уже.
     - Не дождешься... - процедил Тейко. - Ну так что?
     - Что-то не пойму я тебя, парень, - с неожиданной улыбкой  проговорил
Таши, - или ты думаешь, что как морду  мне  начистишь,  так  тебя  женщины
любить начнут?
     Ехидный вопрос содержал двойное оскорбление.  Не  так  давно,  еще  и
недели с тех пор не прошло, как Тейко самым дурацким образом выставил себя
на посмешище. Хотел ли он доказать что-то себе самому, или  уязвить  Таши,
или еще что, но в одну из вдовьих ночей он, хотя сам  еще  не  был  женат,
принарядился и отправился в гости к Калинке. А ведь мог бы сообразить, что
не следует лезть к женщине сразу после гибели любимого, когда еще и  слезы
не высохли. Во всяком случае, от  молодой  вдовы  он  вылетел  с  треском,
словно утка из тростника. Таши, привычно отбывавший вдовью ночь в  дозоре,
все видал и сейчас не удержался, чтобы не подколоть недруга.
     Второе оскорбление было изощренней, не так бросалось в глаза и оттого
било особенно хлестко. Вроде обижаться не на что - обычное слово: "парень"
- даже уважительное... Но только не в  устах  Таши.  Ведь  так  обращаются
старшие, семейные охотники к своим еще неженатым товарищам.
     Тейко был отнюдь не  дурак,  понял  и  прямое  оскорбление  и  тайную
насмешку. Лицо его пошло пятнами, руки сжались в кулаки, но он сдержался и
лишь повторил вопрос:
     - Ну так что? Или мне тебя прямо тут бить, при всех, как труса?
     - Успокойся ты, - устало сказал Таши. - Я и  без  драки  отсюда  дней
через пять уйду.
     - Куда? - не понял Тейко.
     - А тебе не все равно? На север,  новые  места  искать.  Говорят,  за
лесом снова степи  идут.  Угодья  там  хорошие.  Мамонтовую  кость  оттуда
приносят. Надо разведать.
     - А Уника как же? - глупо спросил Тейко.
     - И Уника со мной, - Таши усмехнулся и добавил: - Не надейся, тебе не
оставлю.
     - Тьфу на тебя! - оскорбился Тейко. -  Не  нужна  мне  твоя  брюхатая
мангаска! Сгинете оба, туда вам и дорога! Проваливайте!
     Тейко круто развернулся и пошел прочь,  раздраженно  сшибая  ременной
петлей пращи верхушки перезревшей валерианы и кипрея,  давно  растерявшего
свои летучие семена.


     Таши не соврал молодому охотнику,  хотя  и  не  сказал  всей  правды.
Собственно говоря, всей правды он и сам не знал.  Просто,  несколько  дней
назад в его только что отрытую землянку зашел Ромар. Посидел, одобрительно
глядя на зарождающееся хозяйство, похвалил молодых, а потом спросил как бы
невпопад:
     - Жалко, поди, было бы бросать этакие хоромы?
     - Чего жалеть-то? - проворчал Таши. - Нора, она нора  и  есть.  Такую
отрыть - два дня работы.
     - Что ж, - задумчиво произнес колдун. - Значит, не так обидно уходить
будет, - и, видя, что от него ждут объяснений, добавил: - Хочу вас с места
сорвать. Есть у меня одна задумка, но какая  -  покуда  открыть  не  могу.
Сразу скажу одно - путь предстоит немалый. Лучше бы, на зиму глядя,  и  не
выходить, да время не терпит. Вы и сами  видите,  в  лесу  нам  не  житье,
благодарение предкам, если половина родичей до свежей травы доживет. Лучше
уж в дороге пропасть, не так обидно будет.
     - Нечего нас отпевать прежде времени, - суеверно перебил Таши.  -  До
сих пор не пропали, как-нибудь и дальше выберемся.
     - ...да и вам будет удобней, -  продолжал  Ромар,  словно  его  и  не
прерывали, - а то сейчас люд успокоился, а как  голод  подожмет,  глядишь,
опять объявятся любители искать виноватых.
     - Пусть попробуют, - рука Таши потянулась к топору.
     - Мы согласны идти, -  примиряюще  произнесла  Уника.  -  Вы  же  оба
знаете, я люблю бродяжить, мне это в охотку.
     - А дойдешь ли? - забеспокоился Таши.
     - Чего не дойти-то? Малышу на свет только летом появляться.  За  этот
срок можно до края земли дошагать  и  назад  вернуться.  Только  собраться
надо, одежду теплую справить, запасец скопить. А то мы сейчас, почитай что
голые.
