ьями и до  нас,  и
после нас они останутся свиньями. Мы можем только накормить их и одеть,  и
избавить от животных страданий, а духовных страданий у них сроду не было и
быть не может. Что мы - мало сделали для них? Посмотри, каким стал  Город.
Чистота, порядок, прошлого бардака и в помине нет, жратвы - вволю,  тряпок
- вволю, скоро и зрелищ будет вволю, дай только  срок,  -  а  что  им  еще
нужно?.. А ты, ты что сделал? Вот отскребут сейчас санитары кишки твои  от
асфальта - вот и все твои дела... А нам работать и работать, целую  махину
ворочать, потому что все, чего мы пока добились, это  только  начало,  это
все еще нужно сохранить, милый мой, а сохранивши -  приумножить...  Потому
что на Земле, может быть, и нет над людьми ни бога, ни дьявола, а здесь  -
есть... Демократ ты вонючий, народник-угодник, брат моих братьев...
     Но перед глазами у него все стоял Денни, каким он был в последнюю  их
встречу, месяц или два назад, - усохший весь какой-то, замучанный,  словно
больной, и тайный какой-то ужас прятался в его потухших печальных  глазах,
- я как он сказал в самом конце беспорядочного и бестолкового  спора,  уже
поднявшись и бросив на серебряное блюдечко смятые  бумажки:  "Господи,  ну
чего ты расхвастался передо мной? Живот он кладет на алтарь...  Для  чего?
Людей накормить от пуза! Да разве же это задача? В задрипанной  Дании  это
уже умеют делать  много  лет.  Ладно,  пусть  я  не  имею  права,  как  ты
выражаешься, распинаться от имени всех. Пусть не все,  но  мы-то  с  тобой
точно знаем, что людям не это надо, что по-настоящему нового мира  так  не
построишь!.." "А как же, мать твою туда и  сюда,  его  строить?  Как?!"  -
заорал тогда Андрей, но  Денни  только  махнул  рукой  и  не  стал  больше
разговаривать.
     Зазвонил белый телефон. Андрей нехотя вернулся к столу и взял трубку.
     - Андрей? Это Гейгер говорит.
     - Здравствуй, Фриц.
     - Ты его знал?
     - Да.
     - И что ты об этом думаешь?
     - Истерик, - сказал Андрей сквозь зубы. - Слякоть.
     Гейгер помолчал.
     - Письмо ты получил от него?
     - Да.
     - Странный человек, - сказал Гейгер. - Ну ладно. Жду тебя к двум.
     Андрей положил трубку, и телефон зазвонил снова. На этот раз  звонила
Сельма. Она была очень встревожена. Слух о взрыве уже докатился до  Белого
Двора, по дороге, разумеется, исказился до  неузнаваемости,  и  теперь  на
Белом Дворе царила тихая паника.
     - Да цело, цело все, - сказал Андрей. - И я  цел,  и  Гейгер  цел,  и
Стеклянный Дом цел... Ты Румеру звонила?
     - Какой, к черту, Румер? - возмутилась Сельма.  -  Я  без  памяти  из
салона прибежала  -  Дольфюсиха  туда  ворвалась,  вся  белая,  штукатурка
сыплется, и вопит, что на Гейгера было покушение и полдома снесло...
     - Ну ладно, - сказал Андрей нетерпеливо. - Мне некогда.
     - Ты можешь мне сказать, что произошло?
     - Один  маньяк...  -  Андрей  остановился,  спохватившись.  -  Болван
какой-то тащил взрывчатку через площадь и уронил, наверное.
     - Это точно не покушение? - настойчиво спросила Сельма.
     - Да не знаю я! Румер этим занимается, а я ничего не знаю!
     Сельма подышала в трубку.
     - Врешь ты все, наверное, господин советник, -  сказала  она  и  дала
отбой.
     Андрей обогнул стол я вернулся к окну. Толпа уже  почти  рассосалась.
