ебя делается?
     - Все в порядке, - успокоил Таши.
     Ромар усмехнулся и сказал:
     - Они нам головы дурят, а я им.  Ты  уж  не  серчай,  но  себя  я  им
представил страсть каким богатырем, а тебя они за слабака приняли,  потому
и бросились с твоей стороны, а у нас лишь для вида.
     - Так и надо, - согласился Таши.
     - Больше уж не обманутся. Я надеялся, мы сможем их  испугать,  а  они
только  сильнее  разозлились.  Теперь  подождут  с  полчаса,  пока  костры
пригаснут и прямо сквозь огонь пойдут. Не знаю, как  и  отобьемся.  Прежде
они трусоваты были - не удалось взять нахрапом, так они уходили, а тут как
взбесились. Не хотят отступаться.
     - Не отступятся - опять получат, - сказал Таши, стараясь  погасить  в
груди тревожный холодок.
     Время шло. В далеких кустах что-то хрустело, потрескивало,  но  никто
уже не пытался выманить людей из-под защиты  костров.  Поняли,  что  среди
путников затесался бывалый маг, знающий увертки большеглазых и умеющий  не
хуже их наводить мороки. Прошел час. Костры уже пылали не так ярко,  Уника
берегла топливо. Карлики вновь завели боевой мяв, но  Таши  напрасно  ждал
нападения, накричавшись противник притих. Истомившийся Таши уже сам желал,
чтобы началось нападение.
     - Чего они там возятся? - раздраженно цедил он.
     - Радоваться надо, что возятся, - отвечал Ромар. - Все к утру  ближе.
Вот и луна всходит. Нам будет легче, им трудней.
     - Костры гаснут. Скоро топить будет нечем.
     - Значит, судьба. Но сам понимаешь,  подгонять  я  их  не  стану.  Не
нападают - и ладно, - Ромар  прислушался  и  добавил:  -  Ох,  что-то  там
затевается, а что - не пойму. Гляди зорче, и лунному свету не верь.
     Луна, окруженная морозным кольцом, как и вчера выползла  из-за  леса,
выбелила  поляну,  густо  зачернила  тени.  В  ее  обманном  сиянии  четко
вырисовалась цепь невысоких фигур, плотно окруживших агонизирующие костры.
Карлики сидели, как сидят при стаде сторожевые псы, знающие, что за верную
службу щедро получат  объедков  с  хозяйского  стола.  Ни  один  упырь  не
шевельнулся, даже пар от дыхания не был заметен, и лишь луна бликовала  на
огромных в пол-лица глазищах.
     Таши уже не торопил судьбу. Он понимал, что когда  стая  бросится  на
них, все будет кончено в три минуты. И все-таки, без боя он не сдастся.
     - Стрелять? - спросил Таши шепотом.
     - Не надо, - так же тихо ответил Ромар. - Не дергай  смерть  за  усы.
Видишь, у них что-то неладно.
     Таши ничего не видел, но ждать был согласен хоть до полудня.
     В дальних рядах осаждающих произошло некое изменение.  Движением  это
назвать было бы нельзя, поскольку ничто там не  шевельнулось,  но  все  же
что-то произошло. Какая-то угроза была там,  что-то  страшное,  и  вдвойне
страшно было от необычности этой угрозы.
     Таши никогда не отличался волшебными способностями, не умел  многого,
что доступно чуть не всякому младенцу, но чутье на опасность у  него  было
отменное, и сейчас оно заставило  напрячься  в  ожидании  самого  худшего.
Сзади тяжело задышал  и  заскрипел  зубами  Ромар,  -  Уника  чуть  слышно
прошептала:
     - Ой, мамочка.
     А затем происходящее на краю  поляны  определилось,  обрело  форму  и
движение, и Таши увидал сына Йоги. Тот медленно брел через  поляну,  время
от времени останавливаясь около недвижных фигур, протягивал руку, и  тогда
морозную тишину нарушал отчетливо слышный хруст, а фигуры одна  за  другой
исчезали, обращаясь в черные бесформенные кучи, в которых не  было  больше
ничего живого.