     - Недели тебе хватит? - строго спросил Ромар.
     - Я постараюсь. Шить придется много, могу и не успеть.
     Уже на следующий день они собрали то, что  не  требовало  специальной
подготовки. Инструмент, оружие,  сотня  всяких  мелочей,  без  которых  не
обойтись в дороге, были подготовлены и отчасти  сложены  в  два  заплечных
мешка. Не первый раз приходилось им отправляться в путь, давно уже знали и
Таши, и Уника, что следует собирать. Правда, на этот раз брали больше  чем
обычно оружия: охотничьего и боевого, против недоброго  человека.  Тут  уж
приходилось строго отбирать, что взять с собой, а что  оставить,  сдав  за
ненадобностью Стакну. Два топора с  собой  не  потащишь,  рабочим  драться
несподручно, а боевым работать  и  вовсе  никак.  В  конце  концов,  Таши,
посовещавшись с Ромаром, остановился на  рабочем  инструменте,  с  которым
привык ходить в прежние походы, а  вместо  боевого,  из  черного  диабаза,
топора взял деревянный меч с желтыми кремневыми накладками. Таши  было  из
чего выбирать - оружия в роду оставалось куда больше, чем воинов; во время
бегства люди бросали что угодно, но не воинский снаряд.
     Так что оставалось разжиться только зимней одеждой  и  сколько-нибудь
приличным запасом пищи. Но  если  еду  можно  было  добывать  в  пути,  то
выходить из дому без теплых вещей, значило отправляться на верную  гибель.
В этом деле великую помощь оказал им Стакн.  Мастер,  деливший  теперь  на
пару с Матхи всю власть в роду, видимо знал, куда наметился Ромар, и затею
его одобрял. Во всяком  случае,  он  переговорил  с  охотниками,  и  Уника
получила из скудных родовых запасов  мех  и  овчину,  чтобы  сшить  зимние
обновы всем троим. Теплые постолы, кожаные, мехом внутрь, штаны, нагольные
тулупы-охабни, шапки и даже две пары теплых  рукавиц,  без  которых  мигом
можно обезручить в зимнем лесу.
     Неудивительно, что Уника была так занята в последние  дни,  что  даже
часть домашних дел переложила на Таши. Впрочем, для  охотника  не  зазорно
самому испечь в углях пойманную тетерку или глухаря.
     Увидав Таши, Уника оставила рукоделье, целомудренно, как и полагается
супруге, поцеловала Таши в щеку, порадовалась добыче,  а  потом  попросила
последить за очагом, пока она будет бегать по делам.
     - К Стакну надо заскочить, швейный приклад поправить. Я быстро.
     Таши кивнул и принялся  разводить  на  воде  глиняную  кашицу,  чтобы
обмазать ею птицу, прежде чем зарыть ее в угли.


     Стакн сидел возле наспех вырытой землянки и, привычно стучал  камнем.
Неведомым образом он сумел сохранить во время разгрома и бегства весь свой
инструмент: плоские куски красного наждака, костяные сверла,  отбойники  с
округлым концом. Водился у него и кремень, хотя в этих краях  если  что  и
встречалось,  так  только  белый  известковый  камень,  годный  разве  для
рисунков, да порой находился гранит - вещь еще более никчемная,  поскольку
состоит разом из многих сущностей и колется самым прихотливым образом,  но
только не так, как надо мастеру. Так что и в этом не угодил  людям  лесной
край. Не получится вернуть свои земли, и должны  будут  потомки  ходить  в
многодневные походы на опасный  юг  за  кремневыми  желваками  для  ножей,
топоров и всякого скарба. Дома кремень под ногами валялся -  наклоняйся  и
выбирай, какой кусок приглянется. Кремнем род  торговал  -  не  со  всеми,
разумеется, а только с настоящими людьми из знакомых родов. Торговля  была
поставлена прочно, менялись часто и без обмана. Выгодно было всем,  потому
и с незнакомцами не спешили ссориться, а  бывало  и  помогали,  если  были
уверены, что встретили не чужих,  а  настоящих  людей.  Приречный  кремень
уходил в неизмеримую  даль,  в  обмен  родичи  получали  сурик,  киноварь,
малахит, охру, мамонтовую кость и шкуры редких зверей, каких  не  водилось
возле Реки. А не будет кремня - не станет и торговли. Тоже сласти мало.
