.белые зубы, свежее дыхание - весьма уместная реклама для общества,
четвертые сутки находящегося в запертом заминированном вагоне.
     Малаец Йооп, похожий на крохотную обезьяну в берете, сидел в  углу  и
негромко  молился.  Слова  молитвы  он  произносил  по-малайски,   щебетал
негромко, никто ему не мешал. Зато Пауль  нервно  и  злобно  скалился,  не
вступая, впрочем, в пререкания, - люди  были  слишком  измучены.  Фермеры,
вытащив из-под сиденья плетеную  корзину,  экономно  раздавали  заложникам
последние сохранившиеся у них яблоки.
     Триммер, коротышка с бульдожьей челюстью, вдруг сжал виски ладонями.
     "Что пользы человеку от всех трудов его?.."
     Мне послышалось?
     "Всему свой час, и время всякому делу..."
     Нет, мне не послышалось. Триммер цитировал "Книгу Екклесиаста".
     "Время родиться и время  умирать..."  Сказано  точно...  На  какое-то
время я отключился, провалившись в тяжелый сон. К  сожалению,  и  во  сне,
объятый тревогой, я брел по какой-то лесной поляне... Еще там  был  ручей,
он был перегорожен плотинами, но в бревенчатых хатках, торчащих над водой,
сидели, кажется, не бобры...
     Я не успел понять, кто же там сидел в этих хатках, -  меня  разбудили
выстрелы.
     Мой медлительный  сосед  смиренно  сидел  под  взрывным  устройством,
крепко к нему привязанный. Долгополым пальто он укрывал колени.  Наверное,
он мерз. Быстро осмотрев вагон, я отметил  отсутствие  старика,  еще  пару
часов назад развлекавшего заложников бесконечными  рассказами  о  бобровом
штате. Старик, радуясь, твердил про какую-то  реку  Брейн  (не  знаю,  где
такая течет), о бобровых плотинах. Растягивая гласные, он  утверждал,  что
форель ловится там большая, и показывал при этом руками.
     - Его увели?
     - Да, - кивнул мой сосед. - Вы спали.
     - Зачем они это делают?
     - Вероятно, их требования не удовлетворяются.
     Он мог и не объяснять мне этого, но  объяснил.  Я  счел  это  хорошим
знаком. Он постоянно сбивал меня с толку.  Он  был  Шеббсом,  я  же  видел
фотографии и имел о нем представление. Но  вдруг  что-то  менялось,  и  он
переставал быть Шеббсом. Это мне не нравилось. Когда  он  переставал  быть
Шеббсом, он становился еще, медлительнее и, как мне казалось,  видел  меня
насквозь. Я лгал ему, и он видел, что  я  лгу.  Я  говорил  правду,  и  он
понимал, что я говорю правду. Неприятная особенность. Он  здорово  походил
на Шеббса, проведшего полжизни в Ливенуорте, и в то же время  он  явно  не
мог быть им. Его глаза не походили на глаза хронического уголовника.
     Я усмехнулся, слишком хорошо зная, что глаза человека вовсе не всегда
отражают его душу. Дело тренировки, не более.
     Наверное, при случае я мог залезть в карманы этого человека. Странно,
что мне это как-то не пришло в голову. Впрочем, что толку видеть очередное
лиловое удостоверение личности, что оно мне может дать?
     Я не понимал его. Он меня раздражал.
     - Что вы думаете обо всем этом?
     Я спрашивал негромко, чтобы никому  не  мешать.  Он  отвечал  так  же
негромко:
     - Наверное, то же, что и вы.
     - Вам жаль этих людей?
     Он медленно поднял на меня свои непроницаемые глаза. Он действительно
видел меня насквозь:
     - Зачем вам это?
     Я пожал плечами:
     - Надо же что-то делать...
     Он не ответил, будто заранее знал, что я скажу ему. Конечно, это было
совсем не так, просто сдавали нервы, но я все  равно  чувствовал,  что  он
заглядывает мне в душу.
     Нет, это был не Шеббс...
     - Почему вы сказали, что Пауль скоро умрет?
     Я не мог, не хотел выводить его на разговор о пожирающих  друг  друга
змеях -  красной  и  зеленой.  Они  так  и  красовались  на  светлой  коже
испоганенного кресла. Я не мог спросить: не вы ли это сделали? - просто не
мог. Интуитивно я чувствовал, что это даже опасно.
     Ответ моего соседа был прост:
     - Потому, что Пауль действительно скоро умрет.
     - Вы ясновидец?
     - Нисколько.
     - Почему же вы так говорите?
