груди.
     - Я не хотел... - повторял Цвирик плачущим голосом. - Видит бог, я не
хотел!..
     Ноги у Кэнси подломились, и он мягко, почти беззвучно повалился около
камина в кучу пепла и золы и, издавши невнятный мучительный звук, с трудом
подтянул колени к животу.
     И  тогда  Сельма,  страшно  вскрикнув,  впилась  ногтями  в  толстое,
лоснящееся, грязно-белое лицо Цвирика, а все остальные с топотом  кинулись
к лежащему, заслонили его, сгрудились над ним,  а  потом  Изя  выпрямился,
повернул к  Андрею  неестественно  перекошенное,  с  удивленно  задранными
бровями лицо и пробормотал:
     - Мертвый... Убит...
     Грянул телефонный звонок. Ничего не соображая, Андрей,  как  во  сне,
протянул руку и взял трубку.
     - Андрей? Андрей! - это был Отто Фрижа. - Ты жив-здоров? Слава  богу,
я так за тебя беспокоился! Ну, теперь все будет хорошо. Теперь Фриц,  если
что, нас в обиду не даст...
     Он говорил еще что-то - про колбасу, про масло, - Андрей  больше  его
не слушал.
     Сельма, сидя на корточках и обхватив голову руками, плакала  навзрыд,
а младший адъютор Раймонд Цвирик,  размазывая  по  серым  щекам  кровь  из
сочащихся глубоких царапин,  все  повторял  и  повторял,  как  испорченный
механизм:
     - Я не хотел. Клянусь богом, я не хотел...




                               КНИГА ВТОРАЯ


                   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ГОСПОДИН СОВЕТНИК


                                    1

     Вода  лилась  тепловатая  и  гнусная  на  вкус.  Воронка  душа   была
расположена неестественно высоко, рукой не достать, и вялые струи поливали
все, что угодно, только не то, что нужно. Сток по  обыкновению  забило,  и
под ногами поверх  решетки  хлюпало.  И  вообще  было  отвратительно,  что
приходится ждать. Андрей прислушался:  в  раздевалке  все  еще  бубнили  и
галдели. Кажется, поминалось его имя. Андрей скривился и принялся  двигать
спиной, стараясь поймать струю на хребет, -  поскользнулся,  схватился  за
шершавую бетонную стенку, выругался вполголоса.  Черт  бы  их  всех  драл,
могли  бы  все-таки  догадаться   -   устроить   отдельную   душевую   для
правительственных сотрудников. Торчи тут теперь как корень...
     На двери пород  самым  носом  было  нацарапано:  "Посмотри  направо",
Андрей  машинально  посмотрел  направо.  Там  было  нацарапано:  "Посмотри
назад".  Андрей  спохватился.  Знаем,  знаем,  в  школе  еще  учили,  сами
писали... Он выключил воду. В раздевалке было  тихо.  Тогда  он  осторожно
приоткрыл дверь и выглянул. Слава богу, ушли...
     Он вышел, ковыляя по грязноватому кафелю и брезгливо поджимая пальцы,
и направился к своей одежде. Краем глаза он  уловил  какое-то  движение  в
углу, покосился и обнаружил чьи-то заросшие черным волосом тощие  ягодицы.
Так и есть, обычная картина: стоит голый колонками на скамейке и глазеет в
щель, где женская раздевалка. Аж окоченел весь от внимательности.
     Андрей взял полотенце и стал вытираться. Полотенце было  дешевенькое,
казенное, пропахшее карболкой, воду оно не то чтобы впитывало,  а  как  бы
размазывало по коже.
     Голый все глазел. Поза у него была неестественная, как у  висельника,
- дыру в стене провертел, видимо, подросток, низко и неудобно.  Потом  ему
там смотреть стало, конечно, не на что. Он шумно перевел дух, сел, опустив
ноги, и увидел Андрея.
