ним  ударом
разделаться с чудовищем высотой чуть ли не в три человеческих роста.
     Вишневая птичья кровь частыми  толчками  побежала  по  древку.  Птица
судорожно задергалась - и рухнула. Карлик успел соскочить; Таши  со  всего
размаха  пнул  недомерка  ногой  в  спину.  Тот  полетел  вперед,  клубком
прокатился по земле, вскочил на четвереньки, но больше сделать  ничего  не
успел, Таши уже прыгнул следом, ударив  разом  обеими  ногами.  Под  ногой
громко хрустнуло, карлик обмяк.
     - Вот так, -  хрипло  проговорил  Таши,  вставая.  Рута  и  остальные
глядели на него с ужасом и восхищением. - Не дадут нам тут отсиживаться.
     Вернулся бледный  и  посуровевший  Чалох.  Глянул  на  приключившийся
разор, побледнел еще больше и сразу же велел сниматься. Ему тоже в  голову
пришла мысль ползти в обход пастбища.
     - А как же... - вякнула Пата, но Чалох сунул ей кулаком  в  ребра,  и
разговоры прекратились.  Таши  инда  завидно  стало,  как  быстро  охотник
порядок навел. Чалоху просто, Пата ему родная сестра, да еще и меньшая. Он
ее и в детстве бивал, и сейчас право имеет.
     Пошли. За спиной Таши порой  раздавались  сдавленные  всхлипы,  но  в
общем-то было довольно тихо.
     Вот и край зарослям. Впереди - чистое  поле.  Смертное  поле.  И  как
подумаешь, что сам помогал с него кусты сводить... Эх!
     - Лежать! И - никшнуть всем! -  строго  предупредил  Чалох  и  кивнул
Таши.
     - Вы куда? - заскулили девки. - Нам тут одним стра-а-ашно...
     - Мы глянем - и назад, - ободрив таким  образом  приунывших  бабенок,
мужчины поползли к узкому  лазу,  каких  немало  проделали  в  чертополохе
шныряющие вокруг селения собаки.
     Выползли шагов на десять вперед,  огляделись.  Все  спокойно,  никого
нет. Диатриты куда-то попрятались. До самого окоема - ни одной живой души.
Только земля в отдалении усеяна полурасклеванными овечьими тушами. Куда  ж
вражины-то подевались? Руки стали мокрыми от пота. Ну,  долго  так  сидеть
нечего, надо прорываться.
     Вернулись.
     - Чисто вроде бы.
     Да, впереди было чисто. Даже - обманчиво-чисто. А  вот  ниже  к  реке
слышалось алчное курлыканье диатрим. Карлики прочесывали заросли - вот-вот
могут и на их лежбище наткнуться.
     Поползли. Рута, молодец, точно вьюн полевой стелется; а Пата, дурища,
так зад отклячила, что за целое поприще видать. Остальные бабы и девки кто
как справляется. Молчат, и на том спасибо.
     До заветных ворот оставалось уже совсем немного, когда  знакомое  уже
свиристение и клекот раздались под самым боком.
     Тоже, не прошли гады мимо бурьяна, спрятались да как  ловко!  Уложили
своих чудовищ, заставили шею вытянуть - и все  за  пару  шагов  ничего  не
разглядишь. Да и кто знал, что они так умеют  -  птицы-то  высоченные,  за
версту видать. А они затаились и поджидают, кто к ним пожалует.
     Одна из птиц уже  вскочила  и  бежала  к  ним,  отмахивая  с  каждым,
обманчиво-неспешным шагом такие куски, что не верится даже тому,  кто  сам
на это дело смотрит. Башка  со  зловещим  клювом  маячила  на  недоступной
высоте; никаким копьем не  дотянешься,  хоть  опять  жди,  пока  она  тебя
клевать начнет. А и напорется диатрима на острый дрын - что с того? Помощи
ей недолго ждать: чуть не под самым носом у ползущих  взметнуло  лопухи  и
как из-под земли полезла оттуда клювастая голова с гребнем жестких  перьев
на макушке.