Санитаров не было, "скорой помощи" - тоже. Несколько полицейских  поливали
из брандспойтов пространство вокруг  неглубокой  выщерблины  в  бетоне.  И
ковыляла в обратном направлении старуха,  толкая  перед  собой  коляску  с
младенцем. И все.
     Он подошел к двери и выглянул в приемную. Амалия была на своем  месте
- строгая, с поджатыми губами, совершенно неприступная - пальцы с  обычной
бешеной скоростью порхают по клавишам, на  лице  -  никаких  следов  слез,
соплей и прочих эмоций. Андрей смотрел на нее с нежностью.  Молодец  баба,
подумал он. Хрен тебе, сказал  он  Варейкису  с  огромным  злорадством.  Я
скорее уж тебя отсюда вышибу к чертовой матери... Амалию вдруг  заслонили.
Андрей поднял глаза. На нечеловеческой высоте над ним  искательно  маячила
сплющенная с боков физиономия Эллизауэра из транспортного.
     - А, - сказал Андрей. -  Эллизауэр...  Извините,  я  вас  сегодня  не
приму. Завтра с утра, пожалуйста.
     Не говоря ни слова, Эллизауэр переломился пополам в поклоне и  исчез.
Амалия уже стояла с блокнотом и карандашом наготове.
     - Господин советник?
     - Зайдите на минутку, - сказал Андрей.
     Он вернулся к столу, я сейчас же снова зазвонил белый телефон.
     - Воронин? - проговорил гнусавый  прокуренный  голос.  -  Румер  тебя
беспокоит. Ну, как ты там?
     - Прекрасно, - сказал Андрей, показывая Амалии рукой: не уходи,  мол,
я сейчас.
     - Жена как?
     - Все хорошо, привет тебе передавала. Кстати,  пошли  к  ней  сегодня
двоих из отдела обслуживания, там по хозяйству надо...
     - Двоих? Ладно. Куда?
     - Пусть ей позвонят, она скажет. Пусть сейчас прямо и позвонят.
     - Ладно, - сказал Румер. - Сделаю. Не сразу, может быть, но сделаю...
Я тут, понимаешь, совсем  с  этим  барахлом  зашился.  Официальную  версию
знаешь?
     - Откуда? - сердито сказал Андрей.
     - В общем,  так.  Несчастный  случай  со  взрывчаткой.  При  переносе
взрывчатых веществ. Во время транспортировки. Подробности выясняются.
     - Понял.
     - Шел, значит, какой-то работяга-взрывник, ну и нес эту взрывчатку...
Или скажем, ее вез куда-то там... Пьяный.
     - Да понял, понял я, - сказал Андрей. - Правильно. Молодец.
     - Ага, - сказал Румер.  -  Ну  там  споткнулся  он  или...  В  общем,
подробности  выясняются.  Виновные  будут  наказаны.   Информашку   сейчас
размножат и тебе принесут. Ты только вот что. Письмо ты ведь получил?  Кто
его у тебя там читал?
     - Никто.
     - А секретарь?
     - Я тебе говорю: никто. Личные письма я всегда вскрываю сам.
     - Правильно, - сказал Румер с одобрением.  -  Это  у  тебя  правильно
поставлено. А то у некоторых, понимаешь, такой кабак развели с письмами...
Кто попало читает... Значит, у тебя никто не читал.  Это  хорошо.  Ты  его
спрячь хорошенько, это письмо, - по форме два  нуля.  Там  к  тебе  сейчас
зайдет один мой холуек, так ты ему отдай, ладно?
     - Это зачем? - спросил Андрей.
     Румер затруднился.
     - Да ведь как сказать... - промямлил он. - Может, и пригодится...  Ты
его, вроде бы, знал?..
     - Кого?
     - Ну,  этого...  -   Румер   хихикнул.   -   Работягу   этого...   со
взрывчаткой...
     - Знал.
     - Ну, по телефону мы с тобой не будем, а этот холуек мой,  он  задаст
тебе пару вопросов, ты уж ему ответь.