     Но пока Стакн имел материал, мог работать и работал. С  удивлением  и
тайным испугом Уника увидела, что перед Стакном  лежит  обломок  священной
каменной дубины: символа рода, в котором словно в яйце  сосредоточена  вся
мощь человека, сила его предков. Нефрит считался мужским  камнем,  недаром
даже формой святыня напоминала огромнейший  уд,  и  женщины  старались  не
смотреть на этот камень слишком пристально, чтобы не навлечь на себя  гнев
мужей и не коснуться ненароком кровавой мужской магии.
     А теперь Стакн, насвистывая и, по всегдашней своей привычке,  бормоча
под нос, вертел зеленый камень и осторожно окалывал его, как  всякий  иной
обломок, из которого намеревался смастерить что-то на потребу сородичам.
     - А тут лишку выпирает, - напевал Стакн, - это надо  удалить.  Но  не
так, а вот так. Так-то будет хорошо...
     Обломок постепенно  менял  форму.  Мастер  зажимал  его  в  древесном
расщепе, подбивал костяными и деревянными клинышками, ловким,  единственно
верным движением скалывал зеленоватую чешуйку, а  потом  вновь  принимался
вертеть заготовку, повторяя свое "так" и  "не  так".  Кое-кто  из  родичей
всерьез утверждал, что имя мастер получил  за  привычку  такать  во  время
работы.
     Уника стояла молча, не смея мешать. Но оказывается,  мастер  видел  и
замечал все, что творилось рядом. Ни на секунду не отрываясь от дела и  не
повернув головы, Стакн спросил:
     - Любуешься, красавица? Посмотри,  посмотри.  Работа  тонкая,  камень
незнакомый; дело будет. Видишь, он как? А мы его так  -  вот  и  получится
ладно. Упругий камешек, сильный... а полировать его - чистая радость,  ну,
словно девушку обнять... Видишь, лезвие какое? Тут надо  косточкой  ретушь
навести, а потом загладить... Вот так. Не думала, касатка, что я на  такое
дело замахнусь? А я, вот, замахнулся. Что ж ему без дела лежать?  Обломок,
он обломок и есть, сила в нем умирает. А ежели новую вещь смастерить - так
и сила вернется. Род тогда жив, когда вместо сломанного да отжившего новое
приходит. Правильно я говорю, милая? Гляди, как он  смотрит...  Это  будет
нож. Хороший камень, дельный. Такой нож сноса не знает.  Ему  и  ручки  не
надо, ни деревянной, ни костяной: целиковый  клинок  получится  из  одного
куска. Ручку я потом заполирую, ловкая станет, хваткая. А ты,  звездонька,
зачем пришла-то? Просто полюбоваться, али дело какое?
     - Дело, - призналась Уника, -  только  у  меня  камня  нет.  Проколка
нужна. Зима на носу, Таши в путь собирается, теплое  надо  шить,  шубейку,
какую ни на есть, а мне нечем. Костяные иглы все обломала, мех они  трудно
берут, а на чуни так и вовсе надо толстую кожу. Мне бы проколку.
     - Всего-то? - протянул Стакн, не отрывая взгляда от ножа. - Так это я
помогу. На проколку много ли камня надо? Любой отщеп пойдет.
     - Раньше я и сама бы смастерила, дело  немудреное.  А  теперь  не  из
чего.
     - Не горюй, ласковая, сейчас все поправим.
     Стакн с видимым сожалением отложил незаконченный нож, над которым еще
несколько дней предстояло работать, оглядел отложенные в сторонку  отщепы,
выбрал один, побольше, неслышно пошептал; Уника расслышала лишь всегдашнее
"так", зажал в кулаке тяжелый желтоватый отбойник и, не примеряясь,  одним
безупречным движением сколол полоску  зеленого  камня  в  мизинец  длиной.
Проколка получилась у него с одного удара, длинная и стройная, с концом не
слишком тонким, чтобы не сломать первым же нажимом, а сходящаяся на острую
грань. Уника не видела  в  проколке  изъянов,  однако,  Стакн  как  обычно
остался недоволен. Критически оглядев изделие, он костяным теслом сшелушил
невидимую чешуйку, так что не только кончик проколки приобрел остроту,  но
и одна из граней стала напоминать крошечный ножичек, которым многое  можно
сделать в случае нужды. Поплевав  на  брусок,  Стакн  в  полсотни  плавных
движений заполировал тупой конец, чтобы не  врезались  грани  в  кожу,  не
портили рук швеи. Сполоснул проколку в воде, поднес  к  глазам,  повертел,
потом  еще  осторожно  провел  по  наждачному  камню,  добиваясь  попросту
невозможного совершенства, и лишь потом протянул готовый инструмент Унике.
