ты у него первый сорт и недорого... Изоврался я  в  конец!  Вечную
привязанность  Фрица  к   Эльзе   я   ему   обеспечь.   Неумолимый   конец
международного  еврейства  я  ему  обеспечь.  Неуклонное  движение   войск
великого рейха  к  этой  зеленной  лавке  я  ему  обеспечь...  Я  уже  сам
запутался, и его, по моему, до полного уж сумасшествия довел. Совестно все
таки: сумасшедшего старика до полного сумасшествия довожу. Вот  сейчас  он
спрашивает меня: что, мол, эти павианы должны означать? А я, не подумавши,
ляпнул: десант, говорю, арийская, говорю, хитрость. Так ты не  поверишь  -
он меня обнял и присосался что к твоей бутылке...
     - А Эльза что? - с любопытством спросил  Андрей.  -  Она-то  ведь  не
сумасшедшая?
     Отто залился пунцовым румянцем и зашевелил ушами.
     - Эльза... - он откашлялся. - Тоже работаю, как  лошадь.  Ей-то  ведь
все равно: Фриц, Отто, Иван, Абрам... Тридцать лет девке, а  Гофштаттер  к
ней подпускает только Фрица да меня.
     - Ну и сволочи же вы с Фрицем, - сказал Андрей искренне.
     - Дальше некуда! - согласился Отто  печально.  -  И  ведь  что  самое
ужасное: совершенно я не представляю, как мы из этой  истории  выпутаемся.
Слабый я, бесхарактерный.
     Они замолчали, и до самого дома Отто только пыхтел,  меняя  руки  над
корзиной. Подниматься наверх он не стал.
     - Ты это отнеси и поставь воду в большой кастрюле, - сказал он.  -  А
мне давай деньги, я смотаюсь  в  магазин,  может,  консервов  каких-нибудь
достану. - Он помаялся, отводя глаза. - И ты, это... Фрицу... не  надо.  А
то он из меня душу вытрясет. Фриц, он знаешь какой,  -  любит,  чтобы  все
было шито-крыто. Да и кто не любит?
     Они расстались, и Андрей попер корзинку и кошелку по черной лестнице.
Корзина была такая тяжеленная, словно  нагрезил  ее  Гофштаттер  чугунными
ядрами. Да, брат, думал Андрей с ожесточением. Какой уж  тут  Эксперимент,
если  такие  дела  делаются.  Много  ты  с  этим  Отто,  с   этим   Фрицем
наэкспериментируешь. Надо же, суки какие - ни чести, ни совести. А откуда?
- подумал он с горечью. Вермахт.  Гитлерюгенд.  Шваль.  Нет,  я  с  Фрицем
поговорю! Этого так оставлять  нельзя  -  морально  же  гниет  человек  на
глазах. А человек из него получиться может! Должен! В конце концов, он мне
тогда, можно сказать, жизнь спас. Ткнули бы мне перышко под  лопатку  -  и
баста. Все обгадились, все лапки кверху, один Фриц... Нет, это человек! За
него драться надо...
     Он поскользнулся на следах павианьей деятельности, выматерился и стал
смотреть под ноги.
     Едва очутившись на кухне, он понял, что в квартире все изменилось.  В
столовой гундел и  сипел  патефон.  Слышался  звон  посуды.  Шаркали  ноги
танцующих. И покрывая все эти звуки, раскатывался знакомый басовитый голос
Юрия  свет-Константиновича:  "Ты,  браток,  насчет   экономии   всякой   и
социологии - не нужно.  Обойдемся.  А  вот  свобода,  браток,  это  другой
разговор. За свободу и хребет поломать можно..."
     На газовой плите уже била ключом вода в большой кастрюле, на кухонном
столе лежал готовый, заново отточенный нож,  и  упоительно  пахло  жареным
мясом из духовки. В углу кухни  стояли,  оперевшись  друг  на  друга,  два
тучных рогожных мешка, а сверху на них - промасленный, прожженный  ватник,
знакомый кнут и какая-то сбрую. Знакомый пулемет стоял тут же - собранный,
готовый  к  употреблению,  с  плоской  вороненой  обоймой,   торчащей   из
казенника. Под столом масляно поблескивала четвертная бутыль с  приставшей
кукурузной шелухой и соломинками.
