шиком по телефонограмме. Все  было  ему  ясно  с
первых же слов.
     - Простите, - прервал он ее через полторы  минуты.  -  Я  вас  понял.
Собственно, у нас не принято принимать людей по протекции. Однако в  вашем
случае мы, несомненно, имеем дело с  неким  исключением.  Если  ваша  дочь
действительно  настолько  интересуется  космографией,  что  занималась  ею
самостоятельно, еще в школе... Позвоните,  прошу  вас,  моему  заведующему
кадрами. Я поговорю с ним. - Он  встал.  -  Несомненно,  такие  амбиции  у
молодежи надлежит всячески приветствовать и поощрять... - Он  проводил  ее
до двери. - Это вполне в  духе  нового  времени...  Не  благодарите  меня,
мадам, я просто выполнил свой долг. Всего наилучшего...
     Он вернулся к столу и перечитал телефонограмму. "Президент приглашает
г-на советника Воронина в свой кабинет к  14.00".  Все.  По  какому  делу?
Зачем? Что с собой иметь? Странно... Скорее всего Фриц просто соскучился и
хочет потрепаться. Четырнадцать ноль-ноль - это время обеденного перерыва.
Значит, обедаем у президента... Он снял трубку внутреннего телефона.
     - Амалия, давайте Кехаду.
     Дверь отворилась, и вошел Кехада, ведя за собой за рукав  спортивного
юнца.
     - Хочу представить вам, господин советник, - начал он прямо с порога,
- вот этого молодого человека... Дуглас Кетчер...  Он  -  новичок,  прибыл
всего месяц назад, и ему скучно сидеть на одном месте.
     - Ну, - сказал Андрей, засмеявшись, - нам всем скучно сидеть на одном
моете. Очень рад, Кетчер. Откуда вы родом? Из какого времени?
     - Даллас, штат Техас, - неожиданно глубоким  басом  проговорил  юнец,
стеснительно улыбаясь. - Шестьдесят третий год.
     - Что-нибудь кончали?
     - Нормальный колледж. Потом много ходил с геологами. Разведка нефти.
     - Отлично, - сказал Андрей. - Это то, что нам  нужно.  -  Он  поиграл
карандашом. - Вы, возможно, не  знаете  этого,  Кетчер,  но  у  нас  здесь
принято спрашивать: почему? Вы бежали? Или вы искали приключений? Или  вас
заинтересовал Эксперимент?..
     Дуглас Кетчер насупился, взял  в  кулак  правой  руки  большой  палец
левой, посмотрел в окно.
     - Можно сказать, что я бежал, - пробубнил он.
     - У них там президента застрелили,  -  пояснил  Кехада,  утирая  лицо
платком. - Прямо у него в городе...
     - Ах, вот как! - сказал  Андрей  понимающе.  -  Вы  каким-то  образом
попали под подозрение?
     Юнец замотал головой, а Кехада сказал:
     - Нет, не в этом дело. Это длинная история. Они  возлагали  на  этого
президента большие надежды, он был у них кумиром... словом - психология.
     - Проклятая страна, - изрек юнец. - Ничто им не поможет.
     - Так-так, - сказал Андрей, сочувственно кивая. - Но вы  знаете,  что
Эксперимент мы больше не признаем?
     Юнец пожал могучими плечами.
     - Мне это все равно. Мне здесь нравится. Только я не люблю сидеть  на
одном месте. В городе мне скучновато. А мистер Кехада предложил мне  пойти
в экспедицию...
     - Я хочу его послать для начала в группу Сона,  -  сказал  Кехада.  -
Парень он крепкий, кое-какой опыт у него есть, а найти людей для работы  в
джунглях вы знаете, как трудно.
     - Ну что ж, - сказал Андрей. - Я очень рад, Кетчер. Вы мне нравитесь.
Надеюсь, так будет и впредь.
     Кетчер неловко кивнул и поднялся, Кехада тоже встал, отдуваясь.