     - Вот видишь, всего делов.
     - Но ведь это... - Уника не смела взять  иглу.  -  Это  же  священный
камень. Мужской камень. Как же я его коснусь?
     - Бери, родимая, не бойся. Был камень мужской, стал общий.  Да  он  и
всегда был общий, а то в роду одни мужики остались бы. Я уж тебе говорил -
обломок всегда мертв, а вот вещичка родилась, так она живая, и сила в  ней
тоже живая. Только ей работать надо. Сошьешь своему парню чуни да охабень,
так у самой сил прибавится, и у проколки, и у парня твоего. А  станешь  на
камень попусту молиться, тогда вся сила  без  толку  изноет.  Чтобы  искры
сыпались, кремнем стучать надо, а без этого замерзнешь,  зимой-то.  Так  я
понимаю?
     - Так! - согласилась Уника,  втыкая  проколку  в  полочку  рубахи.  -
Спасибо тебе, Стакн. Пойду шубу шить.
     - Погоди! - окликнул ее мастер. - Я хотел  спросить:  боло  у  твоего
Таши целым осталось?
     - Да. Он с ним каждый день в лес ходит.
     - А не может он кремни с боло мне отдать? Я  бы  ему  новые  кругляши
выточил, из гранита. Ему все равно, а мне бы польза...
     - Хорошо, - согласилась Уника. - Я попрошу, он не откажет.


     Румяный ноябрьским утром троица уходила из  становища.  Провожать  их
вышли Стакн,  мать  Уники  и  исхудавший  и  почернелый  Матхи.  Лата,  не
скрываясь, всхлипывала и на ходу гладила дочь по  рукаву  кухлянки.  Матхи
брел, придерживаясь за плечо Ромара. Оба ведуна молчали, видно, все у  них
было  переговорено.  Стакн,  почти  против  воли  ставший  и   вождем,   и
старейшиной одной из семей, тоже молчал. По его открытому,  не  привыкшему
скрывать  тайные  мысли,  лицу  бродили  тени.   Великая   ответственность
свалилась на его худые плечи, мучительно было принимать  решения  за  весь
род.  Но  не  было  иного  выхода,  и  говорливый  Стакн  учился   хранить
многозначительное молчание. Лишь перед самым расставанием,  когда  путники
дошли до ручья, он тихо сказал Таши:
     - Ромара берегите. Сейчас если кто и сможет род выручить, так это он.
И, пожалуйста, постарайтесь вернуться живыми. Душа за вас болит.
     Таши вздохнул. Ромара он, конечно, сбережет.  И  слушаться  будет,  и
помогать во всяком деле. Знать бы только, куда они отправились, и  что  за
дело предстоит. А остальное как-нибудь справим.
     По упавшей лесине путники перебрались через ручей. Поход начался.



                                    7

     Против всех ожиданий Ромар пошел не  на  север,  а  почти  строго  на
запад. Потом они свернули несколько раз, три дня чавкали промокшей  обувью
по  болотистым,  заросшим  ивняком  и  красным  пасленом,  берегам  лесной
речушки. А потом так же неожиданно свернули на восток.
     Такое хождение было знакомо Таши; год назад происходило то же  самое.
Значит, не оставил Ромар своих поисков, по-прежнему они остались важны.
     Погода вскоре установилась пасмурная, хотя по-прежнему сухая. Хмарные
тучи обложили небо, и Таши быстро потерял всякое  представление,  в  каком
направлении они движутся. Лес был  ровный,  низовой,  сосна  вперемешку  с
осиной. На осиновом подросте кормились косули, и Таши, махнув рукой на все
остальное, старался выследить пугливого зверя. Ходить можно хоть  кругами,
хоть зигзагами, но есть при этом желательно каждый день, иначе  далеко  не
уйдешь. Однако, Ромар охотиться не разрешил.
     - Не стоит сейчас расходиться, - сказал он. -  Кажется,  мы  все-таки
нашли, что хотели, - коротким  кивком  старик  указал  на  густые,  стеной
стоящие заросли крапивы. - Видишь?
     Таши не видел ничего.
     - Эх ты, следопыт! - посочувствовал Ромар. - Гляди,  крапива  густая,
заморозки уже прошли, а она не полегла. И место для нее не подходящее,  ни
малины рядом нет, ни другой какой травы,  при  которой  крапива  держится.
Значит, поблизости другой сосед - люди. Больше всего крапива  человеческое
жилье любит, льнет к нему и, как ни прячься, обязательно выдаст.
     Таши схватился за лук.
