тарейшин,  а
на общей сходке. Достаточно горло драли. Пора дело делать, иначе  во  всем
роду ни одного человека не останется.
     Собирали скарб. Что не могли унести с  собой  -  закапывали,  надеясь
вернуться; хотя и догадывались - как чужинцы в селении похозяйничают, едва
ли прежним хозяевам что-нибудь из спрятанного отрыть удастся. Плохо  было,
что нельзя взять с собой весь съестной припас -  просто  спин  донести  не
хватит. Ладили волокуши. Кто побойчей - вздыхали: эх, нам бы таких птичек,
чтобы на спинах ношу таскали! Другие  ругались:  век  бы  этих  птичек  не
видать!..
     Про Унику никто не вспоминал; а сама преступница по-прежнему сидела в
Отшибной землянке; и не находилось ни  одного  человека,  кто  рискнул  бы
заговорить с ней.
     Выходили из домов молча  -  в  начале  похода  нельзя  чувствам  волю
давать. Кланялись порогам, рыжим  суриком  чертили  на  дверях  и  пологах
фигуры предков  и  охранительных  духов,  чтобы  никакой  чужак  не  сумел
безнаказанно влезть в дом. Обещали вскоре вернуться.  А  уж  какие  стоны,
крики и плач рвали души, то одни предки ведают.
     Догорела вечерняя заря. Дубовые плахи, запиравшие  вход,  оттащили  в
сторону. И людская река - двадцать три сотни - потекла прочь. На север.  К
лесам.


     Перед тем, как покинуть селение, Матхи, Бойша, Ромар, и  еще  человек
десять старейшин и старших матерей отправились к Отшибной землянке.  Нужно
было вывести лишенную имени - она хоть  и  приговорена  к  смерти,  но  не
клювам же диатрим вершить приговор!
     Следом за нАбольшими увязался и Таши. На него пару раз бросили  косые
взгляды - но Бойша повел плечом и все разом прекратилось. Парень  молодцом
дрался у Истреца. И нечего на него зря глаза пялить.
     Возле Отшибной землянки остановились.  Матхи,  Ромар  и  Бойша  вышли
вперед, к самой шкуре, что занавешивала вход.  Шаман  в  полном  облачении
тряхнул было бубном, гортанно затянул призыв духам  -  служителям  Хавара;
как никак свое же Запретное слово снять нужно! - и тут из землянки донесся
осторожный голос Уники:
     - Мне... выходить можно?
     И прежде, чем Матхи успел ответить - зачарованная шкура отмахнулась в
сторону; Уника несмело шагнула за охраняемый чародейством порог.
     Все так и обмерли.
     - Ай да девка! - медленно проговорил Бойша. - Что ж это  выходит,  а,
Матхи?
     Шаман неожиданно улыбнулся, и так  удивительна  была  улыбка  на  его
всегда хмуром лице, что у Таши челюсть отвисла от изумления.
     - Что ж  тут  не  понимать?  Знамение  простое  можно  и  предков  не
спрашивать.  Глядите  сами,  родовичи!  Заклятье  я  именем   Матери-Земли
наложил,  и  кроме  меня  его  только  сама  Земля  снять  могла.  Значит,
показывает Великая Мать, что нет на Унике вины перед ней. Иначе как бы она
сквозь такое заклятье пройти сумела?..
     Люди оторопело молчали. Да, тут не поспоришь.
     Ромар глядел в землю, многозначительно хмурил брови, намертво подавив
ехидную усмешку, что отчаянно просилась  на  лицо.  Ай  да  Матхи,  ай  да
хитрец! Ничего не скажешь, заклятие именем Матери-Земли вещь серьезная, да
только чтобы снять его, духов справедливости  звать  не  нужно.  Сам  вход
заговорил, сам заклятье и снял. Вон, земляной порожек, что  так  аккуратно
перешагивался все эти дни, в одном месте словно случайно сбит умной  ногой
слепца. Кто не понимает в тайном искусстве, тот и  заподозрить  ничего  не
сможет. Зато старейшины и  строгие  старухи  своими  глазами  видели,  как
оправдала девку всеобщая Мать. Ловок, ловок  шаман,  умеет  пыль  в  глаза
пускать!..
     Уника стояла, переминаясь с ноги на ногу.
     - Что приговорим, старшИна?! - грянул Бойша.  -  Время  дорого,  речи
говорить да сходы собирать некогда...  Будем  ли  в  самом  начале  похода
предков гневить кровавой жертвой? Или станем  Матери-Земле  перечить?  Что
скажете: считаем девку оправданной?
