еще несколько  минут,
среди деревьев на острове появились первые  сутулые  фигуры.  Потом  разом
песчаная коса заполнилась людьми. Согнутые направлялись к воде.
     И тут над обрывом во весь рост поднялся Бойша.
     - Эй вы! - заорал он. - Убирайтесь в свои степи, иначе мы  убьем  вас
всех до последнего!
     Воины, поднявшиеся за спиной вождя, молчаливо подтверждали его слова,
а Ромар набрал полную грудь воздуха и  заголосил  отрывисто  и  непонятно,
переводя человеческое слова на  чужой  язык.  Откуда  Ромар  знал  наречие
согнутых, оставалось его тайной, давно уже никого не  удивлявшей.  Слишком
много лет прожил на свете Ромар, так что даже самые  глубокие  старики  из
ныне живущих не помнили колдуна молодым.
     На мгновение согнутые замерли, как бы вслушиваясь в обращенные к  ним
слова, потом остров  взорвался  невнятными  воплями,  а  следом  случилось
неожиданное.
     Обычно чужие, увидев, что их обнаружили,  спешно  отходили,  крича  и
размахивая кулаками, но не принимая боя, и лишь через несколько дней вновь
пытались переправиться через реку. Но  на  этот  раз  не  иначе  сам  Дзар
иссушил их мозги, и  согнутые  полезли  напролом,  хотя  видели,  что  над
обрывом их поджидает не отряд в десяток воинов, а все племя.
     Вода забурлила от множества тел, согнутые ринулись  на  приступ.  Шли
без разбора, вооруженные мужчины и тут же женщины, детеныши, как две капли
воды похожие на настоящих людей, старики избитые  временем  и  даже  чужие
собаки, не дожидаясь исхода схватки, бросались в воду и плыли на  гористый
берег.
     - Ах вот как?! - взревел Бойша, подымая над головой каменный скипетр.
- Тем лучше! Предки отдали согнутых в наши руки! Сегодня не должен уйти ни
один!
     - Туна, встав на самом краю обрыва, натянул свой  чудовищный  лук,  и
первая стрела ударила в толпу чужих людей, заставив одного  из  нападавших
ткнуться лицом в воду.
     Другие стрелки пока ждали, понимая, что их стрелы так сильно не бьют.
Таши лишь зубами заскрипел от отчаяния. Ну отчего ему не  дозволено  взять
боевой лук?! Ведь он мог бы стрелять ничуть не хуже Туны, а должен ожидать
с  детской  игрушкой  в  руках,  из  которой  только  куличков  на  отмели
сшибать...
     Потом стреляющих стало двое, затем трое.  Один  за  другим  выступали
вперед охотники, целились, спускали тетиву, горделиво выпрямлялись,  когда
она находила цель. Только что кулаком в грудь не стучали, как  принято  на
празднике Большой Охоты, когда  стрелки  соревнуются,  кто  лучше  пробьет
стрелой нарисованного на куске кожи  оленя.  Ах,  какой  славный  праздник
пришел к людям! Об этом дне будут помнить многие поколения, а нечистый род
согнутых останется лишь в сказках, где все больше будет красивой  неправды
и все меньше истины. Хорошо, когда враг остается лишь в сказках, и сегодня
он отправится туда!
     Между  тем,  согнутые  продолжали  плыть,  не  считая  убитых  и   не
оглядываясь на раненых. И тем, кто должен  не  просто  бить  врага,  но  и
понимать, что происходит, становилось ясно, что чужие люди идут под стрелы
не своей охотой, что гонит их  что-то  более  страшное,  чем  убийственное
оружие настоящих людей.  Помрачнело  лицо  Ромара,  и  Матхи,  стоявший  у
дальней косы, вскинул большой бубен, затряс  им  над  головой,  ударил  по
сухой коже, заголосил, призывая предков  проснуться  и  прийти  на  помощь
роду.
     На середине протоки вода намыла длинную галечную  мель.  Почувствовав
под ногами твердое, чужаки  разноголосо  завопили  и  начали  сбиваться  в
плотную группу. Лучники  дружным  залпом  проредили  толпу,  но  на  место
захлебнувшихся  немедленно  встали  новые,  и  скоро  на  отмели  появился
правильный круг, словно пришельцы вздумали водить хоровод по грудь в воде.
Какие чары творились там, никто не знал, да воинов это и не  интересовало.
От вражеской магии должны прикрыть колдуны, недаром же они стоят  в  самой
первой шеренге.