     - Еще одно, - сказал Андрей, поднимая палец. - Хочу предупредить вас,
Кетчер, Город и Стеклянный Дом заинтересованы в том, чтобы вы учились. Нам
не  нужны  простые  исполнители,  их  у  нас  хватает.  Мы   нуждаемся   в
подготовленных кадрах.  Уверен,  что  из  вас  может  получиться  отличный
инженер-нефтяник... Как у него с индексом, Кехада?
     - Восемьдесят семь, - сказал Кехада, ухмыляясь.
     - Ну, вот видите... У меня есть все основания быть уверенным в вас.
     - Постараюсь, - буркнул Дуглас Кетчер и посмотрел на Кехаду.
     - У вас все, - сказал Кехада.
     - У меня тоже все, - сказал Андрей. - Всего наилучшего... И запустите
ко мне Варейкиса.
     Как обычно, Варейкис не вошел, а вдвинулся в кабинет по частям, то  и
дело оглядываясь в щель приоткрытой двери. Потом он плотно  закрыл  дверь,
неслышно подковылял к столу и сел. Скорбь на его лице обозначилась  яснее,
углы губ совсем опустились.
     - Чтобы  не  забыть,  -  сказал  Андрей.  -  Тут  была  эта  баба  из
финансового управления...
     - Знаю, - тихо сказал Варейкис. - Дочка.
     - Да. Так вот, я не возражаю.
     - К Кехаде, - не то спросил, не то приговорил Варейкис.
     - Нет, думаю, лучше к расчетчикам.
     - Хорошо, - сказал Варейкис и вытащил из внутреннего кармана  пиджака
блокнот. - Инструкция ноль-семнадцать, - сказал он совсем тихо.
     - Да?
     - Закончен очередной конкурс,  -  так  же  тихо  сказал  Варейкис.  -
Выявлено восемь сотрудников с индексом  интеллигентности  ниже  положенных
семидесяти пяти.
     -  Почему  -  семидесяти  пяти?  По  инструкции   предельный   индекс
шестьдесят семь.
     - Согласно разъяснению личной канцелярии президента по кадрам, - губы
Варейкиса  едва  шевелились,  -  предельный  индекс  интеллигентности  для
сотрудников личной канцелярии президента по  науке  и  технике  составляет
семьдесят пять.
     - Ах вот как... - Андрей почесал темя. - Гм... Ну что ж, это логично.
     - Кроме того, - продолжал  Варейкис,  -  пятеро  из  этих  восьми  не
дотягивают и до шестидесяти семи. Вот список.
     Андрей взял список, просмотрел. Полузнакомые имена  и  фамилии,  двое
мужчин и шестеро женщин...
     - Позвольте, - сказал он, нахмурившись. - Амалия Торн... Это  же  моя
Амалия! Что еще за фокусы?
     - Пятьдесят восемь, - сказал Варейкис.
     - А в прошлый раз?
     - В прошлый раз меня здесь еще не было.
     - Она же секретарь! - сказал Андрей. - Мой. Мой личный секретарь!
     Варейкис уныло молчал. Андрей еще раз  проглядел  описок.  Рашидов...
Это,  кажется,  геодезист...  Кто-то  его  хвалил.  Или  ругал?..  Татьяна
Постник. Оператор. А, это такая с кудряшками, милая такая мордашка, что-то
у нее с Кехадой было... хотя нет, это другая...
     - Ладно, - сказал он. - С этим  я  разберусь,  и  мы  еще  поговорим.
Хорошо, если бы вы по своей линии запросили разъяснений  по  поводу  таких
должностей,  как  секретарша,  оператор...  по   поводу   вспомогательного
персонала. Не можем же мы предъявлять к ним такие  же  требования,  как  к
научным сотрудникам. В конце концов, у нас и курьеры числятся...
     - Слушаю, - сказал Варейкис.
     - Что-нибудь еще? - спросил Андрей.
