Месснер, Левин, Лаути... За этими людьми  стояло
нечто конкретное - они создавали, они  изучали,  строили,  открывали,  они
писали книги и проповедовали, они,  каждый  по-своему,  воздействовали  на
историю. А я?..
     Расслабься, Миллер, сказал я  себе.  Отвлекись,  не  думай  об  этом.
Слишком мало информации для серьезных размышлений. Ну, взяли тебя, разве с
тобой никогда такого не случалось? Ну, все дерьмово, руку  жжет,  дергает,
но  это  лучше,  чем  лежать  в  багажнике  или  валяться   в   канаве   с
продырявленным черепом. Отвлекись от алхимиков. Отнесись к  происходящему,
как к чему-то вполне обычному, даже неизбежному. Солнце всходит и  заходит
нравится тебе это или нет, что  ты  с  этим  поделаешь?  Рано  или  поздно
приходится отрабатывать надбавку за риск.
     Но спокойствие вернуть я не мог.
     Всегда так.
     Утром выходишь из дому, садишься за руль, посылаешь поцелуй  семье  -
мир крепок, устойчив, ты рассчитываешь к  обеду  иметь  новый  автомобиль,
присмотреть  кусок  хорошей  земли,  заглянуть  к  любовнице,   пропустить
стаканчик в баре со старым приятелем - прекрасный,  устойчивый,  на  много
лет вперед просчитанный мир; другое дело, что в  трех  милях  от  дома  ты
подрываешься на подброшенной мине, а если нет, через полчаса тебя  убивают
в потасовке, возникшей вовсе не случайно, а если нет...
     И так далее...
     Трудно корректировать судьбу. Еще труднее ее предугадывать.
     Ладно.
     Одно я знал: меня можно загнать в тюрьму, меня можно убить, но  я  не
видел способов подтолкнуть меня к самоубийству...
     А ирландцы не стеснялись, похоже, им было о чем поговорить.
     Понятно, я только считал их ирландцами.
     "Помнишь этого Коудли? - спросил седой. -  Ну,  рыжий,  кожа  у  него
белая. Как бумага. - Он поправил себя: - Как  хорошая  бумага.  Его  потом
пристрелили из охотничьего ружья".
     "Как это?" - удивился пегий.
     "Ну, как. Известно. Приставили ствол  к  груди  и  выстрелили.  Какие
могут быть другие способы?"
     "Способы зависят от человека".
     "Конечно. Но простой способ это простой способ".
     Выдав эту сентенцию, седой ухмыльнулся:
     "Залоги мне сигарету. И Миллеру можешь зажечь. Будешь курить, Миллер?
- Он явно был доволен тем, как развиваются события. - Что  притих?  Дорога
не нравится?"
     "Смотри вперед".
     "Я-то смотрю, - крутые повороты его не пугали. - Если местечко,  куда
мы тебя везем, покажется тебе гнусным, не  расстраивайся.  Как  ни  гнусны
местечки, куда мы иногда попадаем,  всегда  можно  отыскать  местечко  еще
гнуснее. - Он ухмыльнулся. - Ты можешь даже  поспать,  это  нам  нельзя...
Прикроешь глаза, и вот..."
     Он не стал объяснять значение этого "вот", и без того было ясно.
     Я улыбнулся.
     В одном седой был прав: спать им нельзя. И  раз  уж  они  везут  меня
куда-то,  значит,  должны  довезти  живым.   Какой   смысл   расстреливать
промышленного шпиона? Забавно было бы взглянуть на  тех,  кто  решился  бы
расстрелять ту прекрасную принцессу, что много лет назад вывезла из  Китая
в шикарной шляпке, украшенной живыми цветами, личинки тутового шелкопряда;
или на тех, кто решился бы пристрелить  французского  иезуита,  что,  тоже
немало лет назад, воспользовавшись счастливым случаем, проник  в  закрытый
город  цзиньдэчжень  и  выкрал  из   императорской   мануфактуры   каолин,
позволивший раскрыть тайну китайского фарфора.