     Таши медленно начал приподыматься навстречу  проводнику,  но  горячая
ладонь Уники заставила его опуститься обратно.
     - Не двигайся, - долетел невесомый шепот.
     Хрупкая фигурка исполняла небывалый танец  между  покорно  умирающими
чужинцами. Ни один из них не пытался спастись  или  хоть  как-то  защитить
себя. Ни один не вскрикнул,  не  застонал,  лишь  открытые  глаза  мерцали
потусторонним светом, и так же васильково светились глазницы убийцы.
     Казалось кошмарное  действо  продолжается  неизмеримую  вечность,  но
вдруг оказалось, что поляна пуста, и сын Йоги привычно растворился невесть
где, а луна уже не светит столь ослепительно, потому что подошло утро.
     С долгим стоном Ромар разогнул затекшую спину.
     - Кажется, целы, - сказал он.
     Унику била неудержимая дрожь. Таши продолжал  затравленно  озираться;
казалось, сейчас он заклацает зубами.
     - Ну что вы? - хрипло произнес Ромар, - теперь уж  все  позади.  Сюда
больше никто не сунется, хоть спать ложись, спокойней чем в родном доме.
     - Нет уж, - сказал Таши. - Я теперь долго спать не буду.
     - Ну  и  ладно.  Давай-ка  огонь  в  один  костерок  соберем,   чтобы
поуютнее...
     Привычное дело привело  всех  в  чувство,  хотя  о  сне  никто  и  не
помышлял. Плотной кучкой  сидели  у  костра,  редко-редко  перебрасывались
словами, больше вслушивались в  предутреннюю  тишину.  Когда  забрезжилось
вокруг,  начали   собираться.   Трупы   большеглазых   валялись   повсюду,
громоздились кучами на поляне, были разбросаны в кустах,  вмерзали  в  лед
протекавшего рядом ручейка.
     Таши долго разглядывал мертвецов. Да, это  не  люди.  Согнутые  -  не
настоящие, но все же люди, а это - не пойми кто. Глаза как  у  кошки,  уши
больше на собачьи похожи. Хвост, небольшой, но вполне заметный.  И  клыков
нет: зубки ровненькие и острые - один к одному; рвать ими неудобно, а кожу
прокусывать - самое милое дело. Спина изгибается дугой, видать по деревьям
хорошо прыгают. Понятно, зачем  Ромар  велел  копье  острием  над  головой
держать. Не сильные зверюшки, даже вовсе слабые, но такой  оравой  слопали
бы путников не поперхнувшись. Да еще и магия у них, чужая, против  которой
так просто не устоишь. Хорошо,  Ромар  рядом  был,  а  то  отправились  бы
прямиком на эти вот  зубки.  Ромар  уберег.  И  еще  сын  Йоги...  -  Таши
поморщился; не хотелось вспоминать ночную сцену.
     - Чем это он их? - спросил Таши, кивнув на окоченевшие тела.
     - А руками, - ответил Ромар. -  Брал,  понимаешь,  за  голову  и  шею
сворачивал. А они, бедняги, и бежать не смогли. - Ромар рассмеялся  нервно
и добавил: - Ведь он, прохиндей, нас вместо живца использовал. Знаешь, как
большую рыбу на живца ловят? Я старался по лесу пройти  тихохонько,  чтобы
ни единая живая душа не заметила, а он сзади крался и всему лесу о  нас  в
голос кричал. То есть, не кричал, конечно, а морок наводил, что  мол  идут
слабые да глупые, которых  есть  приятно.  Вот  большеглазые  и  слетелись
отовсюду. А как мы им сразу не дались, тут они свое поганое чародейство  в
ход пустили, чтобы воли нас лишить, чтобы мы сами им на зубок пошли. Ну  а
проводник наш этим и воспользовался, завернул их волшебство против них  же
самих. И пока он им шеи ломал, ни единый не то чтобы сопротивляться, но  и
пикнуть не смел. Ну что же, все к лучшему. Теперь  большеглазые  не  скоро
оправятся. Хотя страху я за эти два  дня  натерпелся  -  на  двадцать  лет
хватит. В жизни бы Нешанкиного сына больше не видеть...