     Андрей бросил корзину и кошелку.
     - Эй, бездельники! - заорал он. - Вода кипит!
     Бас  Давыдова  смолк,  а  в  дверях  появилась   раскрасневшаяся,   с
блестящими глазами Сельма. За ее плечом верстой торчал Фриц.  Видимо,  они
только что танцевали, и ариец  пока  не  думал  снимать  здоровенные  свои
красные лапищи с талии Сельмы.
     - Привет тебе от Гофштаттера! - сказал Андрей. -  Эльза  беспокоится,
что ты не заходишь... Ведь ребеночку уже скоро месяц!
     - Дурацкие шутки! - объявил Фриц с отвращением, однако лапы убрал.  -
Где Отто?
     - И правда, вода кипит! сообщила Сельма с удивлением. - Что теперь  с
ней делать?
     - Бери нож, - сказал Андрей, - и  начинай  чистить  картошку.  А  ты,
Фриц, по моему, очень любишь картофельный салат.  Так  вот  займись,  а  я
пойду выполнять роль хозяина.
     Он двинулся было в столовую, но в дверях его перехватил  Изя  Кацман.
Физиономия его сияла от восторга.
     - Слушай! - прошептал он, хихикая  и  брызгаясь.  -  Откуда  ты  взял
такого замечательного типа? У них там на  фермах,  оказывается,  настоящий
Дикий Запад! Американская вольница!
     -  Русская  вольница  не  хуже  американской,  -  сказал   Андрей   с
неприязнью.
     - Ну да! Ну  да!  -  закричал  Изя.  -  "Когда  еврейское  казачество
восстало, в Биробиджане был переворот-переворот, а кто  захочет  захватить
наш Бердичев, тому фурункул вскочит на живот!.."
     - Это ты брось, - сказал Андрей сурово. - Это  я  не  люблю...  Фриц,
отдаю тебе Сельму и Кацмана под  командование,  работайте,  да  побыстрее,
жрать охота - сил нет... Да не орите здесь - Отто будет стучаться,  он  за
консервами побежал.
     Поставив все таким образом на свои места, Андрей поспешил в  столовую
и  там,   прежде   всего,   обменялся   крепким   рукопожатием   с   Юрием
Константиновичем. Юрий Константинович, все такой же краснолицый  и  крепко
пахнущий, стоял посередине комнаты, расставив  ноги  в  кирзовых  сапогах,
засунув ладони под солдатский ремень. Глаза у него были веселые  и  слегка
бешеные - такие глаза Андрей часто наблюдал у людей  бесшабашных,  любящих
хорошо поработать и крепко выпить и ничего на свете не страшащихся.
     - Вот! - сказал Давыдов. - Пришел-таки я, как обещал.  Бутыль  видел?
Тебе. Картошка еще тебе - два мешка. Давали мне за  них,  понимаешь,  одну
вещь, Нет, думаю, на хрен мне все это. Отвезу лучше хорошему человеку. Они
тут в своих хоромах каменных живут, как гниют, белого  света  не  видят...
Слушай, Андрей, вот я тут Кэнси говорю, японцу, плюньте,  говорю,  ребята!
Ну чего вы здесь еще не видели? Собирайте своих детишек, баб, девок,  айда
все к нам...
     Кэнси, все еще в форме после  дежурства,  но  в  мундире  нараспашку,
неловко орудуя одной рукой, расставлял на  столе  разнокалиберную  посуду.
Левая рука у него была обмотана бинтом. Он улыбнулся и покивал Давыдову.
     - Этим и кончится, Юра, -  сказал  он.  -  Вот  будет  еще  нашествие
кальмаров, и тогда мы все как один подадимся к вам на болота.