     - Оделась, - сообщил он. - Красивая женщина.
     Андрей промолчал. Он натянул брюки и принялся обуваться.
     -  Опять  мозоль  сорвал  -  пожалуйста...  -  снова  сообщил  голый,
рассматривая свою ладонь. - Который раз уже. - Он развернул полотенце и  с
сомнением оглядел его с обоих сторон. - Я вот чего не понимаю, - продолжал
си, вытирая голову. - Неужели нельзя сюда экскаватор пригнать?  Ведь  всех
нас можно одним-единственным экскаватором заменить.  Ковыряемся  лопатами,
как эти...
     Андрей пожал плечами а проворчал что-то самому себе непонятное.
     - А? - спросил голый, выставляя ухо из полотенца.
     - Я  говорю,  экскаваторов  всего  два  в  городе,  -  сказал  Андрей
раздраженно. На правом ботинке лопнул шнурок, и  уйти  от  разговора  было
теперь невозможно.
     - Вот я и говорю - пригнали бы один сюда! - возразил голый, энергично
растирая свою цыплячью волосатую грудку. - А  то  -  лопатами...  Лопатой,
если угодно, надо уметь работать, а откуда, спрашиваю я, нам  уметь,  если
мы из горплана?
     - Экскаваторы нужны в другом месте,  -  проворчал  Андрей.  Проклятый
шнурок никак не завязывался.
     - В каком же это другом? - немедленно прицепился голый из горплана. -
У  нас  же  здесь,  как  я  понимаю,  Великая  Стройка.  А  где  же  тогда
экскаваторы? На Величайшей, что ли? Не слыхал про такую.
     На черта ты мне сдался с тобой спорить, подумал Андрей злобно. И чего
я, в самом деле, с ним спорю?  Соглашаться  с  ним  надо,  а  не  спорить.
Поддакнул бы ему пару раз, он бы и отвязался бы... Нет, не отвязался бы он
все равно, о голых бабах бы принялся рассуждать - как ему полезно  на  них
любоваться. Недотыкомка.
     - Что вы поете, в самом деле? - сказал он,  выпрямляясь.  -  Всего-то
час в сутки просят вас поработать, а вы уже разнылись, будто вам  карандаш
в задний проход  завинчивают...  Мозоль  он,  видите  ли,  сорвал!  Травма
производственная...
     Голый человек из горплана ошеломленно смотрел на него, приоткрыв рот.
Тощий, волосатый, с подагрическими коленками, с полным брюшком...
     - Ведь для себя же! -  продолжал  Андрей,  с  ожесточением  затягивая
галстук. - Ведь не на дядю - на себя самого просят поработать! Нет,  опять
они недовольны, опять им все неладно. До Поворота, небось, дерьмо возил, а
теперь в горплане служит, а все-таки поет...
     Он надел пиджак и принялся скатывать комбинезон.  И  тут  человек  из
горплана подал наконец голос:
     - Позвольте, сударь! - вскричал он обиженно. - Да я же  совсем  не  в
том смысле! Я  -  только  имел  в  виду  рациональность,  эффективность...
Странно даже! Я, если угодно, сам мэрию брал!.. Я и говорю вам,  что  если
Великая Стройка, то все самое лучшее и должно быть сюда... И вы на меня не
извольте кричать!..
     - А-а, разговаривать тут  с  вами...  -  сказал  Андрей  и,  на  ходу
заворачивая комбинезон в газету, пошел из раздевалки.
     Сельма уже ждала  его,  сидя  на  скамеечке  поодаль.  Она  задумчиво
курила, глядя в сторону котлована, привычно положив ногу на ногу, - свежая
и розовая после  душа.  Андрея  неприятно  кольнуло,  что  этот  волосатый
недоносок, очень может быть, пускал слюни и глазел в щель именно  на  нее.
Он подошел, остановился рядом и положил ладонь ей на прохладную шею.
