е-как закончил работу, упихал шкуру и  часть
мяса в заплечный мешок и, взрывая неглубокий снег, побежал по  собственным
следам к далеким скалам. Когда гул и тяжкая земная дрожь  разом  сменились
нарастающим ревом  идущей  воды,  Таши  инстинктивно  метнулся  к  одиноко
стоящему холму и потому первый, самый убийственный вал, не  затронул  его.
Коричневая взбаламученная вода неслась  вперед,  сшибая  деревья,  ворочая
камни. Больше ничего нельзя было  рассмотреть  -  клочья  ледяного  тумана
пополам с солеными брызгами тоже неслись шальным  потоком,  милосердно  не
позволяя видеть наступающий конец света. Таши  казалось,  что  все  стихии
мира нацелены сейчас на него, на самом же деле он очутился  в  стороне  от
основного потока; там, куда пришелся главный  удар,  алчное  море  сносило
куда большие холмы, не задержавшись и на мгновение.
     Таши искал укрытия на противоположном склоне холма, но и здесь сверху
сыпались обломленные ветви, жег  лицо  обезумевший  туман,  и  то  и  дело
валились дремучие лесные гиганты, не выдержавшие бури и подземных толчков.
Вселенная выла, и Таши орал что-то кощунственное, проклиная и  требуя,  но
никто не слышал его надсадного крика в слитном вопле погибающей земли.
     Вода поднялась толчком, холм задрожал от самого основания, словно был
живым, и  его  сотрясала  предсмертная  икота.  И  так  же  внезапно  вода
схлынула, прорвавшись где-то в  низину,  а  тут  оставив  ободранный  труп
земли, сереющий обнажившимися  костями  скал  и  заваленный  измочаленными
деревьями.
     Таши с разбегу  ринулся  в  непроходимый  завал.  Ноги  скользили  по
обледенелым стволам, вязли в густой каше брошенной потопом  земли.  Ветер,
теперь ничем не сдерживаемый,  терзал  мокрую  кожу,  несколько  раз  Таши
падал, срывался с деревьев, образовавших одну сплошную засеку, но  тут  же
поднимался и вновь кидался на штурм преграды.  Рев  за  спиной  ничуть  не
утихал, так что Таши не обманывался, зная, что вода отступила временно,  и
возможно через минуту сюда придет новый вал, превыше первого, и тогда  уже
уйти не удастся.
     Вода начала прибывать, когда  до  скальной  гряды  оставалось  совсем
немного. Где-то внизу поток встретил новую  преграду  и,  не  сумев  разом
перехлестнуть  ее,  накапливал  силы  для  прорыва.  Набросанные  внахлест
деревья разом  шевельнулись,  приподымаемые  снизу,  черные  лужи  низинок
обратились в озера, гранитные валуны скрылись  под  мутной  пеленой  вновь
пошедшей на приступ воды,  закрутились  водовороты,  соленый  туман  скрыл
близкий берег.
     Таши бежал по колено  в  воде,  потом  его  сбило  и  целую  вечность
кувыркало по камням, не давая остановиться или хотя бы  хлебнуть  воздуха.
По счастью, тяжелый, напитавшийся водой тулуп спас ребра, а  глубина  была
еще слишком ничтожной, чтобы утонуть. Таши сумел подняться на  четвереньки
и так продолжал двигаться, выбираясь наверх. Вновь схлынувшая вода едва не
уволокла его с собой, и все же, ободрав ладони, Таши  сумел  уцепиться  за
скальный выступ, а ощутив под собой твердь, пополз на приступ  последнего,
особо переплетшегося завала. Рев за спиной не утихал,  через  минуту  вода
вновь прибудет.
     Выбравшись на обрыв, Таши  заставил  себя  оглянуться.  Там,  где  он
только что был, чудовищным смерчем перемешивал мироздание водоворот. В нем
нельзя было различить ни единой детали, было ясно лишь, что холм, укрывший
его ненадолго, скрылся  теперь  под  волнами  или  попросту  смыт.  Водная
громада пожирала низину, устремляясь на восток, равно неся  гибель  людям,
чужинцам, зверям и магическим тварям, всему, что дышит, растет или  просто
лежит под солнцем. Теперь здесь будет море - отныне и  до  тех  пор,  пока
нечто небывалое не вызовет и его конца.
     Сдавленный звук вырвался из горла Таши: не то всхлип, не то  короткий
стон. Таши погрозил кулаком торжествующим водам и, прихрамывая, направился
к месту бывшей стоянки, где, если не случилось непоправимого,  его  должны
ждать Уника и Ромар.