     - Некогда мне с ним, - сказал Андрей сердито.  -  Меня  Фриц  к  себе
вызвал.
     - Да ну, пять минут, - заныл Румер. - Ну чего тебе стоят,  ей-богу...
На два вопроса ответить уже не можешь...
     - Ну ладно, ладно, - нетерпеливо сказал Андрей. - У тебя все?
     - Я ведь его к тебе уже направил, через минуту у тебя  будет.  Цвирик
его фамилия. Старший адъютор...
     - Ну хорошо, хорошо, договорились.
     - Два вопроса всего. Не задержит он тебя...
     - У тебя все? - снова спросил Андрей.
     - Все. Мне тут еще других советников обзвонить надо.
     - Ты вот людей к Сельме не забудь направить.
     - Да не забуду. Я тут у себя записал. Пока.
     Андрей повесил трубку и сказал Амалии:
     - Имей в виду, ты ничего не видела и не слышала.
     Амалия испуганно взглянула на него и молча ткнула пальцем  в  сторону
окна.
     - Вот именно, - сказал Андрей. - Не знаешь никаких имен и не  знаешь,
что вообще произошло...
     Дверь приотворилась, и в кабинет просунулась смутно знакомая  бледная
физиономия с кислыми глазками.
     - Подождите! - резко сказал Андрей. - Я вас вызову.
     Физиономия исчезла.
     - Поняла? - сказал Андрей. - За окном грохнуло, и больше ты ничего но
знаешь. Официальная версия такая: шел пьяный работяга, нес  взрывчатку  со
склада, виновные выясняются. - Он помолчал раздумывая. - Где  я  эту  харю
видел? И фамилия знакомая... Цвирик... Цвирик...
     - Зачем же он это сделал? - тихо спросила Амалия. Глаза у  нее  снова
подозрительно увлажнились.
     Андрей нахмурился.
     - Давай-ка сейчас не будем об этом.  Потом.  Иди  позови  сюда  этого
холуя.



                                    2

     Когда они уселись за стол, Гейгер сказал Изе:
     - Угощайся, мой еврей. Угощайся, мой славный.
     - Я не твой еврей, - возразил Изя, наваливая себе на тарелку салат. -
Я тебе сто раз уже говорил, что я  -  свой  собственный  еврей.  Вот  твой
еврей, - он ткнул вилкой в сторону Андрея.
     - А томатного сока нет? - спросил брюзгливо Андрей, оглядывая стол.
     -  Хочешь  томатного?  -  спросил  Гейгер.  -  Паркер!  Томатный  сок
господину советнику!
     В дверях столовой возник рослый румяный  молодец  -  личный  адъютант
президента, - малиново позванивая шпорами, приблизился к столу и с  легким
поклоном поставил перед Андреем запотевший графинчик с томатным соком.
     - Спасибо, Паркер, - сказал Андрей. - Ничего, я сам налью.
     Гейгер кивнул, и Паркера не стало.
     - Дрессировочка! - прошамкал Изя набитым ртом.
     - Славный парнишка, - сказал Андрей.
     - А вот у Манджуро за обедом водку подают, - сказал Изя.
     - Стукач! - сказал ему Гейгер с упреком.
     - Почему это? - удивился Изя.
     - Если Манджуро в рабочее время жрет водку, я должен его наказать.
     - Всех не перестреляешь, - сказал Изя.
     - Смертная казнь отменена, -  сказал  Гейгер.  -  Впрочем,  точно  не
помню. Надо у Чачуа спросить...
     - А что случилось с предшественником  Чачуа?  -  невинно  осведомился
Изя.
     - Это была чистая случайность, - сказал Гейгер. - Перестрелка.
     - Между прочим, отличный был работник, - заметил Андрей. - Чачуа свое
дело знает, но шеф!.. Это был феноменальный человек.
     - Н-да, наломали мы  тогда  дров...  -  сказал  Гейгер  задумчиво.  -
Молодо-зелено...