     - Да чего вам ждать этих... как их... Плюньте вы на этих комаров. Вот
завтра поеду поутру порожняком, телега пустая, три  семьи  свободно  можно
погрузить. Ты ведь не семейный? - обратился он к Андрею.
     - Бог спас, - сказал Андрей.
     - А девушка эта кто тебе? Или она не твоя?
     - Она новенькая. Сегодня ночью приехала.
     -  Так  чего  лучше?  Барышня  приятная,  обходительная.  Забирай,  и
поехали. У нас там воздух. У нас там молоко. Ты ведь молока, наверное, уже
год не пил свежего. Я вот все спрашиваю, почему в магазинах у  вас  молока
нет? У меня у одного три коровы, я это молоко и государству  сдаю,  и  сам
ем, и свиней кормлю, и на землю лью... Вот у  нас  поселишься,  понимаешь,
проснешься поутру в поле идти, а она тебе, твоя то, крынку парного,  прямо
из-под  коровы,  а?  -  Он  крепко  замигал  обеими  глазами  по  очереди,
захохотал, ахнул Андрея по плечу и, твердо скрипя половицами, прошелся  по
комнате - остановил патефон и вернулся. - А воздух какой? У  вас  здесь  и
воздуха не осталось, зверинец у вас здесь, вот и весь вас воздух... Кэнси,
да что ты все стараешься? Девку позови, пусть поставит посуду.
     -  Она  там  картошку  чистит,  -  сказал  Андрей,  улыбаясь.   Потом
спохватился и стал помогать Кэнси. Очень свой человек был  Давыдов.  Очень
близкий. Будто знакомы уже целый год. А что, если и  верно  -  махнуть  на
болота? Молоко не молоко, а жизнь там, наверное,  действительно  здоровее.
Ишь он какой стоит, как памятник!
     - Стучит там кто-то, - сообщил Давыдов. Открыть, или сам откроешь?
     - Сейчас, - сказал Андрей и пошел к парадному. За дверью оказался Ван
- уже без ватника,  в  синей  саржевой  рубахе  до  колен  и  с  вафельным
полотенцем вокруг головы.
     - Баки привезли, - сказал он, радостно улыбаясь.
     - Ну и хрен с ними, - ответствовал Андрей не менее радостно.  -  Баки
подождут. Ты почему один? А Мэйлинь где?
     - Она дома, - сказал Ван. - Устала очень. Спит. Сын немного захворал.
     - Ну заходи, чего  стоишь...  Пойдем,  я  тебя  с  хорошим  человеком
познакомлю.
     - А мы уже знакомы, - сказал Ван, входя в столовую.
     - А, Ваня! - обрадованно закричал Давыдов. - И ты тоже  тут!  Нет,  -
сказал он, обращаясь к Кэнси. - Знал  я,  что  Андрей  -  хороший  парень.
Видишь, все у него хорошие люди собираются. Тебя вот взять, или  еврейчика
этого... как его... Ну, теперь у нас пойдет  пир  горой!  Пойду  посмотрю,
чего они там копаются. Там и делать то нечего, а они,  понимаешь,  развели
работу...
     Ван быстро оттеснил Кэнси от  стола  и  принялся  аккуратно  и  ловко
переставлять приборы. Кэнси свободной рукой и  зубами  поправлял  повязку.
Андрей сунулся ему помогать.
     - Что-то Дональд не идет, - сказал он озабоченно.
     - Заперся у себя, - отозвался Ван. - Не велел беспокоить.
     - Чего-то он хандрит, ребята, последнее  время.  Ну,  и  бог  с  ним.
Слушай, Кэнси, что это у тебя с рукой?
     Кэнси ответил, слегка скривив лицо:
     - Павиан цапнул. Такая сволочь - до кости прокусил.
     - Ну да?  -  поразился  Андрей.  -  А  мне  показалось,  они,  вроде,
мирные...
     - Ну, знаешь, мирные... Когда тебя  поймают  и  начнут  тебе  ошейник
клепать...
     - Какой ошейник?
