ерпеливые  муки?..  Нет,  эту
встречу я считаю самым значительным эпизодом во все время моего пребывания
здесь...
     Андрей с неприязненной  внимательностью  оглядывал  его.  Издевается,
старый хрен... Нет, не похоже... Сторож синагоги?.. Синагога!
     - Прошу прощенья, -  вкрадчиво  осведомился  он.  -  Вы  давно  здесь
сидите? Я имею в виду - на этой скамеечке?
     - Нет, не очень. Сначала я сидел на табуретке вон в  той  подворотне,
там есть табуретка... А когда дом удалился, я перешел на скамеечку.
     - Ага, - сказал Андрей. - Значит, вы видели дом?
     - Конечно! - с достоинством ответил старик. - Его трудно не видеть. Я
сидел, слушал музыку и плакал.
     - Плакал... - повторил Андрей, мучительно пытаясь сообразить,  что  к
чему. - Скажите, вы еврей?
     Старик вздрогнул.
     - Господи, нет!  Что  за  вопрос?  Я  католик,  верный  и  -  увы!  -
недостойный сын римско-католической церкви... Разумеется, я ничего не имею
против иудаизма, но... А почему вы об этом спросили?
     - Так, - сказал Андрей уклончиво. - К синагоге, значит, вы не  имеете
никакого отношения?
     - Пожалуй, нет, - сказал старик. - Если не считать того, что я  часто
сижу в этом скверике, и иногда сюда  приходит  сторож...  -  Он  стесненно
захихикал. - Мы с ним ведем религиозные диспуты...
     - А Красное Здание? -  спросил  Андрей,  закрывая  глаза  от  боли  в
черепе.
     - Дом? Ну, когда приходит  дом,  мы,  естественно,  здесь  сидеть  не
можем. Тогда нам приходится подождать, пока он уйдет.
     - Значит, вы видите его не в первый раз?
     - Разумеется, нет. Редкую ночь он не приходит... Правда,  сегодня  он
был здесь дольше, чем обычно...
     - Погодите, - сказал Андрей. - А вы знаете, что это за дом?
     - Его трудно не узнать, - тихо сказал старик. - Раньше, в той  жизни,
я  не  раз  видел  его  изображения  и  описания.  Он  подробно  описан  в
откровениях святого Антония.  Правда,  этот  текст  не  канонизирован,  но
сейчас... Нам, католикам... Словом, я читал это. "И еще являлся  мне  дом,
живой и движущийся, и совершал непристойные движения, а внутри через  окна
я видел в нем людей, которые ходили по комнатам  его,  спали  и  принимали
пищу..." Я не ручаюсь за точность  цитирования,  но  это  очень  близко  к
тексту... И, разумеется, Иероним Босх... Я бы назвал его святым  Иеронимом
Босхом, я многим обязан ему, он подготовил меня к  этому...  -  Он  широко
повел  рукой  вокруг  себя.  -  Его  замечательные   картины...   Господь,
несомненно, допустил его сюда. Как и  Данте...  Между  прочим,  существует
рукопись, которую приписывают Данте, в ней тоже упоминается этот дом.  Как
это там... - Старик закрыл глаза и поднял растопыренную пятерню ко лбу.  -
Э-э-э... "И спутник мой, простерши руку, сухую  и  костлявую..."  М-м-м...
Нет... "Кровавых тел нагих сплетенье в покоях сумрачных..." М-м-м...
     - Погодите, - сказал Андрей, облизывая  сухие  губы.  -  Что  вы  мне
несете? При чем здесь святой Антоний  и  Данте?  Вы  к  чему,  собственно,
клоните?
     Старик удивился.