     Пата заполошно взвизгнула и,  потеряв  голову,  окарачь  бросилась  к
городьбе.  Другие  бабы,  понимая,  что  спасение  в  ногах,  вскочили   и
припустили рысью.
     Сделать можно было только одно:  задержать  гадин  хоть  на  полмига,
авось успеет кто из женщин спастись. Вон они, ворота,  открыты,  влетай  с
разбега,  а  птицу,  коли  дуриком  сунется,  Ромар  с  Матхи  найдут  чем
попотчевать.
     Удивительно много мыслей пролетает в голове в такие мгновения, разные
мысли, горькие или светлые, но никогда не мешающие делать дело или хотя бы
умереть достойно. Двумя руками Таши поднял  загонное  копье,  приготовился
принять на кремень смертельный удар.  И  тут  из  травы,  совсем  рядом  с
неловко подымающейся диатримой вынырнул Чалох. С громким хаканьем,  словно
дерево валил, метнул боевой  топор  в  недоступную  уже  голову,  прямо  в
золотую радугу глаза. А сам уже не успел ни  отпрыгнуть,  ни  отшатнуться.
Окривевшая птица заметалась, не слушая воплей наездника, свирепо и неточно
избивая клювом упавшего охотника, потом  метнулась  в  сторону  и  сослепу
столкнулась с той хищницей, которую ждал Таши. Птицы  повалились  одна  на
другую, мгновенно сплетясь в клекочущий клубок.
     Таши швырнул в упавших свою жердину и, не глядя, попал куда или  нет,
рванулся вслед за удирающими бабами только ветер в ушах  свистнул.  В  три
прыжка догнал толстозадую Пату, ухватил за руку, потащил чуть не  волоком.
Серьезного урона  упавшие  диатримы  не  понесли.  Карлики  быстро  сумели
поднять своих птиц, устремившись в погоню. Другие женщины  уже  влетали  в
открытый проем ворот, поэтому гнались только за Таши и Патой. Пата  словно
во сне перебирала короткими ногами, а  сзади  уже  слышались  тугие  удары
мозолистых птичьих лап: словно палкой пыль из старой шкуры выбивают.
     И все-таки, успели, проскочили, под самым носом  у  бегающей  смерти.
Поостереглись диатриты близко  к  воротам  подходить,  научились  кой-чему
после первого приступа. Пата при всех Таши на шею кинулась, слезы - в  три
ручья, ровно Великую оживить решила. Приблизился Бойша -  по  плечу  молча
хлопнул.
     - Чалох всех выручил, - сказал Таши.
     - Видел, - кивнул вождь. - Но и ты молодец.
     Крага подошла, положила на Ташино плечо морщинистую  ладонь.  Сказала
строго:
     - Будешь у меня внуком, заместо Чалоха.
     А Тейко в стороне отстоялся.


     - Хорош, хорош, нечего сказать! -  распекал  Ромар  Таши,  когда  они
медленно шли прочь  от  ворот.  -  Поперся,  значит.  Да  если  б  не  ты,
отлежались бы бабы, как есть бы отлежались!..
     - Не... - Таши помотал головой. - Не отлежались бы. Они  ж  не  знали
ничего, шумели, только что песни не орали. Нашли бы их мигом и расклевали.
     - Может - да, а, может - и нет, - оборвал Ромар.  -  Все  равно.  Для
рода их смерть - еще не гибель...
     - А моя что - гибель? - удивился Таши.
     - Может и так, - Ромар был очень  серьезен.  -  Твоя  и  Уники.  Чует
сердце - придется нам троим роду послужить. Потому что завязли мы  крепко.
Ратной силой с диатритами не совладаем - помяни мое слово.
     - Бойша про ночной поход говорил...