     - Ах-ха! -  предостерегающе  крикнул  Ромар,  и  слепой  Матхи  понял
безрукого  старика,  завертелся,  вздымая  тучи   песка,   завыл   могучее
заклинание, которое не всякий колдун смеет произнести и уж, почитай  вовсе
никто не отважится сказать днем перед глазами Дзара.
     И все же пришельцы опередили колдуна.  Со  страшным  плеском  со  дна
вынырнуло с десяток облепленных тиной  камней  и  даже  огрузневший  ствол
топляка, занесенный весенним разливом. Невидимая праща метнула эту тяжесть
в стоящих на берегу.
     Бревно колдуны все-таки сумели отбить, оно  наткнувшись  на  незримую
скалу, переломилось и упало в пяти шагах от берега. А вот  камни  достигли
цели. Трое  воинов  и  среди  них  несокрушимый  Туна  упали  с  разбитыми
головами.
     Положение сразу сравнялось. Только что на берегу  творилось  избиение
тупо лезущих согнутых, а теперь потери несли обе стороны.
     Нападавшие быстро перераспределились, в  магическом  круге  остались,
считай, одни женщины, а все остальные вновь ринулись на  глубину,  штурмуя
последний рубеж, отделявший их от вожделенного берега. Стрелы защитников и
отбитые волхвами камни, падающие в волны, заставляли их торопиться.
     Теперь стреляли все, кому было под силу натянуть  хотя  бы  бекасиный
лук. Таши быстро пускал стрелу за стрелой, не присматриваясь, но зная, что
почитай любая из них находит цель.
     - Мангасы! - раздался тревожный крик. - Там четверо мангасов!
     Четыре пенистых следа двигались  к  берегу  заметно  опередив  прочих
согнутых. Мангасы рвались на битву. Сейчас можно было рассмотреть лишь  их
головы, черневшие среди пены, но по  тому  как  быстро  плыли  нападающие,
всякий понимал, какая страшная сила двинулась на него. Пожалуй  лишь  один
Туна мог бы выйти против мангаса в рукопашную.
     Таши бросил мгновенный взгляд в сторону и увидел, что  Туна  лежит  в
луже крови, разбросав навеки ослабевшие руки. С  невнятным  рычанием  Таши
ринулся к убитому, схватил богатырский лук. Уже по тяжести  в  руке  можно
было судить, что это настоящее оружие.  Чудилось,  мышцы  рук  лопнут,  не
выдержав упругого сопротивления дерева и рога. Массивная стрела с волнисто
околотым кремневым наконечником рванулась с тетивы. Таши  целил  в  голову
крайнего мангаса,  но  в  самый  момент  выстрела  тот  нырнул,  и  стрела
безвредно плеснула по воде.
     Трое других мангасов немедленно нырнули следом, и  теперь  их  нельзя
было достать. На секунду поток стрел почти прекратился, лучники  выжидали,
когда самый страшный  противник  появится  вновь,  чтобы  тогда  уже  бить
наверняка. Согнутые, пользуясь передышкой, быстро приближались к берегу.
     Мангасы вынырнули из  взбаламученной  воды  почти  у  самого  берега.
Глубина здесь была им едва по пояс. Разом свистнули десятки стрел,  первое
чудовище мгновенно стало похожим на какого-то невозможного ежа, так  густо
его утыкали стрелы. Не обращая внимания  на  раны,  мангас  одним  прыжком
вскочил на обрыв. Трое воинов встретили  его  копьями.  Удары  пришлись  в
момент прыжка, изостренные наконечники вошли в живую плоть на всю глубину.
Мангас взвыл, брызгая кровью, запустил дубиной, разбив  голову  одному  из
противников, но двое других с  надрывным  криком,  словно  дерево  валили,
сумели опрокинуть его с обрыва.
     Трое оставшихся ублюдков в эту секунду уже появились на откосе, а  за
ними, взбадривая себя боевыми криками, спешила остальная орда.
     На долю приотставших мангасов досталось куда меньше выстрелов, и хотя
у одного людоеда обломок стрелы торчал прямо из окровавленной глазницы, но
в битву он ринулся так же неукротимо, как и  остальные.  Как  и  настоящие
согнутые мангасы были вооружены дубинками и острыми камнями,  которые  они
не умели даже насадить на древко, чтобы  получить  хоть  какое-то  подобие
топора. Однако,  недостатки  оружия  согнутые  восполняли  тупой  силой  и
неукротимостью, а мангасы, которых согнутые боялись и почитали  как  живых
богов, так и вовсе были почти неуязвимы.