     - Пойдем?
     Она подняла на него глаза, улыбнулась и потерлась щекой о его руку.
     - Давай покурим, - предложила она.
     - Давай, - согласился он, сел и тоже закурил.
     В котловане копошились сотни людей, летела земля с лопат,  вспыхивало
солнце на отточенном железе. Груженые грунтом подводы  вереницей  тянулись
по  противоположному  склону,  у  штабелей  бетонных   плит   скапливалась
очередная смена. Ветер крутил красноватую пыль, доносил обрывки маршей  из
репродукторов, установленных на  цементных  столбах,  раскачивал  огромные
фанерные щиты с выцветшими лозунгами: "Гейгер сказал: надо! Город ответил:
сделаем!", "Великая Стройка  -  удар  по  нелюдям!",  "Эксперимент  -  над
экспериментаторами!".
     - Отто обещал - сегодня ковры будут, - сказала Сельма.
     - Это хорошо, - обрадовался Андрей. - Бери самый большой.  Положим  в
гостиной на полу.
     - Я хотела тебе в кабинет. На стену. Помнишь, я еще  в  прошлом  году
говорила, как только мы въехали?..
     - В кабинет? - задумчиво произнес Андрей.  Он  представил  себе  свой
кабинет, ковер и оружие. Это выглядело. - Правильно, -  сказал  он.  -  Оч
хор. Давай в кабинет.
     - Только Румеру обязательно позвони, - сказала Сельма. -  Пусть  даст
человека.
     - Сама позвони, - сказал Андрей. - Мне некогда  будет...  А  впрочем,
ладно, позвоню. Куда тебе его прислать? Домой?
     - Нет, прямо на базу. Ты к обеду будешь?
     - Буду, наверное. Между прочим, Изя давно напрашивается зайти.
     - Ну, и очень хорошо! Сегодня же на вечер и зови. Сто лет мы  уже  не
собирались. И Вана надо позвать, вместе с Мэйлинь...
     - Умгу, - сказал Андрей. Насчет Вана он как-то не подумал. - А  кроме
Изи ты из наших кого-нибудь собираешься позвать? - спросил он осторожно.
     - Из наших? Полковника можно позвать...  -  нерешительно  проговорила
Сельма. - Он славный... Вообще, если кого-нибудь и звать сегодня из наших,
то в первую очередь Дольфюсов. Мы у них уже два раза были, неудобно.
     - Если бы без жены... - сказал Андрей.
     - Без жены невозможно.
     - Знаешь, что, - сказал Андрей, - ты им  пока  не  звони,  а  вечером
посмотрим. - Ему было  совершенно  ясно,  что  Ван  и  Дольфюсы  никак  не
сочетаются. - Может, лучше Чачуа позовем?
     - Гениально! - сказала Сельма. - Мы его на Дольфюсиху напустим.  Всем
будет хорошо. - Она бросила окурок. - Пошли?
     Из котлована, направляясь  к  душевой,  потянулась,  пыля,  очередная
толпа Великих Строителей -  потных,  громогласных,  грегочущих  работяг  с
Литейного.
     - Пошли, - сказал Андрей.
     По  заплеванной  песчаной  аллейке  между  двумя   рядами   жиденьких
свежепосаженных липок они вышли на автобусную остановку,  где  еще  стояли
два битком набитых облупленных  автобуса.  Андрей  поглядел  на  часы:  до
отправления  автобусов  оставалось  семь  минут.  Из  переднего   автобуса
раскрасневшиеся бабы выпихивали какого-то пьяного. Пьяный хрипло  орал,  и
бабы тоже орали истеричными голосами.
     - С хамами поедем или пешком? - спросил Андрей.
     - А у тебя время есть?
     - Есть. Пошли, над обрывом пройдемся. Там попрохладней.
     Сельма взяла его под  руку,  они  свернули  налево,  в  тень  старого
пятиэтажного дома, обстроенного лесами, и  по  мощеной  булыжником  улочке
направились к обрыву.