     - Я ни к чему не клоню, - сказал он. - Вы ведь спросили меня про дом,
и я... Я, конечно, должен благодарить Бога за  то,  что  он  в  предвечной
мудрости и бесконечной доброте своей  еще  в  прежнем  существовании  моем
просветил меня и дал мне подготовиться.  Я  очень  и  очень  многое  узнаю
здесь, и у меня сжимается сердце, когда я думаю о других, кто прибыл  сюда
и  не  понимает,  не  в  силах  понять,  где  они  оказались.  Мучительное
непонимание сущего и, вдобавок, мучительные воспоминания о  грехах  своих.
Возможно, это тоже великая мудрость Творца: вечное сознание  грехов  своих
без осознания возмездия за них... Вот, например, вы, молодой человек, - за
что он низвергнул вас в эту пучину?
     - Не понимаю, о чем вы говорите, - пробормотал  Андрей.  "Религиозных
фанатиков нам здесь еще только и не хватало", - подумал он.
     - Да вы не стесняйтесь, - сказал старик ободряюще. -  Здесь  скрывать
это не имеет смысла, ибо суд уже состоялся... Я,  например,  грешен  перед
народом своим - я был  предателем,  доносчиком,  я  видел,  как  мучили  и
убивали людей, которых я выдавал слугам сатаны.  Меня  повесили  в  тысяча
девятьсот сорок четвертом. - Старик помолчал. - А вы когда умерли?
     - Я не умирал... - произнес Андрей, холодея.
     Старик покивал с улыбкой.
     - Да, многие так думают, - сказал он.  -  Но  это  неправда.  История
знает случаи, когда людей брали  живыми  на  небо,  но  никто  никогда  не
слыхал, чтобы их - в наказание! - живыми ссылали в преисподнюю.
     Андрей слушал, обалдело воззрившись на него.
     - Вы просто забыли, - продолжал старик. - Была война, бомбы падали на
улицах, вы бежали в бомбоубежище, и вдруг - удар, боль, и все  исчезло.  А
потом - видение ангела,  говорящего  ласково  и  иносказательно,  и  вы  -
здесь... - Он снова понимающе покивал, выпятив губу. - Да-да,  несомненно,
именно так вот и возникает ощущение свободы воли. Теперь  я  понимаю:  это
инерция. Просто инерция, молодой человек. Вы говорили так  убежденно,  что
несколько даже поколебали меня... Организация хаоса, новый мир... Нет-нет,
это  просто  инерция.  Это  должно  со  временем  пройти.   Не   забудьте,
преисподняя вечна, возврата нет, а вы ведь еще только в первом круге...
     - Вы... серьезно? - голос Андрея дал маленького петуха.
     - Вы же все это знаете сами, - ласково сказал старик.  -  Вы  отлично
все это знаете! Просто вы - атеист, молодой  человек,  и  не  хотите  себе
признаться, что ошибались всю свою - пусть  даже  недолгую  -  жизнь.  Вас
учили ваши бестолковые и невежественные  учителя,  что  впереди  -  ничто,
пустота, гниение; что ни благодарности, ни возмездия за содеянное ждать не
приходится. И вы принимали эти жалкие идеи, потому что  они  казались  вам
такими простыми, такими очевидными, а главным образом потому, что вы  были
совсем молоды, обладали прекрасным здоровьем тела и смерть  была  для  вас
далекой  абстракцией.  Сотворивши  зло,  вы  всегда  надеялись   уйти   от
наказания, потому что наказать вас могли только такие же люди, как  вы.  А
если вам случалось сотворить добро, вы требовали  от  таких  же,  как  вы,
немедленной награды. Вы были смешны. Сейчас вы, конечно, понимаете это - я
вижу это по вашему лицу... - Он вдруг засмеялся. - У нас  в  подполье  был
один инженер, материалист, мы часто  спорили  с  ним  о  загробной  жизни.
Господи, как он издевался надо мною! "Папаша, - говорил он. - В раю  мы  с
вами закончим этот бессмысленный спор..." И  вы  знаете,  я  все  ищу  его
здесь, ищу и никак не могу найти. Может быть, в  его  шутке  была  правда,
может быть, он и в самом деле пошел  в  рай  -  как  мученик.  Смерть  его
воистину была мучительна... А я - здесь.