     - Все хорошо, что хорошо кончается, - сказал Андрей.
     - Еще ничего не кончилось! - возразил Изя. - Откуда вы взяли, что все
уже кончилось?
     - Ну, пальба-то, во всяком случае, кончилась, - проворчал Андрей.
     - Настоящая пальба еще и не начиналась,  -  объявил  Изя.  -  Слушай,
Фриц, на тебя были покушения?
     Гейгер нахмурился.
     - Что за идиотская мысль? Конечно, нет.
     - Будут, - пообещал Изя.
     - Спасибо, - сказал Гейгер холодно.
     - Будут покушения, - продолжал Изя, - будет взрыв  наркомании.  Будут
сытые бунты. Хиппи уже появились, я о них и не говорю. Будут  самоубийства
протеста, самосожжения, самовзрывания... Впрочем, они уже есть.
     Гейгер и Андрей переглянулись.
     - Пожалуйста, - сказал Андрей с досадой. - Уже знает.
     -  Интересно,  откуда?  -   проговорил   Гейгер,   рассматривая   Изю
прищуренными глазами.
     - Что  я  знаю?  -  спросил  Изя   быстро.   Он   положил   вилку.  -
Погодите-ка!.. А! Так, значит, это было  самоубийство  протеста?  То-то  я
думаю - что  за  бред  собачий?  Взрывники  какие-то  пьяные  с  динамитом
шляются... Вот оно что! А я, честно говоря, вообразил, что это  -  попытка
покушения... Понятно... А кто это был на самом деле?
     - Некто Денни Ли, - сказал Гейгер, помолчав. - Андрей его знал.
     - Ли... - задумчиво проговорил Изя,  рассеянно  растирая  по  лацкану
пиджака  брызги  майонеза.  -  Денни  Ли...  Подожди,  он  такой  тощий...
Журналист?
     - Ты его тоже знал, - сказал Андрей. - Помнишь, у меня в газете...
     - Да-да-да! - воскликнул Изя. - Правильно! Вспомнил.
     - Только ради бога, держи язык за зубами, - сказал Гейгер.
     Изя с обычной своей окаменевшей улыбкой взялся за бородавку на шее.
     - Вот это, значит, кто... -  бормотал  он.  -  Понятно...  Понятно...
Обложился, значит, взрывчаткой и вышел  на  площадь...  Письма,  наверное,
разослал по всем газетам, чудак... Так-так-так... И что ты теперь  намерен
предпринять? - обратился он к Гейгеру.
     - Я уже предпринял, - сказал Гейгер.
     - Ну да, ну да! - нетерпеливо  сказал  Изя.  -  Все  засекретил,  дал
официальное вранье, Румера спустил с цепи, - я не об этом. Что  ты  вообще
об этом думаешь? Или ты полагаешь, что это случайность?
     - Н-нет. Я не полагаю, что это случайность, - медленно сказал Гейгер.
     - Слава богу! - воскликнул Изя.
     - А ты что думаешь? - спросил его Андрей.
     Изя быстро повернулся к нему.
     - А ты?
     - Я думаю, что во всяком порядочном обществе должны существовать свои
маньяки. Денни был маньяк, это совершенно точно. У него был явный сдвиг на
почве философии. И в Городе, он, конечно, не один такой..
     - А что он говорил? - жадно спросил Изя.
     - Он говорил, что ему скучно. Он говорил, что мы не  нашли  настоящую
цель. Он говорил, что вся наша работа по повышению уровня жизни - чепуха и
ничего не решает. Он много чего говорил, а сам ничего  путного  предложить
не мог. Маньяк. Истерик.
     - А чего бы он, все-таки, хотел? - спросил Гейгер.
     Андрей махнул рукой.
     - Обычная народническая чушь. "Вынесет все и широкую, ясную..."
     - Не понимаю, - сказал Гейгер.
     - Ну, он полагал, что задача просвещенных людей - поднимать народ  до
своего просвещенного уровня. Но как за это взяться, он, конечно, не знал.
