ечный карлик, седой, как  сова-сипуха.  Таши
ледяной волной окатило: с полувзгляда понял он, что это и есть  тот  самый
диатричий маг, без которого никогда  не  сумели  бы  проклятые  так  ловко
повалить городьбу! И вот теперь достал чужинский  чародей  врага,  сошлись
лицом к лицу - один верхом на чудовищной птице, второй  -  как  всю  жизнь
был, безоружный и перед всякой опасностью открытый.
     Таши метнулся было наперерез диатриме, но тут  воздух  перед  Ромаром
внезапно  вспыхнул.  Огненная  тень  увенчанная  парой   изогнутых   рогов
поднялась  из-под  земли.  Страшная  голова   наклонилась,   и   диатрима,
показавшаяся вдруг  маленькой  и  ничтожной,  кувырнулась  наземь,  сбитая
огненными рогами.
     Перья на груди птицы тотчас же вспыхнули, огонь метнулся  по  длинной
шее, кроваво-золотые глаза лопнули, лишь  ноги  еще  скребли  землю  -  не
желала владычица диатрим отступать даже перед самим  Ларом.  Седой  карлик
вскинул пустую руку,  словно  в  ней  было  привычно  зажато  копьецо,  но
огненный рог вонзился ему в грудь. В следующую секунду призрачное  видение
погасло, Ромар обессилено рухнул у стены, подле трупа  своего  врага  -  и
руки сородичей подхватили бесчувственное тело, поволокли прочь...
     Таши не помнил, что было дальше. Кажется, он  подхватил  выпавшее  из
мертвой руки копье и дрался вместе  со  всеми,  ежесекундно  ожидая  лютой
гибели и чуть ли не удивляясь, что смерть раз за разом  обходила  его.  Он
видел гибель своего рода, но  продолжал  драться  там,  где  иные  бросали
оружие и сами подставлялись под беспощадные клювы, не в  силах  тянуть,  и
желая только одного - чтобы скорее.
     И все-таки люди не окончательно потеряли головы.  Два  пролома  Бойше
удалось отбить. Через них кинулись спасаться дети и женщины, а  с  ними  и
часть  воинов  -  потому  что  иначе  бегущие  тотчас   будут   расклеваны
диатримами.
     Таши стоял в проходе, держа  наизготовку  загонное  копье,  пропуская
мимо поток бегущих. Сейчас последний из живых людей  выбежит  наружу  и  в
проходе между домами появится видение торжествующей диатримы.  Ее  и  надо
принять на зазубренный кремень, чтобы хоть на минуту задержать погоню.
     - Дай сюда! -  раздался  сзади  голос.  Белоголовый,  трясущийся  Лат
неожиданно сильным рывком вырвал из рук Таши копье.  -  Беги!  -  визгливо
крикнул он. - Тебе еще женщин до леса вести! А у меня ноги не идут, так  я
здесь постою.
     Не было времени прекословить главе семьи. Таши подхватил другое копье
- полегче и кинулся догонять бегущих.
     Вырвавшиеся за городьбы бежали в разные стороны, кто куда, рассыпаясь
небольшими отрядами; иные, впрочем, сбивались в ватаги и побольше. Скорее,
скорее, уйти подальше, пока страшная смерть в образе нелетающей  птицы  не
вырвалась за городьбу!
     Бойша отступал одним из последних. Группа самых упорных  воинов,  все
немолодые, отходила вместе с ним, отвлекая на себя врага, не позволяя  ему
собраться загонным кольцом, чтобы начать настоящую облаву. И, когда вперед
вырвался какой-то лихой чужинец, вождь  шагнул  ему  навстречу  и  вскинул
священный нефрит рода. Дубинка оставила в  воздухе  зеленый  росчерк;  шею
диатримы, как и в прошлый раз, сбило начисто, а затем случилось страшное -
священный нефрит внезапно полыхнул, точно трава весной, и - переломился.
     Бойша оторопело взглянул на обломки - и  накатившая  волна  диатритов
накрыла его, опрокинула и втоптала в землю уже неживое тело.
     Даже вырвавшись за городьбу  теряли  люди  своих  во  время  бегства.
Счастье еще, что почти все диатриты  остались  в  селении  -  если  прежде
защитники не пускали птиц в городьбу,  то  теперь,  несколько  смертников,
закрепившись в проломе, старались не выпустить их. И лишь убедившись,  что
в селении больше нет ни единого человека, Стакн - старший среди выживших -
велел отходить к далекому лесу.