     - А он не услышит, как мы его тут ругаем? - шепотом спросила Уника.
     - Не услышит. Он совсем ушел. Это и к лучшему,  а  то  с  ним  вместе
идти, все равно, что на рузархе верхом прокатиться: и быстро, и  споро,  и
никто на тебя не кинется. Вот только охоты на такую прогулку немного, и  в
конце не знаешь, куда попадешь, то ли до места, то ли до брюха.
     - Мне он тоже не нравится, - сказал Таши. -  Противный,  хуже  Тейко.
Вроде бы и сильный, и умелый, и колдовству всякому обучен, а гниль  наружу
проступает, как у червивого ореха. И с матерью говорит не по-сыновьи.
     - Гниль, говоришь, проступает? - многозначительно спросил Ромар. -  А
ты хоть знаешь, с кем дорогу шел?
     - Сын Йоги... - удивленно ответил Таши.
     - Сын-то, сын, а кто у него отец?
     - Оте-ец?.. - протянул Таши, оглушенный страшной догадкой.
     - Понял... - сказал Ромар. - Да, так оно  и  есть,  не  человек  это,
мангас. С ним никто совладать не может, одна Йога, да и то до поры.
     - Но ведь мангас... - Таши  развел  руки,  стараясь  показать  что-то
необъятное, и замолк, вспомнив, какие разные мангасы были у согнутых.
     - Верно, - обычно они здоровущие,  -  признал  Ромар,  -  а  этот  не
удался. Тоже вот вопрос: из каких его отец будет? На согнутого  не  похож,
на трупоеда - тем более.
     - Может, карлик? - подала голос Уника. - Потому он и маленький.
     - Карлики - не люди, они ночным лемурам сродни, - отрезал Ромар. - От
них у женщины детей не появится, даже если  и  случится  что  между  ними.
Значит, еще какой-то чужинский  народ  по  миру  бродит.  Мало  нам  своих
печалей...
     Таши наконец справился с оцепенением, вытащил меч  и  обвел  взглядом
поляну, усыпанную мертвыми телами.
     - Что ж мы тогда его отпустили, мангаса  проклятого?  -  проскрежетал
он. - Да если б я знал...
     - Успокойся! - резко сказал Ромар. -  Потому  я  тебе  и  не  говорил
ничего прежде времени, чтобы ты глупостей не напорол. Тебя послали  не  на
мангасов охотиться, а дело делать. Бродит он тут и пусть себе бродит.  Сам
видишь, нас он не тронул, даже помог. Вот и ты его не трогай. Давай, лучше
в путь собираться. Карликов нам всех все равно не закопать, так что  пусть
лисицам достаются. Ох и нечисти тут  потом  заведется...  не  приведи  Лар
кому-нибудь на этой поляне заночевать. Убить  не  убьют,  но  и  целым  не
отпустят.


     За день они ушли довольно далеко от недоброго места,  так  что  Уника
наконец перестала испуганно  вздрагивать  от  всякого  лесного  шороха.  К
полудню утренний морозец заметно сдал, но вместе с тем откуда-то  натянуло
низких обложных туч, из которых  засеял  мелкий  нетающий  снег.  Началась
зима.
     - Ничего, - привычно утешал Ромар. - Зимой по болотам  легче  ходить.
Мшаники попромерзнут, коркой ледяной возьмутся,  пройдем  как  по  плотной
дороге. А летом бы ввязли, что муха в пчелиный мед.
