милый. У меня в последнее  время  появилось  ощущение,
что кто-то очень хочет  нашу  экспедицию  прекратить.  Совсем  прекратить,
понимаешь? Не  просто,  чтобы  мы  повернули  оглобли  и  пошли  домой,  а
прикончить нас. Уничтожить. Чтобы мы пропали без вести, понимаешь?
     - Н-ну, брат!.. - сказал  Изя.  Пальцы  его  со  скрипом  копались  в
бороде, отыскивая бородавку.
     - Да-да! И я все пытаюсь понять,  кому  это  может  быть  выгодно.  И
получается, что это выгодно твоему Паку. Молчи! Дай мне  договорить!  Если
мы пропадем без вести, Гейгер не узнает ничего - ни о колонии, ни о чем...
И вторую такую экспедицию он не скоро решится  организовать.  И  тогда  не
надо им будет уходить на север, покидать насиженное место... Вот так вот у
меня получается, понимаешь?
     - По-моему, ты с ума сошел,  -  сказал  Изя.  -  Откуда  у  тебя  эти
ощущения? Если насчет повернуть оглобли - тут никаких  ощущений  не  надо.
Все хотят повернуть... Но откуда ты взял, что нас хотят уничтожить?
     - Не знаю! - сказал  Андрей.  -  Я  тебе  говорю:  ощущение...  -  Он
помолчал. - Во всяком  случае,  я  правильно  решил  взять  Пака  с  собой
послезавтра. Нечего ему без меня в лагере делать...
     - Да он-то здесь при чем?! - гаркнул Изя. -  Ну  подумай  ты  головой
своей дурацкой! Ну, уничтожит он нас, а потом  что?  Восемьсот  километров
пешком? По безводью?!
     - Откуда я знаю? - огрызнулся  Андрей.  -  Может,  он  трактор  умеет
водить.
     - Ты еще Мымру заподозри, - сказал Изя. - Как это... Как в  сказке  о
царе Додоне... Шемаханская царица.
     - Н-да... Мымра... - задумчиво сказал Андрей. - Тоже штучка та еще...
И этот Немой... Кто он? Откуда? Почему ходит везде за  мной,  как  собака?
Даже в сортир... Между прочим, ты знаешь,  он  уже,  оказывается,  в  этих
местах побывал.
     -  Открытие  сделал!  -  сказал  Изя  пренебрежительно.   -   Это   я
давным-давно понял. Эти безъязыкие пришли с севера...
     - Может быть, им здесь и вырезали языки? - сказал Андрей негромко.
     Изя посмотрел на него.
     - Слушай, давай выпьем, - сказал он.
     - Разбавлять нечем.
     - Ну, тогда хочешь, я тебе Мымру приведу?
     - Иди ты к дьяволу... - Андрей поднялся,  морщась,  подвигал  стертой
ногой в ботинке. - Ладно, я пойду погляжу, как и что. - Он  похлопал  себя
по пустой кобуре. - У тебя пистолет есть?
     - Есть где-то. А что?
     - Ладно, так пойду, - сказал Андрей.
     Вытаскивая на ходу фонарик, он вышел в коридор.  Немой  поднялся  ему
навстречу. Справа, в глубине квартиры, из-за приоткрытой  двери  слышались
негромкие голоса. Андрей приостановился.
     - ...В Каире, Даган, в Каире! - внушительно вещал полковник. - Теперь
я вижу, что  вы  все  забыли,  Даган.  Двадцать  первый  полк  Йоркширских
стрелков, и командовал им тогда старина Билл, пятый баронет Стрэтфорд.
     - Я прошу  извинения,  господин  полковник,  -  почтительно  возражал
Даган. - Мы можем прибегнуть к дневникам господина полковника...
     - Не надо,  не  надо  никаких  дневников,  Даган!  Занимайтесь  своим
пистолетом. Вы мне еще обещали почитать на ночь...