     Люди бежали на север. Разрозненные группки карликов  настигали  их  и
рвали, почти  не  встречая  сопротивления.  Именно  в  это  время  погибло
большинство родичей: женщин и детей, особенно малышей, что  и  двух  весен
еще не отсчитали...
     Лишь когда роща, до которой чуть не два  часа  бежали,  сомкнула  над
людьми  свои  кроны,  народ  сумел  остановиться,  и  там  впервые  кто-то
заплакал.
     Здесь, на лесной поляне Таши отыскал  Унику;  увидев  окровавленного,
избитого - но живого Таши она тихонько охнула - и захлопотала  над  другой
женщиной, которой приспела пора рожать, и младенец - девочка - родилась  в
лесу рядом со смертным полем...



                                    6

     После страшного разгрома Тейко вместе с десятком  женщин,  прячась  в
перелесках, пробирался на север. Он оставался среди  бегущих  единственным
воином, но как-то само собой получилось, что командовала в  отряде  Крага.
Старуха, столько лет уже и за ворота не выходившая,  неутомимо  шла,  неся
полную ношу, приглядывая за детьми и ободряя молодок.
     - Найдем своих, - твердила она, - отыщутся. Я их нюхом чую.  Как  лес
сплошняком пойдет, так на тропах след отыщем.
     Тейко безучастно слушал эту воркотню. Не оставалось мочи ни идти,  ни
биться. Был бы один - вообще бы никуда не пошел - лег на землю и умер.  Не
отпускало его воспоминание: как бежали от него согнутые, вот так же бежали
- женщины с детьми. А он гнался и никому не позволил  уйти.  Весело  тогда
было. А сейчас его гонят, и не у кого просить помощи и защиты. Не у  Краги
же... А об остальных и вовсе вспоминать не хочется. Бабы  с  детишками  да
девки. Линга тащит двоих малышей: родную дочь и  приемную,  которую  Ромар
из-под самого Тейкова топора вырвал.  Из  сил  выбивается,  а  не  бросает
приемыша, дура... Калинка ей помогает -  она  всем  по  очереди  помогает.
Тоже, дура. Ее-то что держит в чужом роду? Как ни старайся,  а  Малона  не
воскресишь. Или думает, что вместе легче уцелеть? Вместе  врагу  на  глаза
попасть легче...
     На дневку отрядец валился в рощах или забивался  в  кустарник.  Но  и
ночью, в глухой тьме, идти было нельзя.  Поэтому  старались  выходить  при
свете, но незадолго до заката, когда злодеи  уже  уводили  своих  птиц  на
ночевку. Так шли три дня, отмахивая за сутки изрядные куски,  но  в  конце
концов, как и предвидел Тейко, напоролись на беду.
     Время было вечернее, лик Дзара только спрятался за край земли, но еще
на полнеба сияли багрецом вечерние облака. И света  было  достаточно  даже
для круглых птичьих глаз. За эту ночь Крага рассчитывала добрести к  цели.
Лес уже был виден на горизонте, стена его была такого  темного,  грозового
цвета, что ни у кого не возникало сомнений, что это не  очередная  рощица,
каких они прошли уже немало, а настоящая извечная чаща, что тянется до гор
на западе, а на восходе и вовсе границ не имеет.
     Беженцы уже прошли немалое поприще, заросшая вербой  балка,  где  они
хоронились днем, осталась далеко позади.
     - А вон, никак и Сборная  гора,  -  говорила  Крага,  указывая  рукой
вдаль, где ровная линия леса вздымалась округлым холмом, - к утру на месте
будем, а там и своих сыщем...
     Испуганный вскрик прервал старуху.
     Со стороны заката, четко прорисовываясь на  фоне  пламенеющего  неба,
мчалась одинокая диатрима. В какой-то стычке она потеряла своего всадника,
отбилась от стаи, закружив в незнакомых, сильно заросших местах, и  теперь
носилась по округе, мучимая страхом и голодом.  Углядев  желанную  добычу,
она громогласно заклекотала и, раззявив клюв, ринулась к людям.  Случилась
паника. Кто-то метался, кто-то кричал отчаянно. Тейко стоял, тупо глядя на
спешащую смерть и даже руки не мог поднять.
     Калинка подскочила к нему, вырвала из ослабевшей руки копье,  встала,
уперев древко в землю.
     - Из лука бей!.. - закричала она, - я прикрою!
     Дрожащими руками Тейко потянул из-за спины лук.