     - Разве это не общий удел?
     - Мы умрем все? - я затаил дыхание. Этот мой вопрос не нравился и мне
самому, но... "Прогулка", - вспомнил  я  слова  шефа...  И  сказал  своему
соседу: - Вы говорите обо всем этом так спокойно...
     - А почему нет? Разве возможен какой-то иной вариант?
     Я вдруг засомневался, об одном ли мы говорим, и спросил:
     - Нас убьют малайцы?
     Он надолго задумался. Потом сказал:
     - Малайцы ищут не там...
     И замолчал совсем.
     А я снова подумал, что это не  Шеббс.  Этот  человек  сбивал  меня  с
толку. Преступники не перерождаются, преступление, как  правило,  отупляет
преступника.
     - Вы вошли в поезд в Спрингз-6?
     Он медленно кивнул.
     - Я не видел вас на перроне.
     - Я видел вас... - Он сидел, опустив глаза  и  не  смотрел  на  меня,
старательно отталкиваясь от моей лжи. - Было темно, но  я  вас  видел.  Вы
стояли на перроне, курили, разговаривали  с  кассиром.  У  меня  сложилось
впечатление, что вы кого-то ждали...
     Я чуть не ответил: _в_а_с_! Но сдержался и спросил:
     - Почему у вас сложилось такое впечатление?
     Он покачал головой:
     - У вас было такое лицо... - он наконец поднял  на  меня  глаза.  Они
были все такими же загадочными. Я не видел в них дна. Я ждал,  что  же  он
скажет, но он замолк, не захотев добавить к сказанному ничего.
     Мы помолчали. Он сбивал меня с толку.
     Он то походил  на  Шеббса,  просто  не  мог  не  быть  им,  то  вдруг
превращался в задумчивого философа. Джекки, старый его  приятель,  в  свое
время хорошо нам его обрисовал. Джекки знал Шеббса. Когда они  бродили  по
осенним лесам бобрового штата, разыскивая утерянные  деньги,  Шеббс  много
ему о себе рассказывал. А в Джоплине,  где  они  снимали  комнату,  Джекки
видел своего приятеля под душем.  Ноги  Шеббса  оказались  фиолетовыми  до
самых колен, каждая вена была вздута - сплошное  пурпурно-голубое  месиво.
Он тогда спросил, что это у него? И Шеббс объяснил, что когда он падал  на
землю, сначала его ударило о сухое дерево, а потом еще тащило по скальному
грунту, усеянному обломками камней. Там, наверное, и сейчас видны борозды,
а у него ботинки были полны крови...
     Джекки не знал, насколько можно верить Шеббсу, уж слишком тот  иногда
зажигался. Впрочем, за себя Джекки был спокоен, свое  он  в  любом  случае
получит. Он не зря  вытягивал  из  Шеббса  подробности.  Если  они  найдут
пластиковый мешок с деньгами - отлично,  если  не  найдут  -  тоже  ничего
страшного. Он,  Джекки,  попросту  напишет  книгу  о  приключениях  своего
приятеля. Он твердо  решил  написать  такую  книгу.  Самое  забавное:  она
оказалась никуда не годной, но он ее написал.  По  рукописи  мы  с  Джеком
Беррименом и вышли на Джекки.
     С Шеббсом Джекки не было скучно.
     То вдруг Шеббс, повинуясь тайным течениям своего воображения, начинал
все отрицать. Он вовсе не прыгал на парашюте, он  не  умеет  этого,  и  не
видел никаких денег. Он всего лишь один из сообщников, даже не главный,  а
самолет угнал один из пилотов. Он если  и  действовал,  то  действовал  на
земле. Да и как он мог угнать самолет? Шеббс наивно разводил  руками.  Ну,
угнать, может, и угнал бы. Но откуда ему было знать, что "Боинг-727"  один
из немногих пассажирских лайнеров, которые можно покинуть прямо в  полете,
естественно, воспользовавшись  парашютом.  (Кстати,  позже,  именно  из-за
этого случая, все машины данного типа были  переоборудованы:  на  них  был
поставлен так называемый  "блок  Ш",  который  сделал  невозможным  выпуск
кормового трапа в полете).