     Район был здесь глухой, заброшенный. Пустые ободранные домишки стояли
вкривь и вкось, мостовые проросли травой. До Поворота и сразу после в этих
мостах было небезопасно появляться не только ночью, но  и  днем  -  кругом
здесь были притоны, малины, хавиры, селились здесь  самогонщики,  скупщики
краденого, профессиональные охотники за золотом,  проститутки-наводчицы  и
прочая сволочь. Потом  за  них  взялись:  одних  выловили  и  отправили  в
поселения на болотах - батрачить у  фермеров,  других  -  мелкую  шпану  -
просто разогнали кого куда, кое-кого в суматохе поставили к стенке, а все,
что  нашлось  здесь  ценного,  реквизировали  в  пользу  города.  Кварталы
опустели. Попервоначалу еще  ходили  здесь  патрули,  потом  их  сняли  за
ненадобностью, а в самое последнее время было  всенародно  объявлено,  что
трущобы эти подлежат сносу, а на их месте, вдоль всего обрыва  в  пределах
городской  черты,  будет  разбита  парковая   полоса   -   развлекательно-
прогулочный комплекс.
     Сельма и Андрей обогнули последнюю развалюху и пошли вдоль обрыва  по
колено в  высокой  сочной  траве.  Здесь  было  прохладно  -  из  пропасти
накатывал волнами влажный холодный воздух. Сельма чихнула, и Андрей  обнял
ее за плечи. Гранитный парапет еще не дотянули  до  этих  мест,  и  Андрей
инстинктивно  старался  держаться  подальше  от  края  обрыва  -  шагах  в
пяти-шести.
     Над обрывом каждый человек чувствовал себя странно.  Причем  у  всех,
по-видимому, возникало здесь одинаковое ощущение, будто мир, если  глядеть
на него отсюда, явственно делится на  две  равные  половины.  К  западу  -
неоглядная сине-зеленая пустота - не море, не небо даже -  именно  пустота
синевато-зеленоватого цвета. Сине-зеленое Ничто. К востоку  -  неоглядная,
вертикально  вздымающаяся  желтая  твердь  с  узкой  полоской  уступа,  по
которому тянулся Город. Желтая Стена. Желтая абсолютная Твердь.
     Бесконечная Пустота к западу и бесконечная Твердь к  востоку.  Понять
эти две бесконечности не представлялось никакой  возможности.  Можно  было
только привыкнуть. Те, кто  привыкнуть  не  мог  или  не  умел,  на  обрыв
старались не ходить, а поэтому здесь  редко  кого  можно  было  встретить.
Сейчас сюда выходили разве  что  влюбленные  парочки,  да  и  то,  главным
образом, по ночам. По ночам в пропасти что-то светилось слабым зеленоватым
светом, будто там, в бездне, что-то тихо гнило из  века  в  век.  На  фоне
этого свечения черный лохматый край обрыва виден был  прекрасно,  а  трава
здесь всюду была на удивление высокая и мягкая...
     - А вот когда мы построим дирижабли, - сказала  вдруг  Сельма,  -  мы
тогда как - подниматься будем вверх или опускаться в этот обрыв?
     - Какие дирижабли? - рассеянно спросил Андрей.
     - Как - какие? - удивилась Сельма, и Андрей спохватился.
     - А, аэростаты! - сказал он. - Вниз. Вниз, конечно. В обрыв.
     Среди большинства  горожан,  ежедневно  отрабатывающих  свой  час  на
Великой Стройке, было распространено  мнение,  будто  строится  гигантский
завод дирижаблей. Гейгер полагал, что такое мнение следует  пока  всячески
поддерживать, ничего при этом, однако, прямо не утверждая.
     - А почему вниз? - спросила Сельма.