     Таши пытался представить себе хваленые болота, но это  не  удавалось.
Дома болотинами звали камыши. Вдоль лугового берега камыш местами чуть  не
на день пути тянулся, но даже в плавнях всегда пройти можно -  где  вброд,
где вплавь. Но как камыш может со мхом быть? Да еще и трясина какая-то...
     Холмы, поросшие крупным сосняком  пополам  с  березами,  перемежались
мокрым лесом, где господствовала ольха, горькая осина и, опять же, береза.
Мха кругом было сколько угодно, но Ромар обещал что-то еще более  мшистое.
Откуда он знает, если  сам  здесь  не  бывал?  Полдня  идем,  а  ничто  не
показывает, что лес где-то собирается уступать  место  хоть  болоту,  хоть
чему бы то ни было.
     Болота открылись неожиданно. Очередной  холм  оказался  последним,  и
сосны у его подножия разом скукожились, потеряли в росте и вскоре уступили
место моховым кочкам, на которых белые клочья отцветшей пушицы сливались с
первым, еще не улегшимся как следует, снегом.
     Под ногами сразу зачавкало, идти стало трудно.  Ромар  надеялся  зря:
конечно болота не промерзли, да  и  не  могли  промерзнуть  от  двух  дней
бесснежных холодов. Толстое одеяло красного мха укрывало  его,  в  гиблых,
отороченных белоусом местах медленно сгнивали жирные  болотные  травы,  со
дна трясин лениво поднимались пузыри, неспешно перемешивая затхлое варево.
Где оказывалось если не суше, то хотя  бы  плотнее,  корявились  уродливые
сосенки, сходные  с  лесными  великанами,  как  диатрит  чем-то  похож  на
человека. В таких  местах  одна  на  другую  громоздились  моховые  кочки,
рассыпающиеся под стопой. Там тоже ничто не замерзло, из-под ног выступала
вода, разом съедавшая снежок, сизые от мороза ягоды клюквы кровянились  во
мху. Уника на ходу подхватывала ягоды  -  все  нелишнее  будет  в  дороге,
бросала в торбу. Угостила Таши и Ромара.  Таши  скривился  от  кислоты,  а
Ромар благодарно кивнул.
     Потом клюквенники кончились, поверхность стала ровной, как растянутая
лошадиная шкура,  только  сами  путники  почему-то  все  время  находились
посреди глубокой ямы. Казалось, что и  не  идешь  вовсе,  а  топчешься  на
месте: на три шага впереди - пригорок,  за  спиной  -  тоже  пригорок,  но
сколько ни идешь, подняться на них  не  можно.  И  лишь  заметив,  как  от
каждого шага пробегает кругами чуть видная волна, Таши понял, что  никаких
пригорков вовсе нет, а идут они по болотной хляби,  и  лишь  тонкий  ковер
сцепившихся трав спасет  их  жизни.  Кое-где  в  отдалении  торчали  сухие
метелки камышей, и там, как  сказал  Ромар,  было  вовсе  гиблое  место  -
прорва.
     - Ноги держите раскорячкой, - одышливо говорил Ромар,  -  чтобы  если
провалилась, так только одна. И друг от друга разойдитесь шага на три. Тут
вы не на прогулке, это мягкая земля.
     - Ежели прежде весь мир был таким, - проворчал Таши, - то тогда  Шуру
за его грех надо в ножки кланяться и ежеутренне спасибо говорить.
     - Ты бы язык попридержал, - посоветовал  Ромар.  -  Не  стану  врать,
будто Слипь как раз тут живет, но думаю, что где-то в  похожем  месте.  Ты
бы, лучше, боло отвязал - неровен час, кто-то в трясину провалится  -  чем
вытаскивать будем?
