считаю, - сухо ответил Ромар, - но мы обязаны быть готовы и
к такому.
     - Представляю, какие жуткие мангасы  родятся  от  этих  коротышек!  -
осклабился могучий, но недалекий разумом Туна.
     - Они будут достаточно страшны, чтобы мне не хотелось  их  видеть,  -
остановил брата вождь.
     Чужинец лежал у ног охотников, рана на спине запеклась и казалась  не
глубже простой ссадины, короткие ноги поджаты  к  животу,  спина  изогнута
крутой дугой. Казалось, убитый жив и сейчас готовится прыгнуть.
     Вождь принял решение.
     - Мы не будем разговаривать с ними, - сказал он. - Они чужие и должны
исчезнуть. Но на тот берег мы за ними тоже не пойдем, будем зорче  следить
за рекой. Скажите всем, чтобы не ходили в одиночку, детей из  селения  без
присмотра не выпускать, - Бойша громко вздохнул и добавил: -  Избаловались
люди. Слишком долго было хорошо. - Бойша помолчал,  еще  раз  подкинул  на
руке невесомый дротик, потом протянул его Таши: - Твое.
     Кое-кто из воинов недовольно поджал  губы,  но  ничего  не  сказал  -
всякому ясно, что оружие убитого врага должно достаться победителю. А  что
досталось небывалое копьецо мальчишке, так сами  виноваты:  где  вы  были,
когда противник полз на берег? Парню, конечно, не время  ходить  с  пикой,
так оружие есть не просит, долежит да осени, а там уж - как скажут предки.
     - Что с этим станем делать? - вождь ткнул убитого чужинца.
     - Отдать духу кремня, - подал голос  шаман.  -  Отнесем  на  каменные
россыпи и сожжем. Только так, чтобы ни единой кости не осталось. Тогда его
род ослабнет, а главное - не узнает, кто взял у них воина, и будет  думать
на камни.
     - Хорошо, - согласился вождь, - делай так. И  последнее.  Вот  вы,  -
вождь  вышел  из  круга  старейшин  и  быстро  отобрал  пятерых  охотников
помоложе, - ступайте на берег, пройдитесь камышами, гляньте,  нет  ли  там
еще каких гостей. Тейко  будет  старшим.  И  Таши  пусть  с  вами  сходит,
покажет, что к чему.
     Ничего особенного Таши показывать не пришлось. Чужинец явно  не  умел
ходить в камышах, просеку он  проломил  такую,  что  с  закрытыми  глазами
пройти  можно.  Больше   человеческих   следов   в   зарослях   не   было.
Посовещавшись, охотники решили сплавать на  тот  берег,  откуда,  судя  по
следам, приплыл лазутчик. Вообще-то на тот берег Бойша  ходить  не  велел,
земли там чужие, может случиться всякое, но следопытов одолел задор.
     Обычно Великую реку не просто переплыть, но в этом году  вода  стояла
на редкость низко, далеко отойдя от обрыва и чуть не на сотню шагов оголив
пологий берег. Доплыли единым духом, но и  на  степном  берегу  никого  не
отыскали. След, однако, сумели взять и по нему вышли к одной  из  укромных
балок, где, видать, и стояла чужинская орда. Никаких  следов  человеческой
жизни на земле не  было:  ни  кострища,  ни  оброненной  вещицы  -  только
отпечатки узких лапок, больше похожих на ладонь, чем на ступню, а поверх и
рядом с ними -  трилистники  птичьих  следов.  Следы  были  бы  похожи  на
журавлиные, если бы не размеры - увенчанные когтями пальцы в локоть длиной
вспарывали землю как не всякий пахарь сохатым рогом управится.
     Парни молча переглянулись и,  не  мешкая,  поспешили  к  берегу.  Шли
сторожко, держа оружие наизготовку, но так и не  видели  ни  единой  живой
души. Степь молчала, пристально и недобро глядя в спины уходящим.


     Почти у самой ограды, чуть в стороне от семейных жилищ, выстроен  еще
один большой дом, в котором могло жить без малого сотня  человек.  В  доме
ночевали одинокие мужчины, которые по какой-то  причине  не  имели  семьи.
Сюда же поселялись  и  сироты  мальчишки,  которых  в  роду  было  немало.
Девочки, даже оставшись без родителей, продолжали жить в  семейных  домах,
переходя к кому-нибудь из родственников, а мальчишки  уходили  сюда.  Таши
обитал здесь уже третий год.
