ом. Рассчитывай  только  на
собственные руки, крепче  держи  копье!  Тогда,  если  будешь  тверд,  как
родовой нефрит, возможно и выживет кто-то из твоего рода...
     - Вот ведь, красиво бегут! - внезапно  пробормотал  Малон,  сдувая  с
глаз упавшую прядь. - Красиво бегут... твари распроклятые.
     Рухнувшие на сжавшуюся людскую кучку диатриты  торжествующе  визжали.
Верно, и в самом деле поверили,  что  вот  она,  победа,  что  ненавистные
обитатели этих мест наконец-то пойдут в пищу их  птицам,  что  сейчас  они
стопчут упорствующих жесткими лапами диатрим - и пойдет потеха!..
     Стена диатритов уже совсем  рядом,  видны  блестящие  безумием  глаза
птиц, шеи вытянуты в адском  стремлении  первыми  достать  корм,  загнутые
клювы заранее щелкают, предвкушая мгновение, когда  снова  смогут  утолить
голод, уже начавший мучить пришлую орду. Последний миг - и лучники  смогут
дать залп, только будет ли с того толк? -  Правильный  полукруг  нигде  не
нарушен, карлики надежно  укрыты,  и  даже  если  удастся  сбить  кого  из
бегуний, свалки среди нападающих не произойдет.
     Еще десяток неторопливых толчков сердца и убийственная волна ударит в
стоящих людей... разобьется или снесет преграду?.. - а люди до сих пор  не
готовы к битве - Муха и несколько его помощников все еще возятся со  своим
неводом шагах в десяти перед строем вместо того, чтобы  стремглав  удирать
под защиту копий.
     - Муха! - зарычал вождь. - Не блажи! Подай назад!
     Но видно крепко привык  жилистый  старик  самолично  распоряжаться  у
реки. Когда сеть в руках - никто ему не указ! А может, нарочно искал  Муха
смерти, не желая уходить от трупа Великой.
     - Взде-ень!.. - не обращая внимания на голос  вождя,  тонко  закричал
старейшина.
     В  строю  кто-то  вскрикнул,  кто-то  дернулся  было  наперерез,   но
остановленный соседом, остался на месте и лишь глядел, закусив губу.  Люди
поняли, что задумал Муха, когда останавливать смертников было уже  поздно.
Восемь человек подняли привязанный к концам жердей невод, так что один его
край оставался на земле, а второй вздернулся,  поднявшись  не  только  над
головами людей, но и приближающихся диатрим.
     Старик Муха, пятеро его сыновей, начиная  со  старшего,  который  сам
вскоре должен стать дедом и кончая неженатым Шукой, и еще двое рыбаков  из
тех, кому смог довериться  старейшина,  тяжело  ступая,  бежали  навстречу
несущимся диатримам. Ловко сложенный невод разматывался за ними.
     Пробежать люди  успели  не  больше  дюжины  шагов;  птичья  лава,  не
заметив, стоптала смертников. Невод упал, накрыв десяток  диатрим.  Прочие
птицы даже не замедлили шага - продолжали бежать, рывком вздергивая  ногу,
а потом выстреливая ее вперед огромным  шагом.  Так  они  привыкли  бегать
сквозь заросли саксаула на своей жаркой родине. Что им какая-то сеть?!
     Но вот беда, под этой сетью осталось десять таких  же  могучих  птиц,
что и нападающие. Они ничуть не пострадали  и  даже  не  упали  на  землю.
Страшные рывки бьющихся диатрим  дернули  сеть,  сбивая  с  ног  тех,  кто
подбежал позже. Через  мгновение  пространство  перед  людскими  шеренгами
превратилось в сплошное месиво птичьих лап, голов и  тел.  Лишь  с  боков,
куда не дотянулся невод, диатриты сумели ударить по людям.
     Сливаясь с  визгом  карликов,  засвистели  стелы;  лучники  на  выбор
отстреливали отползающих и бегущих коротышек. Задние ряды птичьего  войска
сумели остановиться, но  разворачиваясь,  диатримы  приоткрывали  стрелкам
своих всадников, и здесь тоже люди сумели нанести изрядный урон.
     Большой невод  плели  из  лучшего  волокна,  стравив  в  окрестностях
селения чуть не все заросли конопли. После каждой  ловли  невод  тщательно
просушивали, любовно чинили, не дожидаясь, пока прохудится хоть одна ячея;
невод был велик и мог перегородить целую протоку от  самого  берега  и  до
Сухого острова. Перед прочной бечевой оказывался бессилен осетр,  в  ячеях
запутывалась белуга и, не умея вырваться на свободу, сдавалась добытчикам.
