пнул   ногой,   чтобы  убедиться  в  реальности
существующей под  ногами опоры,  и  оглянулся: черная равнина, гладкая,  как
стекло,  и в то  же  время совершенно не бликующая, не дающая  глазу никакой
визуальной  информации, уходила за горизонт, и  потому казалось, что человек
висит головой вниз к центру  полого шара с едва светящимися фиолетово-синими
стенками, шара, имеющего открытый  выход в  космос. Портила  это впечатление
только сверкающая гора на другом краю горизонта похожая на ровно  отрезанный
кусок  льда.  Торчала  она  точно в центре  "заплаты", и  быстрые на  клички
исследователи уже  окрестили ее  Ручкой  Крышки, но  Ратибору  не  надо было
копаться в памяти, чтобы найти аналог  этому пейзажу, он сразу узнал, на что
похожа форма  "заплаты": именно таким рождался  и  рос  на Марсе Прожорливый
Младенец-Конструктор.
     --  Пошел полевой контроль --  донесся сквозь тихий говор  оперативного
эфира голос  координатора. -- ЭМ-диапазон в  пределах нормы, но радиационный
фон выше естественного природного на два порядка. Рекомендую всем работающим
на "Крышке" заклеиться в защиту. Предельное время нахождения без последствий
в указанной зоне -- полчаса.
     -- Оформить распоряжение,-- очнулся Ратибор.-- Включить в глоб-контроль
меры по обнаружению моно-полей  и  кварковых кластеров, и до тех  пор,  пока
Примарсианье   не  будет  очищено  от  "шлаков"  Конструктора,  движение  не
открывать.
     -- Принято к исполнению,-- ответил координатор.
     Не  оглядываясь, Ратибор  поспешил к стоящему  ("висящему")  неподалеку
драккару. Дежурство  погранфлота  у "залатанной"  планеты,  как отныне стали
называть  Марс,   перешло   из   чудовищной   по   нервному   напряжению   и
ответственности формы тревоги в  спокойную стадию, и Ратибор  без  сожаления
снял с себя  полномочия оператора. Не  отдохнув и минуты, он появился в зале
спейсера  "Клондайк", будто вернулся из обычного профилактического рейда  по
"злачным местам" Солнечной системы.
     Железовский, прибывший на спейсер  чуть  раньше, встретил  его взглядом
исподлобья  и  кивнул на свободное кресло;  он  всегда  был скуп на похвалы,
давая подчиненным понять,  что  иного  от них не  ждал. Только  дежуривший с
комиссаром Баренц потихоньку показал безопаснику большой палец.
     По залу бродили знакомые звуки: грохот движения горных ледников, гулкие
удары  растрескивающихся  от столкновений  айсбергов,  металлический скрежет
сталкивающихся машин,  гул прибоя.  Этот  шум внезапно сменялся музыкальными
аккордами, странными, вызывающими ассоциации неумелого робкого прикосновения
к  музыкальным инструментам.  Впечатление было такое,  будто  кто-то  учится
играть на скрипке, пианино, валторне, саксофоне и флейте... одновременно!
     -- Это его музыка,-- пояснил Баренц, уловив  недоумение Берестова.-- Не
Конструктора -- посла. А вот передача самого хозяина.
     В  зал хлынула чистая,  светлая, волшебная музыка, способная  заставить
плакать  и смеяться  любого человека  --  в зависимости  от  его  состояния,
слушать ее можно было вечно...
     Тишина  в  зале  не сразу  привела  Ратибора  в чувство,  он  продолжал
переживать  музыку, вызывающую  в  мозгу плывущие сказочные видения, и хотел
слушать еще и еще.
     --  Установки  "ничейной  полосы"  на  готовности, -- прошло  сообщение
дежурного   интелмата.  --  По  решению  Совета  безопасности   пассажирское
космоплавание  по  Системе  полностью  прекращается двадцать  второго июня в
шесть часов по средне-солнечному.
     -- Время подхода Конструктора к полосе? -- спросил Железовский.
     -- Сутки.
     Баренц и Ратибор переглянулись.
     -- Что полевой контроль?--спросил Ратибор вполголоса.
     --  Кварковые  струи  и  "карманы"  монополей  продолжают появляться  в
основном в кильватере,  по Системе они не разбрызгиваются. -- Баренц перешел
на мысленный  диалог.  -- Однако  нервы  у  ребят на  тральщиках гудят,  как
провода.
     -- У ксенологов ничего?