     - Ну, видишь ли... Мы пробовали поднимать воздушные шары - без людей,
конечно. Что-то  там  с  ними  наверху  происходит  -  они  взрываются  по
непонятной причине. Выше километра еще ни один не поднялся.
     - А что там, внизу, может быть? Как ты думаешь?
     Андрей пожал плечами.
     - Представления не имею.
     - Эх ты, ученый! Господин советник.
     Сельма подобрала в траве  обломок  какой-то  старой  доски  с  кривым
ржавым гвоздем и швырнула в пропасть.
     - По кумполу там кому-нибудь, - сказала она.
     - Не хулигань, - сказал Андрей миролюбиво.
     - А я такая, - сказала Сельма. - Забыл?
     Андрей посмотрел на нее сверху вниз.
     - Нет, не забыл, - сказал он. - Хочешь, в траву завалю сейчас?
     - Хочу, - сказала Сельма.
     Андрей огляделся. На крыше ближайшей развалюхи, свесив  ноги,  курили
двое каких-то в кепках. Тут же рядом, покосившись на груде мусора,  стояла
грубо сколоченная тренога с чугунной бабой на корявой цепи.
     - Глазеют, - сказал он. - Жаль. Я бы тебе показал, госпожа советница.
     - Давай вали ее, чего время теряешь! - пронзительно крикнули с крыши.
- Лопух молодой!..
     Андрей притворился, что не слышит.
     - Ты сейчас прямо домой? - спросил он.
     Сельма посмотрела на часы.
     - В парикмахерскую надо зайти, - сказала она.
     У Андрея вдруг появилось незнакомое будоражащее  ощущение.  Он  вдруг
как-то очень явственно осознал,  что  вот  он  -  советник,  ответственный
работник личной канцелярии президента, уважаемый человек, что у него  есть
жена, красивая женщина, и дом - богатый, полная чаша, - и что вот жена его
идет сейчас в парикмахерскую,  потому  что  вечером  они  будут  принимать
гостей, не пьянствовать беспорядочно, а держать солидный  прием,  и  гости
будут не кто-нибудь, а люди  все  солидные,  значительные,  нужные,  самые
нужные  в  Городе.  Это  было  ощущение  неожиданно  осознанной  зрелости,
собственной  значимости,  ответственности,  что  ли.   Он   был   взрослым
человеком, вполне определившимся, самостоятельным, семейным. Он был зрелый
мужчина, твердо стоящий на собственных ногах. Не хватало  только  детей  -
все остальное у него было как у настоящих взрослых...
     - Здравия желаю, господин советник! - произнес почтительный голос.
     Оказывается, они уже вышли из заброшенного квартала. Слева  потянулся
гранитный парапет, под ноги легли узорные бетонные плиты, справа и впереди
поднялась белесая громада Стеклянного Дома, а на пути стоял, вытянувшись и
приложив  два  пальца  к  козырьку  форменной  фуражки,  молодой  опрятный
негр-полицейский в голубоватой форме внешней охраны.
     Андрей рассеянно кивнул ему и сказал Сельме:
     - Извини, ты что-то говорила, я задумался...
     - Я говорю: не забудь  позвонить  Румеру.  Мне  ведь  теперь  человек
понадобится не только для ковра. Вина надо  принести,  водки...  Полковник
любит виски, а Дольфюс - пиво... Я возьму, пожалуй, сразу ящик...
     - Да! Пусть в сортире плафон сменят! - сказал Андрей. - А  ты  сделай
мясо по-бургундски. Амалию тебе прислать?..
     Они расстались у поперечной дорожки, ведущей  к  Стеклянному  Дому  -
Сельма пошла дальше, а Андрей,  проводив  ее  (с  удовольствием)  глазами,
свернул и направился к западному подъезду.
     Обширная, выложенная бетонными плитами  площадь  вокруг  здания  была
пуста,  лишь  кое-где  виднелись  голубые  мундиры  охраны.  Под   густыми
деревьями, окаймлявшими площадь, торчали, как всегда, зеваки из новичков -
жадно ели глазами вместилище власти, - а пенсионеры с  тросточками  давали
им пояснения.