     Был такой поэт-менестрель,  а  одновременно  знаток  литейного  дела,
некто Фоли - со скрипочкой в руках он обошел всю Европу. Истинной цели его
бродяжничества не знал никто. Те, кто знает секрет, обычно  помалкивают  о
нем:  болтают  те,  кто  никаких  секретов  не  знает.  Фоли  интересовало
производство высококачественной стали. Смешно было бы убивать Фоли, он был
нужен промышленникам живым.
     Эксперимент, если он четко описан, всегда можно повторить, для  этого
достаточно украсть описание. Знаменитый Никола Тесла утверждал, что  может
разговаривать с голубями и даже  получает  вести  от  марсиан  -  все  это
загадочные вещи; но его конкурентов интересовала не связь с  марсианами  и
не переговоры с  голубями,  их  интересовал  электродвигатель  переменного
тока, изобретенный Теслой...
     Но почему в список самоубийц попал я?
     Странный список.
     Однажды доктор Хэссоп построил некую цепочку имен -  правда,  люди  в
том списке отличались серьезностью. Например, Сол Бертье. Беллингер считал
его порядочной скотиной, но для мира он был и остался самым,  может  быть,
мрачным и оригинальным философом XX века; он прыгнул за  борт  собственной
яхты...
     Кто там был еще в списке доктора Хэссопа?
     Мат Курлен - лингвист. Он пытался разработать всеобщий  универсальный
язык; специалист по жаргонам.  Это  могло  кому-то  мешать?  Это  угрожало
будущему?.. Голо Хан - физик.  С  ним  проще.  Он  мог  продавать  секреты
третьему миру... Затем Сауд Сауд; какие-то политические  скандалы.  Памела
Фтц - журналистка... Еще несколько человек - серьезные, серьезные  люди...
Но что их объединяло? Кроме смерти, конечно?
     Их убили.
     Немного для того, чтобы строить какие-то схемы.
     И нереальность, некая смазанность сегодняшней ситуации подчеркивалась
тем, что я понимал - мое имя выпирало из списка, переданного мне  доктором
Хэссопом. В отличие от жертв, независимо от способа их ухода, я ничего  не
производил, я не имел прямого отношения ни к  науке,  ни  к  искусству,  я
всего лишь перераспределял уже кем-то найденное...
     "Все дерьмо!" - заметил седой, всматриваясь в опасные повороты.
     Он  будто  подслушал  меня,  так  удачно  легли  его  слова  на   мои
размышления.
     Я снова прислушался  к  болтовне  ирландцев.  Седому  посчастливилось
недавно побывать в южной Дакоте. Бюсты  президентов,  высеченные  прямо  в
скалах, его потрясли, он был человеком впечатлительным.  Но  больше  всего
его потрясло  неравенство  -  отнюдь  не  каждый  президент  попал  в  эту
необычную галерею. Вот я и говорю, выругался седой, вс„ - дерьмо!
     И оглянулся, злобно вдруг ухмыльнувшись:
     - Пальчики у тебя тонкие.
     - Не нравятся? - спросил я.
     - Такие отрубить, человек здорово меняется. Все изящество  пропадает.
Я точно знаю.
     - Это ты мне говоришь?
     Он снова обернулся:
     - Это я о тебе говорю.
     - Следи за дорогой. Не злись. За твои пальчики никто и цента не даст.
     Пегий хихикнул.
     Они знали: я прав, за них никто не заплатит.
     Еще они знали: машина в любой момент может сорваться с обрыва,  тогда
вообще  плакала  их  премия.  Были,  видимо,  у  них  и   другие   причины
сдерживаться.
     Но молчать они не хотели, отгоняли словами усталость, сон.
     Ладно. Плевать я  на  них  хотел.  Меня  интересовал  список  доктора
Хэссопа.