     - Ночные диспуты о  жизни  и  смерти?  -  проквакал  вдруг  над  ухом
знакомый  голос,  и  скамейка  затряслась.  Изя  Кацман,  по   обыкновению
растерзанный и взлохмаченный, с размаху плюхнулся  по  другую  сторону  от
Андрея и, придерживая  левой  рукой  огромную  светлую  папку,  сейчас  же
принялся правой терзать свою бородавку. Как и всегда, он был  в  состоянии
какого-то восторженного возбуждения.
     Андрей сказал, стараясь, чтобы получилось по возможности небрежно:
     - Вот этот пожилой господин полагает, что все мы находимся в аду.
     - Пожилой господин  абсолютно  прав,  -  немедленно  возразил  Изя  и
захихикал. - Во всяком случае, если это  и  не  ад,  то  нечто  совершенно
неотличимое по своим проявлениям. Однако согласитесь, пан Ступальский,  вы
ведь так и не нашли в моей прижизненной карьере ни  одного  проступка,  за
который стоило меня сюда отправить! Я даже не прелюбодействовал - до такой
степени я был глуп.
     - Пан Кацман, - заявил старик, - я вполне допускаю, что вы и сами  не
знаете ничего об этом своем роковом проступке!
     - Возможно, возможно, - легко согласился Изя. - Судя по твоему  виду,
- обратился он к Андрею, - ты побывал в Красном Здании.  Ну,  и  как  тебе
там?
     Вот тут Андрей окончательно пришел в себя. Словно лопнула и  растаяла
эта липкая полупрозрачная пленка кошмара, утихла боль в голове, теперь  он
резко и ясно различал все вокруг себя,  и  Главная  улица  перестала  быть
мглистой и туманной, и полицейский с  мотоциклом  вовсе,  оказывается,  не
спал, а прохаживался  по  тротуару,  светя  красным  огоньком  сигареты  и
поглядывая в сторону скамейки. "Господи, - подумал Андрей почти с  ужасом.
- Что я здесь делаю? Я ведь следователь, время ведь уходит, а я  занимаюсь
здесь болтовней с этим психом, а ведь здесь Кацман...  Кацман?  Он-то  как
здесь оказался?"
     - Откуда ты знаешь, где я был? - спросил он отрывисто.
     - Нетрудно догадаться, - сказал Изя, хихикая. - Ты  бы  посмотрел  на
себя в зеркало...
     - Я тебя серьезно спрашиваю! - сказал Андрей, повышая голос.
     Старик вдруг поднялся.
     - Спокойной ночи, панове, - произнес он, плавно подвигав котелком над
головой. - Добрых сновидений.
     Андрей не обратил на него внимания. Он смотрел на Изю. А  Изя,  щипля
бородавку и  слегка  подпрыгивая  на  месте,  смотрел  вслед  удаляющемуся
старичку, осклабясь до ушей и уже заранее давясь и кряхтя.
     - Ну? - сказал Андрей.
     - Какая фигура! - с восхищением прошипел Изя. - Ах, какая фигура!  Ты
дурак, Воронин, ты как всегда ни черта  не  знаешь!  Ты  знаешь,  кто  это
такой? Это же  знаменитый  пан  Ступальский,  Иуда-Ступальский!  Он  выдал
гестапо в Лодзи двести сорок восемь человек, дважды его уличали, дважды он
как-то выкручивался и подставлял  вместо  себя  кого-нибудь  другого.  Уже
после освобождения его  окончательно  прищучили,  судили  судом  скорым  и
правым, но он и тут вывернулся! Господа Наставники сочли  полезным  вынуть
его из петли и переправить сюда. Для букета. Здесь он живет в  сумасшедшем
доме, изображает психа, а сам продолжает активно работать по своей любимой
специальности... Ты думаешь, он случайно оказался здесь, на скамеечке, как
раз рядом с тобой? Знаешь, на кого он теперь работает?