     - Считаем... - вразнобой ответили старики.
     Таши и Лата разом кинулись обнимать Унику и едва не сбили ее с ног.
     Старый Лат, словно забыв, где находится, безостановочно  кивал  седой
головой. Муха, так и не проронивший ни слова, безнадежно махнул  рукой  и,
волоча ноги, пошел к своему дому, где рыбаки  неведомо  зачем  сворачивали
большой невод. Что этим неводом в изгнании ловить? Нет  в  мире  рек,  что
сравнились бы с Великой.
     Даже Свиол промолчал - понимал, что не такая пора, чтобы  раздор  меж
людей селить. И только Крага не смогла сдержать языка.
     - Ну-ка, погодьте! - потребовала она. - Ежели девка невиновна, то как
мы-то дальше будем? В семье зубрихи Асны ей оставаться никак  нельзя!  Что
ж, нам ее обратно к чернокожим в семью переводить?
     - Не знаю, мать, - ответил Бойша. - Это дело не мужское. Как  решите,
так и будет. А мне недосуг.
     Вождь развернулся и быстрым шагом отправился последний  раз  обходить
селение. Старухи, подгоняемые недовольными взглядами, сошлись в кружок  и,
против обыкновения, в одну минуту без всякого шума  решили,  что  Унике  в
семье Асны не быть, и ни в какой другой семье не быть,  а  быть  самой  по
себе, безо всякой семьи. О лучшем решении Бойша и мечтать не смел;  первая
трещина камень колет.
     Народ, довольные и  недовольные,  быстро  разошлись.  Всех  подгоняли
дела. У Отшибной землянки остались только два колдуна.
     - Спасибо, - коротко поблагодарил шамана Ромар, и Матхи  в  последний
раз улыбнулся замечательной чистой улыбкой. Никогда больше на лице слепого
шамана ее не видели.


     Ночная темнота приняла изгнанников. Шли молча,  да  и  что  говорить,
когда покидаешь родимые очаги, могилы предков, бросаешь нажитое?  Взяли  с
собой только то, что могли унести на спинах. Куда больше утвари осталось в
ухоронках.
     Воины окружили караван со всех сторон. Почти весь груз лег на женские
плечи - мужчины несли оружие. Тяжелей всего  оказались  длинные  ратовища,
которые рубили ночью, когда возвращались из  похода  за  водой.  Верно  не
больше пяти человек из всех родичей смогли бы  ворочать  подобным  орудием
словно простым копьем. Обычному человеку с таким чудищем управиться можно,
лишь уперев конец в землю,  да  двигая  острие.  Готовить  великую  прорву
кремневых  наконечников  не  было  времени,  и  для   большинства   орудий
ограничились тем, что обожгли заостренный конец.
     Таши и под гнетом здоровенного бревна шагал легко. Люди молча глотали
слезы, а он мало что не пускался в пляс. Унику  оправдали!  Оправдали-таки
Унику! Сыскалась правда! А раз есть она на  земле  -  то  и  диатритов  мы
одолеем. Не можем не одолеть!
     За ночь прошли не так, чтобы мало, но куда меньше  обычного  дневного
пути. Эдак до верхнего селения тащиться придется целую седмицу, - прикинул
Таши.
     Незадолго до рассвета остановились. Десятка три воинов  спустились  к
Великой; принесли воды. Не таясь, разожгли костры - от диатритов днем  все
равно не скроешься.
     Уника хлопотала вокруг Таши, как и положено верной,  исправной  жене.
Свадебного обряда над ними не справили - ну да  не  беда,  дело  наживное.
Главное, родичи признали их мужем и женой. Даже Лата больше не  глядит  на
Таши зверем...
     Обычно во время дальних походов на  стоянках  готовилась  еда,  потом
раздавалась: не кто сколько захотел, а скупыми порциями. Так было и в этот
раз. У каждого человека кроме своего барахла и оружия еще и общинная  ноша
за спиной; у Таши - пуда полтора  семенного  зерна,  Уника  сгибается  под
грузом вяленого мяса, а на обед получили по  сушеной  лепешке  и  звенышку
копченой стерляди. Это и правильно, а то поприесть  запас  на  полпути  не
сложно, а потом как быть?
     - Ничего! - успокаивал людей Свиол, руководивший раздачей пищи, - вот
ужо налетят птахи, так и свежатинки поедим. Зря, что ли,  с  собой  этакие
вертела тащим?