     И в это время вперед выступила Крага. Не шагнула, не вышла, а  именно
выступила. Никогда не удавалось ей такое на  родовом  совете  или  вообще,
там, где требовалась гордая осанка. Не  терпящим  возражений  голосом  она
отдала приказ:
     - К лесу уходите, только неспешно, а то за  бегущими  птица  кинуться
может! Все уходите! А мне с этой тварью поговорить надо. Слово у меня  для
нее есть.
     Словно  завороженные  люди  двинулись  к  далекому   лесу.   Старуха,
убедившись,  что  приказ   выполнен,   зашагала   навстречу   стремительно
вырастающему силуэту.
     - Эй, желторотая! - крикнула она, замахнувшись клюкой.  -  Я  тебя!..
Только попробуй тронуть моих внуков! На вот, меня жри...
     Птица налетела, ударила,  затанцевала  на  месте,  защелкала  клювом,
раздирая еще бьющееся человеческое тело.
     Уцелевшие люди, поминутно оглядываясь, спешили к лесу.


     Таши и Уника уходили к лесу вместе с большой толпой  -  чуть  не  две
сотни беженцев, в основном бабы и малышня, но и взрослых мужчин  оказалось
человек сорок. Первый день и впрямь бежали толпой, а потом за дело  взялся
Мугон, и толпа превратилась в отряд, беженцы в переселенцев.
     За четыре дня дошли к Сборной горе. Выслали разведку,  но  никого  не
нашли, видно первыми явились. Не может же  такого  быть,  чтобы  им  одним
спасение  найти  довелось.  Значит,  прочие  припозднились,  не  добрались
покуда.
     На  поляне  спешно  соорудили  шалаши,  набросали  вал   из   колючих
берсеньевых кустов. Сыскали воду. Родник бил  как  ни  в  чем  не  бывало,
ничего не зная о несчастьях приключившихся на юге.
     На второй день Мугон отобрал людей и  двумя  отрядами  послал  их  на
поиски отстающих. Жутковато было выходить за пределы  спасительного  леса,
туда, где кружили голодные птичьи стаи, но никто из  воинов  даже  губ  не
покривил, понимали, что так и должно быть, сами прежде приказа  готовились
в путь. Уходил на поиски и  Таши.  Уника  оставалась  с  матерью  и  двумя
младшими сестрами. А вот братья Уники не дошли  к  Сборной  горе,  полезли
мальчишки в бой - и не вернулись живыми.
     Ташиному отряду, где старшим был Парат, повезло - уже  к  вечеру  они
встретили еще одну группу  беженцев,  и  тоже  немалую  -  почти  полсотни
человек. К великой радости Таши среди этих людей он увидал  Ромара;  выжил
безрукий чародей среди смертельной  круговерти.  С  найденными  поделились
водой и обещали проводить их к месту сбора. Одну ночь все равно предстояло
провести в лесу и потому люди остановились на ночевку еще засветло,  благо
что подвернулся распадок так густо заросший ивой и молодыми березками, что
туда ни одна диатрима и на полклюва не втиснулась бы.
     Ромар немедленно взялся  за  гадание,  но  быстро  смешал  амулеты  и
подошел к Таши.
     - Что-то мне это место не нравится. Смертью кругом пахнет.
     - Сейчас смертью повсюду пахнет, - произнес Таши, не то соглашаясь  с
учителем, не то возражая ему.
     - Нет, здесь что-то особое. Пройдем-ка малость вперед, посмотрим, что
там творится...
     Таши спросился  у  Парата  и,  получив  разрешение,  пошел  вслед  за
Ромаром, который уверенно направился  в  сторону  таинственной  опасности,
предсказанной резными фигурками. На самом краю зарослей они  остановились.
Последний лоскут великого поля лежал перед ними. Вдалеке синел лес, и  там
уже не рощи будут среди полей, а  поляны  посреди  чащи.  Здесь  в  цепком
рукопожатии  встречалась  великая  степь  с  великим  лесом.  Благодать  и
проклятия обеих стран сходились в этом месте.  Гепард  мог  встретиться  в
этих местах с рысью, а лось с дикой кобылицей. На  этом  рубеже  кончались
владения детей зубра и начиналась земля незнаемая.
     Затаившись в кустах Ромар зоркими глазами обводил простор. Таши  тоже
вглядывался вдаль, хотя и  понимал,  что  соперничать  с  Ромаром  ему  не
приходится. И, конечно же, первым заметил недоброе Ромар. Старик  внезапно
побледнел и беззвучно шепнул в ухо Таши:
     - Гляди!