     Андрей вышел на лестничную площадку  и,  как  на  телеграфный  столб,
налетел на Эллизауэра. Эллизауэр курил, ссутулившись, прислонясь  задом  к
железным перилам.
     - Последняя перед сном? - спросил Андрей.
     - Так точно, господин советник. Сейчас ложусь.
     - Ложитесь, ложитесь, - сказал  Андрей,  проходя.  -  Знаете:  больше
спишь - меньше грешишь.
     Эллизауэр почтительно хихикнул ему вслед. Верста коломенская, подумал
Андрей. Попробуй мне только в три дня не управиться -  самого  в  волокушу
запрягу...
     Нижние чины располагались на нижнем этаже (хотя гадить они наладились
на верхних). Разговоров здесь слышно не было - все или почти все,  видимо,
уже спали. Сквозь распахнутые - для сквозняка - двери квартир, выходящих в
вестибюль,  доносился  разноголосый  храп,  сонное  чмоканье,  бормотание,
хриплый прокуренный кашель.
     Андрей заглянул сначала в квартиру налево. Здесь устроились  армейцы.
Из маленькой комнатушки без окон виднелся свет.  Сержант  Фогель  в  одних
трусах и в фуражке, сдвинутой на затылок, сидел  за  столиком  и  прилежно
заполнял какую-то ведомость. В армии был порядок:  дверь  комнатушки  была
настежь, так что никто не мог бы войти или  выйти  незамеченным.  На  звук
шагов сержант быстро поднял голову и всмотрелся, прикрывая лицо  от  света
лампы.
     - Это я, Фогель, - сказал Андрей негромко и вошел.
     Сержант мигом поставил ему стул. Андрей сел и огляделся. Так, в армии
порядок. Все три бидона с расходной водой  здесь.  Ящики  с  консервами  и
галетами для завтрашнего завтрака тоже уже здесь.  И  ящик  с  сигаретами.
Прекрасно вычищенный пистолет сержанта лежал на столе.  Дух  в  комнатушке
стоял тяжелый, мужской, походно-полевой. Андрей  положил  руку  на  спинку
стула.
     - Что на завтрак, сержант? - спросил он.
     - Как обычно, господин советник, - сказал Фогель, удивившись.
     - Давайте-ка придумайте что-нибудь не как обычно, - сказал Андрей.  -
Кашу, что ли, рисовую с сахаром... Консервированные фрукты остались?
     - Можно рисовую кашу с черносливом, - предложил сержант.
     - Давайте с черносливом... Воды выдайте утром двойную  порцию.  И  по
полплитки шоколаду... Шоколад остался?
     - Есть еще немного, - сказал сержант неохотно.
     - Вот и выдайте... Сигареты что - последний ящик?
     - Точно так.
     - Ну, ничего не поделаешь. Завтра - как обычно, а с  послезавтрашнего
дня сокращайте норму... Да, и вот еще что. Полковнику с сегодняшнего дня и
впредь - двойную порцию воды.
     - Осмолюсь доложить... - начал было сержант.
     - Знаю, - прервал его Андрей. - Скажете, что это мой приказ.
     - Слушаюсь... Угодно господину советнику... Анастасис! Куда?
     Андрей обернулся.  В  коридоре,  покачиваясь  на  нетвердых  ногах  и
придерживаясь рукой за стену, стоял совершенно раскисший со сна  солдат  -
тоже в одних трусах и в ботинках.
     - Виноват, господин сержант... - промямлил он.  Видно  было,  что  он
ничего не соображает. Потом руки  его  опустились  по  швам.  -  Разрешите
отлучиться в уборную, господин сержант!
     - Бумага нужна?
     Солдат почмокал губами, пошевелил лицом.
     - Никак нет... Имеется...  -  он  показал  зажатый  в  кулаке  клочок
бумаги, видимо, из Изиных архивов. - Разрешите идти?
     - Ступай... Прошу прощения, господин советник.  Всю  ночь  бегают.  А
случается, что  и  просто  так...  под  себя...  Раньше  хоть  марганцовка
помогала, а теперь вот ничего уже не помогает...  Угодно  будет,  господин
советник, проверить караулы?