     - Заткнись! - сказал Андрей, усилием воли раздавив в  себе  привычное
любопытство и интерес, которые одолевали его во время Изиных рассказов.  -
Меня все это не интересует. Как ты здесь оказался? Откуда, черт возьми, ты
знаешь, что я был в Здании?
     - А я и сам там был, - спокойно сказал Изя.
     - Так, - сказал Андрей. - И что же там происходило?
     - Ну, это тебе видней, что там происходило. Откуда мне знать, что там
происходило с твоей точки зрения?
     - А что там происходило с твоей точки?
     - А вот это уж тебя совершенно не касается, - сказал  Изя,  поправляя
на коленях свою объемистую папку.
     - Папку ты взял там? - спросил Андрей, протягивая руку.
     - Нет, - сказал Изя. - Не там.
     - Что в ней?
     - Послушай,  -  сказал  Изя.  -  Какое  тебе  дело?  Что  ты  ко  мне
привязался?
     Он еще не понимал, что происходит.  Впрочем,  Андрей  и  сам  еще  не
вполне понимал, что происходит, и лихорадочно раздумывал, как  действовать
дальше.
     - А знаешь, что в этой папке? -  сказал  Изя.  -  Я  раскопал  старую
мэрию, это километрах в пятнадцати отсюда. Копался там весь  день,  солнце
погасло, темнотища, как у негра в заднице,  никакого  освещения  там,  сам
понимаешь, уже лет двадцать нету... Плутал я там, плутал, еле выбрался  на
Главную - кругом развалины, дикие голоса какие-то орут...
     - Так, - сказал Андрей. - Ты что, не знаешь, что в старых  развалинах
рыться запрещено?
     Азартное выражение исчезло из глаз Изи. Он внимательно  посмотрел  на
Андрея. Кажется, он начинал понимать.
     - Ты что, - продолжал Андрей, - инфекцию в Город затащить хочешь?
     - Что-то мне твой тон не нравится, - сказал Изя,  криво  улыбаясь.  -
Как-то ты не так со мной разговариваешь.
     - А ты мне весь не нравишься! - сказал Андрей. - Ты зачем мне  голову
забивал, будто Красное Здание - это миф? Ты же знал, что это не миф. Ты же
мне врал. Зачем?
     - Это что - допрос? - спросил Изя.
     - А ты как думаешь? - сказал Андрей.
     - Я думаю, что ты себе  голову  сильно  зашиб.  Я  думаю,  тебе  надо
умыться холодненькой водичкой и вообще прийти в себя.
     - Дай сюда папку, - сказал Андрей.
     - А пошел ты на ...! - сказал Изя, вставая. Он сильно побледнел.
     Андрей тоже встал.
     - Поедешь со мной, - сказал он.
     - И не подумаю, - сказал Изя отрывисто. - Предъяви ордер на арест.
     Тогда Андрей, леденея от ненависти, не спуская с Изи  глаз,  медленно
расстегнул кобуру и вытащил пистолет.
     - Идите вперед, - приказал он.
     - Идиот... - пробормотал Изя. - Совершенно свихнулся...
     - Молчать! - гаркнул Андрей. - Вперед!
     Он ткнул Изю стволом в бок, и Изя  послушно  заковылял  через  улицу.
Видимо, у него были стерты ноги, он сильно хромал.
     - От стыда же подохнешь, - сказал он через плечо. - Проспишься  -  от
стыда сгоришь...
     - Не разговаривать!
     Они подошли к мотоциклу, полицейский ловко откинул полог в коляске, и
Андрей показал туда стволом пистолета.
     - Садитесь.
     Изя молча и очень  неуклюже  уселся.  Полицейский  быстро  вскочил  в
седло. Андрей сел позади него, сунув пистолет в кобуру. Двигатель взревел,
застрелял, мотоцикл  развернулся  и,  подскакивая  на  выбоинах,  помчался
обратно  к  прокуратуре,  распугивая  психов,  утомленно  и   бессмысленно
бродивших по сырой от выпавшей росы улице.