     И как всегда после того, как Ромар укажет на что смотреть,  в  глазах
прояснело, и Таши увидел зверя. То есть, видел он его и прежде, зверь  был
слишком  огромен,  чтобы  не   заметить   его,   но   обманутому   взгляду
представлялось, будто это пригорок  возвышается  невдалеке.  Серая  шерсть
сливалась с побитой заморозками  травой,  а  медленные,  ленивые  движения
чудовища можно было заметить, только если специально вглядываться в них.
     Таши перевел вопрошающий взгляд на  Ромара  и  увидел  бледное  лицо,
трясущиеся губы... Впервые в жизни старый волшебник был напуган  так,  что
не смог скрыть страха.
     -  Что  это?  -  прошептал  Таши.  Ощущение   смертельной   опасности
передалось ему, но страху молодой воин поддаваться не желал  и  готов  был
сразиться хоть с самим Хураком и угостить стрелой даже ненасытного Жжарга.
     - Рузарх... - шепот Ромара упал невесомей  паутины.  -  Сюда  идет...
Надо предупредить своих, чтобы  уходили...  -  Ромар  не  договорив  вдруг
вжался в землю и отчаянно прошипел: - Лежать!
     Зоркие глаза  мага  заметили  еще  одно  движение,  ускользнувшее  от
внимательного Ташиного взгляда - из-за края  леса  на  секунду  показалась
давно знакомая птичья фигура. Карлик на  ее  спине  мгновенно  подал  свою
скакунью назад, очевидно не желая показываться  на  виду  прежде  времени,
чтобы не спугнуть замеченного зверя.
     Так оно и оказалось. Ромар еще не успел  объяснить,  в  чем  дело,  а
из-за леса, разворачиваясь боевым полукружьем, вынеслось  десятка  полтора
диатрим. Голодные птицы неслись молча, стремясь поскорей окружить  знатную
добычу, чтобы не дать ей уйти в лес. Впрочем, рузарх никуда и не собирался
уходить;  он  тоже  был  голоден.  Мохнатая  громада  радостно   потрусила
навстречу нападающим.
     Никогда прежде диатримы не сталкивались с рузархом, а тот не  видывал
диатрим. И ни рузарх, ни  смертельные  птицы  прежде  не  знали  достойных
соперников, всякое существо они рассматривали как корм и стремились лишь к
одному - напасть и пожрать добычу. И хотя  медлительный  тупозубый  рузарх
никогда не смог бы догнать борзую диатриму, схватка была неизбежной.
     Первая диатрима метнулась прямо перед носом лесного  чудовища.  Птица
была  выше  на  добрую  сажень  и  привычно  старалась   ударить   сверху.
Серповидный клюв  вонзился  в  череп  зверя,  но  рузарх,  кажется,  и  не
почувствовал  раны  -  могучие  челюсти  сомкнулись,  перекусив   диатриму
пополам. Хищник наклонил морду, собираясь приступить к  ужину,  но  в  эту
минуту с боков и со спины на него набросились остальные птицы.
     Заработали страшные клювы,  бока  рузарха  окрасились  кровью.  Клювы
легко пробивали свалявшуюся серую  шерсть  и  вырывали  здоровенные  куски
мяса. Не ожидавший нападения великан негодующе  заревел  и  крутанулся  на
месте,  сбив  могучим  крупом  одну  из  диатрим.  Птичьи  кости  неслышно
хрустнули под копытами.  Рузарх  жамкнул  челюстями  третью  диатриму,  но
остальные уже снова вцепились в его  бока.  Не  переставая  жевать,  зверь
завертелся на месте, стараясь сбить надоедливых птиц.  Те  отскакивали,  и
Таши с отвращением и ужасом наблюдал, как  они  вскидывают  головы,  чтобы
тоже проглотить вырванный из тела врага кусок. Это была уже  не  битва,  а
взаимное пожирание. В течение минуты рузарх  сбил  и  растоптал  еще  двух
диатрим, хотя на нем самом уже  не  оставалось  ни  одного  живого  места.
Карлики на птичьих спинах визжали. Им единственным  пока  не  перепало  ни
кусочка мяса и они во что бы то ни стало хотели завалить небывалую добычу,
чтобы тоже набить животы.
     Птицы рванулись в новую атаку. На  этот  раз  они  лезли  осторожнее,
одинаково опасаясь как широчайшей пасти, так  и  тяжелого  крупа,  которым
зверь, оказывается столь сокрушительно дрался. Новые потоки крови окрасили
изодранные  бока  чудовища,  рузарх   покачнулся.   Диатриты   разразились
ликующими воплями...  Но  древний  зверь  преподнес  нападавшим  еще  один
неприятный сюрприз. Враги рано обрадовались: сбить хищнокопытного  гиганта
с ног было не так просто; туша качнулась не под ударами  острых  клювов  -
неожиданно рузарх поднялся на дыбы, словно  невиданных  размеров  медведь.