     --  На  все  их  попытки Конструктор  отвечает  музыкой, ты ее  слышал,
адекватного ответа нет: Если верить информации Грехова, пресапиенс все еще в
шоке  и  нас  не  слышат. Может  быть,  принципиально  непознаваемые явления
все-таки существуют, и Конструктор -- одно из них? Где ты видел проконсула в
последний раз? Нужен его совет. Если через сутки Конструктор не остановится,
мы будем вынуждены включить все смонтированные ва-куумрезонаторы в "ничейной
полосе".
     --  Он  против  этой идеи, -- угрюмо ответил  Ратибор, обращаясь прежде
всего к Железовскому:  тот слышал разговор, но не реагировал. -- Правда, мне
кажется, Габриэль  не очень-то обеспокоен,  иначе уже действовал  бы. А если
наши энергетические выпады для Конструктора -- что щекотка для Геракла?
     Железовский фыркнул, покосившись на  разговаривающих, Баренц улыбнулся,
покачал головой.
     -- Геракл, боящийся щекотки -- нонсенс. Видит бог, я тоже против мира с
позиций силы, но и я не вижу выхода.
     -- Выход  есть,-- с тем же угрюмым спокойствием возразил Ратибор. -- Вы
сами сформулировали его с Греховым: милосердие!  "Добрость",  как выразились
чужане.  Просто и  изящно, как  и  все великое...  и  почти невыполнимое для
человечества  в  целом.  Наверное,  действительно   выход  для  нас  всех  в
создавшемся положении -- ожидание. Вместо того, чтобы осуждать Конструктора,
упрекать  и ненавидеть,  надо  просто  попытаться  понять его,  представить,
почему он поступает так, а не иначе, может быть, тогда и наступит прозрение?
     -- Ты  еще скажи  что Конструктор --  посланец бога, если не сам бог, и
ниспослан человечеству в качестве кары за  прошлые прегрешения, -- прозвучал
по каналу "спрута" чей-то злой голос.
     -- Кто это сказал?-- поинтересовался Железовский.
     -- Кобра погранслужбы Грие,-- бесстрастно ответил координатор.
     Баренц снял на секунду эмкан связи:
     --  Это друг  Тршеблицкого, не  надо его трогать,  парень переживает, а
оперативник он хороший.
     Железовский некоторое время раздумывал, потом отсоединил себя от кресла
и поманил Ратибора:
     -- Пошли поговорим без свидетелей.
     Но выйти из  зала спейсера они не успели.  Навстречу из коридора  вышли
двое в серо-голубых кокосах погранслужбы. К-мигранты Анатолий Шубин и Патрик
Ловер.  Несколько мгновений длилась  немая  сцена; в памяти безопасников еще
свежи  были  воспоминания былых  схваток  с  этими  "представителями бога" в
Солнечной  системе.  Потом  Ловер  шагнул  вперед  и  произнес безо  всякого
выражения:
     --  Сеть  связи  "спрута"  нам  неподконтрольна,  поэтому мы  вынуждены
беспокоить вас визуально. Нами получена информация о местонахождении  группы
Бояновой и о роде ее деятельности.
     Железовский покосился на Ратибора, напрягшегося, как перед прыжком.
     -- Продолжайте.
     -- Учеными группы решена  проблема "абсолютного зеркала", и в настоящее
время   они,   инженеры,   механики,   монтажники   и  эфаналитики,   заняты
строительством экспериментального образца.
     В зале  после этих  слов  наступила  тишина,  которую  спустя несколько
секунд нарушил комиссар-два:
     -- Данные проверены?
     Напарник  Ловера сунул руку в карман (Ратибор напружинился, готовый и в
самом  деле  прыгнуть  на него),  достал  пуговку  видеокассеты  к  протянул
Железовскому:
     -- Здесь весь путь  нашего поиска от расчетов до физической реализации,
а  также  координаты  базы.  Группа использует в  качестве базового  "гиппо"
древнюю станцию болидного патруля и материально, энергетически и транспортно
независима.
     Железовский взял видеокассету  и стремительно вернулся к креслу, бросил
кассету  в  открывшийся  на  ручке  кресла пенал приемника. Оперативный виом
воспроизвел  ВЦ  Академии  наук, работающих в  кокон-креслах К-мигрантов, но
комиссар не стал смотреть всю запись, в бешеном темпе прогнал ее за минуту и
остановил кассету, лишь когда  в виоме появилось розовое светящееся пятно  в
перекрестии  визирных меток: в данном районе  пространства находилось нечто,
закапсулированное силовым полем, и потому практически невидимое глазу; но не
аппаратуре.