     - Приказ номер  пятьсот  семь.  Всех  павианов  перерегистрировать  и
снабдить ошейником с номером. Завтра будем раздавать их населению. Ну,  мы
штук двадцать окольцевали, а  остальных  перегнали  на  соседний  участок,
пусть там разбираются. Ну, чего ты стоишь с открытым ртом?.. Рюмки  давай,
рюмок не хватает...



                                    4

     Когда выключили солнце, вся компания была порядочно уже на взводе.  В
мгновенно наступившей темноте Андрей вылез из-за стола  и,  сшибая  ногами
какие-то кастрюли, стоящие на полу, добрался до выключателя.
     - Н-не пугайтесь, милая фрейлейн, - бубнил у него за спиной  Фриц.  -
Это здесь всегда...
     - Да будет  свет!  -  провозгласил  Андрей,  старательно  выговаривая
слова.
     Под потолком вспыхнула пыльная  лампочка,  Свет  был  жалкий,  как  в
подворотне. Андрей обернулся и оглядел собрание.
     Все было очень хорошо, Во главе стола на высокой  кухонной  табуретке
восседал, слегка покачиваясь, Юрий Константинович Давыдов,  полчаса  назад
ставший для Андрея раз и навсегда дядей Юрой. В крепко сжатых  зубах  дяди
Юры дымилась атлетическая козья нога, в правой  руке  он  сжимал  граненый
стакан, полный благородного первача, а  заскорузлым  указательным  пальцем
левой водил перед носом сидящего рядом Изи Кацмана, который был уже  вовсе
без галстука и без пиджака,  а  на  подбородке  и  на  груди  его  сорочки
явственно обнаруживались следы мясного соуса.
     По правую руку от дяди Юры скромно сидел Ван - перед ним стояла самая
маленькая тарелочка с маленьким кусочком и лежала самая щербатая вилка,  а
бокал для первача он взял себе с отбитым краем. Голова его совсем  ушла  в
плечи, лицо с закрытыми глазами было поднято  и  блаженно  улыбалось:  Ван
наслаждался покоем.
     Быстроглазый  разрумянившийся  Кэнси  с  аппетитом  закусывал  кислой
капустой  и  что-то  живо  рассказывал  Отто,  героически  сражавшимся   с
осоловением и, в  минуты  одержанных  побед,  громко  восклицавшему:  "Да!
Конечно! Да! О, да!"
     Сельма Нагель, шведская шлюха, была прямо-таки красавица. Она  сидела
в кресле, перекинув ноги через мягкий подлокотник, и сверкающие  эти  ноги
находились как раз на уровне груди бравого унтера Фрица, так что  глаза  у
Фрица горели, и весь он шел красными пятнами  от  возбуждения.  Он  лез  к
Сельме с полным стаканом и все норовил  выпить  с  нею  на  брудершафт,  а
Сельма отпихивала его своим бокалом, хохотала, болтала ногами и  время  от
времени стряхивала волосатую ласковую лапу Фрица со своих коленок.
     Только стул Андрея по другую  сторону  от  Сельмы  был  пуст,  и  был
печально пуст стул, поставленный для Дональда. Жалко как -  Дональда  нет,
подумал Андрей.  Но!  Выдержим  и  это!  И  не  с  таким  нам  приходилось
справляться...  Мысли  его  несколько  путались,  но  общий  настрой   был
мужественный, с легким налетом трагизма. Он вернулся на свое  место,  взял
стакан и заорал:
     - Тост!
     Никто не обратил на него внимания, только Отто дернул головой, словно
кусаемая слепнями лошадь, и отозвался: "Да! О, да!"
     - Я сюда приехал, потому что поверил! - громко  басил  дядя  Юра,  не
давая хихикающему Изе убрать его сучковатый палец у себя из-под носа. -  А
поверил потому, что больше верить было не во что. А русский человек должен
во что-то верить, понял, браток? Если ни во что не верить,  ничего,  кроме
водки, не останется. Даже чтобы бабу любить, нужно верить.  В  себя  нужно
верить, без веры, браток, и палку хорошую не бросишь...