     Таши быстро управился и с куском рыбы, и с лепешкой. Мельком подумал,
что и впрямь надо бы попробовать, какова на вкус диатрима. Мяса в  ней  не
меньше, чем в хорошем быке, не оказалось бы только оно слишком жестким или
вонючим, как у стервятника.
     Уника разделила свою долю пополам, сунула часть Таши.
     - Ты ешь, ешь, не отлынивай! - сердито прикрикнула  она,  когда  Таши
вздумал возражать. Мне что - весь день кверху пузом отдыхать можно, а тебе
от диатритов отбиваться... Ну-ка, сними кожан, дай взглянуть, что  у  тебя
случилось. Так и есть - шов разошелся... оставь мне, я исправлю...  И  ешь
как следует, а то какая война  на  голодный  желудок?  Слышал,  что  Крага
говорила? - день вас не покормим, два - так вы и копья поднять не сможете.
     Уника, конечно, лукавила - кверху пузом на дневке никому отдыхать  не
придется.
     Недобрая заря вползла на небосклон. Никто  не  может  остановить  ход
Дзара; даже Великой Матери он не подвластен -  и  теперь  остается  только
крепче держать оружие.
     Для стоянки Бойша выбрал крепкое местечко -  одну  из  первых  рощиц,
предвестниц грядущего лесного моря. И от  реки  близко;  и  деревья  стоят
густо - не везде диатрима и сунется. Подроста, правда, маловато - но да уж
как есть.
     Мужчины составили круг. Выставили ратовища.  Наспех  ладили  треноги,
чтобы подхватить неподъемную жердину сразу как  приспеет.  Готовили  новые
стрелы - их в бою много не бывает. Настоящие боевые на карликов  можно  не
тратить, сойдут и охотничьи, поплоше.
     Диатриты не замедлили появиться, должно быть их дозоры  всю  ночь  не
выпускали людей из вида. Недаром Ромар и Матхи предупреждали, что приступа
следует ждать сразу после рассвета. Коротышки ударили, едва день вступил в
полную силу - и сами били в полную силу тоже.
     Степь  всколыхнулась,  ожила,  потекла  живыми   волнами.   Оцепенев,
смотрели дети Лара, как  разворачиваются  перед  ними  чужинские  полчища.
Видно, всех собрали сюда диатриты, никого в запасе не оставили. На  острый
Ромаров глаз - не менее семи сотен чужинцев шло на  приступ.  Людей  втрое
больше, а сколько среди них воинов?
     Многие женщины потянулись за оружием - хоть за каким, чтобы только не
умереть беспомощной сытью!
     Таши стоял между двух вязов. Три шага до  одного  дерева,  два  -  до
другого. Хорошее место. Наверх Бойша  послал  всех  подростков,  что  хоть
как-то могли управляться с луками - сверху чужинцев бить.
     - По птицам стрелы не трать! - строго-настрого  приказывал  вождь.  -
Карликов ссаживай! Оно куда вернее.
     Готовились к бою и Матхи с Ромаром. Шаман облачился в  полный  наряд,
встряхнул бубном, закружился на месте, завывая жутким  голосом  -  предков
созывал на подмогу. Безрукий колдун тоже что-то шептал, полузакрыв глаза -
не иначе,  как  вновь  собирался  поставить  незримый  щит,  коли  чужинцы
прорвутся между деревьями.
     Таши видел, как дрогнули диатричьи ряды, как покатилась  живая  волна
по степи, в один миг оказавшись возле деревьев.
     Ратовища поднялись навстречу летящей орде. Таши тоже  нацелился  -  с
эдакой жердиной не страшно и против диатримы выходить! Пусть-ка налетит  -
небось не понравится, хотя конец тяжеленного копья,  которое  и  копьем-то
называют только по привычке  -  всего-лишь  затесан  топором,  оструган  и
наспех обожжен. Но если на такое бревно как следует напороться, тоже  мало
не покажется.
     Мчащихся во весь опор диатрим встретила стена ратовищ. Нападающие шли
сплошной волной, верно, решили диатриты, что на сей раз точно возьмут верх
- день хоть и осенний, но солнце яркое, степь ровная, а деревья -  ну  так
что ж, что деревья. Чай, боками не срослись, есть где протиснуться.
     Навстречу диатримам  полетели  стрелы.  Карлики  умело  прятались  за
птичьими шеями, но сверху - особенно когда нападавшие ворвались  в  лес  -
видны были как на ладони. И хотя проклятые птицы мчались быстро -  нашлись
меткие стрелки и среди мальчишек. Один, другой,  третий  диатрит  упали  в
стоптанную траву, покатились и замерли. Сегодня для диатрим  был  простор,
они не сшибались одна с другой,  и  особого  урона  от  стрел  коротышечье
войско не понесло - до тех пор, пока не ударили грудью в ратовища  готовые
встретить их злобный напор. И тяжеленные, неудобные, но прочные  копья  не
подкачали.