     Жизнь в доме шла шумная и озорная, потому и дом стоял  на  отшибе.  В
просторном жилище складывались отношения  между  парнями,  и  при  желании
можно было увидеть, кто через десяток лет будет водить  отряды  в  дальние
походы, а кому всю жизнь  провести  неудачником.  Недаром  называлось  это
строение "Домом  молодых  вождей",  и  большинство  мальчишек,  подходя  к
заветному возрасту, добивались позволения жить не под родительским кровом,
а среди холостяков и сирот.
     Кухарничали в "Доме молодых вождей"  все  женщины  рода  по  очереди.
Готовились к этому делу заранее, старались показать  все  свое  искусство,
ведь именно молодые мужчины ежегодно  летом  определяли  Мокошь  -  лучшую
хозяйку.  В  ее  честь  жгли  костры,  ей  подносили  огромнейшие   венки,
сплетенные из мяты и тмина, и бывало, много лет  спустя  старухи  выясняли
промеж себя, кто из них и когда был назван лучшей стряпухой.
     Последние два года душистые венки приносились  к  дому  Латы,  матери
Уники. Завистливые соседки шептались, что не умение Латы тому причиной,  а
красота дочери. Невеста растет - всем глазам загляденье, недаром  Тейко  -
лучший из молодых охотников, третий год на  смотрины  не  ходит,  жениться
отказывается, ждет, пока подрастет Уника. Недолго ждать  осталось:  осенью
подрежет колдун непокорные смоляные  волосы,  а  через  недельку  и  время
свадеб подойдет. Кому как не Тейко Унику взять? Больше некому.
     Таши, слыша краем уха бабские  пересуды,  чернел  лицом,  но  молчал.
Ничего тут не исправишь,  не  стоит  и  пытаться.  Власть  в  роду  держат
мужчины, а родство считается, как с древних времен повелось - по  матерям.
И если смотреть по женской линии, то они с Уникой идут  от  одного  корня.
Хотя родство там такое, что без бубна  не  сразу  и  вспомнишь,  но  закон
твердит безотступно: хоть плачь, хоть вой, хоть башку о камень рассади,  а
нельзя родственникам жениться.
     У самого Таши судьба  и  того  ясней  расписана.  Другие  парни  ждут
испытаний с радостью, а он - со страхом. Хотя и боль может терпеть не хуже
других, и копьем владеет, и боло кидает за сто шагов, а в стрельбе из лука
разве что один Туна  превзойдет  его.  Этих,  обычных  испытаний  Таши  не
боялся, и если бы на том и кончился обряд, то ждал бы его Таши  с  тем  же
нетерпением, что и другие юноши. Но у него впереди еще  одно  испытание  -
тягостное, неизбежное, которое не отложишь на год, и которого со страхом и
подхихикиванием  ждет  весь  род.  Прежде  чем  слепой  Матхи   на   ощупь
вытатуирует у него на груди изображение зубра, Таши должен  доказать,  что
он не мангас.
     Страшное это слово: ублюдок, помесь человека с чужинцем, хуже  зверя,
гаже последнего трупоеда, опасней ночного демона.
     Есть лишь один способ доказать, что  ты  настоящий  человек.  Природа
жестоко  мстит  осквернителям  естества,  лишая  ублюдков  способности   к
продолжению рода. Тот, на кого пало  тяжкое  подозрение,  должен  доказать
сородичам, что он способен быть мужчиной. Ему не будет позволено  остаться
холостяком. Едва окончатся обычные испытания,  старики  бросят  жребий,  и
кто-то из молодых и бездетных вдов должен будет лечь с Таши  на  глазах  у
всех собравшихся, чтобы он мог утвердить свое право называться  человеком.
Если все кончится благополучно, эта женщина  и  станет  его  женой;  иного
выбора нет.
     Сейчас в селении было три рано овдовевших женщины, и  Таши  с  ужасом
гадал, какую из них предки предназначат ему в супруги. С тем  же  трепетом
смотрели на него при встречах вдовы. Не то страшно, что у всех  на  глазах
придется совершать тайное, а жутко лечь  под  мангаса.  Откроется  истина,
мангаса прикончат, а с ней что? Даже если жива останешься, вовек не смоешь
клички "Мангаска", и жизнь уже никак не устроишь.