     - Нет, - сказал Андрей, поднимаясь.
     - Прикажете сопровождать?
     - Нет. Останьтесь.
     Андрей снова вышел в вестибюль. Здесь было так же  жарко,  но  воняло
все-таки поменьше.  Рядом  бесшумно  вырос  Немой.  Слышно  было,  как  на
лестнице, этажом выше, оступается и шипит сквозь зубы  рядовой  Анастасис.
Не дойдет ведь до сортира, на  пол  навалит,  подумал  Андрей  с  гадливым
сочувствием.
     - Ну что, - сказал он вполголоса Немому. - Посмотрим, как гражданские
устроились?
     Он  пересек  вестибюль   и   вошел   в   дверь   квартиры   напротив.
Походно-полевой дух стоял и здесь, но  армейского  порядка  уже  не  было.
Пригашенная лампа в коридоре тускло освещала сваленные кое-как  приборы  в
брезентовых чехлах вперемежку с оружием, грязный рюкзак  с  развороченными
внутренностями, брошенные у стены манерки и кружки. Взявши  лампу,  Андрей
шагнул в ближайшую комнату, и  сейчас  же  ему  под  ноги  попался  чей-то
ботинок.
     Здесь  спали  водители  -  голые,  потные,  распростертые  на   мятом
брезенте. Даже простыни  не  постелили...  Впрочем,  простыни  были,  надо
думать, грязнее всякого брезента. Один из водителей вдруг  поднялся,  сел,
но раскрывая глаз, зверски поскреб плечи и проговорил невнятно: "На  охоту
идем, а не в баню... На охоту, понял? Вода желтая...  под  снегом  желтая,
понял?" Еще не договорив, он снова обмяк и повалился на бок.
     Андрей убедился, что все четверо  на  месте,  и  прошел  к  следующей
комнате. Здесь уже обитала интеллигенция. Спали на раскладушках,  застелив
их серыми простынями,  спали  тоже  неспокойно,  с  нездоровым  храпом,  -
постанывали, скрипели зубами.  Двое  картографов  в  одной  комнате,  двое
геологов -  в  соседней.  В  комнате  геологов  Андрей  уловил  незнакомый
сладковатый запах, и ему сразу  же  вспомнилось,  что  ходит  слух,  будто
геологи покуривают гашиш. Позавчера  сержант  Фогель  отобрал  сигарету  с
анашой у рядового Тевосяна,  начистил  ему  зубы  и  пригрозил  сгноить  в
авангарде. И хотя полковник отнесся к этому случаю  скорее  юмористически,
Андрею все это очень не понравилось.
     Остальные комнаты в огромной квартире были пусты,  только  на  кухне,
закутавшись с головой в какое-то тряпье, спала Мымра - измотали ее, видно,
за этот вечор. Из-под гнусного тряпья торчали  тощие  голые  ноги,  все  в
ссадинах и каких-то пятнах. Вот еще беда на нашу голову,  подумал  Андрей.
Шемаханская царица. Черт бы ее побрал, проклятую сучку.  Шлюха  грязная...
Откуда? Кто такая? Бормочет невразумительное на непонятном языке... Почему
в Городе - непонятный язык? Как это может быть? Изя услышал  -  обалдел...
Мымра. Это ведь Изя ее так назвал. Правильно назвал. Очень похоже. Мымра.
     Андрей вернулся к комнате  водителей,  поднял  лампу  над  головой  и
показал Немому  на  Пермяка.  Немой,  бесшумно  скользнув  между  спящими,
нагнулся над Пермяком  и  взял  его  обеими  ладонями  за  уши.  Потом  он
выпрямился. Пермяк уже сидел, упираясь одной  рукой  в  пол,  а  другой  -
отирая с губ набежавшую во сне слюнку.