     - Оставь, - приказал Ромар. - Здесь оружие не потребуется.
     Он потянул носом воздух, досадливо поморщился.
     - Вот простыл, нос заложило, ничего не чую.
     Таши и Уника тоже принюхались, стараясь обнаружить то, что ускользало
от  учителя.   Холодный,   процеженный   лесом   воздух   был   переполнен
причудливыми, забивающими друг друга запахами. Из всех степных  обитателей
разве что шакал смог бы разобраться в этом изобилии.
     - Углем пахнет, - сказала вдруг Уника, - но  холодным.  Видать  ночью
огонь упустили, а нового разводить не стали.
     - Откуда тянет? - быстро спросил Ромар.
     Уника кивнула на жгучие заросли.
     - Иди, - велел Ромар. - Ты тут лучше нас всех разберешься.
     Ни мгновения не колеблясь, Уника шагнула  в  крапиву,  хотя  всего  в
полушаге каким-то зверем была проломлена тропка. Ромар и напружиненный, ко
всему готовый Таши двинулись следом. Уника шла уверено, но как-то странно,
словно и двух шагов не могла сделать по прямой.
     - Ты же только  что  правее  шла!  -  не  выдержал  Таши.  -  Что  ты
извиваешься, как ужака под вилами?
     - Она прямо  идет,  -  сказал  Ромар,  -  это  у  нас  с  тобой  ноги
заплетаются. Видел бы ты, сколько тут всякой волшбы наплетено да напутано,
курчавке впору. Как в крапиву нырнули, сразу вся изнанка  стала  видна.  А
допрежь, ничегошеньки было не углядеть. Теперь можно было  бы  и  напролом
пройти, но не хочу переполоха устраивать, да и портить чужую работу жаль.
     - Хороша работа людей с пути сбивать, - пробурчал Таши, стирая с лица
налипшую паутину.
     Уника продралась сквозь плотные кусты облетевшей лесной смородины,  и
перед путниками открылась невеликая полянка,  на  самой  середине  которой
стоял дом.
     Такого дома ни Таши, ни Уника допрежь не видывали и  даже  не  знали,
что подобное на свете быть может. Дом не только не был вкопан в  землю,  а
напротив, висел в воздухе.  Видно,  по  весне,  в  разлив,  ближний  ручей
подтоплял болотистую низинку и, спасаясь от воды,  жилище  полезло  вверх.
Два необъятных пня, высоких, в рост человека, служили  ему  подножием,  на
них как на помосте  лежали  из  цельных  деревьев  вытесанные  слеги,  над
которыми поднимались стены дома, сложенные из толстых бревен, конопаченные
мхом и ничем поверху  не  обмазанные.  Пни  раскорячили  узловатые  пальцы
корней, впились ими в сырую землю. Кора с  пней  была  сошкурена  либо  же
давно облетела и неопытный Ташин взгляд не мог определить, что  за  лесные
великаны послужили опорой небывалой избе.
     В первую минуту Таши подивился, почему  для  житья  строитель  выбрал
такое неудобное место, но тут же решил, что раз вокруг пахнет колдовством,
то простой разумной мысли и искать не  следует.  Понадобился  дом  посреди
мокривины, и вот он, пожалуйста, стоит на  коренастых  лапах,  словно  сам
пришел.
     Дом был стар, бревна не потемнели, а прямо-таки почернели  от  долгих
непогод, неровно затесанные концы бревен растрескались, но  ни  гнили,  ни
трухлявости заметно в них не было. И весь дом  держался  прочно,  так  что
подпорки из косо поставленных стволов, казалось были просто  прислонены  к
стенам.
     Вместо  привычного  зеленеющего  дерна,  на  кровле  внахлест  лежали
широкие полосы бересты. Возле застрех, откуда должен выходить  дым,  когда
хозяева разжигают огонь, береста закоптилась  до  неузнаваемости,  на  ней
густыми лохмотьями висела сажа. Зимой в таком домике должно быть  нежарко,
сильно топить тоже небезопасно, но зато  легкая  крыша  не  так  давит  на
столбы. Одно слово - чудной домишко.
     По сравнению с самой избушкой окружающие ее вещи уже и  не  удивляли.
Стояли  полукругом  колья  с  надетыми  на  верхушку  черепами,  все   как
полагается, рогом и оскаленным зубом  наружу,  от  недобрых  гостей,  злых
мыслей, бродячих духов и ничьих предков. Большинство костей были  выбелены
солнцем и водой, но было несколько и совершенно свежих. Таши не обратил бы
на них внимания,