     Мерзостный обычай, жестокий, но необходимый. Оставишь живым  мангаса,
и однажды он уничтожит весь род. Мангас жалости  не  знает,  а  вот  силы,
хитрости и недоброй магии в нем столько, что хватит на  десятерых.  Хорошо
еще, что редко выпадают такие испытания, один только Ромар помнит, как это
было. Тогда испытание кончилось удачно: сын  мудрого  Пакса  и  чернокожей
женщины оказался человеком. Он прожил  долгую  жизнь,  имел  много  детей.
Уника, да и не только она, несет в себе частицу  его  крови.  Может  быть,
поэтому она и не верит,  что  Таши  мангас.  При  встречах  приветлива,  в
разговорах ласкова и улыбчива. И от этого еще сильнее мучает Таши горечь.
     А Ромар так и не скрывает, что именно в память о той истории уговорил
сородичей оставить жизнь Таши, когда тот только  родился.  Его  мать  была
уведена неведомым племенем и сумела  бежать  в  родные  места  лишь  через
полгода, будучи уже беременной. Что за люди ее украли? Известно лишь,  что
они высоки ростом и волосаты словно горные великаны. И хотя  по  рассказам
несчастной женщины волосатые хорошо сложены и не только знают огонь, но  и
камень шлифуют, и луками владеют превосходно,  но  все  же  никто  не  мог
поверить, что это настоящие люди.  А  Ромар  поверил  и  убедил  остальных
ждать, пока не наступит время испытания.
     Почему-то Таши был твердо убежден, что испытания ему не выдержать.  И
не потому, что не способен быть мужчиной, а  просто  не  станет  он  этого
делать... Пусть лучше убьют.
     Поздно вечером Таши вернулся в "Дом молодых  вождей",  поел  и  сразу
улегся спать. И никто из сверстников, ни единый человек не подошел к нему,
не спросил, как ему удалось подстрелить чужака  и  не  случилось  ли  чего
интересного во время облавы.


     На следующий день жизнь вошла в нормальную колею. Вдоль  берега  были
отправлены дозоры, но Таши в них никто не взял - как ни верти,  а  он  еще
ходит в мальчишках и не место ему среди  воинов.  К  тому  же,  начиналась
жатва, и каждая пара рук была на счету.
     Уборка урожая недаром зовется страдой. Тяжкий это труд, ломотный,  не
чета иной работе. Но зато и кормит хлеб круглый год,  а  всякая  остальная
еда идет к хлебу приварком.
     Выходили на жатву  всем  народом,  даже  Стакн  со  своим  хозяйством
расположился поблизости: сломается у кого  серп  или  расколется  било  на
цепе, чтобы сразу  можно  починить.  Малышня  рвала  колосья  руками,  кто
постарше - имели серпы, деревянные или из бараньего ребра. Но и у тех и  у
других край серпа оснащен зазубренными кремневыми пластинками, источенными
до изумительной остроты и прозрачности. Чем длиннее накладка,  тем  вернее
работает серп, реже портится, лучше бережет силы.
     У Таши был серп редкостный: цельнокаменный,  доставшийся  от  матери.
Изогнутая пластина длинной в ладонь с ровными,  один  к  одному  зубчиками
срезала колосья словно сама собой. Большой цены  вещь.  Серп  Таши  хранил
вместе с боевым топором, что выточил  под  присмотром  Стакна,  и  набором
длинных боевых стрел  с  треугольными  наконечниками  из  желтого  кремня.
Стрелы тоже самодельные, мастера люди на  такую  мелочовку  не  отвлекают.
Подойдет пора - смастерит Таши и лук - настоящий, боевой. А пока - нельзя,
возраст не позволяет.
     Чудно все-таки жизнь устроена: всего-то осталось быть  на  свете  два
месяца, а душа того не приемлет, планы сметит, хочет чего-то.
     Серп Таши решил подарить Унике.
     Первые снопы легли на расстеленные по траве шкуры старых зубров. Зубр
- не просто зверь, а прямой родственник.  Пращур  Лар,  прежде  чем  стать
человеком, был зубром. Зубра бьют лишь в особый праздник, собравшись  всем
родом, и не всякий год такое случается. Шкуры лежат у шамана  и  лишь  для
больших общих дел появляются на свет.
     Начало страды еще не сама страда, а веселый праздник.  Люди  радуются
новому хлебу, работают с песнями:

                          Поднималось солнышко,
                          Пригревало зернышко.
                          Туча по небу плыла,
                          Хлебу дождичка дала.
                          Уродился хлеб высок
                          К колосочку колосок...