     Поймав его взгляд, Андрей мотнул головой в сторону коридора, и Пермяк
сразу же поднялся на ноги - легко и беззвучно. Они прошли в пустую комнату
в глубине квартиры, Немой плотно закрыл дверь и прислонился к ней  спиной.
Андрей посмотрел, где сесть. Комната была пуста, и он сел  прямо  на  пол.
Пермяк опустился перед ним на корточки. В свете лампы конопатое  лицо  его
казалось нечистым, спутанные волосы падали на лоб, и  сквозь  них  чернела
корявая татуировка "раб Хрущова".
     - Пить хочешь? - спросил Андрей вполголоса.
     Пермяк кивнул. На лице его  появилась  знакомая  блудливая  улыбочка.
Андрей извлек из заднего кармана плоскую флягу, где на донышке  плескалась
вода, и протянул ему. Он смотрел, как Пермяк  пьет  -  маленькими  скупыми
глотками, шумно дыша через нос, двигая щетинистым кадыком. Вода  сразу  же
испариной выступила у него на теле.
     - Тепленькая... - сипло сказал Пермяк,  возвращая  пустую  фляжку.  -
Холодной бы... из-под крана... Эх!
     - Что там у вас с двигателем?  -  спросил  Андрей,  засовывая  фляжку
обратно в карман.
     Пермяк растопыренной ладонью собрал пот с лица.
     - Говно - двигатель, - сказал он. -  Его  у  нас  вторым  делали,  не
поспевали к сроку... Чудо еще, что до сего дня продержался.
     - Починить можно?
     - Починить можно. Денька два-три потыркаемся -  починим.  Только  это
ненадолго. Еще километров двести прочапаем, снова будем загорать. Говно  -
двигатель.
     - Понятно, - сказал Андрей. - А  ты  не  заметил,  кореец  Пак  около
солдат не вертится?
     Пермяк досадливо отмахнулся от этого вопроса. Он придвинулся к Андрею
и проговорил ему в самое ухо:
     - Нынче на обеденном привале солдаты договорились дальше не идти.
     - Это я уже знаю, - сказал Андрей, стискивая зубы. -  Ты  мне  скажи,
кто у них верховодит?
     - Но могу никак разобрать, начальник,  -  свистящим  шепотом  ответил
Пермяк. - Болтает больше всех Тевосян, но  ведь  он  трепло,  а  потом  он
последнее время что ни утро - торчит...
     - Что?
     - Торчит... Ну - под балдой, накурившись... Его никто но  слушает.  А
вот кто настоящий заводила - не пойму.
     - Хнойпек?
     - А хрен его знает. Может, и он. Человек  в  авторитете...  Водители,
вроде бы, тоже за, то есть, чтобы дальше не идти. От господина  Эллизауэра
толку никакого нет - он только хихикает,  как  падло,  да  всем  старается
угодить... боится, значит. А я что могу? Я только их  подзуживаю,  что  на
солдат полагаться нельзя, что они  нашего  брата-водителя  ненавидят.  Мы,
мол, едем - они идут. Им паек солдатский, а нам - как  господам  ученым...
За что, мол, им нас любить? Раньше действовало,  а  теперь  чего-то  плохо
действует. Главное что? Тринадцатый день послезавтра...
     - А ученые как? - прорвал его Андрей.
     - А хрен их знает. Ругаются страшными словами, а вот за кого они - не
могу понять. Каждый божий день у них с солдатами из-за Мымры  грызня...  А
господин  Кехада  знаете,  что  говорил?  Что  полковник,  мол,  долго  не
протянет.
     - Кому говорил?
     - Я так думаю, что это он всем говорит. А сам я слышал,  как  он  это
своим геологам объяснял, чтобы они с  оружием  не  расставались.  На  этот
случай. Сигаретки нет, Андрей Михайлович?
     - Нет, - сказал Андрей. - А как сержант?
     - К сержанту не подступишься. С ним - где залезешь,  там  и  слезешь.
Камешек. Убьют они его первого. Очень ненавидят.
     - Ладно, - сказал Андрей. - А как все-таки насчет корейца?  Агитирует
он солдат или нет?