     Однажды, довольно давно, сразу после бэрдоккского дела, я  неожиданно
легко раздобыл некие бумаги, позволявшие потрясти пару нефтяных  компаний,
не всегда ладивших с законом. Хорошо, я успел показать  бумаги  Берримену.
Джек сказал: "Вытри ими задницу. Потому ты и раздобыл их  легко,  что  они
ничего не стоят". Я возмутился. Бумаги казались надежными. Джек  объяснил:
"Будешь последним дураком, если втравишь в это дело Консультацию.  У  меня
нюх на фальшивки. Не обольщайся. Это фальшивка. Настоящие бумаги достаются
с кровью. Большинство секретных бумаг вообще фальшивка".
     А если фальшивка весь этот список?
     Пятеро из одиннадцати! - напомнил я себе.
     Алхимики.
     Любой человек, ищущий  смысл  существования,  в  некотором  смысле  -
алхимик. Так, кажется, говорил доктор Хэссоп.
     Я усмехнулся.
     Если ирландцы, похитившие меня, имеют какое-то отношение к алхимикам,
мне пока не удалось это подметить.
     Ночь...


     Смутным утром, с очередного поворота опасной, совсем  уже  запущенной
дороги,  я  увидел  внизу  круглую  бухточку,  охваченную  кольцом  черных
отвесных скал, а с океана прикрытую полоской рифов. Даже издали была видна
пена над камнями.
     Тянуло туманом,  сыростью.  Сквозь  туман  просвечивала,  подмигивала
одинокая лампочка. Возможно, это и было то  гнусное  местечко,  о  котором
толковали ирландцы.
     Когда машина остановилась, огонек внизу погас.
     С океана бухточку не засечешь, подумал  я.  И  с  суши  попасть  сюда
нелегко, никто в такую глушь не полезет. Если бы не огонек, я бы  взглянул
и тут же выбросил бухточку из памяти.
     И еще я подумал: шеф долго  будет  ждать  моего  возвращения.  Что-то
подсказывало мне: выбраться отсюда будет не просто.
     Ладно.
     Будем считать, мне продлили отпуск. Алхимики или шеф, сейчас  это  не
имело значения. Главное, разобраться - где я и почему я здесь?
     Я  взглянул  на  замолчавших   ирландцев,   внимательно   к   чему-то
прислушивавшихся, и подумал: разобраться в этом тоже будет не просто.
     Ночь...



                                    4

     Глухо, как в Оркнейских холмах.
     Сырая ватная тишина.
     Потом из-за камней послышались шаги. Они приближались.  Кто-то  легко
поднимался по крутой тропке.
     Ирландцы не проронили ни слова.
     Потом из-за  развала  камней,  из-за  какой-то  затененной  расселины
появился киклоп.
     Это не кличка, не имя, я просто не нашел другого определения. "Я даже
пугаться стал с опозданием, - припомнились мне слова Пана.  -  Поворот  за
спиной, а меня как кипятком обжигает".
     Меня тоже обожгло.
     И тоже с легким запозданием.
     В киклопе действительно  проступало  что-то  бычье  -  в  поступи,  в
наклоне  мощной,  очень  коротко  стриженной  головы,  в  развороте  плеч,
обтянутых клеенчатой курткой; правда, глаз  у  него  был  один,  но  разве
киклопам  положено  больше?  Руки  и  ноги  ходили,  как  шатуны,   -   он
зачаровывал. Даже плоское лицо (плоскостопое, определил я) ничуть  его  не
портило; единственный живой глаз (второй был закрыт парализованным  веком)
светился умом. И неподдельным интересом.
     - Привет, Эл, - прогудел киклоп ровно и мощно. И приказал: -  Снимите
с него наручники.
     Я, наконец,  вылез  из  машины.  Минутная  оторопь  прошла.  Массируя
опухшую руку, заметил:
     - Я Эл только для приятелей.