     Андрей старался не смотреть на Изю, скорчившегося в  коляске.  Первый
запал прошел, и он испытывал теперь что-то вроде неловкости -  как-то  все
произошло слишком уж  быстро,  слишком  торопливо,  впопыхах,  как  в  том
анекдоте про медведя,  который  катал  зайца  в  люльке  без  дна.  Ладно,
разберемся...
     В  предбаннике  прокуратуры  Андрей,  не  глядя  на   Изю,   приказал
полицейскому  зарегистрировать  задержанного  и  доставить  его  наверх  к
дежурному, а сам, шагая через три ступеньки, поднялся к себе в кабинет.
     Было около четырех часов - самое горячее время. В коридорах стояли  у
стен или сидели на длинных, отполированных задами скамьях  подследственные
и свидетели, вид у всех у них был  одинаково  безнадежный  и  сонный,  все
почти судорожно зевали и таращились осоловело. Дежурные время  от  времени
вопили  от  своих  столиков   на   весь   дом:   "Не   разговаривать!   Не
переговариваться!"  Из-за  обитых  дерматином  дверей  следственных  камер
доносился стук пишущих машинок, бубнящие  голоса,  слезливые  вопли.  Было
душно, нечисто, сумрачно. Андрея замутило - захотелось вдруг  заскочить  в
буфет и выпить чего-нибудь бодрящего: чашку  крепкого  кофе  или  хотя  бы
просто рюмку водки. И тут он увидел Вана.
     Ван  сидел  на  корточках,  прислонившись  к  стене  спиной,  в  позе
бесконечно терпеливого ожидания. На нем была своеобычная ватная  стеганка,
голова втянута в плечи, так что ворот стеганки  оттопыривал  уши,  круглое
безволосое лицо спокойно. Он дремал.
     - Ты что тут делаешь? - спросил Андрей удивленно.
     Ван открыл глаза, легко поднялся и сказал, улыбнувшись:
     - Арестован. Жду вызова.
     - Как арестован? За что?
     - Саботаж, - сказал Ван тихонько.
     Здоровенный детина в испачканном плаще, дремавший рядом, тоже  открыл
глаза, верное - один глаз, потому что  другой  заплыл  у  него  фиолетовым
фингалом.
     - Какой саботаж?! - поразился Андрей.
     - Уклонение от права на труд...
     - Статья сто двенадцать, параграф шесть, - деловито пояснил детина  с
фингалом. - Шесть месяцев болотной терапии - и все дела.
     - Помолчите, - сказал ему Андрей.
     Детина посветил на него своим фингалом,  ухмыльнулся  (Андрей  тотчас
вспомнил и ясно ощутил собственную гулю на лбу) и прохрипел миролюбиво:
     - Можно и помолчать. Почему не помолчать, когда все ясно без слов?
     - Но разговаривать! - грозно заорал издали  дежурный.  -  Кто  там  к
стене прислоняется? А ну, отслонись!
     - Подожди, - сказал Андрей Вану. - Тебя  куда  вызвали?  Сюда?  -  он
указал на дверь  двадцать  второй  камеры,  пытаясь  припомнить,  чей  это
кабинет.
     - Точно, - прохрипел детина с готовностью. - В двадцать  вторую  нас.
Полтора часа уже стенку подпираем.
     - Подожди, - снова сказал Андрей Вану и толкнул дверь.
     За  столом  восседал  Генрих  Румер,  младший  следователь  и  личный
телохранитель Фридриха Гейгера, бывший боксер среднего веса  и  мюнхенский
букмекер. Андрей спросил: "Можно к тебе?", но Румер не отозвался.  Он  был
очень занят. Он что-то рисовал на большом  листе  ватмана,  склоняя  то  к
одному плечу, то к другому свою звероподобную  физиономию  с  расплющенным
носом, он пыхтел и даже постанывал от напряжения. Андрей прикрыл за  собою
дверь и подошел к столу  вплотную.  Румер  перерисовывал  порнографическую
открытку. Ватман и открытка были расчерчены на  клеточки.  Работа  была  в
самом начале, на ватман пока наносились лишь общие контуры. Труд предстоял
титанический.