     Таши не выстрелил вместе со всеми лучниками; он ждал своего  мангаса,
того, по которому промахнулся в первый раз. Мангас свечой вырвался из воды
и  тоже  в  один  прыжок  взлетел  на  обрыв,  лишь  мелькнуло  в   прыжке
неестественно-белое, молочного цвета тело. Режущий, даже  не  звериный,  а
просто ураганный визг рвался из разинутой пасти.
     На этот раз Таши стрелял наверняка. Промахнуться в упор мог  бы  лишь
трус,  у  которого  дрожат  руки.  Яблоневая  стрела,   оснащенная   ловко
зазубренным кремнем, пропорола грудь, на целую пядь вонзившись в  молочное
тело. Таши уже понимал, что мангаса этим не остановишь,  и  уж  тем  более
бессмысленно пытаться убежать от обезумевшего чудовища. Таши кинул лук  и,
выхватив из-за обмоток ножной кинжал,  что  сам  мастерил  под  присмотром
Стакна, прыгнул навстречу несущейся гибели,  чтобы  уйти  хотя  бы  из-под
удара дубины.
     Безрукий Ромар не зря учил подростков биться  ногами  и  грудью.  Все
удары достигли цели: коленом Таши ударил мангаса в промежность,  плечом  в
солнечное сплетение, а ножом, зажатым в левой руке - рука ведь  никуда  не
делась!  -  ткнул  в  живот,  надеясь  поразить  брызжейку  и  обездвижить
противника. В  следующее  мгновение  могучая  лапа  сгребла  его  и  одним
движением швырнула на землю. Вспыхнул и погас нестерпимо яркий огонь,  мир
исчез.
     Потом, несколько дней спустя, Таши рассказали, чем закончилась битва.
Все четверо мангасов были убиты. Удар Таши достиг-таки  становой  жилы,  и
белокожий мангас так и не смог  распрямиться.  Его  убивали  долго,  когда
сражение уже закончилось, убивали не смея приблизиться. Тяжелыми  топорами
перебили конечности и лишь затем смогли  раздробить  голову,  лишив  врага
жизни. Еще один мангас был убит в честном  бою.  Уже  серьезно  раненый  и
потерявший дубину, он сошелся в поединке с Бойшей. Тяжелый каменный жезл с
одного удара расколол крепкий череп, разбрызгав по земле мозги.  Последний
из ублюдков, невысокий, но так раздавшийся вширь, что  мог  бы  без  труда
задушить матерого тура, долго метался по берегу, сокрушая  своих  и  чужих
воинов, пока тонкорукий  Стакн  не  сумел  приблизиться  к  нему  сзади  и
бритвенно-острым топором перерубить шейные позвонки.
     Но  даже  потеряв  мангасов  чужие  не  бросились  в  бегство.   Орда
выплеснула на берег, так что луки стали бесполезны и  пришлось  пустить  в
ход копья и топоры. Немерянной звериной силой согнутые превосходили людей,
но как бороться против их оружия не знали. К тому же, каждый  из  согнутых
бился сам по себе, в то время как  люди  умели  биться  вдвоем  и  втроем,
быстро расправляясь с нападавшими. Хотя, если бы не  огромные  потери  при
переправе и то, что большинство женщин осталось  посреди  реки,  прикрывая
плывущих тучей камней, исход битвы был бы по-прежнему неясен. Согнутые  не
желали отступать. Один за другим  они  падали,  пробитые  копьями.  Топоры
дробили им кости, широкие деревянные  мечи  с  прозрачными  накладками  из
тонкого обсидиана вспарывали животы, и  кишки  вываливались  под  ноги  не
успевшим  ничего  понять  согнутым.  К  тому   времени,   когда   женщины,
разорвавшие на отмели магический  круг,  и  бросившиеся  на  помощь  своим
мужьям, полезли на  обрыв,  схватка  наверху  практически  закончилась,  и
нападавших уже на самом обрыве встретили удары  копий.  Дубинки  ничем  не
могли помочь против копья бьющего сверху, второй приступ был отбит  прежде
чем начался. Немногие уцелевшие, подвывая, кинулись спасать уже не род,  а
себя самих.
     Вновь лучники пускали вдогонку стрелы, топя плывущих,  и  лишь  окрик
Бойши заставил их прийти в себя. В самом деле, незачем зря терять стрелы в
реке, все равно сейчас придется плыть на тот берег, чтобы добить бежавших,
не дав уйти никому.