     У подъезда стоял уже  драндулет  Дольфюса,  капот  был,  как  всегда,
поднят, из двигателя выпячивалась затянутая в сверкающий хром нижняя часть
шофера. И тут же смердел грязный, прямо с болот, грузовик фермерского вида
-  над  бортами  неопрятно  торчали   красно-синие   конечности   какой-то
ободранной говядины. Над говядиной вились мухи. Хозяин грузовика,  фермер,
ругался в дверях с охраной. Ругались  они,  видимо,  довольно  давно:  уже
дежурный начальник охраны  был  здесь  и  трое  полицейских,  и  еще  двое
неторопливо приближались, поднимаясь по широким ступеням с площади.
     Фермер показался Андрею знакомым - длинный, как жердь, тощий мужик  с
обвисшими усами. От него пахло потом, бензином и перегаром. Андрей показал
свой пропуск и прошел в вестибюль,  успевши  уловить,  однако,  что  мужик
требовал лично  президента  Гейгера,  а  охрана  внушала  ему,  что  здесь
служебный ход и что ему,  мужику,  надлежит  обогнуть  здание  и  попытать
счастья в бюро приемной. Голоса спорящих постепенно возвышались.
     Андрей поднялся в лифте на пятый этаж и вступил в дверь,  на  которой
красовалась  черно-золотая  надпись:  "Личная  канцелярия  президента   по
вопросам науки и техники". Сидевшие  у  входа  курьеры  встали,  когда  он
вошел, и одинаковым движением спрятали за спины дымящиеся окурки. Больше в
белом широком коридоре никого не было видно, однако из-за  дверей,  совсем
как когда-то в редакции, доносились телефонные звонки,  деловые  диктующие
голоса, треск пишущих машинок. Канцелярия работала на полном ходу.  Андрей
распахнул дверь  с  табличкой  "Советник  А. Воронин"  и  вступил  в  свою
приемную.
     Здесь тоже поднялись ему навстречу: толстый, вечно потеющий начальник
геодезического  сектора  Кехада;  апатичный,  скорбный  видом,  белоглазый
заведующий  отделом  кадров  Варейкис;  вертлявая   стареющая   тетка   из
финансового управления и какой-то незнакомый мальчишка спортивного вида  -
надо думать, новичок, ожидающий представления. А из-за  своего  столика  с
машинкой у окна проворно поднялась, улыбаясь  ему,  его  личный  секретарь
Амалия.
     -  Здравствуйте,  здравствуйте,  господа,  -  громко  сказал  Андрей,
изображая самую благодушную улыбку. - Прошу прощения!  Проклятые  автобусы
набиты битком, пришлось пешкодралить от самой стройки...
     Он принялся  пожимать  руки:  потную  лапищу  Кехады,  вялый  плавник
Варейкиса, горсть сухих костей финансовой тетки (какого черта она  ко  мне
приперлась?  Что  ей  тут   могло   понадобиться?)   и   чугунную   лопату
насупившегося новичка.
     - Я думаю, даму мы пропустим вперед... - говорил он. -  Мадам,  прошу
вас (это финансовой тетке)...  Что-нибудь  срочное  есть  (это  вполголоса
Амалии)? Благодарю вас (он  взял  протянутую  телефонограмму  и  распахнул
дверь в кабинет)... Прошу, мадам, прошу...
     На ходу разворачивая телефонограмму,  он  прошел  к  столу,  глядя  в
бумагу,  показал  тетке  рукой  в  кресло,  потом  сел   сам   и   положил
телефонограмму пород собой.
     - Слушаю вас.
     Тетка затарахтела. Андрей,  улыбаясь  уголками  губ,  внимательно  ее
слушал, постукивая каранда