     - Не видел. Он всегда особняком держится. Ежели хотите,  я,  конечно,
за ним специально присмотрю, но, по-моему, это пустой номер...
     - Ну, вот что, - сказал Андрей. - С завтрашнего дня - большой привал.
Работы, в общем, никакой. Только  на  тракторе.  А  солдаты  будут  вообще
только валяться да болтать. Ты вот что, Пермяк. Ты мне выясни, кто  у  них
главный. Это у тебя будет дело номер одни. Придумай что-нибудь,  тебе  там
видней, как это сделать... - Он поднялся, и Пермяк тоже  вскочил.  -  Тебя
сегодня, правда, рвало?
     - Да, скрутило чего-то... Сейчас вроде полегче.
     - Надо что-нибудь?
     - Да нет, лучше не стоит. Курева бы...
     - Ладно. Трактор почините - премию выдам. Иди.
     Пермяк выскользнул за дверь мимо посторонившегося  Немого,  а  Андрей
подошел к окну и оперся па подоконник, выжидая положенные  пять  минут.  В
отсветах подвижной фары грузно чернели остовы волокуш и второго  трактора,
блестели остатки стекол в черных окнах дома напротив. Справа  невидимый  в
темноте часовой, позвякивая подковами, бродил взад-вперед поперек улицы  и
тихонько насвистывал что-то унылое.
     Ничего,  подумал  Андрей.  Выкарабкаемся.  Заводилу  бы  найти...  Он
представил себе снова, как по его приказу сержант выстраивает  солдат  без
оружия в одну шеренгу и как он, Андрей, начальник экспедиции, с пистолетом
в  опущенной  руке  медленно  идет  вдоль  этой  шеренги,  вглядываясь   в
окаменевшие заросшие лица, как он останавливается  перед  отвратной  рыжей
харей Хнойпека и стреляет ему в живот - раз и второй  раз...  Без  суда  и
следствия. Так будет с каждым мерзавцем и трусом, который осмелится...
     А господин Пак, по-видимому, и на самом деле ни при чем, подумал  он.
И на том спасибо. Ладно. Завтра еще ничего но случится. Еще дня три ничего
не случится, а за три дня можно много чего придумать...  Можно,  например,
хороший  источник  найти,  километрах  в  ста  впереди.  К  воде,  небось,
поскачут, как лошади... Ну и духотища же  все-таки  здесь.  Всего-то  один
вечер здесь стоим, а уже дерьмом везде воняет...  И  вообще  время  всегда
работает на начальство против бунтовщиков. Везде так было,  и  всегда  так
было... Вот они сегодня сговорились, что завтра дальше  не  пойдут.  Утром
поднимутся  оскаленные,  а  мы  им  -  большой  привал.  Идти-то,  ребята,
оказывается, никуда и не надо, зря оскалились... А тут еще тебе и  каша  с
черносливом, чаю вторая кружка, шоколад... Вот так-то, господин Хнойпек! А
до тебя я, все-таки, доберусь, дай только  срок...  Ч-черт,  спать  охота.
Пить охота... Ну, про питье ты, положим, забудь, господин советник, а  вот
спать надо. Завтра -  чуть  свет...  Провалился  бы  ты,  Фриц,  со  своей
экспансией. Тоже мне - император всея говна...
     - Пойдем, - сказал он Немому.
     За столом Изя все еще листал свои бумажки. Теперь он взял себе  новую
дурную привычку - бороду кусать. Завернет волосню свою на горсть, сунет  в
зубы и грызет. Экое  чучело,  право...  Андрей  подошел  к  раскладушке  и
принялся застилать простыню. Простыня липла к рукам, как клеенка.
     Изя вдруг сказал, повернувшись к нему всем телом:
     - Так вот. Жили они здесь под управлением Самого Любимого и Простого.