     - Да. Инструкция ноль-ноль-три.
     Андрей сморщился.
     - Не помню.
     - Пропаганда Эксперимента.
     - А, - сказал Андрей. - Ну?
     - Имеют место систематические сигналы по поводу следующих лиц.
     Варейкис положил перед Андреем еще один листок бумаги. В списке  было
всего три фамилии. Все мужчины. Все трое - начальники секторов.  Основных.
Космографии, социальной психологии и геодезии. Салливен,  Бутц  и  Кехада.
Андрей побарабанил пальцами по списку. Экая  напасть,  подумал  он.  Опять
двадцать пять за рыбу деньги. Впрочем, спокойствие. Не  будем  зарываться.
Эту дубину все равно ничем не прошибешь,  а  мне  с  ним  еще  работать  и
работать...
     - Неприятно, - произнес он. - Очень  неприятно.  Полагаю,  информация
проверена? Ошибок нет?
     -  Перекрестная  и   неоднократно   подтвердившаяся   информация,   -
бесцветным голосом сказал Варейкис. - Салливен утверждает, что Эксперимент
над Городом продолжается. По его словам, Стеклянный Дом, пусть даже помимо
своей воли, продолжает осуществлять линию  Эксперимента.  Утверждает,  что
Поворот есть всего лишь один из этапов Эксперимента...
     Святые слова, подумал Андрей. Изя то же самое говорит,  и  Фрицу  это
очень не нравится. Только Изе разрешается, а Салливену, бедняге, нельзя.
     -  Кехада,  -  продолжал  Варейкис.  -  При  подчиненных  восхищается
научно-технической  мощью  гипотетических   экспериментаторов.   Принижает
ценность деятельности президента и президентского совета. Дважды уподоблял
эту деятельность мышиной возне в картонной коробке из-под обуви...
     Андрей слушал, опустив глаза. Лицо он держал каменным.
     - Наконец,  Бутц.  Неприязненно  отзывается  лично  о  президенте.  В
нетрезвом виде  назвал  существующее  политическое  устройство  диктатурой
посредственности над кретинами.
     Андрей не удержался - крякнул. Черт их за язык тянет, с  раздражением
подумал он, отталкивая от себя листок. Элита называется  -  сами  себе  на
голову гадят...
     - И все-то  вы  знаете,  -  сказал  он  Варейкису.  -  И  все-то  вам
известно...
     Не надо было этого  говорить.  Глупо.  Варейкис,  не  мигая,  скорбно
глядел ему в лицо.
     - Прекрасно работаете, Варейкис, - сказал Андрей. - Я за вами, как за
каменной стеной... Полагаю,  эта  информация,  -  он  постучал  ногтем  по
листку, - уже переправлена по обычным каналам?
     - Будет переправлена сегодня, -  сказал  Варейкис.  -  Я  был  обязан
предварительно поставить в известность вас.
     - Прекрасно, - бодро сказал Андрей.  -  Переправляйте.  -  Он  сколол
булавкой оба листочка и положил их в синий бювар  с  надписью  "На  доклад
президенту". - Посмотрим, что решит по этому поводу наш Румер...
     - Поскольку информация такого рода поступает  не  впервые,  -  сказал
Варейкис, - я полагаю, что господин Румер будет рекомендовать  снять  этих
людей с ведущих постов.
     Андрей посмотрел на Варейкиса, стараясь  сфокусировать  глаза  где-то
подальше за его спиной.
     - Вчера я был на просмотре новой картины, - сказал  он.  -  "Голые  и
боссы". Мы ее одобрили, так что скоро она пойдет широким  экраном.  Очень,
очень советую вам ее посмотреть. Там, знаете ли, так...