     Совет был дан вовремя: не прошло и десяти минут, как ненадежная почва
разъехалась у Таши под  ногами,  и  он  по  грудь  ушел  в  илистую  кашу,
оказавшуюся внизу. Он-то полагал, что придется другим помогать, да  сам  и
вляпался! Нащупав ушедший под  воду  ремень,  Таши  откинул  его  петли  в
сторону. Уника метнулась на  помощь,  схватила  ремень,  рванула...  Этого
толчка достало, чтобы и  она  разом  ухнула  в  притаившуюся  под  зыбуном
трясину. Положение спас Ромар. Упав на живот, он ухватил  зубами  петлю  и
пополз, натягивая ремень, не дающий  покуда  Таши  и  Унике  утопить  друг
друга.
     - Мешки шымайте! - захрипел  он  сквозь  смертно  сжатые  зубы.  -  В
шторону откиньте! Уташшат они ваш!
     Таши пришел в себя первым.  Освободившись  от  заплечного  груза,  он
отпихнул мешок подальше в сторону, где тот не мог  утонуть,  и,  перебирая
руками по ремню, выполз на непрорванное место. Теперь он знал, что  резких
движений на зыбуне делать не стоит, и принялся вытаскивать Унику, стоя  на
четвереньках.
     Через пять минут все трое, перемазанные илом и мокрые с ног до головы
сидели на пронизывающем ветру под  мелким,  вновь  посыпавшемся  снегом  и
решали, что им делать дальше.
     - Туда идти, - Ромар кивнул на темнеющую полосу далекого леса.  -  На
сухое выйдем, костер запалим, обогреемся, просохнем. А иначе  -  замерзнем
на ветру.
     И хотя лес маячил в стороне от их пути, никто не  вздумал  возражать.
Выползти из ямы, еще ничего не значит, главное - доползти  до  цели.  А  в
таком деле бывает полезно и крюка дать.
     Казалось, высокий берег был совсем  недалеко,  однако,  потребовалось
чуть не четыре часа, чтобы выйти на заросший  суровыми  соснами  склон.  К
тому времени все трое были едва живы. Смерзшаяся  одежда  сухо  трещала  и
скрипела при любом движении, холод проник  до  самого  нутра,  каждый  шаг
давался с неимоверным трудом, а бездушное болото продолжало жадно  хватать
за ноги, не желая отпускать жертвы. По  счастью  зыбуны  кончились,  а  на
высоком мху можно было идти рядом, не боясь провалиться.
     Ромар методично  месил  ногами  мох  шагах  в  трех  впереди,  в  его
движениях не было уже ничего человеческого, старик шел на одном  упорстве,
которого у него было на десятерых, Таши, хрипя, тащился следом.  Он  волок
два мешка: свой и Уники, да еще ему приходилось помогать подруге,  которая
уже ничего не понимала и, если бы не Таши, давно упала бы в мокрый  мох  и
перестала бы шевелиться.
     Они дохромали до твердого и без  сил  повалились  на  землю.  Ледяной
ветер доставал их и здесь. Таши лежал, прикрывая собой Унику и слушал, как
трепещет на сквозном  ветру  отщепившаяся  от  соснового  ствола  янтарная
чешуйка коры, басовито гудит июльским медвяным звуком. Никакого холода  он
не чувствовал. Тепло было.
     - Костер разжигайте, - засипел рядом Ромар. -  За  ветер  зайти...  и
костер... а то пропадем.
     В сотый раз пересиливая себя, Таши встал, поднял Унику на руки, отнес
в узкую лощинку на  холме,  где  не  так  продувал  ветер.  Принялся  было
собирать хворост; его  много  валялось  повсюду,  но,  пройдя  всего  лишь
несколько шагов, остановился.  Перед  ним  лежало  горелое  пятно,  совсем
недавнее свежее кострище. Судя по следам,  здесь  пережидало  непогоду  не
меньше десятка человек.