Развернувшись  на  месте,  рузарх  обрушился  на  не  успевших  отпрыгнуть
диатрим. Этим приемом рузарх в далеких тундрах сбивал на  землю  мамонтов.
Вооруженные копытами передние ноги смяли разом трех самых шустрых птиц.  А
рузарх, уже не останавливаясь для еды, вновь завертелся, щелкая  зубами  и
неожиданно бросаясь из стороны в сторону.
     Нервы у карликов не выдержали. Лишившись  в  единую  минуту  половины
своего отряда, они развернули  птиц  и  пустились  в  бегство.  Победитель
кинулся  было  следом,  но  пробежав  пару  шагов,  понял,   что   догнать
быстроногих птиц ему не по силам. Рузарх вернулся к месту недавней битвы и
принялся жрать.
     Таши и Ромар, замерев следили, как он, мотая головой,  выдирал  куски
мяса, хрустел  птичьими  костями,  как  наклонившись,  подхватывал  пастью
убитых карликов. Хруст, чавканье  и  утробные  стоны  были  слышны  далеко
окрест.
     Казалось, кровавой трапезе не будет конца, но  все-таки  и  бездонный
желудок рузарха переполнился. Сожрать восемь птиц оказалось зверю  не  под
силу.  Задушено  хрипя  и  отплевываясь,  рузарх  направился  к   растущим
неподалеку деревьям. На ходу он постанывал, и Таши  мельком  подумал,  что
чудовищу тоже не даром прошла эта схватка и  раны  заживут  еще  очень  не
скоро. Куда раньше кончится добытое в бою мясо, и тогда  раненому  гиганту
придется туго.
     - Пойдем отсюда, - хрипло сказал оправившийся от потрясения Ромар.  -
А со стоянки, пожалуй, сниматься не нужно. Думаю, что  сегодня  рузарх  на
охоту больше не пойдет.


     Как вернулись к месту сбора, узнали радостную весть: нашлись люди  из
верхнего селения, малой кровью вывел людей  рачительный  Сават,  хотя  сам
сгинул, до последнего прикрывая отход сородичей. Верховые  жители  за  эти
дни успели присмотреть неплохое место  для  селения,  где  после  недавних
пожаров лес был не  столь  непроглядным.  Не  нравилась  степнякам  густая
чащоба, где и неба толком не разглядишь.
     Кроме того, вторая группа разведчиков привела к месту сбора еще  один
отряд, который привел мастер Стакн.  Четыреста  человек  разом  прибыло  к
Сборной горе! А там, глядишь, и еще люди подтянутся. Это  ли  не  радость?
Вот только горчила радость при мысли о том, что выходило в  путь  двадцать
три сотни, а до места добралось менее тысячи живых людей.
     Вместе с этим отрядом пришел и слепой шаман  Матхи.  К  Сборной  горе
добрался на своих ногах, а дальше его уже несли. Матхи слег в  горячке,  и
никто, даже Ромар не мог утверждать за верное, поднимется он после болезни
или же останется род без шамана.
     Пришедшие   оставили   у   Сборной   горы   доглядчиков:    встречать
припозднившихся, а сами пошли к новому лагерю,  где  верховые  жители  уже
начинали ставить городьбу. Иным могло  показаться  странным,  что  люди  в
осеннюю пору не землянки стали рыть, не дома  поднимать,  а  заботиться  о
частоколе, но никто из родичей против не выступал.  Без  крепкой  стены  в
лесу казалось страшно. Никто не знает, чего ждать из угрюмой чащи, а через
городьбу и рузарх не вдруг прорвется. Так что  надо  стену  ставить,  пока
морозов нет и земля мягкая. А тем временем и  в  шалашах  укрыться  можно,
согреваясь боком соседа. Главное - не опасно жить,  а  удобно  -  это  уже
потом.
     Однако, вышло так, что и безопасности за  новым  частоколом  люди  не
нашли.
     Таши с Уникой поставили  себе  отдельный  невеликий  шалашик  чуть  в
стороне от остальных. Что бы ни говорили покойный вождь и оба колдуна,  но
люди на Унику посматривали косо. И уж тем более никто с  молодой  парой  в
одном доме жить не станет. Люди вместе семьями живут, а Уника теперь ни  в
какой семье.
     Таши такое положение даже устраивало. Хоть и темно  ночью  в  большом
общем доме, а все неловко, когда в полушаге от тебя другая пара возится. А
в отдельном шалаше вдв