     - Ничего, мы подружимся, - заверил меня киклоп и повернулся к седому:
- Подождите десять минут. Если Эл будет упрямиться, если он не  пойдет  за
мной и вернется на дорогу, пристрелите его.
     Ирландцы кивнули.
     - Он здоровый парень, - киклоп, несомненно, имел в виду меня.  -  Тем
более сразу надо определить правила.
     Видимо, он посчитал инструктаж законченным, его глаз,  умный,  живой,
уставился на меня:
     - Я Юлай.
     - Это имя? - спросил я.
     - Не дерзи, Эл. Сам понимаешь, имя.
     - Я уже сказал, я Эл только для приятелей.
     - А я утке сказал, что мы подружимся. Кстати, кто они, твои приятели?
     - Уж не эти ублюдки, - кивнул  я  в  сторону  ирландцев,  и  их  лица
потемнели.
     - Не дразнись понапрасну, - укорил меня  киклоп  Юлай.  -  Сейчас  мы
спустимся вниз. Там есть лачуга, которая нас должна устроить. Меня она, по
крайней мере, устраивает. Выхода из бухты нет - ни на сушу,  ни  на  море.
Точнее, он есть, но я его запираю. Не пытайся искать дыру в сетке, она  из
очень приличной стали, зубами ее не перекусишь, а подходящего  инструмента
у меня нет. Такое уж местечко, - как бы удивился он.  -  Там,  внизу,  нас
будет трое. Я, ты и мой пес Ровер. Настоящий пират, не только  по  кличке.
По-моему, все понятно.
     Я кивнул.
     Ирландцы, не выходя из машины, напряженно наблюдали за нами.
     Почему-то я поверил киклопу.
     Наверное, отсюда впрямь трудно бежать.
     Однако существуют  и  другие  способы  утверждения.  К  примеру,  нет
существ бессмертных. Таких, как киклоп Юлай, господь  бог  создает  весьма
надежно, но они все-таки не бессмертны, по  крайней  мере,  мне  случалось
выводить их из игры.
     Посмотрим...
     Я двинулся за Юлаем.
     Ирландцы с ненавистью глядели мне  в  спину.  Наверное,  они  хотели,
чтобы я побыстрей пристукнул Юлая и поднялся на дорогу.


     Спуск занял минут семь.
     Юлай  остановил  меня  перед   затянутым   стальной   сетью   входом.
Покосившись, отпер ключом гигантский замок,  навешенный  на  металлическую
сварную дверь.
     - Проходи, - сказал он и  похвастался:  -  Настоящая  сталь.  Чистая.
Коррозия такую не берет. И дурные руки справиться с ней не могут.
     Я кивнул:
     - Где ты хранишь ключи?
     Юлай ухмыльнулся:
     - Вешаю на щиток в пункте связи. Тебе там не придется бывать. К  тому
же, не советую бежать этим путем. Он никуда тебя не приведет.
     - Но сюда-то мы попали этим путем.
     - Правильно. Но на машине. Чувствуешь разницу? Пешком отсюда не уйти.
Лучше жить со мной, я не надоедлив. А бежать...  -  Он  почмокал  толстыми
губами. - Бежать не стоит. Ровер этого не одобрит. И мне это не  по  душе.
Так что выброси из головы мысль о побеге. Поживи со мной, у меня  недурное
гнездышко. Захочешь выпить, скажи. Сам я не мастак по этой  части.  И  еще
учти, я никогда не вру. Имя у меня странное, но  я  никогда  не  вру,  это
принцип. Сказал, сбежать отсюда  нельзя,  значит,  так  оно  и  есть.  Сам
увидишь.
     - Так многие говорят.
     - Я не многий.
     Я не стал спорить.
     - Выход из бухты тоже перекрыт сеткой. По скалам не полезешь, слишком
круто. Так что, как ни  крути,  вывод  один:  лучше  не  пытаться  бежать.