     - Говорил. Да только не будет от этого толку. Пособи Лар людей  назад
привести.
     - Да мы справимся! - самоуверенно бросил Таши. - Ты же  слышал,  Рута
рассказывала, я один сумел диатриму прикончить. Просто оружие на них  надо
иное, чем обычно в бой берем.
     - Справитесь?! - безрукий колдун сверкнул очами. - Не слышал, что я у
ворот говорил?
     - Слышать-то слышал, но ведь  не  бывает  так,  чтобы  сделать  вовсе
ничего нельзя было! Может, пал на птиц пустить!.. Дождей так  и  не  было,
степь пересохла, займется хорошо.
     - Пал пустить? Мысль добрая, - оживился Ромар. - Я подумаю.  Глядишь,
поможет оброниться.
     Томительно-медленно тянулся день. Плакали  дети  -  пить  хочется,  а
матери гонят от глиняных корчаг. До ночи запас не обновишь. Бойша,  Матхи,
Ромар Стакн и несколько  старейшин  вкупе  с  самыми  опытными  охотниками
закрылись в доме вождя, что-то обсуждая.  Таши  в  сотый  раз  рассказывал
молодым парням, как  сумел  уложить  диатриму.  Воины  примеряли  по  руке
загонные копья, недовольно морщились: не то оружие, чтобы в бою  им  ловко
управляться. А ради одного удара такую тяготу тащить тоже обидно.
     Таши неудержимо тянуло к Отшибной Землянке; но нет,  нельзя,  нельзя.
Разве что совсем поздно, ночью, когда все уснут.
     Над  притихшим  селением  нехотя  стягивались  сумерки.  Диатриты  не
показывались. Ушли куда-то в степь, на полудень, отягощенные добычей. Сами
ничего не несли, вьючили на птиц. Ромар смотрел на сборы  с  крыши,  цокал
языком, завидовал.
     Про  судьбу  нижнего  Туранова  поселка  люди  старались  не  думать.
Хотелось верить, что там тоже все в порядке. Городьба высокая - отобьются.
Лишь бы врасплох не взяли.
     О чем говорили на совете старейшин, Таши  не  знал,  но  Ромар  вышел
оттуда мрачный, как туча. Вышел - и сразу отозвал Таши в сторону.
     - Бойша поведет сегодня ночью воинов на юг. Тебя тоже берут.  Смотри,
Таши, ты не должен меня подвести. Ты обязан вернуться. Потому что, сдается
мне, не от диатритов наши беды. Не от карликов, а...  -  старик  осекся  и
досадливо дернул плечом. - Одним словом  -  вперед  не  лезь,  лихость  не
выказывай! Ты и так всех в ней убедил. Даже  Свиола.  Ты  женщин  из  рощи
вывел, пока его молодцы ни живы ни мертвы у меня за  спиной  торчали.  Так
что и думать забудь про подвиги. Их на твою долю отмерено столько, что  за
долгую жизнь не перегеройствовать. А судьба у тебя темна,  гадание  ничего
толком не говорит. Будет ли у тебя долгая жизнь-то? Парень ты  сильный,  а
за жизнь держишься слабо. И если убьют тебя каким-нибудь  дуриком,  то  не
скоро в роду отыщется второй такой человек. Потому и бьюсь за тебя. Понял?
     - Понял, - сказал  Таши,  ничуть  не  удивленный  и  не  обрадованный
высокой своей судьбой.
     - Тогда я вот что  тебе  велю  -  все-все  доподлинно  про  диатритов
узнать. Фигурки я спрашивал, - но надо увидеть  и  глазами.  Мне  туда  не
дойти, поэтому моими глазами станешь ты. Понятно?
     - Понятно, - кивнул Таши.
     - А за Унику не беспокойся. Я с ней  словом  перемолвился.  Очень  на
тебя она сердита, что, голову очертя, на диатритов полез. О ней не думал.