Не подвел невод и на этот раз. Хотя небывалый улов сумел прорвать  в  сети
огромные дыры, невод не выпустил никого из тех, кто  попал  в  его  ловкие
объятия. Вскоре чуть не полсотни диатрим билось на  земле,  запутавшись  в
плетеных веревках и  мешая  друг  другу  освободиться.  Остальные  уже  не
пытались прорваться  сквозь  гиблое  место  и,  перестроившись  под  огнем
лучников, полезли в обход опасной сети.
     Однако  здесь  они  вновь  ударились  грудью  в  острия  ратовищ,  со
вчерашнего дня измазанные их кровью; и вновь, как и вчера, птицы ничего не
смогли поделать с этой преградой. Слишком уж узкий проход оставался им для
нападения. Как ни понукали птиц карлики, диатримы не желали лезть на копья
без разбега. Они пытались растолкать копья  тугими  боками,  жадно  тянули
шеи, но четырехсаженные  пики  оказывались  длиннее,  и  немногие  хищницы
умудрялись прорваться сквозь них. А вот стрелки Бойши не  упускали  своего
шанса.  Собственно,  ратовища  только  сдерживали  птиц,   не   давая   им
проломиться внутрь отпорного кольца; сбивали карликов  и  -  при  удаче  -
вышибали глаза диатримам лучники.
     Правда, в один момент как-то ухитрились диатриты, то ли  уже  мертвая
птица приняла в себя навершия ратовищ, то  ли  еще  что  приключилось,  но
диатриты смяли разом троих охотников и уже совсем было ринулись в открытую
брешь, когда на пути у  них  вырос  Ромар.  За  спиной  безрукого  колдуна
горловыми переливами взвыл Матхи, ударяя в бубен так, что казалось, сейчас
заглушит крики воинов и диатричьи визги; лицо Ромара почернело, как в  тот
приснопамятный день, когда чужинцы рвались в открытые ворота селения...
     Незримый щит сбил наземь и опрокинул прорвавшихся, и, пока  враги  не
опомнились, к ним кинулись со всех  сторон.  Заработали  топоры,  мотыжные
рога, все  тяжелое,  что  могло  бить,  крошить  и  дробить.  Прежде,  чем
оглушенные птицы смогли подняться, их буквально разорвали на куски.
     Потеряв многих и многих чужинцы отступили. Далеко не ушли, маячили  у
горизонта, напоминая противнику,  что  в  три  минуты  могут  налететь  на
беспечных и вернуть удачу себе. Но все-таки,  отошли,  дали  обороняющимся
передышку, возможность посчитать потери,  перевязать  раны.  В  роду  Лара
погибло одиннадцать человек; да несколько было раненых,  в  основном  тех,
кто упавших диатрим добивал. Кроме того, из-под изодранной  сети  вытащили
восьмерых рыбаков.
     Бойша  склонился  над  Мухой,  который  в  смерти  казался   особенно
маленьким и щуплым. Помолчал, потом произнес сдавлено:
     - Прости меня.
     Мертвых снесли под обрыв, упершись копьями, обрушили  огромный  пласт
песка. Теперь, когда люди отсюда  уйдут,  чужинцам  будет  не  так  просто
добраться до похороненных тел. Только  Великая,  когда  вернется  в  русло
вода, сможет размыть завал. Но это ничего - рыбаки привыкли  не  обижаться
на реку-кормилицу. Небось обрадуется Муха, почуяв ожившую воду.
     Туши убитых диатрим разделали,  мясо  наспех  зажарили  на  углях  и,
словно в сытые времена, все родичи отъедались свежатиной.
     - Нас пожрать хотели, - изгалялся пастух  Мачо,  ворочая  над  углями
вертел с насаженными на него ломтями птичины, - а вот теперь мы попробуем,
какова диатрима на вкус!
     На вкус диатрима оказалась превосходной.  Конечно,  жилистую  ногу  и
гиена не вдруг бы  ужевала,  а  вот  белое  мясо,  вырубленное  из  груди,
поддавалось даже старым зубам.
     До самого заката лагерь  простоял  спокойно  -  упившись  собственной
кровью, диатриты не решились на повторную атаку. А Бойша прямо  среди  дня
отрядил полсотни  воинов,  которые  спустились  вниз  и  набрали  воды  из
блуждающего по руслу ручья. Теперь, едва стемнеет можно будет выходить, не
тратя времени на то, чтобы накормить и напоить людей.
     - Так и до верхового  селения,  глядишь,  доберемся!  -  ликовали  на
стоянке.