     Буря продолжалась больше недели. Ненасытная пасть  пролома  втягивала
воду из океана, обрушивая  ее  на  погибшую  страну.  Скальная  гряда,  на
которой первый день укрывались путешественники, устояла перед напором,  но
давно уже превратилась в цепочку  островков,  едва  различимых  в  смутной
дали. Глядя туда, Уника не уставала благословлять Ромара, заставившего  их
бежать к  отрогам  горного  кряжа.  Ромар  не  позволил  даже  переодеться
избитому, вымокшему и вообще чуть живому Таши. Зато  они  успели  уйти  от
берега прежде чем море прогрызло путь по ту сторону скал.
     Таши потерял во время потопа  копье,  боло  с  гранитными  желваками,
шапку... Хорошо еще, что топор не был взят с собой и оставался у Ромара. А
вот котомка, притороченная к спине, осталась цела,  и  хотя  она  едва  не
утопила охотника, когда его сбил второй поток воды, но зато к  ней  уцелел
нож, шкура и даже полтуши  рыси.  Теперь  Унике  было  чем  кормить  Таши,
который уже несколько дней лежал без памяти.
     Странная это была болезнь. Чудом уцелевший Таши  не  свалился  сразу,
оказавшись в безопасности. Еще три дня он был  на  ногах;  перенес  лагерь
подальше от  бурлящей  теснины:  высоко  в  скалах  в  заветренней  лощине
поставил балаган из еловых жердей  плотно  крытых  лапником  и  засыпанных
поверху снегом, так что в самый лютый  мороз  можно  было  жить  в  тепле.
Нарубил гору дров, благо что бурелома всюду  было  в  изобилии,  заговорил
даже об охоте, но никуда не пошел,  улегся  в  шалаше  на  шкуры  и  начал
умирать. Он не метался в бреду, горячка обошла  его  стороной,  он  просто
лежал в забытьи, а в редкие минуты просветления жаловался на холод.
     Смолистая сосна жарко горела в двух кострах, что не  потухали  ни  на
минуту.  Ежедневно  Ромар  окуривал  балаган  можжевеловой  хвоей,   Уника
прикладывала к ногам Таши разогретые у огня камни, но все  было  напрасно:
лицо Таши словно истаивало, и даже шкура рыси не могла вернуть ему тепла.
     Вечером, когда сгущалась ранняя декабрьская  тьма,  Ромар  в  тусклом
свете углей  брался  за  гадание.  Изловчась,  пальцами  ног,  раскладывал
почерневшие деревянные и костяные фигурки, помещал в центре амулет, снятый
с шеи больного, напевал старые слова, спрашивая предков о судьбе.
     Уника варила мясную ушицу,  потому  что  твердого  Таши  уже  не  мог
глотать. Сложное это дело - похлебка, муторное. Пяток гладких камней, лежа
на углях, вбирал жар,  Уника  один  за  другим  подцепляла  их  обугленной
лопаткой и опускала в  плотно  сплетенный  берестяной  туесок,  в  котором
готовилась похлебка. Вода в туеске сразу начинала кипеть, а  когда  камень
слегка остывал, Уника выуживала его и опускала в туесок следующий  камень.
Были бы дома, там горшки есть, а тут, с берестяным туеском  только  так  и
можно обходиться. Берестяную посудину на угли не поставишь.
     Над засыпанным снегом балаганом тонко выл  ветер,  вдалеке  неумолчно
грохотал страшный морской водопад. Потоп не кончался, он заливал все новые
и новые земли, без счета уничтожая живущее на них.
     ...Таши шел по колено в воде. То была черная вода  -  черней  угля  и
дегтя, черная, как душа мангаса. Она леденила ноги, сковывая  каждый  шаг.
Таши шел, и ленивые волны расходились кругами.  Вода  прибывала,  она  уже
достигала ему пояса, и в животе поселился кусок льда. "Хорошо,  что  Уники
здесь нет, - думал Таши, - иначе этот холод застудил  бы  нашего  сына..."
Таши знал, что как только черная влага коснется сердца, оно  заледенеет  и
умрет, но от стылой  мерзости  было  некуда  деваться,  и  Таши  продолжал
бесцельно идти, колебля смоляную гладь...
     Ромар движением ступни смешал фигурки, отодвинул  в  сторону  родовой
амулет юноши. Помолчал, потом спросил Унику:
     - Кроме ножа у нас что-нибудь острое осталось?
     Продолжая помешивать  варево,  Уника  свободной  рукой  выдернула  из
рубахи проколку, протянула Ромару.  Тот  оглядел  зеленую  иглу,  согласно
кивнул.