     Таши опустил голову. Верен упрек, как ни крути, верен. Не  о  любимой
заботился, когда за ворота шел баб выручать. О себе.
     -  Не  буду   больше,   -   совсем   по-мальчишески   пробурчал   он,
отворачиваясь.
     - Так-то оно лучше, - наставительно заметил Ромар. - Смотри  у  меня!
Наперед всех не лезь. Я Бойшу предупредил. Сказал, что ты мне во что бы то
ни стало живой нужен. Он понял.



                                    4

     Вечером  по  селению  прокатилась  короткая  волна  сборов.  Охотники
разделились на три отряда - самый большой,  из  наилучших,  шел  вместе  с
Бойшей искать ночевку диатритов. Второй, куда меньше, должен был натаскать
за ночь воды  из  Великой.  Третий,  где  заправлял  мастер  Стакн,  ладил
устроить в самом селении большое  вместилище  для  воды.  Гончарной  глины
можно и днем между домами накопать, а вот за лозняком, хочешь - не хочешь,
надо в рощу идти.
     Бабы выли над изувеченным телом Чалоха. Его принесли в селение,  едва
начало смеркаться, и стало ясно, что враги убрались от стен на  безопасное
расстояние. А еще четыре человека так и сгинули. Вышли утром по делам -  и
пропали. Теперь только диатримы и могут рассказать  об  их  судьбе.  Матхи
выкроил минуту среди беспокойств тяжкого дня, спросил своих помощников  из
числа легких духов, но ответа толком не  получил.  Хотя  главное  понял  и
велел принести обереги ушедших  в  свою  землянку,  где  хранятся  фигурки
предков погибших неведомой смертью. Вот и все  похороны.  Поневоле  Чалоху
позавидуешь - над ним хоть поплакать можно.
     Таши и Тейко попали в большой отряд.
     Провожаемые молчаливыми женщинами, вышли за  ворота.  Впереди  лежала
ночная степь, знакомые, привычные  места,  где  знаешь  каждую  балочку  и
каждый овражек. Где искать диатритов, подсказали шаман  с  Ромаром.  Матхи
долго  гремел  бубном,  прыгал  и  завывал,  вызывая   предков;   безрукий
перебрасывал пальцами ног гадальные амулеты. Оказалось, что  карлики  ушли
примерно на день пути. Для их птиц - совсем немного.
     - Пошевеливайтесь! - торопил своих Бойша. -  Нам  бы  затемно  до  их
становища дошагать, светлый день переждать, а ночью-то и ударить!
     Шагали, растянувшись длинной колонной. Всего вождь вел с собой  почти
три сотни опытных воинов. Никогда еще люди не  хаживали  в  такие  походы.
Согнутых отбивали на крутоярах Великой; а о войне с трупоедами  уже  почти
забыли - как там было да что.
     Если карлики и оставили ночную стражу на дальних подходах,  себя  она
никак не оказала. Да  и  что  она  могла?  Диатрима  ночью  беспомощна.  А
карлики, хоть и жилисты - но в малолюдстве не бойцы. Ни обогнать не  могла
войско Бойши их весть, ни хотя бы сравняться с ним.
     Ночь  выдалась  на  диво.  Звездная,  прохладная,  идти  легко,  одно
удовольствие. На плече у Таши видел боевой лук Туны (эх, погиб богатырь! а
ведь такой смог бы голыми руками и диатриму заломать...)
     Оставили позади круг полей, иные угодья. Шли по четкому следу орды  -
впереди воинства  Бойша  пустил  лучших  следопытов,  да  и  не  прятались
карлики, чувствуя свою силу. Шли молча - ни шепотков,  ни  пересудов.  Все
понимали, насколько страшен враг. Слова Ромара о том,  что  боевые  птицы,
даже ничего не видя, начнут клевать  всех  вокруг  себя,  не  вылезали  из
голов.
     Про Таши и Унику уже никто не вспоминал.
