаривать? - сказал Петров злобно.
- Раньше надо было ж... пошевелить, теперь уже поздно...
     - А что же это такое  экстренное  произошло?  -  осведомился  Андрей,
пропуская "дармоедов" и все прочее мимо ушей.
     - А то произошло, что пока вы здесь болтовней занимались, устав  свой
вонючий соблюдали, я Здание видел!  Андрей  осторожно  положил  ложечку  в
стакан.
     - Какое здание? - спросил он.
     - Да вы что, в самом деле? - моментально взбесился Петров. - Вы  что,
шутки со мной шутите? Какое здание... Красное! То самое!  Стоит,  сволочь,
прямо на главной, и люди туда заходят, а вы тут чаек попиваете... Каких-то
старух дурацких терзаете...
     - Минуточку, минуточку!.. - сказал  Андрей,  вынимая  из  папки  план
города. - Где вы видели? Когда?
     - Да вот сейчас, когда везли меня  сюда...  Я  этому  идиоту  говорю:
"Останови!", а он гонит... Здесь дежурному говорю: давай скорее туда наряд
полиции - он тоже не мычит не телится...
     - Где вы его видели? В каком месте?
     - Синагогу знаете?
     - Да, - сказал Андрей, находя на карте синагогу.
     -  Так  вот  между  синагогой  и  кинотеатриком  -  есть  там   такой
занюханный.
     На карте между синагогой  и  кинотеатром  "Новый  Иллюзион"  значился
сквер с фонтаном и детской площадкой. Андрей покусал кончик карандаша.
     - Когда же это вы его видели? - спросил он.
     - Двенадцать двадцать было, - ответил Петров угрюмо. - А сейчас уже -
пожалуйста, почти  час.  Станет  оно  вас  дожидаться...  Я  бывало  через
пятнадцать, через двадцать минут прибегал, его уже не было, а тут... -  он
безнадежно махнул рукой.
     Андрей снял трубку и приказал:
     - Мотоцикл с коляской и одного полицейского. Немедленно.



                                    2

     Мотоцикл с треском мчался по Главной улице, подпрыгивая  на  разбитом
асфальте. Андрей, скорчившись, прятал лицо за ветровым щитком коляски,  но
его все равно пробирало насквозь. Надо было захватить шинель.
     Время  от  времени  с  тротуаров  навстречу  мотоциклу   выскакивали,
кривляясь и приплясывая, синие от холода психи, орали что-то неслышное  за
шумом двигателя - полицейский  мотоциклист  притормаживал  тогда,  ругаясь
сквозь зубы, увертывался от цепких протянутых рук, прорывался сквозь  цепи
полосатых балахонов и  тут  же  снова  разгонял  машину  так,  что  Андрея
отбрасывало назад.
     Кроме сумасшедших, никого на улице больше не было. Только однажды  им
повстречалась медленно катящаяся патрульная машина с оранжевой мигалкой на
крыше, да на площади перед мэрией они увидели неуклюже бегущего  огромного
лохматого  павиана.  Павиан  бежал  опр