     - Ну да, ну да! - откликался Изя. - Если у еврея отнять веру в  бога,
а у русского - веру в доброго царя, они становятся способны черт знает  на
что...
     - Нет... Подожди! Евреи - это дело особое...
     - Главное, Отто, не напрягайтесь, - говорил в то же  время  Кэнси,  с
удовольствием хрустя капустой. - Все равно никакого обучения нет и  просто
быть не может. Сами подумайте, зачем  нужно  профессиональное  обучение  в
городе, где каждый то и дело меняет профессию.
     - О да! - ответствовал Отто, на секунду проясняясь. - То же  самое  я
говорил господину министру.
     - И что же министр? - Кэнси взял стакан первача  и  сделал  несколько
маленьких глотков - словно чай пил.
     - Господин министр сказал, что это чрезвычайно  интересная  мысль,  и
предложил мне составить разработку. А я вместо этого пошел к Эльзе...
     - ...И когда танк оказался на  расстоянии  двух  метров  от  меня,  -
гундел Фриц, проливая первач на белые ноги Сельмы, - я вспомнил все!..  Вы
не поверите, фрейлейн, все прожитые годы прошли  передо  мною...  Но  я  -
солдат! С именем фюрера...
     - Да нет давно вашего фюрера! - втолковывала  ему  Сельма,  плача  от
смеха. Сожгли его, вашего фюрера!..
     - Фрейлейн! - произнес Фриц, угрожающе выпячивая челюсть. - В  сердце
каждого истинного немца фюрер жив! Фюрер будет жить  века!  Вы  -  арийка,
фрейлейн, вы меня поймете: когда р-русский танк... в трех метрах...  я,  с
именем фюрера!..
     - Да надоел ты со своим фюрером! - заорал на него Андрей!  -  Ребята!
Ну, сволочи же, слушайте же тост!
     - Тост? - спохватился дядя Юра. - Давай! Вали, Андрюха!
     - За псютздесдам! - вдруг выпалил Отто, отстраняя от себя Кэнси.
     - Да заткнись ты! - гаркнул Андрей. - Изя, перестань ты скалиться!  Я
серьезно говорю! Кэнси, черт тебя  побери!..  Я  считаю,  ребята,  что  мы
должны выпить... мы уже пили, но как-то мимоходом, а надо основательно, по
серьезному выпить за  наш  Эксперимент,  за  наше  благородное  дело  и  в
особенности...
     - За вдохновителя всех наших побед товарища Сталина! - заорал Изя.
     Андрей сбился.
     - Нет... слушай... - пробормотал он. - Чего ты меня перебиваешь?  Ну,
и за Сталина, конечно... Черт, сбил меня совсем... Я хотел,  чтобы  мы  за
дружбу выпили, дурак!
     - Ничего, ничего, Андрюха! - сказал дядя  Юра.  -  Тост  хороший,  на
Эксперимент надо выпить,  за  дружбу  тоже  надо  выпить.  Хлопцы,  берите
стаканы, за дружбу выпьем и чтобы все было хорошо.
     - А я за Сталина выпью! - упрямилась Сельма. - И за Мао Цзе-дуна. Эй,
Мао Цзе-дун, слышишь? За тебя пью! - крикнула она Вану.
     Ван вздрогнул, жалобно улыбаясь, взял стакан и пригубил.
     - Цзе-дун? - спросил Фриц угрожающе. - К-то такой?
     Андрей залпом осушил свой  стакан  и,  слегка  оглушенный,  торопливо
тыкал вилкой в закуску. Все разговоры доносились сейчас до него, словно из
другой комнаты. Стали н... Да, конечно. Какая-то связь должна быть...  Как
это  мне  раньше  в  голову  не  приходило?  Явление  одного  масштаба   -
космического. Должна быть какая-то связь и  взаимосвязь...  Скажем,  такой
вопрос: выбрать между успехом Эксперимента и здоровьем товарища Сталина...