     Он принялся неторопливо и подробно излагать Варейкису содержание этой
чудовищной пошлятины, которая, впрочем, действительно,  очень  понравилась
Фрицу, да и не ему одному. Варейкис молча слушал, время от времени кивая в
самых неожиданных местах - как бы спохватываясь. Лицо его  по-прежнему  не
выражало ничего, кроме уныния и скорби.  Видно  было,  что  он  уже  давно
потерял нить и ничегошеньки не понимает. В самый  кульминационный  момент,
когда до Варейкиса явно дошло, что ему придется выслушать  все  до  самого
конца, Андрей прервал себя, откровенно зевнул и сказал благодушно:
     - Ну и так далее, в том же духе.  Обязательно  посмотрите...  Кстати,
какое впечатление произвол на вас молодой Кетчер?
     Варейкис заметно встрепенулся.
     - Кетчер? Пока у меня такое впечатление, что с ним все в порядке.
     - У меня тоже, - сказал Андрей. Он взялся за телефонную трубку.  -  У
вас есть еще что-нибудь ко мне, Варейкис?
     Варейкис поднялся.
     - Нет, - сказал он. - Больше ничего. Разрешите идти?
     Андрей благосклонно покивал ему и сказал в трубку:
     - Амалия, кто там еще?
     - Эллизауэр, господин советник.
     - Какой еще Эллизауэр?  -  спросил  Андрей,  наблюдая,  как  Варейкис
осторожно, по частям выдвигается из кабинета.
     -  Заместитель  начальника  транспортного  отдела.  По  поводу   темы
"Аквамарин".
     - Пусть подождет. Принесите почту.
     Амалия появилась из пороге через минуту, и  всю  эту  минуту  Андрей,
покряхтывая, растирал себе бицепсы и шевелил поясницей, все  приятно  ныло
после часа усердной работы с лопатой в руках, и он, как всегда,  рассеянно
думал, какая это, в сущности, хорошая зарядка для  человека,  ведущего  по
преимуществу сидячий образ жизни.
     Амалия плотно  прикрыла  за  собой  дверь  и,  простучав  по  паркету
высокими каблуками, остановилась рядом с ним,  положив  на  стол  папку  с
корреспонденцией. Он привычно обнял  ее  узкие  твердые  бедра,  обтянутые
прохладным шелком, похлопал по ляжке, а другой рукой открыл папку.
     - Ну-с, что тут у нас? - бодро сказал он.
     Амалия так и таяла у него под ладонью,  она  даже  дышать  перестала.
Смешная девка и верная, как пес. И дело знает. Он посмотрел на  нее  снизу
вверх. Как  всегда  в  минуты  ласки,  лицо  у  нее  сделалось  бледное  и
испуганное, и когда глаза их встретились, она нерешительно положила  узкую
горячую ладонь ему на шею под ухом. Пальцы у нее дрожали.
     - Ну что,  малышка?  -  сказал  он  ласково.  -  Есть  в  этом  хламе
что-нибудь важное? Или мы с тобой сейчас запрем дверь и переменим позу?
     Это у них было такое кодовое обозначение для развлечений в  кресле  и
на ковре. Про Амалию он  никогда  не  мог  бы  рассказать,  какова  она  в
постели. В постели он с ней ни разу не был.
     - Тут проект финансовой сметы... - слабым голоском произнесла Амалия.
- Потом всякие заявления... Ну, и личные письма, я их не вскрывала.
     - И правильно сделала, - сказал Андрей. - Вдруг там  от  какой-нибудь
красотки...
     Он отпустил ее, и она слабо вздохнула.
     - Посиди, - сказал он. - Не уходи, я быстро.