     - До верхового совсем немного осталось, - ободрял людей Бойша, обходя
раз за разом походный стан,  -  а  дальше  идти  просто.  Там  рощ  много.
Остановимся, оглядимся и решим, как жить станем.
     Четыре дня занимал путь от главного селения до верхового в  спокойные
времена. Ныне же, тяжело нагруженные, тащились всю седмицу. Точно  степные
волки вокруг стада, невдалеке кружили обозленные неудачами диатриты. Порой
наскакивали на идущих, но сделать ничего не могли. А на большой приступ не
решались. Ждали тех, кто, может, отобьется и отстанет  -  однако  род  шел
дружно  и  кучно;  ослабевшим  помогали,  перекладывая   груз   на   более
выносливых. Мало-помалу рощ  и  поросших  кустами  полей  становилось  все
больше, людской поток подходил к невысокой  холмистой  гряде,  за  которой
скрывалось верховое селение. Снимаясь с последней стоянки,  Ромар  объявил
громко:
     - К утру на месте будем. А может и раньше - в темноте доспеем.
     - Этих отсидчиков небось диатриты и не заметили, -  проворчал  пастух
Мачо. - Живут как в старые времена.
     - Едва ли... - покачал головой Ромар. -  Думаю,  родичи  из  верхнего
селения, уже в лесах давно. Ни я, ни Матхи не слышим  их  голосов...  они,
должно быть, далеко ушли, дальше Сборной Горы...
     - Эк, и дернули! - захохотал Мачо. - Бежали - аж пятки дымились!
     - Может, и так, да только не спеши судить, ты ж  не  знаешь,  сколько
сюда диатритов приходило, - оспорил пастуха Ромар. - Может, они  тут  тоже
городьбу подрыли?..
     - Лучше следить надо за городьбой! - Мачо был непреклонен.
     Спускалась ночь. Теперь уже всем стало ясно -  селение  покинуто.  Ни
огонька, ни сигнального факела на стене - тьма, и больше ничего.
     Диатриты во мраке  не  сражаются.  Благополучно  дошли  до  городьбы;
благополучно втянулись всем обозом внутрь...
     Да, ушли родичи.  Но  ушли  не  спешным  беспамятным  бегством,  а  с
разумением, толково прибрав и захватив с  собой  все,  что  только  могли.
Диатриты здесь явно побывали -  но  поживиться  им  было  особенно  нечем,
запасы верховые с собой утащили. Так, побито, поломано что-то - а в  целом
ничего страшного.
     - Налетом они тут проскочили, даже не  особенно  шарили,  -  заключил
Ромар, обойдя селение. Таши шел рядом, светя колдуну двумя факелами.
     - Это почему? - полюбопытствовал  Таши.  Сейчас  с  Ромаром  говорить
можно, а то в походе -  туча-тучей,  непрестанно  шепчет  под  нос  тайные
заклятья - чужинцев старается учуять...
     - Не нагадили нигде, считай, - пояснил Ромар, но таким голосом, что у
Таши отчего-то пропала охота спрашивать дальше.
     И все было бы совсем хорошо (отдохнем, дух переведем, а там и  дальше
двинемся, куда диатритам ходу нет), если бы не городьба. Чуть не везде она
была подрыта, расшатана, раздраена; в двух местах  обнаружились  настоящие
проломы, кое-как засыпанные землей и заваленные бревнами - видно было, что
родичи лепили новую ограду на скорую руку, абы только чужинцы не ворвались
внутрь. Нет, случись что - не продержишься тут. Все слабые места  за  ночь
не восстановишь, значит, придется днем в проломах с копьями стоять, как на
открытом месте.
     И тем не менее это место  было  крепким,  достаточно  крепким,  чтобы
провести тут дневку - как и решил Бойша.
     Таши запомнил, что  Ромар  опять  помрачнел,  ходил,  качал  головой,
вздыхал даже - словно беду предвидя. О чем-то толковали с Матхи и  Бойшей,
те кивали, соглашаясь. Потом  объявили  решение  -  завтрашний  в  селении
проведут, а с темнотой дальше двинутся, к Сборной  горе.  Не  может  быть,
чтобы свои там караула не оставили.
     Народ  приободрился,  повеселел.  Люди  начинали  верить,  что  конец
бедствиям близок, еще немного, пара-тройка переходов  -  и  они  достигнут
леса. Да и завтрашний день беды не сулит; за частоколом все-же безопаснее,
чем в открытом поле - хотя прошлый раз отбились именно в чистой степи.
     Невиданным зверем ворочалась спасительная ночь. Сам Великий Лар вышел
на землю - накинуть темную шкуру на плечи обезземеленного  рода,  хоть  на
время прикрыть изгнанников от глаз жадных чудищ, нагрянувших  из  коренных
владений Дзара.