     Рядом с  Таши  оказался  Малон;  крепкий,  коренастый,  он  подхватил
жердину, помогая направить ее в  грудь  налетающему  страшилищу.  Диатрима
вовремя заметив опасность, метнулась в сторону, повернувшись к врагу боком
- и раскачанное двумя парами сильных рук толстенное древко грянуло в ребра
диатриме. Конечно, это был не тот удар, если бы многопудовая громада  сама
напоролась на упертое в  древесный  корень  копье.  Но  и  без  того  удар
оказался не слабым. Любовно заструганное острие пробило  броню  перьев,  и
наверняка сломало чудовищу ребра. Птица закружилась на месте, заклекотала;
из разинутого клюва летели брызги крови,  -  и  тут  кто-то  из  мальчишек
сверху попал наконец чужинцу в затылок стрелой.
     Раненая диатрима не выказала больше никакого желания лезть в драку и,
развернувшись, помчалась прочь. Бессильные стрелы впустую  щелкали  по  ее
оперению.
     И следующую птицу остановило длинное ратовище. Теперь держал его один
Малон, а Таши пробил из лука  голову  неосторожно  высунувшемуся  карлику.
Диатрима  пыталась  достать  непокладистого  человека  клювом,  но   жердь
оказалась длиннее вытянутой шеи, а Малон  не  подкачал,  не  дал  ратовищу
свернуться на сторону. Таши не удержался и, схватив прислоненный к  дереву
топор, шарахнул диатриме по клюву - дальше просто дотянуться  не  удалось.
Удар  не  причинил  заметного  вреда,  хотя  птица  отдернула   голову   и
загарцевала в опасной близости от направленного копья, не нападая  сама  и
не давая вступить в схватку своим более решительным товаркам.
     Копье держи! - крикнул Таши и, вновь взявшись за лук, с десяти  шагов
хладнокровно вогнал боевую стрелу в изумленный птичий глаз.
     Диатричья  волна  расплескалась  по  роще,  ударилась  о  поднявшийся
частокол копий и, истекая кровью, отхлынула, оставив на  иссушенной  земле
десятки тел. Птиц завалили мало - не больше дюжины, зато карликов  полегло
преизрядно. Нигде, ни разу не прорвались  сквозь  ряды  охотников  злобные
чужаки. И потерь среди людей почти не было. Эх, так бы да с самого  начала
воевать!
     Пять минут длилась схватка, а всем уже было  ясно,  что  отбились  от
незваных гостей, отстоялись между толстыми деревьями, - мало где диатримам
удалось пустить в ход свои чудовищные клювы -  не  допускали  ратовища,  и
всей напористой диатричьей силы не хватало, чтобы  перебить  трехвершковой
толщины жердину.  Окончательно  дело  решили  стрелки  -  отбили  приступ.
Впервые взяли верх над чужинцами, потеряв совсем немного своих. Кое-кто из
горячих голов предложил тут и остаться - пусть де, мол, чужинцы лбы себе о
наши ратовища порасшибают; однако Ромар только покачал головой:
     -  Они  теперь  ученые.   Эвон,   как   быстро   городьбу   подрывать
навострились, да тухлятину в воду валить! Не станут они  больше  нападать.
Окружат и измором возьмут. Да и сколько  нам  здесь  торчать-то  возможно?
Нет, нынче же ночью - прорываться дальше...
     Когда свечерело, род снялся со стоянки. Диатриты  весь  день  кружили
вокруг рощи, однако, второй раз подступиться не  решились.  И  когда  люди
дождавшись темноты, пошли, окружив женщин и детишек охотниками, что тащили
тяжеленные ратовища - то увидели, что степь пуста и даже на  горизонте  не
маячат вытянутые тени диатрим.
     - След наш они не потеряют, не надейся, - качал головой Ромар в ответ
на робкую надежду Уники. - Ночь  отоспятся,  а  на  заре  следом  кинутся,
быстрее ветра полетят! До леса нам от них не оторваться... А вот в  чащобу
за нами они не полезут. Понимают, что мы там с ними сделаем.