     - Чем это ты занимаешься на службе, скотина?  -  укоризненно  спросил
Андрей.
     Румер заметно вздрогнул и поднял глаза.
     - А, это ты... - проговорил он с видимым облегчением. - Чего тебе?
     - Это ты так работаешь? - горестно сказал Андрей.  -  Тебя  там  люди
ждут, а ты...
     - Кто ждет? - встрепенулся Румер. - Где?
     - Подследственные твои ждут! - сказал Андрей.
     - А-а... Ну и что?
     - Ничего, - сказал Андрей со  злостью.  Наверное,  надо  было  как-то
пристыдить этого типа, напомнить зверюге, что ведь Фриц за  него  ручался,
честным своим именем ручался за кретина ленивого, за обормота,  но  Андрей
почувствовал, что сейчас это выше его сил.
     - Кто это тебе в лоб засветил? - с профессиональным интересом спросил
Румер, разглядывая Андрееву гулю. - Красиво кто-то засветил...
     - Неважно, - сказал Андрей нетерпеливо. - Я к тебе вот за  чем:  дело
Ван Лихуна у тебя?
     - Ван Лихуна? - Румер перестал разглядывать гулю и задумчиво запустил
палец в правую ноздрю. - А что такое? - осторожно спросил он.
     - У тебя или нет?
     - А ты почему спрашиваешь?
     - Потому что он сидит там перед твоей дверью и ждет,  пока  ты  здесь
свинством занимаешься!
     - Почему это - свинством? - обиделся Румер.  -  Ты  посмотри,  титьки
какие! М-ммух! А?
     Андрей брезгливо отстранил фотографию.
     - Давай сюда дело, - потребовал он.
     - Какое дело?
     - Дело Ван Лихуна давай сюда!
     - Да нет у меня такого дела! -  сердито  сказал  Румер.  Он  выдвинул
средний ящик стола и заглянул в него. Андрей тоже заглянул в ящик. В ящике
действительно было пусто.
     - Где вообще все твои дела? - спросил Андрей, сдерживаясь.
     - Тебе-то что? - сказал Румер агрессивно. - Ты мне не начальник.
     Андрей решительно сорвал  телефонную  трубку.  В  поросячьих  глазках
Румера мелькнула тревога.
     -  Постой,  -  сказал  он,  торопливо  прикрывая  телефонный  аппарат
огромной лапищей. - Ты это куда? Зачем?..
     - Вот я сейчас позвоню Гейгеру, - сказал Андрей зло. - Даст  он  тебе
по мозгам, идиоту...
     - Подожди, - бормотал  Румер,  пытаясь  отобрать  у  него  телефонную
трубку. - Что ты, в самом деле... Зачем звонить Гейгеру? Что мы - вдвоем с
тобой это дело не уладим? Ты, главное, объясни толком, чего тебе надо?
     - Я хочу взять себе дело Ван Лихуна.
     - Это китайца, что ли? Дворника?
     - Да!
     - Ну, так бы и сказал с самого начала! Нет  на  него  никакого  дела.
Только что доставили. Я с него первичный допрос снимать буду.
     - За что его задержали?
     - Профессию не хочет менять, - сказал Румер, деликатно  таща  к  себе
телефонную трубку вместе с  Андреем.  -  Саботаж.  Третий  срок  дворником
сидит. Статью сто двенадцать знаешь?..
     - Знаю, - сказал Андрей. - Но это случай особый. Вечно они что-нибудь
напутают. Где сопроводиловка?
     Шумно сопя, Румер отобрал, наконец, у  него  трубку,  положил  ее  на
место, снова