Дерьмово это кончится. А вот купаться можешь в любое  время,  хоть  ночью,
это мне все равно. Заодно убедишься, как надежно утоплена сетка в скальный
грунт. Отличная работа! Ну никак отсюда не уйдешь, Эл!
     - И еще, - добавил он, - в домике всего две комнаты. Одна  большая  -
моя, но можешь спать рядом, там стоит второй диван. Правда,  я  храплю.  А
можешь спать в отдельной комнатушке. Она тесная и забита  аппаратурой,  но
разместиться там можно. Что выберешь?
     - Отдельную, - сказал я.
     - Правильно, - одобрил он. - Я и  сам  не  терплю  храпунов.  Бывает,
просыпаюсь от собственного  храпа.  Но  с  собой  легче  бороться,  чем  с
соседом. Правда?
     Я хмуро кивнул.
     Он глянул  на  часы  и  вдруг  развеселился,  почесал  рукой  коротко
остриженную голову:
     - Как ты насчет завтрака? А, Эл?


     Кофе он сварил быстро и ловко. Бекон, яичница - особой  хитрости  тут
не требовалось.
     - Нас тут двое? - спросил я.
     Он благодушно кивнул.
     - Это плохо.
     - Почему? - не  понял  он.  -  Нам  не  будет  скучно.  У  меня  есть
технические словари, есть словари по радиоделу, можешь заняться.
     Потом до него дошло:
     - А-а-а, ты опять подумал о бегстве... Да ну, Эл! -  Он  чуть  ли  не
обиделся. - Если тебе удастся повредить меня, - он так и  сказал  о  себе,
как о машине, повредить, - есть  еще  Ровер.  С  ним  сложно.  А  если  ты
повредишь и Ровера, во что я не верю, отсюда тебе все равно не  выбраться.
Скалы. А каждая дыра оплетена сетью.
     Он громко позвал:
     - Ровер!
     Я ничуть бы не удивился, окажись пес Юлая одноглазым, но  природа  не
терпит искусственности.
     - Вот и он. Мой пират.
     Я оторопел.
     Гигантский пес, уродливая помесь бульдога и, возможно, овчарки, молча
встал в открытых  дверях.  В  отличие  от  своего  хозяина,  в  борьбе  за
существование он сохранил оба глаза, и оба они были налиты ледяной злобой.
Они даже серебрились, отливали серебряной чернью...
     "Господи, господи, господи, господи..."
     - Сказки ему, пусть отвернется.
     - Зачем? - Юлай был доволен произведенным эффектом. - Это вот  Эл,  -
представил он меня псу. - Эл - спокойный парень, мы с ним  подружимся,  но
если в голове у него что-нибудь повернется, спускай с него шкуру.
     Челюсти Ровера дрогнули.
     - Но когда Эл спокоен, когда он не пытается залезть в пункт связи,  -
добродушно закончил киклоп, - трогать его не надо. Места тут хватит  всем.
Иди!
     Пес не издал ни звука. Он просто исчез.
     - Неплох, правда? - похвастался Юлай. - Не забывай о нем. Старайся не
забывать о нем. Оружия здесь нет, а с палкой или с камнем в руке ты против
него не выстоишь. Да и не дикарь же ты, Эл.
     - За каким чертом меня сюда притащили?
     - Ты всегда такой торопливый?
     - Всегда, - ответил я хмуро.
     - Не лучшее качество.  -  Юлай  с  любопытством  обозрел  меня  своим
единственным  смеющимся  глазом.  Очень  внимательно.  Как  вещь,  которая
нуждается в определенном ремонте. - Куда тебе торопиться? Ты же в отпуске.
     Я промолчал.
     - С некоторых пор ты путаешься у нас под ногами, Эл, подумай об этом.
Мы не убиваем, но ты постоянно путаешься у нас под  ногами.  Кое-кого  это
сердит, Эл.
     - Кого, к примеру?