     Железовский побарабанил пальцами  по спинке кресла, выключил проектор и
молча проследовал к выходу из зала.
     -- Что вы собираетесь делать? -- остановил его Щубин.
     -- Это моя забота, -- глухо ответил комиссар.
     -- Ошибаетесь. Конструктор подойдет к станции не позже, чем через  час,
и если там включат  установку "абсолютного зеркала"... Если вы  сейчас же не
примете меры, то их примем мы...
     К-мигрант  не договорил -- Железовский схватил  его за пояс и  бросил к
стене так быстро, что тот не успел среагировать. Пролетев по  воздуху метров
семь, Ловер  грохнулся о стену и буквально сплющился  от удара, оплыл на пол
желеобразной  массой,  еще  раз  наглядно  проиллюстрировав  значение  слова
"нелюдь". Второй К-мигрант, Шубин, бросился к Железовскому и нарвался на тот
же прием (движение  комиссара невозможно  было зафиксировать глазом,  а  тем
более отразить). С той же силой  врезавшись в  стену рядом с  Ловером,  тело
Шубина  тоже  деформировалось,  хотя  и  в  меньшей  степени,  однако  через
мгновение оба  они были  на ногах и ответили мощным шумовым  пси-ударом,  от
которого Ратибор едва успел закрыться, хотя в голове загудело,  как от удара
дубиной.
     --  Аристарх, --  негромко прозвучал  в тишине  зала голос Баренца,  --
успокойся, Аристарх,
     Железовский, глыбой нависший над К-мигрантами, медленно повернул голову
к председателю Совета Безопасности, и Ратибор  содрогнулся, увидев белые  от
ненависти, беспощадные, бешеные глаза Аристарха.
     -- Убирайтесь, --  так же тихо продолжал Баренц, обращаясь к гостям. --
Мы примем все необходимые меры.
     К-мигранты молча повернулись, равнодушные к нюансам разговора и эмоциям
людей, исчезли в коридоре.
     Глаза  Железовского погасли.  Пробормотав:  "Прошу  прощения",  --  он,
сгорбившись, последовал за гостями. И только теперь Ратибор понял, насколько
велик  груз усталости  комиссара, если железный "роденовский  мыслитель", не
терявший самообладания ни при каких обстоятельствах, не сумел сдержаться.
     А через минуту в зал ворвался Габриэль Грехов, соединявший в себе лед и
пламя, мысль и действие, точный расчет и безумие риска.
     -- Где он?
     -- Вы о ком?-- Баренц повернул к нему кресло.
     -- Где комиссар?
     --  Направляется в транспортный  отсек,  --  ответил  Мартин,  интелмат
спейсера, являющийся по сути настоящим хозяином корабля.
     -- Черт! Мы действуем лучше, нежели мыслим. Остановите его!
     -- А в чем дело?
     -- Она же убьет его!
     -- Кто?!--Ларенц еще ничего не понял, зато понял Ратибор.
     -- Вы говорите о Забаве? Думаете, он направится туда?
     -- Да не думаю, --  с досадой отмахнулся Грехов.  --  Они уже  включили
свое "абсолютное зеркало", хотя оно и не абсолютно. Если Аристарх, не ведая,
что оно включено, врежется в него...
     Ратибор  выбежал  из зала, зная, что  делать дальше.  В  запасе у  него
оставалось две-три минуты.
     * * *
     Он успел  в последний  момент,  когда  люк в  корме дежурного "пакмака"
готов был  встать на место, Нырнул  в уменьшавшуюся щель и  через  несколько
секунд вынырнул  в  ребристой  гондоле  рубки с  двумя кокон-креслами. Перед
креслом  драйвер-примы  уже   пульсировал  голубой  лучик  света  --  сигнал
готовности  интелмата  и  аппаратуры к  действию.  Железовский, собиравшийся
сесть в кресло, оглянулся на "звук мысли",  который ворвался в  рубку раньше
Берестова; смотрел тяжело, склонив голову набок.
     -- Берестов? Чего тебе?
     -- Не делайте этого шага, Аристарх. Я понимаю, чем он вызван, однако...
     --  Вряд  ли  понимаешь.  Что еще? Плита люка  сзади Ратибора  бесшумно
закупорила выход.
     -- Надо поискать другой путь... иной выход...
     -- Нет времени, у  нас всего  час, даже меньше.  Если у тебя больше нет
предложений, уходи.
     Стена  гондолы  беззвучно  лопнула,  открывая  выход,  Ратибор  покачал
головой, шагнул вперед, протягивая руку между креслом и плечом комиссара.