     - И поэтому убил себя?.. - с сомнением сказал Гейгер.
     - Я же тебе говорю - маньяк.
     - А твое мнение? - спросил Гейгер Изю.
     Изя не задумался ни на секунду.
     - Если маньяком, - сказал он, - называть человека, который бьется над
неразрешимой проблемой, - тогда да, он был  маньяк.  И  ты,  -  Изя  ткнул
пальцем в Гейгера, - это  не  поймешь.  Ты  относишься  к  людям,  которые
берутся только за разрешимые проблемы.
     - Положим, - сказал Андрей, - Денни был совершенно  уверен,  что  его
проблема разрешима.
     Изя отмахнулся от него.
     - Вы оба ни черта не понимаете, - объявил он. - Вот вы полагаете себя
технократами и элитой. Демократ у вас - слово ругательное. Всяк сверчок да
познает приличествующий ему шесток. Вы ужасно презираете широкую  массу  и
ужасно гордитесь этим своим презрением. А на самом деле  -  вы  настоящие,
стопроцентные рабы этой массы! Все, что вы  ни  делаете,  вы  делаете  для
массы. Все, над чем вы ломаете голову, все  это  нужно  в  первую  очередь
именно массе. Вы живете для массы. Если бы масса исчезла, вы  потеряли  бы
смысл жизни. Вы жалкие,  убогие  прикладники.  И  именно  поэтому  из  вас
никогда  не  получится  маньяков.  Ведь  все,  что  нужно  широкой  массе,
раздобыть сравнительно нетрудно. Поэтому все ваши  задачи  -  это  задачи,
заведомо разрешимые. Вы никогда не поймете людей, которые кончают с  собой
в знак протеста...
     - Почему это мы не поймем? - с раздражением возразил  Андрей.  -  Что
тут, собственно, понимать? Конечно, мы делаем то, чего  хочет  подавляющее
большинство. И мы этому большинству даем или  стараемся  дать  все,  кроме
птичьего молока, которое, кстати, этому большинству  и  не  требуется.  Но
всегда есть ничтожное меньшинство, которому нужно  именно  птичье  молоко.
Идея-фикс, понимаете ли,  у  них.  Идея-бзик.  Подавай  им  именно  птичье
молоко! Просто потому, что именно птичьего молока достать нельзя. Вот  так
и  появляются  социальные  маньяки.  Чего   тут   не   понять?   Или   ты,
действительно, считаешь, что все это быдло  можно  поднять  до  элитарного
уровня?
     - Но обе мне речь, - сказал  Изя,  осклабляясь.  -  Я-то  себя  рабом
большинства, сиречь слугой народа, не считаю. Я никогда на него не работал
и не считаю себя ему обязанным...
     - Хорошо, хорошо, - сказал Гейгер. - Всем известно,  что  ты  сам  по
себе. Вернемся к нашим самоубийствам. Ты полагаешь,  значит,  самоубийства
будут, какую бы политику мы не проводили?
     - Они будут именно  потому,  что  вы  проводите  вполне  определенную
политику! - сказал Изя.  -  И  чем  дальше,  тем  больше,  потому  что  вы
отнимаете у людей заботу о хлебе насущном и ничего  не  даете  им  взамен.
Людям становится тошно и скучно. Поэтому будут  самоубийства,  наркомания,
сексуальные революция, дурацкие бунты из-за выеденного яйца...
     - Да что ты несешь! - сказал Андрей с сердцем. - Ты подумай,  что  ты
несешь, экспериментатор ты вшивый! "Перчику ему в жизнь, перчику!" Так что
ли? Искусственные недостатки предлагаешь создавать? Ты подумай, что у тебя
получается!..
     - Это не у меня получается, - сказал Изя, протягивая через весь  стол
искалеченную  руку,  чтобы  взять  кастрюльку  с  соусом.  -  Это  у  тебя
получается. А вот то, что вы взамен ничего  не  сможете  дать,  это  факт.