     Ночь катилась им вслед темной волной. И, словно толкаемые десятками и
сотнями ног, поворачивались звезды. Луна проглянула было  и  спряталась  -
видно, помогли предки, вовремя пригнали облаков. Хотя карлики,  в  отличие
от своих птиц, так и так видят  в  темноте  лучше  кошек,  не  зря  ж  они
большеглазым лесным убийцам сродни.
     Шли давно знакомой дорогой к низовому селению, где  заправлял  Туран.
Оскорбленный старшина сразу же после  суда  ушел  с  немногими  спутниками
домой, и оставалось только гадать - достигли они частокола  или  достались
на обед диатримам.
     Таши в дозор не посылали. Эта честь досталась  Тейко;  и  среди  тьмы
передовые родового ополчения  внезапно  услыхали  сдавленный,  срывающийся
полукрик-полухрип.
     Тейко молча вскинул лук, готовый стрелять на звук, но вовремя  понял,
что кричит бегущий в ночи человек.
     - Это я, я... Лихор!..
     Бегун был весь покрыт кровью. Из плеча вырван целый кусок  мяса.  Как
он с такой раной ухитрился еще и бежать - никто не мог понять. Он бежал  и
плакал. Плакал и бежал.
     Воины столпились  кругом  парня.  Кто-то  из  сведущих  в  знахарстве
занялся повязкой. Послали за Бойшей. А  Таши  почувствовал,  как  внезапно
стало холодно внутри. Надвигалась небывалая беда, какой не знал еще род.
     И Лихор рассказал.
     Оказалось, не в одном месте перешли Великую карлики-диатриты. И очень
быстро нашли низовое селение...
     Беда  свалилась  ярким  полуднем,  когда   не   опасаешься   никакого
чужеродного колдовства. Лениво паслись отары. Лениво  дремали  пастухи.  И
широко раскрыты были ворота в городьбе. Плахи отодвинуты -  кого  бояться?
Страшные диатримы оставались где-то там, далеко; никто не мог и помыслить,
что они пожалуют сюда.
     Туран едва вернулся с судилища.  Пришел  мрачный,  злой,  что  не  по
евонному вышло. Нарычал на всех,  надавал  затрещин  да  оплеух.  Разогнал
народ по работам - сорвал сердце.  Почему  дров  для  общинных  очагов  не
припасли к его, Турана, возвращению?  Здесь  вам  перелесков  нет,  не  на
севере живем, о дровах особая забота должна быть. Почему воды мало, почему
раскрошившееся в частоколе бревно не заменили, хотя он уж мозоли на  языке
натер, почему столько здоровенных  мужиков  глаза  проглядывает,  в  степь
пялится, от работы отлынивает - дескать, мы на страже? Почему?.. почему?..
почему?..
     Оно  и  понятно  -  старшина  разгневанный  всегда  найдет   к   чему
прицепиться.
     И началось. Всех взбудоражил Туран, всем хвосты накрутил, всех  покоя
лишил. На входе в городьбу остался один увечный Мамур.
     Диатримы налетели, когда народ только-только разбредался по  работам.
Может статься, и больше  бы  уцелело,  если  бы  подальше  отойти  успели:
схоронились бы по кустам, по зарослям кизила, куда и диатрима не  полезет.
Так ведь нет - в самые заполошный момент диатриты застигли.
     Когда раздалось многоголосое злобное клекотанье, никто  сперва  и  не
поверил. Все казалось - далеко где-то беда ходит, нас стороной минует,  не
застигнет. Ан, не обошла.
     Карлики загодя развернулись широко и  пошли  на  людей  как  серп  на
колосья. Выследили, верно, улучили момент - и ударили.  Может,  подвернись
им отара первой - и успел бы люд спастись, а так...