     Юлай  ухмыльнулся.   Его   плоское   лицо   озарилось   улыбкой.   Он
действительно зачаровывал:
     - Расслабься, Эл. Где твое чувство юмора.
     Ему самому стало смешно.
     Час ранний, злобный пес, бледные лица, за  спиной  -  горная  дорога,
бессонная ночь... Но смешно ему стало  не  из  сочувствия.  Он,  напротив,
посуровел:
     - Вот что, Эл. Если у меня всего один глаз,  это  не  значит,  что  я
многого не вижу. Тебя, например, я вижу насквозь.  И  я  никогда  не  лгу.
Повторять это больше не буду. Если я сказал: мы  не  убиваем,  значит,  мы
действительно не убиваем. Скорее всего, ты выйдешь отсюда живым, тем более
тебе следует кое-что осознать уже сейчас. Ну, скажем, то, что ты - дерьмо.
Именно дерьмо. Иначе о тебе не скажешь.
     - Почему? - вырвалось у меня.
     Юлай странно, по-собачьи, встряхнулся:
     - Мне обязательно отвечать на твои вопросы?
     Он смеялся, но прежнего добродушия в его голосе я не услышал. И  глаз
его налился сердитой чернью. Я даже сказал:
     - Да ладно.
     Но Юлай рассердился:
     - Сам знаешь,  ты  -  дерьмо.  Это  данность.  Доказательств  тут  не
требуется. Пари держу, недели  не  пройдет,  как  ты  начнешь  расставлять
ловушки Роверу и Юлаю. Это у тебя  на  лбу  написано.  У  таких,  как  ты,
какая-то сучья выучка, вы не можете не кусаться. Черт знает, может,  ты  и
сумеешь меня пристукнуть, у тебя на это дело талант, но если  вдруг  такое
произойдет, отсюда тебе не выйти. Дело не только  в  Ровере  и  в  замках.
Заруби себе на носу, лучше жить рядом с живым Юлаем, чем медленно помирать
рядом с трупом.
     - Да ладно, - повторил я.
     Он помолчал, потом извлек из кармана  отобранные  у  меня  документы,
толстым пальцем отодвинул в сторону список, полученный от доктора Хэссопа:
     - Давно это у тебя?
     - Со вчерашнего утра.
     - Почтой получил?
     - Почтой.
     Юлай улыбнулся.
     Слепой глаз и плоское  лицо  не  портили  его.  В  нем  чувствовалось
столько энергии, что уродом он быть не мог. В  конце  концов,  даже  Гомер
никогда не рисовал киклопов уродами. Так, особая форма жизни.
     - Надеюсь, список тебя развлек?
     Я пожал плечами. Я никак не мог приспособиться к Юлаю,  он  сбивал  с
толку.
     - Ты успел обдумать его?
     - Не хватает информации.
     - Да ну? - не поверил  он,  потом  опять  улыбнулся:  -  Ты  получишь
информацию. И у тебя будет время. И никто не будет тебе мешать.
     Он снова улыбнулся:
     - А пока сыграем в одну игру.
     Я недоуменно воззрился на киклопа.
     Мой взгляд его не смутил. Он сунул волосатую, как у  Ровера,  лапу  в
карман и извлек оттуда еще одну бумажку, аккуратно сложенную вчетверо:
     - Держи. Это я сочинил. Сам. Для тебя старался.
     - Что это?
     - Держи, держи!
     Единственный глаз киклопа так и сверкал.
     - Ровер!
     Повинуясь зову, пес вновь бесшумно  встал  на  пороге.  Густая  серая
шерсть на загривке стояла дыбом.
     - Сядь, Ровер! А ты, Эл, разверни листок и читай вслух. Хватит сил?
     - Зачем здесь пес? - спросил я вместо ответа.
     - Ровер - мой друг, - насмешливо объяснил Юлай. - Он должен  знать  о
тебе все, он обязан узнавать тебя и по голосу, и по походке.
     Я взглянул