     Пока Шеббс и Джекки бродили по красному осеннему  лесу,  Шеббс  выдал
приятелю немало интригующих деталей. Разумеется, о самом себе. Скажем,  он
признался Джекки, что никогда  не  был  близок  с  женщинами.  Если  он  и
преувеличивал, то, пожалуй, не намного. По крайней мере, Джекки не стал бы
оспаривать такое утверждение. Еще Шеббс признался, что он скуп, что  очень
хочет найти потерянные деньги, что будет  их  тратить  расчетливо.  Но  по
сообщениям газет было уже известно, что  Шеббс  не  показался  стюардессам
скупым, по  крайней  мере,  той  же  Флоранс  Шеббс  оставил  восемнадцать
долларов - всю сдачу с двадцатидолларовой купюры. Флоранс что-то приносила
ему  выпить.  Однажды  он  пожаловался  Джекки   на   свою   неспособность
чувствовать юмор, но по тем же  газетам  был  уже  широко  известен  ответ
Шеббса стюардессе Флоранс, когда она спросила: зачем вам  альтиметр?  Этот
прибор был укреплен на руке Шеббса, рядом с часами. Шеббс, не задумываясь,
сказал Флоранс, что каждый человек имеет право чувствовать  и  знать  свою
высоту...
     Судя по всему, Шеббс выбросился из "Боинга" вовсе не в  районе  озера
Мервин, как о том  сообщила  пресса,  а  где-то  юго-восточнее,  там,  где
холодно высится над красными лесами  ледяной  треугольник  пирамиды  давно
погасшего  вулкана  Худ.  Это,  кстати,  недалеко  от  Спрингз-6.   Поезд,
остановленный малайцами, находился сейчас где-то совсем недалеко  от  того
места, где когда-то приземлился Шеббс. Это, несомненно,  должно  было  его
волновать, но ничего такого в своем соседе я не заметил.
     В полете Шеббс ориентировался по навигационным маякам. Главный из них
располагается на вершине того же вулкана Худ, а три второстепенных - в его
окрестностях. У Шеббса был небольшой приемник, с помощью которого он ловил
и прерывистые сигналы передатчика, установленного на заранее спрятанном  в
лесу джипе. Машину он хорошо замаскировал: она стояла недалеко от  поляны,
на которой Шеббс рассчитывал  приземлиться.  Как  можно  быстрее  покинуть
район приземления, как можно быстрее проселочными  дорогами  добраться  до
автострады! - только это могло принести успех. Ах, если бы  еще  и  деньги
были при нем!.. Джип, кстати, тоже был заминирован. На нем  стояло  мощное
взрывное устройство, снабженное дистанционным управлением. Покинув опасный
район, Шеббс загнал джип  в  озеро  и  подорвал  машину  прежде,  чем  она
затонула.
     Второй передатчик был спрятан в чемоданчике с бомбой. Перед  тем  как
покинуть "Боинг", Шеббс переложил его в мешок с деньгами. Этот пластиковый
мешок он накрепко перевязал  лямками,  срезанными  с  одного  из  запасных
парашютов. Продев руку  в  специальную  петлю,  Шеббс  пристроил  мешок  с
деньгами на груди. Собравшись с духом, он ступил, наконец, на выпущенный в
полете кормовой трап. Сквозь ледяной ясный воздух, как сквозь  голубоватую
огромную  линзу,  Шеббс  далеко  внизу   отчетливо   видел   яркие   огни,
обозначающие перекрывшую реку Колумбия плотину  Боннвилл.  Поручень  трапа
оказался широким,  держаться  за  него  было  неудобно,  и  все  же  Шеббс
спустился почти до последней ступени.
     Изо всех сил цепляясь за  поручень,  он  внимательно  всматривался  в
лежащую под его ногами  смутную  морозную  бездну  и  так  же  внимательно
прислушивался к звучавшим в наушниках сигналам. Прыгать  следовало  в  тот
момент, когда сигналы начнут звучать пронзительно и в полную силу.  Однако
мощный поток воздуха сорвал Шеббса со ступенек трапа несколько  раньше.  А
когда  парашют  раскрылся,  толчок   оказался   настолько   сильным,   что
пластиковый мешок с деньгами в  полному  отчаянию  Шеббса  сорвало  с  его
груди.
     Я раскручивал эту историю вместе с Джеком  Беррименом.  Немало  помог
нам, понятно, Джекки. Но пластиковый мешок с деньгами так и не был найден.
Это и было причиной того, что шеф не убирал  фотографию  Шеббса  из  ящика
своего письменного стола. В конце концов, двести тысяч  долларов,  даже  с
вычетом сорока (не тысяч, конечно), ничуть не помешали бы Консультации.
     Шеббс ли это?
     Мой сосед меня раздражал.