     С отчаянным криком бросились врассыпную женщины, которых Туран погнал
за водой. Диатримы ринулись следом за убегавшими -  для  них  это,  верно,
первая радость. Живой серп налетел, срезал, растоптал и расклевал бьющиеся
живые тела. А карлики не дали своим  птицам  увлечься  пожиранием  добычи.
Видя, как мечутся жертвы, с визгами и завываниями, гнали  диатриты  боевых
птиц прямо к городьбе.
     Всполошно заорал  колченогий  Мамур,  замахал  руками;  а  поблизости
никого из людей-то и нету. Одна орущая детвора.  Стал  сам  дубовые  плахи
задвигать - да не успел. Одну только  и  смог,  пока  диатричий  клюв  ему
голову напрочь не снес.  Птица  легко  перемахнула  ничтожную  преграду  и
ворвалась в селение.
     Карлики умело и быстро отрезали людей  от  городьбы.  Часть  занялась
истреблением окруженных, часть - рванула в селение. Возле домов, в тесноте
завязались последние отчаянные схватки. Кого-то  из  карликов  случившимся
подросткам удалось сбить на землю, только легче от этого не становилось  -
лишившись  наездника,  диатримы  продолжали  метаться,  клюя   всех,   кто
подворачивался. То ли сами рассвирепев, то ли  доведенные  до  исступления
диатритами, птицы уже не пожирали двуногую добычу, а  убивали,  убивали  и
убивали, дурея от льющейся крови.
     Спасения не было нигде. Ни в поле, ни в селении,  ни  в  домах.  Даже
туда впихивались диатримы, склевывая детишек, словно вороны  червяков.  Не
щадили никого. Ни дряхлого старика на лежанке, ни  крошечного  младенца  в
люльке. В проем всовывалась страшная голова, обитатели начинали метаться -
и птицы, даже полуослепнув в темноте, безошибочно били клювами. То  ли  на
звук, но ли на движение...
     Селение в один миг заполнилось телами.  Матери,  напрасно  пытавшиеся
закрыть собой детей; дети, не успевшие добежать до  спасительных,  как  им
казалось, ухоронок; старики, перед смертью увидавшие гибель  всего  своего
потомства на несколько колен...
     Сам Туран в эти минуты случился возле обрыва, где работали древорубы.
Взбрело в голову  пойти  напомнить  людям,  чтобы  как  следует  древесину
отбирали. А то ведь  на  оголившемся  дне  выступило  немало  топляка,  от
которого не огонь, а один дым происходит. Как будто люди  сами  не  знают,
что в очаг  бросать.  Когда  поднялась  тревога,  вокруг  старшины  сжался
плотный клубок людей. Сказалась давняя выучка - сбиваться  в  кучу,  ежели
случилось нежданное. И люди кинулись за помощью к старшине.
     Туран понял все в первый  же  миг.  Словно  с  высоты  открылось  ему
селение, в которое, как ножик с горло  овцы,  входил  поток  атакующих.  И
почудилось: если сделать что-то небывалое, совершить одно могучее  усилие,
еще можно успеть вернуть людей к воротам, к оружию. Спасти  если  не  себя
самого, то хотя бы свое имя.
     Когда-то Туран был крепок, хотя последние годы брал не силой, которой
очень поубавилось, а суровостью нрава. Но тут, забыв о  возрасте,  ухватил
за комель бревно и с этою дубиной ринулся навстречу хищному  потоку,  хотя
уже видел, что безнадежно опоздал. Остальных мужчин не надо было понукать.
Похватав кто что мог, они сгрудились кругом Турана.
     Со страшного замаха бревно описало дугу, приложив по шее самой спорой
из диатрим. Кто-то с колом в руках кинулся птице под ноги, метя  просадить
живот. Еще два бревна хряснули покачнувшуюся птицу, и диатрима  повалилась
на бок, дергаясь и ударяя страшными лапами. Следом сбили вторую  птицу,  и
третью... Вот только за каждую из них платили чуть не десяток  собственных
жизней.
     - Осилим! -