     - Кольни ему руку. Как следует кольни, до крови.
     На запястье бледной руки выступила черная капля.
     - Вот оно как... - протянул Ромар. - Давай-ка, быстро, раздевай  его.
Руку освободи! Вот тут, - Ромар наклонился и прикусил кожу на сгибе локтя,
оставив метку на том месте, где вздувались темные вены. - Сделай разрез.
     - Но... - пискнула Уника, не решаясь поднять руку. - Я не могу...
     - Режь! - рявкнул Ромар. - А то он  не  доживет  до  утра!  Что  мне,
зубами его рвать?
     Зажмурившись, Уника ткнула крошечным лезвием в вену.
     - Глубже! - командовал Ромар. - Косой разрез должен быть! Ты что,  не
видела, как Матхи кровь пускает?
     Тягучая смоляная струйка проложила  дорожку  по  безвольно  откинутой
руке, запятнала лапник, на котором были постелены шкуры. Таши не  дрогнул,
ничто в запрокинутом лице не изменилось. Скоро на камнях скопилась  лужица
цвета тусклого гагата.
     - Что с ним? - в голосе Уники звучало отчаяние.
     - Это черная кровь Кюлькаса, -  мрачно  ответствовал  Ромар.  -  Таши
смыло волной, в которой плавало чудовище, и зараза проникла ему в кровь. Я
только сейчас понял, что значат фигуры, которые выпадали при гадании. Лишь
бы не было слишком поздно...
     Дернув  головой,  Ромар  освободился  от  мехового  балахона,  задрал
голову, так что стала видна тощая стариковская шея.
     - Ну-ка, милая, положи сюда руку. Так... Не здесь, чуть в  сторону...
Ага. Вот где! Теперь коли сюда.
     - Не надо. Лучше я себе...
     - Тебе еще суп доваривать! И кормить нас обоих.  Я  этого  не  смогу.
Делай, что тебе говорят!
     В полутьме жилища кровь Ромара тоже  казалась  черной,  но  почему-то
сразу было ясно, что это просто подводят глаза,  а  на  самом  деле  кровь
такая, какой ей должно быть от природы.  Старик  нагнулся,  красные  капли
часто застучали о костяную фигурку родового амулета.  Жидкость,  сочащаяся
из разреза на руке Таши, начала отблескивать алым.
     - Пожалуй... хватит... - выдавил Ромар через  минуту.  -  Перевязывай
ему руку... а потом меня... -  Ромар  обессилено  откинулся  на  шкуры.  -
Постель в угол оттащи, а где кровь  натекла  -  разведешь  костер.  Только
смотри - не замарайся, тебя лечить некому будет. И за супом  присматривай,
а то он уже кипеть перестал.


     Всю зиму над новорожденным морем стояли  непроницаемые  туманы.  Даже
когда ветер набирал ураганную  силу,  а  это  случалось  часто,  свистящий
воздух был напоен водяной  пылью,  которую  не  могла  выморозить  никакая
стужа. Слишком много появилось вокруг воды, слишком грозно  бушевала  она.
Кюлькас больше не  показывался,  но  бедствие  продолжалось  и  без  него,
обычным порядком. Неделя за неделей вода рушилась  в  котловину.  Прежнего
водопада уже не было, уровни двух морей почти  сравнялись,  но  течение  в
новом проливе было сильным, так что даже в самые трескучие  морозы  он  не
мог покрыться льдом.
     Постепенно Ромар и  Таши  начали  подниматься  на  ноги.  Разумеется,
задолго до этого кончилось мясо, принесенное Таши. Уника пыталась  ставить
силки, искала другой добычи, но бедствие разогнало всю живность  на  много
дней пути. Уника уже подумывала отправиться на берег нового моря, поискать
вмерзшие в припай тела утонувших зверей, но потом ей повезло: в горах  она
обнаружила озерцо, плотно  затянутое  льдом.  Уника  проколупала  во  льду
прорубь, куда, спасаясь от замора, сплылась озерная рыба.  С  того  дня  и
чуть не до весны в балагане, притулившемся на горном склоне, ежедневно ели
рыбу: окуней, щурят, плотву  и  мелкого  снетка,  которого  удобно  сушить
впрок.
     Словно договорившись, никто из троих не вспоминал о цели путешествия.
Когда Таши начал подниматься, Ромар рассказал ему  о  причине  катастрофы,
едва не убившей всех троих. Таши как умел поведал о своих злоключениях. Но
ни тот, ни другой не обсуждали никаких планов. Все давно оговорено, нечего
зря языком трепать, привлекать ненужное внимание  враждебных  сил.  Дорога
оказалась не так проста, как думалось вначале, но это  ничего  не  значит.