Все с большой буквы, заметь. Жили хорошо, всего было вдоволь.  Потом  стал
меняться  климат,  наступило  резкое  похолодание.  А  потом  еще   что-то
произошло,  и   они   все   погибли.   Я   тут   нашел   дневник.   Хозяин
забаррикадировался в квартире и помер от голода. Вернее, он  не  помер,  а
повесился, но повесился от голода - сошел с ума... Началось с того, что на
улице появилась какая-то рябь...
     - Что появилось? - спросил Андрей, переставая стаскивать ботинки.
     - Какая-то рябь  появилась.  Рябь!  Тот,  кто  попадал  в  эту  рябь,
исчезал. Иногда успевал еще заорать, а иногда и того не успевал  -  просто
растворялся в воздухе, и все.
     - Бред какой-то... - проворчал Андрей. - Ну?
     - Те, кто вышел из дому, все погибли в этой ряби. А те, кто испугался
или сообразил, что  дело  дрянь,  те  поначалу  выжили.  Первое  время  по
телефону переговаривались, потом стали  понемножку  вымирать.  Жрать  ведь
нечего, на улице - мороз, дров не запасли, отопление не работает...
     - А рябь куда делась?
     - Ничего по этому поводу не пишет. Я тебе говорю, он к  концу  с  ума
сошел. Последняя запись у него такая... - Изя пошелестел бумагами. -  Вот,
слушай: "Не могу больше. Да и зачем? Пора. Сегодня утром Любимый и Простой
прошел по улице и заглянул ко мне в окно. Это  -  улыбка.  Пора".  И  все.
Квартира у него, заметь, на пятом этаже. Он, бедняга,  петельку  к  люстре
приладил... Петелька, между прочим, так до сих пор и висит.
     - Да, похоже, на самом деле, с ума сошел, - сказал Андрей,  забираясь
в постель. - Это от голода, точно. Слушай, а насчет воды, как, ничего?
     - Пока ничего. Я полагаю, нам завтра надо идти до  конца  акведука...
Ты что, уже спать?
     - Да. И тебе советую, - сказал Андрей. - Прикрути лампу и выметайся.
     - Слушай, - сказал Изя жалобно. - Я хотел еще  немножко  почитать.  У
тебя лампа хорошая.
     - А твоя где? У тебя такая же.
     - Понимаешь, она у меня  разбилась.  В  волокуше...  Я  на  нее  ящик
поставил. Нечаянно...
     - Кр-ретин, - сказал Андрей. - Ладно. Забирай лампу и уходи.
     Изя торопливо зашуршал бумагой, двинул стулом, потом сказал:
     - Да! Тут тебе Даган пистолет твой принес.  И  от  полковника  что-то
передавал, но и забыл...
     - Ладно, дай сюда пистолет, - сказал Андрей.
     Он сунул пистолет под подушку и повернулся на бок, спиной к Изе.
     - А хочешь, я тебе одно письмо почитаю? - вкрадчиво сказал Изя.  -  У
них тут, понимаешь, было что-то вроде полигамии...
     - Пошел вон, - спокойно сказал Андрей.
     Изя хихикнул. Андрей с закрытыми  глазами  слушал,  как  он  возится,
шуршит, скрипит рассохшимся  паркетом.  Потом  скрипнула  дверь,  и  когда
Андрей открыл глаза, было уже темно.
     Рябь какая-то... Н-да. Ну, тут уж как повезет. Сие от нас не зависит.
Думать надо только о том, что от нас зависит... Вот в  Ленинграде  никакой
ряби не было,  был  холод,  жуткий,  свирепый,  и  замерзающие  кричали  в
обледенелых подъездах - все тише и  тише,  долго,  по  многу  часов...  Он
засыпал, слушая, как кто-то кричит, просыпался все под этот же безнадежный
крик, и нельзя сказать, что это было страшно, скорее тошно, и когда утром,
закутанный до глаз, он спускался за водой по лестнице,  залитой  замерзшим
дерьмом, держа за руку мать, которая волочила санки с привязанным  ведром,
этот, который кричал, лежал внизу возле клетки лифта,  наверное,  там  же,