     Песня долгая, под стать работе, говорилось в ней и о  том,  как  хлеб
рос, и как будет убрал, и как хлебы будут печь, и пиво варить. Но на  этот
раз песельники не успели хотя бы в мечтах испить пива со  свежего  ячменя.
Со стороны  селения,  прервав  песню  и  спорый  труд,  донесся  заунывный
разноголосый рев, призывающий всякого услыхавшего немедля бежать в селение
к дому шамана. Кричал родовой оберег, великая раковина Джуджи.
     Кусок земли перед  жилищем  Матхи  также  был  огорожен  заостренными
плахами: копиями внешних, но втрое меньше  размером.  На  острых  тырчках,
оборотившись наружу зубами и нацеленными рогами висели звериные черепа. То
была ограда от злых духов и таинственных существ.  С  этим  народом  можно
дружить в поле или на реке, но в селении им делать нечего.  Когда  человек
спит, душа его бродит по внешнему миру, и мало кто из таинственных существ
удержится, чтобы не вселиться в брошенное тело. Потому и нужна  защита.  В
домах с этой целью кормили фигурку Лара, а здесь Матхи ежевечерне  брызгал
на острые колья  отваром  полыни  и  мяуна.  За  оградой  в  круге  камней
располагалось жертвенное кострище и возвышался столп  предков,  украшенный
рогами зубров. Рядом  под  любовно  обустроенным  навесом  привязана  была
волшебная раковина Джуджи. Последние годы  она  не  часто  проявляла  свою
силу, и это было хорошо, потому что раковина  молчит,  когда  в  мире  все
спокойно.
     Охранный талисман был получен родом много лет назад за немалую плату:
пять девушек-невест навсегда ушли в чужой род, и с  тех  пор  пять  острых
выступов на теле раковины носили их имена. Хотя, если сказать по  совести,
Джуджи обошлась людям всего в  две  девушки,  поскольку  ее  принесли  три
темнокожие красавицы, которые остались в селении и вошли в семьи охотников
и рыболовов. Такой ценой покупается мир.
     Это был мир не только с родом чернокожих, который и без того почти не
давал о себе знать. Но с тех пор дозорные отряды, ходившие  вдоль  берегов
рек, имели при себе маленькую ракушку - дочь Джуджи. Ежели отряд  встречал
опасность, с которой не мог  справиться  сам,  достаточно  было  подуть  в
ракушку, и тогда Джуджи начинала одышливо реветь. Ромар,  Матхи,  Бойша  и
кое-кто из старых охотников умели по звуку определить, откуда ждать  беды.
Так что давно уже противник не мог  захватить  людей  врасплох.  Маленькие
ракушки хранились у вождя. Сколько их было всего - оставалось  тайной,  на
свет никогда не появлялось враз более шести штук, и до сих пор, к счастью,
еще не пропало ни одной ракушки.
     И вот теперь Джуджи проснулась: один  из  дозорных  отрядов  звал  на
помощь.
     Люди ринулись в селение.  Мужчины  бежали  налегке,  им  надо  успеть
схватить оружие и выйти навстречу противнику.  Женщины  надрываясь  тащили
все, что оказалось за оградой, торопили детей,  гнали  скот.  Жалели,  что
нельзя забрать в городьбу неубранный хлеб.
     Таши первыми влетел в дом, схватил лук, связку боевых стрел -  вот  и
пригодились они до времени! - за обмотку пихнул  нож.  Скрипнул  зубами  с
досады: боевой топор лежит без топорища! - ухватил рабочий топор,  легкий,
но зато с острым краем, сунул его за кушак и  с  дротиком  в  правой  руке
помчался на майдан, где собирались воины.
     "А ну как прогонят?" - кольнула неожиданная мысль.
     Но на Таши просто никто не обратил  внимания.  Мужчины  сбегались  со
всех сторон, сжимая  оружие  привычными  ко  всякому  делу  руками.  Бойша
вынырнул из своей хижины. В  левой  руке  -  копье,  в  правой  -  тяжелая
каменная дубина из драгоценного травянисто-зеленого нефрита: оружие самого
Лара. Несчетные поколения вождей выходили на битву со священным  камнем  в
руках, и ни разу род не был побежден.
     К верхней излучине! - зычно скомандовал вождь и  первый,  размашистым
шагом  не  знающего  устали  охотника,  побежал  к  воротам.  Воины  молча
последовали за ним. Через пять минут они обогнали Матхи  и  Ромара,  также
спешащих к месту тревоги. Слепой и безрукий не могли двигаться быстро,  но
без них сила войска уменьшилась бы наполовину, и  колдуны  тоже  поспешали
изо всех сил.