Окрепнут ноги, откроется путь, и они двинутся дальше.
     Весна началась прилетом гусей. Тучи птиц потянули с юга  на  знакомые
болотистые угодья и заметались в растерянности,  обнаружив  вместо  родных
гнездовий  серую   поверхность   моря.   Птиц   на   побережье   скопилось
непредставимое множество: утки, чирки, гуси, кулики всех мастей, журавли и
лебеди - все они толклись на одном месте, не зная куда податься. На них не
нужно было охотиться, потерявшие голову птицы сами шли в руки.
     Три дня странники отъедались нежным птичьим мясом,  запасали  гусиный
жир, который мало  чем  уступает  медвежьему,  и  коптили  сладкие  утиные
грудки. Уника подбила пухом три теплые поддевки. На четвертый день  троица
вышла в путь. Балаган, уходя, оставили в порядке, даже кое-что  из  вещей,
которыми прибарахлились за зиму и  не  смогли  взять  с  собой,  аккуратно
разложили вокруг кострища. Делали так,  хотя  и  знали,  что  возвращаться
выпадет другим путем, а жердяная постройка без  хозяев  недолго  простоит:
осыплется хвоя с лапника, просочится внутрь дождь и сгноит все их добро.
     Отправлялись на восток: туда потянула основная масса птиц и,  значит,
там мог оставаться сухой путь на  север.  Прежняя  дорога  через  болотную
тундру, мимо РытОй горы, мимо БуйнОй горы, закрылась, да и сами горы  если
и остались, то не горами уже, а островами посреди моря. Славно  порезвился
Кюлькас; где-то он гуляет теперь?
     Зато шли не боясь встречных: немало лет пройдет прежде чем  осмелятся
уцелевшие - что люди, что чужие -  выйти  к  недобрым  берегам  Кюлькасова
моря.
     Прошло  совсем  немного  времени,  и  путешественники  поняли,   что,
пожалуй, рановато вышли в путь. Снова ударили морозы, подтаявший было снег
спекся плотной корой наста.
     - Ничего, - утешал Ромар. - По плотному снегу ловчей идти.
     И в самом деле, соскучившиеся по ходьбе ноги отмеривали за день такие
концы, которые по весенней распутице одолеть было бы просто никак. Легко и
быстро  нашли  то  место,  где  заваленный  изломанным   плавником   берег
поворачивал к полуночи, и двинулись туда.  Дня  через  три  море  осталось
позади и теперь предстояло идти наугад. Сначала  казалось,  что  они  идут
правильно: крутые увалы заставляли отступать сосняк, и Ромар  рассчитывал,
что не сегодня-завтра покажутся вдали скалы полуночных гор.  Однако,  день
проходил за днем, а ничего похожего на горы не  появлялось.  Должно  быть,
они сбились с пути, зайдя слишком далеко на северо-восток. Вокруг  уже  не
было и намека на  лес,  всюду  тянулись  открытые  пространства,  поросшие
чахлым березовым кустарничком и кедровым стлаником. Солнце  уже  почти  не
падало за горизонт, но и к зениту не подходило, кружило бестолково  словно
в те времена, когда предвечный Дзар был еще вполне живым.
     - Дома уже весна... -  вздыхал  иногда  Таши.  -  А  здесь  еще  снег
рушиться не думает.
     - Погоди, - увещевал Ромар, - еще рухнет снег,  узнаешь,  какова  тут
распутица. Ты погляди, это же болота кругом.
     Таши глядел, но болот  не  видел:  нет  ни  камыша,  ни  полузасохших
осокорей, ни корявых сосенок, как в тех местах, где Слипь видали.  Равнина
кругом, ни дать ни взять - степь, только снегом усыпана. Хорошо  еще,  что
наст плотный, идти удобно. А то бы без всякого болота потонули - в снегу.
     Чуть не сутки путники шли к синевшим на краю земли  вершинкам,  но  и
здесь вместо целого кряжа обрели лишь несколько отдельно  стоящих  зубцов.
Каменные огрызки  вздымались  словно  остров  посреди  замерзшего  океана,
видимые отовсюду. Таши мельком подумал, что  если  в  этих  краях  обитают
люди, то у них эта ничтожная в  общем-то  горушка  считается,  небось,  за
великое чудо, поднебесный столб, на который словно крыша опираются небеса.