     Он  взял  первое  попавшееся  письмо,  разорвал  конверт,   пробежал,
сморщился. Оператор Евсеенко сообщал  про  своего  непосредственного  шефа
Кехаду, что тот  "допускает  высказывания  в  адрес  руководства  и  лично
господина советника". Андрей  знал  этого  Евсеенко  хорошо.  Странный  на
редкость был человек и на редкость невезучий - несчастный  во  всех  своих
начинаниях. В свое время  он  поразил  воображение  Андрея,  когда  хвалил
военное время сорок второго года под Ленинградом. "Хорошо  тогда  было,  -
говорил он с какой-то даже мечтательностью в голосе. - Живешь, ни о чем не
думаешь, а если чего надо - скажешь солдатам, они достанут..."  Отвоевался
он  капитаном  и  за  всю  войну  убил  одного  единственного  человека  -
собственного политрука. Они тогда выходили из окружения, Евсеенко  увидел,
что политрука взяли немцы и обшаривают ему карманы. Тогда он выпалил в них
из-за кустов, убил политрука и убежал. Очень  он  себя  за  этот  поступок
хвалил: они бы его запытали. Ну что с ним, дураком, делать?  Шестой  донос
уже пишет. И ведь не  Румеру  пишет,  не  Варейкису,  а  мне.  Забавнейший
психологический  выверт.  Если  написать  Варейкису  или  Румеру,   Кехаду
привлекут. А я Кехаду не трону, все про него знаю, но не трону, потому что
ценю и прощаю, это всем известно. Вот и получается, что и гражданский долг
вроде бы выполнен, и человека не загубили... Экий урод  все-таки,  прости,
господи...
     Андрей смял письмо, выбросил в корзину и взял  следующее.  Почерк  на
конверте показался  ему  знакомым,  очень  характерный  почерк.  Обратного
адреса  не  было.  Внутри  конверта  оказался  листок  бумаги,  текст  был
напечатан на машинке - копия, и не первая, -  а  внизу  была  приписка  от
руки. Андрей прочитал, ничего не понял, перечитал  еще  раз,  похолодел  и
взглянул на часы. Потом сорвал трубку с белого телефона и набрал номер.
     - Советника Румера, срочно! - гаркнул он не своим голосом.
     - Советник Румер занят.
     - Говорит советник Воронин! Я сказал - срочно!
     - Простите, господин советник. Советник Румер у президента...
     Андрей швырнул трубку и,  отпихнув  оторопевшую  Амалию,  бросился  к
двери. Уже схватившись за пластмассовую ручку, он понял, что  поздно,  все
равно уже не успеть. Если все это правда, конечно. Если это  не  идиотский
розыгрыш...
     Он медленно подошел к окну, взялся за  обшитый  бархатом  поручень  и
стал смотреть на площадь. Там было  пусто,  как  всегда.  Маячили  голубые
мундиры, в тени под деревьями торчали зеваки, старушка проковыляла, толкая
перед собой детскую коляску. Проехал автомобиль. Андрей ждал, вцепившись в
поручень.
     Амалия подошла к нему сзади, тихонько коснулась плеча.
     - Что случилось? - спросила она шепотом.
     - Отойди, - сказал он, не оборачиваясь. - Сядь в кресло.
     Амалия исчезла, Андрей снова поглядел  на  часы.  На  его  часах  уже
прошла лишняя минута.  Конечно,  подумал  он.  Не  может  быть.  Идиотский
розыгрыш. Или шантаж...  И  в  этот  момент  из-под  деревьев  появился  и
неторопливо двинулся через площадь какой-то  человек.  Он  казался  совсем
маленьким с этой высоты и с этого расстояния, и Андрей не узнавал его.  Он
помнил, что тот  был  худощавый  и  стройный,  а  этот  выглядел  грузным,
разбухшим, и только в самую последнюю минуту до Андрея дошло - почему.  Он
зажмурился и попятился от окна.
     На площади грохнуло - гулко и коротко. Дрогнули и задребезжали  рамы,
и сейчас же где-то  внизу  с  раздражающим  дребезгом  посыпались  стекла.
Задавленно вскрикнула  Амалия,  а  на  площади  внизу  завопили  истошными
голосами...