     Шли всю ночь, но годного для дневки места  так  и  не  нашли.  Мелкие
кусты не давали никакого укрытия, а до ближайшей рощи оставалось  чуть  не
пять часов ходу. Кто-то предложил спуститься в речное русло и  закрепиться
на одном из бывших островков, что превратились теперь в песчаные холмы, но
Бойша на такое не согласился. Конечно, через грязь диатримам будет не  так
просто пройти, но ведь тут не ленивая старица,  ила  на  дне  мало,  а  на
песчаном холме птицы пустынь и вовсе  будут  чувствовать  себя  как  дома.
Тогда уж лучше встретить их просто  на  берегу  -  самим  тоже  просторнее
будет.
     Незадолго до привала, Бойша послал по рядам весть, чтобы  люди,  коли
случится неладное: ежели кто  отобьется,  потеряется  или  отстанет  -  не
торопясь, днем отлеживаясь и ночами идя - пробирались вдоль берега Великой
к Сборной Горе, - есть такое место в лесном краю, его с любой  стороны  за
два дня пути видно. Там род будет ждать, сколько потребуется.
     Люди промолчали, хоть и понимали: не об  отставших  речь,  а  о  всем
народе. Плохое место выпало для дневки - хуже не придумаешь.
     Остановились уже при свете, заняв оборону на самом речном обрыве, где
хотя бы с одной стороны можно было не  опасаться  удара  диатрим.  Карлики
сумели бы влезть и по ноголомной  крутизне,  но  без  птиц  они  не  сила:
детишек хватит, чтобы не пустить их наверх.
     Быстро, кто чем мог ковыряли ямки в земле, упирать  круто  затесанную
пятку ратовища. Муха со своими сыновьями и еще пятком помощников расстилал
перед фронтом огромный речной невод, что два дня кряду, надрываясь,  перли
сюда, не обращая внимания на советы бросить ненужную  тяжесть.  Не  слушал
советов Муха, молчал или говорил невнятно, словно умом  повредился.  Бойша
уже рукой махнул на старого рыбака. У кого разума нет, того не вразумишь.
     И сейчас вождь подошел к Мугону, кивнул на возящихся рыбаков  и  тихо
сказал:
     - Надеются, что диатримы в ячеях запутаются... А  они,  когда  бегут,
ноги высоко вздергивают. Им даже кусты не помеха, не то что сеть на земле.
Ничего из этой задумки не выйдет.
     Мугон кивнул, соглашаясь,  а  Муха,  который  казалось  и  не  слышал
ничего, вдруг вскинул голову и негромко, как в прошлом, когда  еще  был  в
разуме, произнес:
     - Не обижай, вождь. Не первый день сети ставлю.  В  моем  неводе  кто
угодно запутается.
     Диатримы появились вскоре после восхода солнца, видно и впрямь далеко
не уходили, присматривали за бегущими людьми. Загодя  рассыпались  широким
полукругом и хлынули с трех  сторон!  Вот  где  был  истинный  страх,  что
наводит на людей пожиратель трусов вечно голодный Хурак!  Хочешь  -  беги,
хочешь - здесь помирай; всюду ровное, как пол, голое место, ни деревца, ни
балочки! Укрыться негде, стрелков наверх не посадишь!
     Кто-то из баб, увидав  бегущую  смерть,  в  голос  взвыл,  и  тут  же
подавился криком; свои же  подруги  пасть  заткнули  -  понимали,  что  не
столько в силе, сколько в единой твердости спасение.
     Человеческий круг ощетинился копьями. В первом ряду - кто помоложе да
поздоровей, потом лучники, а за ними старики и женщины, готовые, если что,
подхватить ратовища и закрыть брешь, не дать убийцам ворваться внутрь, где
прячутся малые дети, уложены раненые и ждут самые дряхлые старцы.
     Таши и Малон вновь оказались вместе.
     Люди сжались как можно теснее. Хорошо, что у диатритов нет  лучников!
Расстреляли бы тогда издали, ни один бы не ушел... А так -  может,  еще  и
отобьемся...
     - Отобьемся, отобьемся... - твердила Уника, провожая  Таши  взглядом,
когда он бежал к краю крохотного становища. Твердила как  заклинание  -  и
верила, что оно подействует. Впрочем,  долго  смотреть  времени  не  было.
Уника подняла костяную пичку, что досталась ей после  схватки  в  Отшибной
землянке, и пошла к обрыву. Ее место там, а то, мало ли,  пошлют  диатриты
лазутчиков со стороны реки, так ей их и встречать. Ну да не впервой - один
уже пытался к ней через стену влезть.
     Плавно  разворачиваясь  неслись  диатримы.   Смертельной   городьбой,
вражеским частоколом вырастали их тени над головами людей. Здесь, в чистой
степи, не спрячешься ни за оградой, ни за дерев