     Наверное, можно было незаметно добраться до его документов -  скажем,
ночью, когда он спал, - но почему-то я не хотел этого делать. Ну,  взгляну
я на водительское удостоверение. Янг или  Мозес,  Роджерс  или  Бернабо  -
какая разница, под каким именем живет сейчас этот человек? У меня у самого
удостоверение было выписано на имя геодезиста Джи Джи Джеффриса... Главное
- не потерять самого Шеббса, плевал я на его бумаги. Он моя добыча.
     Выстрелы,  раздавшиеся  сразу  со  всех  сторон,   вернули   меня   к
действительности.
     Солдаты получили приказ взять поезд штурмом?
     Не похоже...
     Перестрелка  длилась  недолго.  Заклеенные   окна   не   давали   нам
возможности что-либо увидеть.  Одиночная  пуля,  пробив  стену  у  вагона,
ударилась в деревянную стойку над дверью. Йооп на  корточках  сидел  прямо
под этой стойкой, но уходить в  другое  место  не  стал.  Тем  более,  что
перестрелка прекратилась так же неожиданно, как и началась.
     - Триммер, - попросил кто-то измученно. - Почитайте нам вслух. У  вас
хорошая память.
     Я усмехнулся, но Триммер, тот самый, теперь  уже  заметно  похудевший
коротышка с бульдожьей челюстью, отнесся к  просьбе  серьезно.  Его  голос
дрожал, несколько раз срывался, но постепенно он совладал с ним.
     - "Если наполняются тучи, то на землю дождь  они  проливают,  и  если
упало дерево, на юг ли, на север, то  дерево  -  там,  куда  оно  упало...
Следящий за ветром не будет сеять, и глядящий на тучи не будет жать..."
     Чистое безумие!
     Эти заклеенные газетами окна, бледные, одутловатые, отчаявшиеся лица,
пустые глаза, душная тишина и, наконец, этот устанавливающийся  постепенно
голос, сам по себе способный вогнать в отчаяние.
     - "И приблизятся годы, о которых ты скажешь: "Я их не хочу"..."
     Чистое безумие. Маленький Йооп, глубоко натянув на лоб  берет,  сидел
на корточках в углу и напряженно вслушивался в голос Триммера. Малаец тоже
выглядел измотанным, но над его головой  не  торчали  взлохмаченные  седые
волосы, и он никогда не старался сказать своим голосом  больше  того,  что
мог сказать. У него, Йоопа, была цель.
     Второй малаец, его имени я не знал, нервно  ухмылялся.  Его  неровные
мелкие зубы сильно выдавались вперед. Не слишком привлекательное  зрелище,
но, в отличие от Пауля и даже того же Йоопа, этот малаец время от  времени
снабжал нас хоть какой-то информацией. Это от него  мы  знали,  что  поезд
окружен пехотной армейской частью  (естественно,  там  были  и  сотрудники
секретных служб), а в Голландии события тоже еще не закончились - приятели
наших коричневых братцев все еще удерживали в своих руках захваченное  ими
представительство Индонезии.
     "Что читают там?!" - усмехнулся я про себя.
     - "Малого холмика станешь бояться, и препоны будут на дороге, и цветы
миндаля опадут, и наестся саранча..."
     И наестся саранча... Я покачал головой.
     Несколько раз над поездом с ревом проносился армейский вертолет. Если
солдаты начнут прыгать прямо на крыши вагонов, Йооп и его напарник  вполне
успеют нас перестрелять еще до того, как кто-то из солдат, не  догадываясь
ни о чем таком, рванет, разводя, ручки заминированной малайцами двери.
     - Йооп, - позвал вдруг один из фермеров, - Йооп,  принеси  льда.  Мне
нужен лед, Йооп.
     Малайцы оторопели.
     Фермер,  щеки  его  давно  потеряли  всякий  румянец,  приподнявшись,
повторил:
     - Принеси мне лед, Йооп. У меня внутри все горит.
     - Хочешь, чтобы тебя обложили льдом? - Йооп, наконец, рассердился.
     Фермер-мормон   испуганно   затряс   головой,   его   белесые   брови
задергались. Он сразу пришел в себя. Растягивая  гласные,  он  переспросил
сам себя: ле-е-ед? Какой ле-е-ед? И потряс головой: он устал,  уже  ничего
не понимает, у него все болит. У  меня  ноги  распухли,  сказал  он,  вот,
посмотрите.
     Нельзя сказать, чтобы ноги его здорово распухли, но  вид  у  них  был
далеко не блестящий.
     - Послушайте, - шепнул мне из-за спины  Шеббса  похожий  на  богомола
сухой нелепый старик. - Надо кончать все это.
     Я удивленно воззрился на него:
     - Как?