     -- Аристарх, меня послал Грехов... которому я все-таки верю... не знаю,
почему. Он... не советует вам идти к базе, это... верная гибель.
     У  Железовского  шевельнулись  желваки,   глаза  вспыхнули   угрожающим
блеском.  Сократились  чудовищные,  проступающие даже  сквозь ткань  кокоса,
мышцы,  рука  поднялась  вверх  и   встретила  руку   Ратибора.  Напрягся  и
безопасник;  темная,  слепая,  грозная сила поднялась в нем,  как вода в док
сквозь  открывшиеся шлюзы. И  все же  Аристарх был сильнее: медленно, но без
остановок  и  рывков, как гидравлический  поршень,  его рука  оттеснила руку
Ратибора.
     --  Иди, сынок.--  Железовский  погасил свечение кожи на  лице.-- Делай
свое дело и оставь мне мое.
     -- Вы погибнете...
     -- Она снимет "зеркало".
     Комиссар сел в кресло, положил тяжелые руки на подлокотники, из которых
выползли серебристые язычки датчиков контроля состояния, прижались к бедрам,
животу, груди. На голову надвинулась блестящая сетка-еж эмкана.
     -- Уходи!
     Вместо ответа Ратибор повернулся и сел в соседнее  кресло, запеленавшее
его, как и комиссара до него.
     -- Вперед!
     -- Уходи, я сказал!
     -- Там Настя, Аристарх.
     Железовский мгновение  смотрел на него  хмуро, недоверчиво, пристально,
потом молча отвернулся.
     Плита люка встала  на место,  превратив стену в единый монолит, свет  в
рубке  погас.  Включился  канал  связи   с  интелматом   спейсера,  прозрели
"экраны"-- включились видеокамеры "пакмака", передающие  сигналы  напрямую в
мозг пилотам.
     -- Ноль! -- шепотом отдалось в ушах.
     Ушли  вниз,  исчезли  стены ангара,  распахнулась  необъятная  "пещера"
космоса, своды которой  искрились алмазной  пылью звездных скоплений. Справа
вынырнула  яркая  желтая  звезда  --  Солнце.  Сквозь переклик  автоматов  и
скороговорок технического сопровождения в уши пробился голос Баренца:
     -- Аристарх, на вызовы станция не отвечает. Предлагаю таран автоматами,
или беспилотными модулями, может быть, они опомнятся?
     Железовский молчал. Отсчет  продолжался, "пакмак"  готовился к переходу
на  "струну",  выводящую  корабль  в район станции с установкой "абсолютного
зеркала". Вместо комиссара ответил Ратибор:
     -- Разберемся на месте.
     -- Что?! --  В голосе Баренца прозвучало изумление, -- Кто это говорит?
Аристарх, ты не один? Где Берестов?
     --  Все  в  порядке,  Ярополк,-- сказал Ратибор.  -- Давайте "коридор",
времени в обрез. Габриэль... еще не ушел?
     -- Стартует следом.
     -- Я слушаю тебя, опер.
     Ратибор  представил, как  Грехов  улыбается,  проглотил  горький  ком в
горле. Ответная фраза прозвучала сухо и резко:
     -- Ничего, уже не надо.
     Железовский покачал головой, и в это время "пакмак" начал кенгуру. Свет
перед  глазами Ратибора собрался в  точку, проколол голову, вошел  в  каждую
клетку тела и обжег пятки, так что  показалось, будто они задымились. Мягкий
толчок в сердце, вызвавший  его сбой, утихающее болезненное  ощущение внутри
желудка -- и голос интелмата в голове:
     -- Кенгуру  по  координатам  в пределах  нормального  разброса.  Объект
впереди  в  пределах радарной  видимости.  Судя по  ответному  эху,  станция
закрыта полем, на сигналы не отвечает.
     -- Продолжай вызывать,  они должны  нас  если  не  слышать,  то хотя бы
видеть. Скорость сто, подходи в лоб.
     -- А если они нас не слышат и не видят?
     -- Узнаем, когда подойдем вплотную. Интелмат "пакмака" включил разгон.
     --  Остановитесь,  Аристарх,--  послышался  тихий  голос  Грехова;  его
драккар вышел вслед за кораблем Железовского с точностью до километра.-- Они
закуклились не обычным полем, а экраном "абсолютного зеркала". Вы не сможете
приблизиться  к станции и  останетесь ли живы...  я не знаю. Через  двадцать
минут здесь будет Конструктор, уходите.
     -- Мы успеем.