     Над обрывом показался стремительно бегущий человек.  Это  был  Тейко,
которого, видимо, послали в селение за подмогой.
     - Согнутые! - издали закричал он. - Переплыли на Сухой остров, сейчас
хотят дальше двигаться. Всей ордой идут!
     Согнутые были давним и хорошо знакомым врагом. Это тоже были люди, но
ненастоящие, а чужие. Большинство чужих родов давно были изгнаны кто куда.
Горные великаны прятались в ущельях на западе, да они никогда особо  и  не
тревожили людей. Не знающие огня трупоеды  бежали  в  северные  леса,  где
властвуют ночные убийцы, и вот уже двадцать  зим,  как  о  них  ничего  не
слышно. Прочие чужинцы сгинули давно, их не  помнит  даже  Ромар.  Лишь  в
песнях говорится об удивительных  народах  и  о  героях,  истребивших  или
изгнавших их. А вот  согнутые  остаются  ближними  соседями,  и,  хотя  их
удалось оттеснить за реку, они не перестают тревожить род набегами. Воруют
детей и женщин, бьют скот;  не  угоняют,  а  просто  бьют,  сколько  могут
сожрать. Своего скота у согнутых нет, лишь полудикие  собаки  сопровождают
орду. Хлеба согнутые не понимают - топчут как простую траву.  И  на  охоте
тоже - где прошли согнутые, там настоящим людям делать  нечего.  Потому  и
война с ними не утихает.
     Силой и звериной ловкостью согнутые превосходили людей, а вот разумом
уступали. Огонь согнутые знали, но камень обрабатывать  толком  не  умели,
обходясь кое-как  околотыми  рубилами.  Хотя  не  это  делало  их  чужими.
Согнутые были из тех родов, что  могли  иметь  общих  детей  с  настоящими
людьми. Но от такой связи рождались уже не люди и не согнутые, а  мангасы.
И это решало все.
     Даже среди чужих  родов  согнутые  выделялись  тем,  что  не  убивали
народившихся мангасов, а напротив, окружали поклонением.  Украденные  дети
вырастали в их племени и сражались за него,  словно  за  собственный  род.
Кое-кто из них заводил семьи  с  чужинцами,  и  тогда  рождались  мангасы.
Благодаря мощи ублюдков,  род  согнутых  не  только  не  погиб,  но  порой
умудрялся устраивать набеги. Чаще они случались зимой, когда лед  сковывал
реку, но бывало, что и летом оравы согнутых переплывали на гористый берег,
где их приходилось вылавливать и  уничтожать.  Но  на  этот  раз  согнутые
двинулись все  разом.  Тейко  сказал,  что  согнутых  заметили,  когда  те
переправлялись на пустынный  Сухой  остров.  На  острове  согнутым  делать
нечего, это просто песчаная коса с купами старых деревьев вдоль  верхушки.
В половодье остров заливало, деревья торчали из воды посреди реки. В сухие
годы остров увеличивался, наращивая длинные песчаные берега. Всякому ясно,
что  раз  согнутые  заняли  бесплодный  островок,  значит  они  собираются
переселяться на другой берег. Потому и вызвали разведчики подмогу.
     Вскоре воины достигли того места, где поджидал отряд дозорных.
     - Что там делается? - спросил Бойша.
     Командовал разведчиками немолодой рыбак с непоседливым  именем  Муха.
Муха знал реку вдоль и поперек, потому и вызвался следить за берегами и  в
первый же день сумел заметить врага.
     - Все на Сухой переправились,  -  сказал  он  вождю.  -  С  детьми  и
собаками. Такого прежде не бывало. Не иначе, сейчас через  правую  протоку
поплывут. Тогда их прямо к нам снесет. Здесь встречать надо.
     - Много их?
     - Сотен пять, не меньше.
     Вождь присвистнул.
     - Много. С чего это они в  кучу  сбились?  Попробуем  их  по-хорошему
прогнать, без драки. Колдуны пришли?
     - Вон плетутся, - отмахнул рукой Тейко.
     Тейко мог сколько угодно морщить нос, но вождем все-таки был не он. А
Бойша понимал, что сойтись в сражении с пятью сотнями согнутых - значит не
только заслужить славу у потомков, но и потерять немало сильных  мужчин  и
осиротить многие семьи.
     По приказу вождя воины рассыпались вдоль берега, Двигаясь так,  чтобы
их было невозможно заметить с низкого берега. Прошло