     - Когда  меня  привяжут  к  бомбе,  -  он  кивнул  в  сторону  медных
цилиндров, - я крикну вам, чтобы вы ложились, а  сам  взорву  снаряд.  Вот
будет суеты, - по-старчески обрадовался он, - и вы все разбежитесь.
     Я хмыкнул.
     - Как вас зовут?
     - Дэшил, - с удовольствием ответил старик. - Просто Дэшил. Так меня и
запомните.
     - Ничего я не стану запоминать, Дэшил - строго сказал я. - А к  бомбе
вы больше не подойдете. Придумайте, что  хотите,  я  вижу,  вы  человек  с
воображением, но к  бомбе  вы  больше  не  должны  подходить,  это  я  вас
предупреждаю. -  Я  намеренно  понизил  голос.  -  А  если  вы  ничего  не
придумаете, Дэшил, и вас поведут к бомбе, я найду  способ  переломать  вам
все кости. В вашем возрасте они плохо срастаются. Нас не устраивает память
о вас, Дэшил. Если вы спросите - почему? - я отвечу: мы  должны  заплатить
за память о вас своими жизнями, а нас это не устраивает... Я переломаю вам
все кости, Дэшил. Вы меня поняли?
     - Да, - смертельно обиженный, испуганно пискнул он.
     - Ложись!
     Это крикнул Йооп.
     На этот раз за стенами вагона стреляли по-настоящему.  Длинно  стучал
пулемет, я ясно видел, как его пули разворачивают и рвут обшивку  вагонов,
коротко рвали воздух автоматные очереди. Но никто в нашем вагоне не лег на
пол, никто, кроме  старого  Дэшила.  Было  ясно,  что  солдаты  не  станут
стрелять по заложникам.
     - Нас пытаются освободить, - сказал я  своему  соседу.  Мне  хотелось
поддержать его. - Нас непременно освободят.
     - Нет, - не спеша возразил он, - это они застрелили Пауля.
     - Солдаты? - не понял я.
     - Малайцы, - он продолжал говорить не спеша,  так,  будто  все  видел
сквозь стены вагона.
     - Йооп, - крикнул я, - что там произошло?
     Маленький Йооп уже вернулся. С первыми выстрелами он исчез  где-то  в
тамбуре, но  уже  вернулся.  Наверное,  он  тоже  только  что  стрелял  по
солдатам. Он, конечно, мог не отвечать мне, но, тем не менее, ответил:
     - Это Пауль... Он не выдержал напряжения...
     - Сбежал?
     Йооп внимательно посмотрел на меня. Его глаза были воспалены.  Он  не
угрожал мне и не запугивал. Он просто сказал:
     - Отступников мы убиваем.
     - Вы убили его?
     - Разумеется.
     В вагоне стояла тяжелая тишина.
     Потом я спросил:
     - А мы?.. Долго вы будете держать нас взаперти?
     Йооп ответил:
     - Пока не получим гарантий.



                                    8

                               Не начинай  Великого  деяния,  не  запасясь
                            средствами  и  уверенностью.  Без  средств   и
                            уверенности ты только приблизишь себя к и  без
                            того неизбежной смерти, а это ли не поражение,
                            Эл?
                               Альберт Великий, "Таинство Великого деяния"
                               в устном пересказе доктора Хэссопа

     Почему я никак не мог выбросить из головы  мыслей  о  Шеббсе?  Только
потому, что поезд торчал в тех местах, где он потерял свои двести тысяч?
     Я отчетливо представлял себе красный осенний лес, Шеббса в его вечном
долгополом пальто;  как  он  идет  рядом  с  Джекки  и  старается  поднять
настроение приятеля.  Они  переходят  вброд  ручьи,  поднимаются  на  холм
Мариан-Пойнт, ведь Шеббс приземлился где-то на его краю.  А  приземлившись
там, он еще почти пятнадцать часов разыскивал спрятанный в  лесу  джип.  В
высоких шнурованных ботинках хлюпала кровь,  болели  ноги,  мерзко  щемило
сердце. Шеббс действовал как летчик, сбитый над вражеской территорией.  Он
знал, что солдаты вот-вот блокируют этот район. Он торопился, старался  не
оставлять  следов.  Сжег  парашюты,  опрыскав  их   магниевым   аэрозолем.
Обгоревшие металлические пряжки закопал в землю. На крутой скале,  надежно
укрытой снизу деревьями, оставил несколько  только  ему  понятных  знаков,
чтобы позже было легче вести поиски. Позывные джипа били его по барабанным
перепонкам, торопили, зато сигналы, исходящие от передатчика,  спрятанного