Додумать мысль до конца Таши не сумел, потому что услышал вдалеке какой-то
странный звук. Больше всего он напоминал  порыкивание  или  ворчание.  Так
может пошумливать большой, уверенный в себе зверь, которому нет  нужды  ни
скрадывать  добычу,  ни  опасаться  светло-серых  полярных  волков,  таких
огромных, что пяток их шутя задирает матерого медведя.
     Морозный  туман,  сменивший  недавнюю  оттепель,  мешал  как  следует
рассмотреть,  что  за  существо  урчит  неподалеку.  Таши   сделал   рукой
предостерегающий знак и, приготовив копье, осторожно направился вперед. Он
понимал, что скорее всего зверь таков, что взять его не  удастся.  Слишком
уж по-хозяйски вел он себя на открытой местности. Но того,  что  предстало
его глазам, Таши никак не ожидал. Два рыжих мохнатых исполина  возились  в
снегу. Прочный наст, с легкостью удерживающий человека,  ничуть  не  мешал
этим гигантам, с тем же безразличием они ходили  бы  и  по  свежевыпавшему
снегу, и по любому, самому вязкому болоту. Толстые пни ног, низко нагнутые
головы, бугристые мохнатые тела - все в  этих  зверях  говорило,  что  они
привыкли никого не бояться. У обоих посреди тупой и широкой  морды  торчал
острый, грязно-желтый рог. Таким оружием, должно  быть,  не  мудрено  было
отбиться хоть от рузарха. И в то же время чудовища мирно использовали свои
страшные тараны как обычную лопату. Звучно всхрапывая, самец мотал башкой,
разрывая рогом пласт слежавшегося снега, пока под ним  не  появлялся  слой
пожухлой травы. Тогда зверь принимался  громко  жевать,  заглатывая  траву
пополам со снегом. Самка вторила ему, лишь иногда отодвигаясь от разрытого
места, чтобы позволить попастись детенышу, отиравшемуся около нее.  Ростом
малыш был побольше самого здоровенного кабана.
     И речи не могло идти о том, чтобы охотиться на могучих  супругов  или
их чадо. Таши осторожно отполз подальше. Конечно, звери травоядные, но кто
знает, вдруг им приходилось встречаться с человеком? Они  могли  сохранить
об этих  встречах  самые  неприятные  воспоминания  и,  заметив  охотника,
попытаться свести счеты с людьми. И вообще, в  жизни  лучше  всего,  когда
тебя не видят.
     Ромар, выслушав рассказ Таши, помрачнел. Некоторое время он  сидел  в
задумчивости, а потом сказал:
     - Не стоило бы нам идти к тем горушкам, но, да что делать... рискнем.
Иначе так и будем ходить не зная куда. Только тихо. Не зверя  тут  бояться
надо, а человека.
     У самых скал на снегу не удавалось заметить  ни  единого  следа,  это
немного успокоило  старика.  Между  камнями  намело  пологие  сугробы,  не
успевшие осесть под ослепительными лучами весеннего солнца, которое даже с
туманом не  умело  как  следует  справиться.  Дивно  было  Таши  с  Уникой
наблюдать такое: света прорва, а тепла - чуть. Но  сейчас  общее  внимание
привлекло иное: серые камни всюду,  где  позволяли  снежные  заносы,  были
покрыты причудливыми рисунками.  Человечки  с  копьями  и  луками,  олени,
волки, гуси с длинной шеей, еще какие-то звери,  незнакомые  Таши.  Видеть
это было столь удивительно, что Таши позабыл даже про  рогатых  великанов,
жирующих неподалеку.
     - Это кто? - спросил он, ткнув рукой в сторону рисунка, изображающего
вовсе уж причудливого и небывалого зверя.
     - Мамонт, - коротко ответил Ромар.
     - А те тогда кто? - Таши кивнул в направлении звука.
     - Не знаю. Я и сам так далеко не бывал и о зверях таких не слыхивал.
     Таши покачал головой.
     - А кто все это нарисовал?
     - Хозяева. Потому я и говорил, что не стоит тут прогуливаться зря.
     С этим Таши был согласен. Он знал, что где-то  в  неведомой  северной
дали бродят могучие племена охотников за  мамонтами.  Это  были  настоящие
люди, с ними шла бойкая торговля. Покупали северяне кремень  и  краску,  а
продавали мамонтовую кость: изогнутые бивни невероятной  длины  и  тяжелые
лопатки, идущие  на  жилища  колдунов.  Бывало,  разглядывая  бивни,  люди
гадали, что это: зубы или рога? Встретив травоядных гигантов  с  рогом  на
носу, Таши было решил, что это и есть мамонты, но оказал