     -- Не упрямься,  Аристарх, -- присоединился к  проконсулу встревоженный
Баренц. -- Если вы не попадете в станцию, столкнетесь с Конструктором.
     -- Но  прежде он  столкнется с  "зеркалом", и  допускать  этого нельзя.
Оставьте ненужные словоизвержения, други.
     Баренц умолк, как и Грехов.
     Станция  приближалась,  хотя  увидеть  ее  можно  было  только радарным
зрением,  да и  не  ее,  собственно, а силовую оболочку,  которой  она  была
окружена. Оболочка имела форму бабочки: километровое продолговатое  тело, от
которого отходили  два гигантских, не просматриваемых  радарами,  зеленовато
светящихся перепончатых крыла -- экраны "абсолютного зеркала".
     Когда  до  бабочки  осталась  всего минута полета,  в  рубке  "пакмака"
прозвучал невыразительный голос Забавы Бояновой;
     --  Аристарх,  поворачивай,  мы  нашли  решение  и  не  отступим.  Если
Конструктора наше "зеркало" не остановит, его не остановит ничто.
     -- Пропусти меня, -- сказал Железовский.-- Я хочу быть с вами.
     -- Это невозможно.
     -- Со мной Берестов, Забава. Впусти нас.
     Ратибору  послышался чей-то  тихий  вскрик,  после  которого  наступила
звонкая  оглушающая тишина.  Все  разговоры в  эфире  разом  смолкли,  будто
перестала работать связь.
     --  Поворачивайте, Аристарх, -- снова проговорила  Боянова после паузы;
голос у нее был надломленный, хриплый.-- Мне контролеры не нужны. Пора умных
разговоров прошла, наступила пора действий. И прошу вспомнить, что за нашими
спинами Земля...
     -- Вы же убьете их, амазонка! -- вклинился в диалог угрюмо-рассерженный
Грехов.--  Или  вам  необходимо  добиться цели  любой  ценой? Какие  чувства
затмили ваш разум?!
     -- Что вы знаете о чувствах, проконсул? И  о  моей цели тоже? Какое вам
дело  до Земли и людей, ее населяющих?  Может  быть,  наконец, скажете, чего
добиваетесь вы?
     -- Забава,-- прогремел голос  Баренца, -- с каких пор ты стала обладать
монополией на истину? И на чужую жизнь?! Выключи поле!
     До  столкновения  с  коконом поля  вокруг  станции оставались  секунды,
Ратибор посмотрел на Железовского и встретил его ответный взгляд, в  котором
сомнение боролось с решимостью и мучительной болью: комиссар думал не о себе
и  скорее  всего  даже  не  о спутнике,  он думал  об удивительной  женщине,
решившейся на жестокий  шаг ради спасения -- она  была  абсолютно  уверена в
этом -- ради спасения других людей.
     И в это мгновение раздался чей-то близкий рыдающий крик:
     -- Ратибор, я снимаю поле, быстрее!
     "Бабочка"   "абсолютного    зеркала",    мигнув,    исчезла,    обнажив
двухсотметровый цилиндр станции болидного патруля. "Пакмак" метнулся  к нему
и  вспыхнул  электрической  короной  аварийного  торможения,  погасив   свою
скорость только у горла раскрывшейся причальной шахты...
     Ворвавшийся  вслед  за  комиссаром  в пост  управления станцией  Грехов
увидел немую сцену:  в окружений смущенных молодых парней две женщины, Настя
Демидова  и  Забава  Боянова, плакали на груди  у Ратибора  и  Железовского.
Однако  у  Габриэля   не   оставалось  времени  на  выяснение  причин  слез,
Конструктор был близко, следовало убрать станцию с его пути.
     Кто-то из парней попытался остановить Грехова у кресла, но встретил его
взгляд и, вздрогнув, отступил.
     Станция  тяжеловесно развернулась  и, наращивая  скорость,  устремилась
прочь  из  этого  района,  к  которому  неумолимо  приближался  Конструктор,
сопровождаемый группами роидов, "серых призраков" и флотом погранслужбы.
     Забава перестала плакать, в сопровождении молчавшего Железовского вышла
из помещения  поста.  Оставшиеся в  посту переглянулись, не зная, что делать
дальше, стесняясь смотреть  на Ратибора и  Грехова. Но Аристарх через минуту
вернулся, погладил по спине Настю, все еще прятавшую лицо на груди Ратибора,
однако обратился к толпе:
     -- Кто из вас Гонза Данеш?
     Из группы молодых выступил невысокий голубоглазый юноша с нежным пушком
на