Великие стройки ваши - чушь. Эксперимент над  экспериментаторами  -  бред,
всем на это наплевать... И перестаньте  на  меня  бросаться,  я  же  не  в
осуждение вам говорю. Просто таково положение вещей. Такова судьба  любого
народника - рядится ли он в тогу  технократа-благодетеля,  или  он  тщится
утвердить в народе некие идеалы, без которых, по его мнению, народ жить не
может... Две стороны одного медяка -  орел  или  решка.  В  итоге  -  либо
голодный бунт, либо сытый бунт - выбирайте по вкусу. Вы выбрали сытый бунт
- и благо вам, чего же на меня-то набрасываться?
     - Соус на скатерть не лей, - сердито сказал Гейгер.
     - Пардон... - Изя рассеянно растер лужу по скатерти салфеткой. -  Это
же арифметически ясно, - сказал он. - Пусть недовольные составляют  только
один процент. Если  в  Городе  миллион  человек  -  значит,  десять  тысяч
недовольных. Пусть даже десятая процента - тысяча недовольных. Как  начнет
эта тысяча шуметь под окнами!.. А потом, заметьте, вполне  довольных  ведь
не бывает. Это только  вполне  недовольные  бывают.  А  так  ведь  каждому
чего-нибудь да не хватает. Всем он, понимаешь, доволен, а вот автомобиля у
него нет. Почему? Он, понимаешь, на Земле привык к автомобилю, а  здесь  у
него нет и, главное, не  предвидится...  Представляете,  сколько  таких  в
Городе?
     Изя прервал себя и принялся жадно поедать макароны,  обильно  заливая
их соусом.
     - Вкусная у вас жратва, - сказал он. - При моих  достатках  только  в
Стеклянном Доме и пожрешь по-настоящему...
     Андрей посмотрел, как он жрет, фыркнул и налил себе  томатного  сока.
Выпил, закурил сигарету. Вечно у него апокалипсис получается...  Семь  чаш
гнева и семь  последних  язв...  Быдло  есть  быдло.  Конечно,  оно  будет
бунтовать, на то мы и Румера держим.  Правда,  бунт  сытых  -  это  что-то
новенькое, что-то вроде  парадокса.  На  Земле  такого,  пожалуй,  еще  не
бывало. По крайней мере - при  мне.  И  у  классиков  ничего  об  этом  не
говорится... А, бунт есть бунт...  Эксперимент  есть  Эксперимент,  футбол
есть футбол... Тьфу!
     Он посмотрел на Гейгера. Фриц, откинувшись в кресле, рассеянно и в то
же время старательно ковырял пальцем в зубах,  и  Андрея  вдруг  ошеломила
простая  и  страшная  в  своей  простоте  мысль:  ведь  это  всего-навсего
унтер-офицер вермахта, солдафон, недоучка, десяти порядочных книжек за всю
свою жизнь не прочитал, а ведь ему  -  решать!  Мне,  между  прочим,  тоже
решать, подумал он.
     - В нашей ситуации, - сказал он Изе, - у порядочного человека  просто
нет выбора. Люди голодали,  люди  были  замордованы,  испытывали  страх  и
физические мучения - дети, старики, женщины...  Это  же  был  наш  долг  -
создать приличные условия существования...
     - Ну, правильно, правильно, - сказал  Изя.  -  Я  все  понимаю.  Вами
двигали жалость, милосердие и тэ-дэ и тэ-пэ.  Я  же  не  об  этом.  Жалеть
женщин и детей, плачущих от голода, - это нетрудно, это  всякий  умеет.  А
вот сумеете вы пожалеть здоровенного сытого мужика  с  таким  вот,  -  Изя
показал, -  половым  органом?  Изнывающего  от  скуки  мужика?  Денни  Ли,
по-видимому, умел, а вы сумеете? Или сразу его - в нагайки?..
     Он  замолчал,  потому  что  в  столовую  вошел   румяный   Паркер   в
сопровождении двух хорошеньких  девуше