     Люди растянулись по брошенным домам.  Входили  чинно,  как  в  гости,
стараясь ничего не тронуть, не порушить - хотя и трогать и рушить было уже
нечего. Устраивались на  ночлег.  По  привычке  заговаривали  входы;  двое
подростков под руки водили по селению Матхи - все-таки здесь не  дом,  где
слепцу известна каждая мелочь, и можно ходить словно зрячему. Шаман гремел
бубном, тряс погремушками, отгоняя недобрых духов, что, как мухи  на  мед,
слетелись к покинутому людьми поселку.
     Бойша следом за Ромаром обходил частокол,  примечая  слабые  места  и
тотчас наряжая охотников на починку.  Многое  за  оставшиеся  темные  часы
сделать нельзя - уж больно основательно потрепали городьбу чужинцы! - но и
сидеть без дела не след.
     Ромар же, раскинув амулеты, помрачнел окончательно. Подошел к  Бойше,
начал что-то горячо втолковывать. В проломах горели костры, Таши следил за
огнем, прислушиваться ему было некогда и слов он,  конечно,  не  разобрал.
Видел лишь, как кивал Бойша, вроде бы соглашаясь.
     Бабы и детишки, умаявшись, спали непробудным  сном.  И  Уника  спала,
обнявшись с матерью; а рядом  притулились  ее  младшие  сестренки.  Пусть.
Потом, если до  леса  дойдем,  не  до  спанья  станет.  По-новому  селение
поднимать придется! Не шутка...
     Начинал  брезжить  свет,  когда  с  грехом  пополам  закончили  дела.
Выставили  стражу,  велев  кричать  сполох,  едва  на  краю  сжатого  поля
покажется противник. И над селением сгустилась тишина.
     Из всех свободных людей один лишь Ромар не повалился  спать.  Обходил
дозоры, щурил глаза вдаль,  теребил  часовых,  требуя  зорче  глядеть,  не
упустить приближения врага.
     - Рядом орда ходит, - шепотом сказал Таши безрукий волшебник, набредя
на него, стоявшего в свою очередь в дозоре. - Не спят,  проклятые.  Чую  я
их. И... они меня тоже чуют. Помнишь, как они тебя с Тейко сквозь  заросли
углядели? Так вот снова тот чародейник объявился, чтоб ему  Лару  на  рога
наколоться! Кружит вокруг...  и  подручные  его  неподалеку  ошиваются  не
иначе, как опять к городьбе подступиться пробуют!
     Солнце бессонный Ромар встретил, стоя на  приступке  городьбы.  Рядом
стоял Таши, держа наготове лук. Волшебник казался чернее тучи.
     - Приступят сегодня твари, - негромко  заметил  он.  -  Не  могут  не
приступить. Больше им нас зажать негде  -  эвон,  до  леса  рукой  подать.
Дважды отбились - и третий отобьемся, знаем теперь как...  Лишь  бы  какой
новой штуки не учудили. Вижу, затевают они что-то небывалое, а  что  -  не
пойму.
     - Так если в поле отстоялись - нечто ж за частоколом  не  выстоим?  -
удивился Таши. Ромар с досадой дернул обрубком плеча:
     - Тогда народ тесной кучей стоял, а тут дыры одна от  другой  далеко.
Сумеют ворваться в одном месте - что делать станем? Друг другу  на  помощь
так просто не придешь и в селении  в  кучу  не  собьешься.  Нас  тогда  по
одиночке перебьют. Была бы моя воля, я бы лучше в чистом  поле  на  дневку
встал.
     - Так куда Бойша смотрит?
     - Куда?.. - Ромар невесело усмехнулся. - Люди устали, ног не волочат.
Хоть один день надо им спокойно провести. Да и в поле  тоже...  в  прошлый
раз всех нас Муха выручил, а ныне от невода и клочьев  не  осталось.  Леса
тут поблизости тоже нет - все  под  поля  да  пастбища  выжжено.  С  какой
стороны ни поверни - все худо получается. Всей надежды,  что  отстоимся  в
проломах. Знать бы еще, как карлики эти проломы делали... Э, да вот и они!
Кричи тревогу!
     Солнце, еще по-утреннему красное, висело  над  самым  горизонтом,  но
света  для  круглых  желтых  буркал  диатрим  хватало  вполне,  и  чужинцы
показали, что больше они ждать не намерены.
     Вновь,  в  который  уже  раз,  разинув  клювы,  неслись  диатримы   и
бесновались их наездники. Вновь Бойша торопился расставить всех по местам.