     Отстраняя одной рукой рвущуюся не то к нему, не  то  к  окну  Амалию,
Андрей заставил себя открыть глаза и смотреть. Там, где был человек, стоял
желтоватый столб дыма, и за дымом ничего не было видно. Со всех  сторон  к
этому месту бежали голубые мундиры, а поодаль, под деревьями, быстро росла
толпа. Все было кончено.
     Андрей, не чувствуя ног, вернулся к столу, сел и снова взял письмо.
     "Всем сильным ублюдочного мира сего!
     Я ненавижу ложь, по правда ваша еще хуже лжи. Вы превратили  Город  в
благоустроенный хлев, а граждан Города - в сытых свиней. Я  не  хочу  быть
сытой свиньей, но я  не  хочу  быть  и  свинопасом,  а  третьего  в  вашем
чавкающем мире не дано. В своей правоте вы самодовольны и  бездарны,  хотя
когда-то многие из вас были настоящими людьми. Есть среди вас и мои бывшие
друзья, к ним я обращаюсь в первую очередь. Слова не действуют на вас, и я
подкрепляю их своей смертью. Может быть, вам станет стыдно, может  быть  -
страшно, а может быть - просто неуютно в вашем хлеву. Это все, на что  мне
осталось надеяться. Господь да покарает вашу скуку! Это не мои слова, но я
под ними с восторгом подписываюсь - Денни Ли".
     Все это было напечатано на машинке,  под  копирку,  третья  или  даже
четвертая копия. А ниже шла приписка от руки:
     "Милый Воронин, прощай! Я взорвусь сегодня в тринадцать ноль-ноль  на
площади  перед  Стеклянным  Домом.  Если  письмо   не   опоздает,   можешь
посмотреть, как это произойдет, но не  надо  мне  мешать  -  будут  только
лишние жертвы. Твой бывший друг и заведующий отделом  писем  твоей  бывшей
газеты - Денни".
     Андрей поднял глаза и увидел Амалию.
     - Помнишь Денни? - сказал он. - Денни Ли, завписьмами...
     Амалия молча кивнула, потом лицо ее вдруг словно скомкало ужасом.
     - Не может быть! - сказала она хрипло. - Неправда...
     - Взорвался... - сказал Андрей, с трудом шевеля губами. -  Динамитом,
наверное, обвязался. Под пиджаком.
     - Зачем? - сказала Амалия.  Она  закусила  губу,  глаза  ее  налились
слезами, слезы побежали по маленькому белому лицу, повисли на подбородке.
     - Не понимаю, - сказал Андрей беспомощно. - Ничего не понимаю... - Он
бессмысленно уставился в письмо. - Виделись же  недавно...  Ну,  ругались,
ну, спорили... - Он снова посмотрел на Амалию. - Может, он приходил ко мне
на прием? Может, я его не принял?
     Амалия, закрыв лицо руками, трясла головой.
     И вдруг  Андрей  почувствовал  злость.  Даже  не  злость,  а  бешеное
раздражение,  какое  испытал  сегодня  в  раздевалке  после  душа.  Какого
дьявола! Какого еще им рожна?! Чего им не хватает,  этой  швали?..  Идиот!
Что он этим доказал? Свиньей он не кочет  быть,  свинопасом  он  не  хочет
быть... Скучно ему! Ну и катись к такой матери со своей скукой!..
     - Перестань реветь! - заорал он на Амалию. - Вытри сопли и  ступай  к
себе.
     Он отшвырнул от себя бумаги, вскочил и снова подошел к окну.
     На площади чернела огромная толпа. В центре этой  толпы  было  пустое
серое пространство, оцепленное голубыми мундирами, и там копошились люди в
белых халатах. Карета "скорой помощи" надрывно завывала  сиреной,  пытаясь
расчистить себе дорогу...
     ...Ну и что же ты все-таки показал? Что не  хочешь  с  нами  жить?  А
зачем это было доказывать и кому? Что ненавидишь нас? Зря. Мы делаем  все,
что нужно. Мы не виноваты, что они свиньи. Они были свин