     Это был конец. Родичей в такую даль не могло занести никаким  ветром,
а если попадешься на глаза  хозяевам  здешних  холмов,  то  скорей  всего,
разговор с незнакомцами у  них  будет  короткий  и  не  слишком  приятный.
Особенно, если окажется,  что  места  эти  принадлежат  чужинцам.  Из  них
кое-кто тоже огонь знает; согнутые, например.
     В  таком  положении  следует,  покуда  тебя   не   заметили,   спешно
разворачиваться и бежать как можно скорее. Но как бежать, если Уника лежит
без памяти и жизнь в ней, того гляди, оборвется. Оставалось надеяться, что
хозяева успели уйти отсюда и не заметят чужого вторжения.
     Таши, сжав зубы, продолжал заниматься устройством лагеря,  как  будто
рядом не было чужих следов. Он распалил костер и пошел  рубить  лапник  на
подстилку и для навеса. Ромар как  мог  поддерживал  огонь  и  шептал  над
Уникой бессильные заклинания.
     Костер полыхал во всю мощь, разложенные  на  просушку  вещи  дымились
паром, Ромар следил за ними,  ожидая,  когда  хоть  что-нибудь  просохнет,
чтобы можно было переодеть Унику. Таши то и  дело  отходил  набрать  новую
порцию сушняка. Большой костер съедал топливо с удивительной быстротой.
     И тут Ромар приподнял голову, прислушался и тревожно произнес:
     - Люди идут.
     Таши схватился за копье.  Больше  всего  сейчас  он  жалел,  что  лук
отсырел и не может стрелять.
     Из-за деревьев один за другим вышли шесть человек. В руках у них тоже
были копья, и хотя ни один  не  поднял  оружия  угрожающим  жестом,  но  и
приветливости в их лицах не замечалось.
     - Зачем вы пришли? - спросил старший из  незнакомцев.  -  Мы  в  ваши
земли не ходим.
     Говорил он на языке  детей  медведя,  и  Ромар,  привстав  навстречу,
ответил на том же языке:
     - Простите нас за вторжение, добрые люди,  но  мы  попали  в  беду  и
должны были зайти на ваш остров, чтобы не погибнуть совсем. И вы ошиблись,
мы не дети медведя, мы родом  из  очень  далеких  краев  и  попали  к  вам
случайно.
     Старший из хозяев подошел ближе, поглядел на Унику.
     - Она провалилась в трясину?
     - Мы провалились все трое.
     Пожилой охотник присвистнул и сказал:
     - Однако, здесь вы замерзнете.  И  костер  не  поможет.  Собирайтесь,
пойдем в наш лагерь.
     Двое охотников  помоложе  скинули  тулупы,  Таши  с  Ромаром  сменили
вымокшую одежду на сухую, нагретую  живым  телом.  Из  двух  копий  быстро
построили носилки, переложили на них бесчувственную Унику, сверху  накрыли
теплой шубой. Молодые воины, не скрываясь, глазели на  Ромара,  пока  Таши
ремнем обвязывал накинутый ему на плечи тулуп и заправлял под кушак пустые
рукава. Шутка сказать - безрукий в лесу, в такую даль забрел и  доселе  не
сгинул...
     В три минуты бивак был свернут, костер  раскидан  и  затоптан,  отряд
двинулся в путь.


     По ту сторону сопки в такой  же  заветренней  лощинке  стояли  четыре
бревенчатых балагана. В них и  укрывались  от  ненастья  хозяева  острова.
Всего здесь было дюжины две людей,  в  основном  женщины.  Еще  по  дороге
старший рассказал Ромару, что они пришли  сюда  за  клюквой  и  ходят  так
каждый год. А вообще род держит земли на закат до  самого  Горького  моря.
Горы, делившие землю на юге, здесь превращались в невысокие увалы и холмы,
никакой преграды для человека не представляли и даже, напротив, спасали от
вечной мокрости болот.
     Поклонялись лесовики Большому Лососю, который в