Вновь расхватывали длинные  ратовища.  И  людям  уже  мнилось  -  отбились
досель, отобьемся и сейчас. Но тут и  случилось  то  небывалое,  чего  так
боялся Ромар.
     Диатриты словно не замечали широких проходов в городьбе, где  ожидали
их воины зубра. Не так просто было бы пробиться там сквозь завалы бревен и
щетину  изготовленных  копий.  Карлики  мчались  туда,   где   поднималась
неприступная, нетронутая городьба. А в лапках у коротышек вместо привычных
костяных пик были свернутые словно готовое к  броску  боло,  ремни,  грубо
нарезанные из  лошадиных  шкур.  Видно,  загнали  где-то  пришельцы  табун
лошадей - не так это и трудно, верхом на диатриме! - а потом не  позволили
птицам пировать, покуда не изготовили потребный кожаный снаряд.
     Ловко  прячась  за  мощными  диатричьими  шеями,  чужинцы  летели   к
частоколу; лихо, с разворота забрасывали на острия бревен  прочные  ремни,
другим концом захлестнутые за ту же птичью шею; диатримы  разворачивались,
дергали - и подрытые бревна  с  треском  выворачивались,  брызгами  летела
вверх земля...
     Городьба оказалась подрыта куда основательнее, чем  мнилось  Бойше  и
даже Ромару. Отвел глаза хитроумный диатричий маг.
     Перескакивая через опрокинутые бревна, диатримы врывались в  селение.
Поздно было перестраиваться, пытаться  закрыть  новые  проломы  -  слишком
велики они оказались. Городьба рухнула разом в четырех  или  даже  в  пяти
местах. И не по одному-два бревна, а сразу целыми сплотками; орда ринулась
в проломы.
     Тогда-то и закричал Матхи. Закричал  страшно,  нечеловечески,  завыл,
раздирая грудь ногтями; потому что, хоть и  слеп  был,  сразу  понял,  что
означает этот жуткий треск и отчаянные крики сородичей.
     - Вниз! - заорал  Таши  Малону,  своему  уже  постоянному  напарнику.
Ратовища с собой бери!..
     Кинулись  вниз,  обеспамятев.  Как  же  это  так?..  Городьба  всегда
выручала - а ныне так подвела!..
     Рвались со всех сторон диатриты.
     Таши не знал, где Бойша, где Ромар, где Уника; вдвоем с  Малоном  они
сбили с птицы наездника; и тут оказалось, что длинным,  тяжелым  ратовищем
не так-то просто отбиваться среди домов. Мешали близко  сошедшиеся  стены;
копье даром разодрало птице бок и та,  взъярившись  от  боли,  ударила  на
жалких двуногих всей исполинской мощью.
     В тесноте селения быстро развернуть копье не удалось. Малон закричал,
дернул из-за пояса топор, но чудовищный клюв  навылет  пробил  ему  грудь.
Диатрима вскинула башку,  торопясь  заглотить  окровавленный  кусок  мяса,
который только что был сердцем Калинкиного мужа...
     Малона швырнуло под ноги Таши. И тут в нем, оставшемся в живых, будто
что-то полыхнуло, как неистовый  степной  пожар.  Это  была  запредельная,
сверхчеловеческая сила, что волею предков пробуждается иногда в  мгновенья
смертельной опасности. Таши зверем прыгнул вперед, и  диатрима,  задравшая
голову к небу, пропустила этот, привычный для нее  бросок.  Топор  ударил,
словно не в Ташиной руке был зажат, а у самого Лара-прародителя. Удар упал
сзади, так что кремневый клин завяз в шейных позвонках.
     Что было дальше с обреченной птицей, Таши не стал и смотреть.  Словно
обезумев, рванулся из узкого тупичка, в котором  навсегда  остался  Малон,
рванулся к площади посреди селения, где сейчас кипел главный бой.
     Диатриты рассыпались по селению, гоняясь за людьми убивая всех,  кого
могли достать. Повторялся кошмар селения Турана.  Но  только  на  сей  раз
здесь был Бойша, и его воины дрались, забыв про все,  даже  о  собственной
смерти. Птицы, карлики, люди - сплелись в один  кровавый  клубок.  И,  под
прикрытием гибнущих мужчин, бежали прочь через опустевшие проломы  женщины
и дети.
     Уже ворвавшись в гущу свалки, Таши заметил  Ромара.  Безрукий  колдун
замер, прижавшись спиной к стене, по лицу стекает кровь, одежда  тоже  вся
рдяная, а прямо на него во весь опор несется громадная диатрима  и  на  ее
спине подпрыгивает совсем крош