Что лично мне, как гражданину, как бойцу... Правда,  Кацман  говорит,  что
Сталина не стало, но это  не  существенно.  Предположим,  что  он  жив.  И
предположим, что передо мной такой выбор: Эксперимент или дело  Сталина...
Нет, чепуха, не так. Продолжать дело Сталина под  сталинским  руководством
или продолжать дело Сталина в совершенно других условиях, в  необычных,  в
не предусмотренных никакой теорией - вот как ставится вопрос...
     - А откуда ты взял, что Наставники продолжают дело Сталина? - донесся
вдруг до него голос Изи, и Андрей понял, что уже некоторое  время  говорит
вслух.
     - А какое еще дело они могут делать? - удивился  он.  -  Есть  только
одно дело на Земле, которым стоит заниматься - построение Коммунизма!  Это
и есть дело Сталина.
     - Двойка тебе по "Основам", - отозвался Изя. -  Дела  Сталина  -  это
построение коммунизма в одной  отдельно  взятой  стране,  последовательная
борьба с империализмом и расширение социалистического лагеря  до  пределов
всего мира. Что-то я не вижу, как ты можешь эти задачи осуществить здесь.
     - Ску-учно! - заныла Сельма. - Музыку давайте! Танцевать хочу!
     Но Андрей уже ничего не видел и не слышал.
     - Ты догматик! -  гаркнул  он.  -  Талмудист  и  начетчик!  И  вообще
метафизик. Ничего,  кроме  формы,  ты  не  видишь.  Мало  ли  какую  форму
принимает Эксперимент? А содержание у  него  может  быть  только  одно,  и
конечный результат только  один:  установление  диктатуры  пролетариата  в
союзе с трудящимися фермерами...
     - И с трудовой интеллигенцией! - вставил Изя.
     -  С  какой  там  еще  интеллигенцией...  Тоже  мне  говна-пирога   -
интеллигенция!..
     - Да, правда, - сказал Изя. - Это из другой эпохи.
     - Интеллигенция вообще импотентна! - заявил Андрей с ожесточением.  -
Лакейская прослойка. Служит тем, у кого власть.
     - Банда хлюпиков!  -  рявкнул  Фриц.  -  Хлюпики  и  болтуны,  вечный
источник расхлябанности и дезорганизации!
     - Именно! - Андрей предпочел бы, чтобы его  поддержал,  скажем,  дядя
Юра, но и в поддержке Фрица была  полезная  сторона.  -  Вот,  пожалуйста:
Гейгер. Вообще-то - классовый враг, а позиция полностью совпадает с нашей.
Вот и получается, что с точки зрения любого  класса  интеллигенция  -  это
дерьмо.  -  Он  скрипнул  зубами.  -  Ненавижу...  Терпеть  не  могу  этих
бессильных очкариков, болтунов, дармоедов. Ни внутренней силы у  них  нет,
ни веры, ни морали...
     -  Когда  я  слышу  слово  "культура",  я  хватаюсь  за  пистолет!  -
металлическим голосом провозгласил Фриц.
     - Э, нет! - сказал Андрей. - Тут мы с тобой расходимся. Это ты брось!
Культурность есть  великое  достояние  освободившегося  народа.  Тут  надо
диалектически...
     Где-то рядом гремел патефон,  пьяный  Отто,  спотыкаясь,  танцевал  с
пьяной Сельмой, но Андрея это не интересовало. Начиналось самое лучшее, то
самое, за что он больше всего на свете любил эти сборища. Спор.
     - Долой культуру! - вопил Изя, прыгая с одного  свободного  стула  на
другой, чтобы подобраться поближе к Андрею. - К  нашему  Эксперименту  она
отношения не имеет. В чем задача Эксперимента? Вот вопрос! Вот ты мне  что
скажи.
     - Я уже сказал: создать модель коммунистического общества!
     - Да на кой ляд Наставникам модель коммунистического общества, посуди
ты сам, голова садовая!