     Таши к тому времени уже очнулся, и хотя  в  голове  качался  кровавый
туман, а рот был полон крови и рвотной горечи, но  услышав  приказ  вождя,
юноша подхватил оброненное кем-то копье и бросился в реку.  Большую  часть
пути Таши проплыл  под  водой,  лишь  изредка  выныривая,  чтобы  глотнуть
воздуха. Умение плавать под водой обязательно для воина. Иначе  утонешь  в
самом мирном месте: тебя утащит на дно твое же собственное копье  и  боло,
привязанное к поясу наподобие грузила. К тому же,  так  плыть  безопаснее,
ежели по тебе стреляют с того берега. Есть и иной способ переплывать реки,
держа одну руку над водой, чтобы не замочить лук; тетива боится сырости.
     Рядом с Таши плыл Ромар. Сейчас он  напоминал  огромную  рыбу,  сома,
вздумавшего всплыть на поверхность. В зубах Ромар  сжимал  надутый  овечий
желудок, позволявший держать голову над водой. Плыть, как  плавают  воины,
Ромар не мог - для этого нужна хотя бы одна рука.
     Отряд достиг берега, когда бегущие были еще  хорошо  видны.  Согнутые
никогда не умели как следует бегать, к тому же среди них оставались  почти
одни женщины, большинство с маленькими детьми. Многое  можно  сказать  про
согнутых, но детей они не бросали никогда.
     Луков у преследователей не было, поэтому бегущих  пришлось  загонять,
наподобие того, как стая волков загоняет табун длинногривых лошадей.  Таши
бежал вместе со всеми, размахивая копьем, орал нечленораздельно, но где-то
краем сознания отмечал, как  ловко  командует  людьми  быстроногий  Тейко,
возглавивший погоню. Отставших согнутых убивали не  останавливаясь,  зная,
что даже если удар был неточен, истекающему кровью человеку  не  выжить  в
степи. Рассыпавшись полукругом, охотники не давали согнутым разбежаться  в
разные стороны и постепенно сгоняли обратно, к берегу.  Здесь,  неподалеку
от воды, разыгралось последние действие битвы.  Полтора  десятка  дрожащих
женщин, давно потерявших оружие и возможность драться, и кучка цепляющихся
за них малышей, были прижаты к воде. Охотники  уже  подняли  копья,  когда
раздался крик поспевшего к месту расправы Ромара.
     - Детей оставьте! - кричал Ромар. - Я буду их смотреть!
     Тейко кивнул,  соглашаясь,  и  удобнее  перехватил  боевой  топор  из
полированного черного диабаза. Через минуту  последняя  из  женщин  убитой
свалилась в воду, а визжащих и царапающихся детей стащили в одну кучу.
     В этой схватке Таши не участвовал. В  последнюю  минуту  он  заметил,
среди обреченных женщин  одну,  слишком  стройную,  чтобы  принадлежать  к
проклятому роду согнутых. И хотя Таши знал, что настоящие люди выросшие  в
орде чужих, сами становятся чужими, он не смог поднять копья.
     Ромар шаркающей походкой подошел к согнанным детям. Первым он показал
на большеголового младенца, которого Таши во время погони  успел  заметить
на руках у человеческой женщины. С виду младенец  ничем  не  отличался  от
всех  остальных,  но  все  же  Ромар  уверено  произнес  страшное   слово:
"Мангас!".
     Этого не ожидал никто. Толпа вооруженных мужчин невольно  попятилась,
отступая от лежащего на камнях младенца, которому,  вероятно,  не  было  и
полугода. Люди понимали, что раз мангасы рождаются,  то  значит  бывают  и
детьми, но все-таки это  не  вмещалось  в  голову.  Однако,  приговор  был
произнесен, и никто не осмелился бы оспорить слово Ромара. Да никто  и  не
собирался этого делать; если бы не старик, все  дети  давно  бы  лежали  в
общей кровавой куче.
     Тейко поднял двумя руками топор и с силой опустил. И хотя  первый  же
удар едва  не  размазал  тщедушное  тельце  по  камню,  Тейко  ударил  еще
несколько раз,  чтобы  скрыть  собственный  страх,  опасаясь,  что  убитый
младенец вдруг поднимется на кривые ножки и прыгнет ему в лицо.
     Одного за другим охотники  поднимали  детей,  неотличимо  похожих  на
своих собственных, каждый раз Ромар произносил: "Чужой", - и еще один труп
летел в сторону. Лишь однажды Ромар остановился и наклонившись  к  девочке
лет трех, проговорил:
     - Отдайте ее Линге. Это ее дочь.
     Наступила тишина. Все знали,  что  дочь  Линги  пропала  больше  года
назад, скорее всего была украдена согнутыми. Никто уже не надеялся увидеть
ее живой. Да и сейчас охотники  не  знали,  как  быть,  можно  ли  принять
обратно в свой род ребенка, жившего среди чужих.
     - Это дочь Линги, - повторил Ромар. - Она еще слишком мала,  она  все
забудет и вырастет человеком. Отдайте ее матери.
     С тех пор как пропала девочка, у Линги больше не  было  детей.  Линга
часами возилась с чужими малышами, но в глазах у нее плескалась неизбывная
тоска. И потому никто из охотников не  осмелился  возразить.  Кто-то  взял
девочку на руки и вынес из кровавого круга.
     Вскоре на  камнях  оставался  лишь  один  живой  ребенок.  Ромар  уже
несколько раз подходил к нему, но  так  и  не  приняв  решения,  переходил
дальше. И вот теперь, решение надо было принимать. Еще  одна  девочка,  на
этот раз годовалая, лежала на спине и сучила в воздухе ножками. У нее были
неожиданно длинные для младенца черные волосы, и все тело  словно  покрыто
темным пушком. Она заметно  отличалась  от  остальных,  и  ни  у  кого  из
охотников не было и тени сомнения, что это чужой. Боялись и  ждали  только
слова: "Мангас". И однако  Ромар  медлил.  Он  присел  на  корточки  возле
ребенка и долго рассматривал  его,  нервно  дергая  изуродованным  плечом.
Наконец произнес:
     - Это свой.
     - Как?.. - Тейко, уже поднявший топор, не мог поверить сказанному.  -
Даже я вижу, что это чужой!
     - А я вижу, что она из настоящих людей. Я в этом уверен.  Я  надеялся
найти здесь кого-нибудь из ее рода, и я нашел. Она из тех же людей, что  и
отец Таши. Она своя, ее нельзя трогать. Отнесите ее в селение.
     Никто не двинулся с места, и тогда Таши, чувствуя спиной  ненавидящие
взгляды мужчин, подошел, поднял девочку и прижал к груди.
     - Мангас!.. - беззвучно процедил Тейко, хотя Таши все равно расслышал
слово, звучавшее как плевок и проклятие.
     - Уходим, - приказал Ромар. -  Здесь  нечего  делать,  рода  согнутых
больше нет. Они напрасно надеялись на своих мангасов. Но хотел бы я знать,
что заставило их лезть на наши копья? Неужели простая засуха?
     И степь услужливо принесла ответ на не вовремя заданный вопрос.
     Воины уже шли по воде, готовясь плыть  на  тот  берег,  когда  Ромар,
верный привычке оглядываться напоследок, тревожно вскрикнул. Нечеловечески
зоркие глаза старика заметили в выжженной степи какое-то движение.  Словно
сама степь сдвинулась вдруг, пошла морщинами, желтое на  желтом,  незримая
дрожь, мерцающий вал, хлынувший с далеких солончаков,  чтобы  разбиться  о
берега Великой реки.
     Через минуту движение было заметно всем, хотя никто не  мог  сказать,
несется ли это стадо зверей или же повелитель  ветров  козлоголовый  Хоров
выпустил порезвиться одного из  своих  страшных  сыновей.  Людей  там,  во
всяком случае быть не могло: слишком быстро надвигался пыльный вал.
     Тейко отдал  короткую  команду,  воины  рассыпались  загонной  цепью,
пригнувшись пошли навстречу неведомому движению.
     Не отходите далеко от реки! - крикнул вслед Ромар.
     Таши шел вместе со всеми.  Неважно,  что  он  до  сих  пор  не  может
называться взрослым, сегодня ему пришлось сражаться наравне со всеми, и он
остался жив, а белый мангас валяется на том берегу. Не отступит он и перед
новой опасностью.  То,  что  впереди  опасность,  Таши  не  сомневался,  -
неведомое всегда опасно. Правда, сейчас на руках  у  него  была  крошечная
черноголовая девчушка,  которая,  сразу  признав  Таши  за  своего,  цепко
держалась за его шею, но все же сковывала левую  руку.  Воин,  подобравший
дочь Линги, не стал поворачивать обратно и  сейчас  уже  был  на  середине
реки.
     "Мне бы тоже надо уходить", - мельком подумал Таши,  но  вместо  того
запихал девчонку под рубаху и заново перепоясался, чтобы ребенок  случайно
не выпал.
     Как всегда первым понял в чем дело Ромар.
     - Назад! - закричал он. - В воду!
     Охотники остановились, попятились, не зная, какой приказ выполнять. И
эта недолгая заминка погубила многих из них. То, что двигал