прошептал он, привычно ожидая боли, но боли почти  не было,
лишь  покалывание в  кончиках  пальцев  рук и ног, да пульсировал сосудик на
виске, словно в голове тикала заведенная мина.
     -- Нас ждут.-- Настя просунула руку под его шею и  приподняла голову.--
Поднимайся, мастер, пора выбирать друзей.
     Ратибор осторожно  приподнялся на локтях, сел,  прислушиваясь к себе,--
почти никаких болевых  ощущений, только в глазах все поплыло от слабости; он
сжал зубы,  борясь  с  организмом,  а когда  приступ прошел и  мутная пелена
слепоты сползла с глаз, обнаружил, что сидит на траве совершенно голый, весь
в страшных рубцах и недавно затянувшихся лиловых шрамах.
     Настя, одетая в струящееся нежгучее пламя, подала ему кокос.
     -- Одевайся, опер.
     Ратибор,   не    испытывая    никакого   смущения,   потрогал   длинный
глянцево-синий шрам на груди,  уловил пульсацию  крови  под пальцами, поднял
голову.
     -- Когда это меня так?.. Где я? -- Он огляделся.
     Поляна в лесу, заросшая травой и грибами  с бусинками глаз, над головой
зеленое небо с  белыми  пушистыми облаками, воздух  свеж  и ароматен, стволы
деревьев светятся и потрескивают,  кора на них слегка шевелится,  как живая,
меняет рисунок...
     -- У нас в Рязани  грибы с глазами,-- пробормотал Ратибор.-- Их едят, а
они глядят... Где я, Стася?
     Что-то мешало  ему  последовать совету  Анастасии, какая-то  внутренняя
неуверенность, неловкость, стеснение, тревожное  чувство ожидания  беды... и
нечто похожее на шепот  в голове. Ратибор прислушался и  уловил слабый,  как
дыхание, голос:
     -- Очнись, очнись, опер,  выходи из транса,  рискуешь  не выкарабкаться
никогда... очнись...
     Тревога  усилилась,   внутренняя  неловкость  переросла  в  сомнение  в
собственной трезвости.  И  все время казалось, что откуда-то  сквозь  стенку
глухоты доносится неистовый  шум: грохочут  барабаны и литавры, ревут трубы,
визжат  валторны,  но  он  ничего  этого странным образом  не  слышит,  лишь
чувствует...
     --  К  черту! --  громко объявил Ратибор, вспоминая, кто  он, и  бросая
кокос на траву, которая стала торопливо поедать костюм.-- Я посол, и все это
мне грезится! Извини, Настя. -- Он изо всех сил  ударил  себя кулаком в шрам
на  груди  и зарычал,  кусая губы --  боль  навалилась  обжигающим водопадом
кипятка и кислоты, сознание помутилось...
     Тампон влажной кошачьей лапой прошелся по лицу.  Ратибор открыл глаза и
обнаружил  себя в рубке "голема". Кожа лица и  рук горела,  в костях  застыл
расплавленный    свинец,    мышцы    тела     судорожно     передергивались,
дезорганизованные внешним пси-излучением, в ушах стоял глухой шум, рожденный
бессвязным говором сотен людей.
     -- Плохо дело,-- прошелестел  еле слышный мысленный голос координатора.
-- Мне все труднее возвращать  тебя из глубин иллюзорного бытия, Конструктор
постепенно растворяет в себе твое "я"... да и мое тоже, хотя бредить я  и не
способен. Что будем делать, опер?
     -- Дай картинку.
     -- Какой в этом смысл? Видеокамеры тоже не в состоянии отделить реально
существующий ландшафт от миража.
     Перед глазами Ратибора вспыхнул цветной туман, в протаявшем черном окне
сверкнула изумрудная капля, приблизилась, превращаясь в планету... Земля?!
     Пилот  закрыл  глаза,  проглотил  ком в горле,  ощущая себя  совершенно
разбитым,  но  тут же открыл  снова, сопротивляясь слабости и нежеланию жить
вообще. Се человек, подумал он о себе в третьем лице, пока борется -- живет.
В памяти  всплыло: человек  начинается  там,  где  кончается  удовлетворение
потребностей.
     Кто-то засмеялся, задыхаясь. Может быть, он сам.
     -- Вперед, к Земле!
     --  Этот  объект  не   может   быть   Землей,--   неуверенно   возразил
координатор.-- Советую не идти на посадку.
     -- Нас испытывают, и отказаться от испытания -- значит проиграть.
     -- Откуда  известно, что  нас испытывают? Скорее, мы  попали  в один из
больных   органов  Конструктора,  и  все  наши  видения  --  следствие   его
беспамятства, бессознательных судорог.
     -- Ты,  наверное, прав, Дар,  но и я чую в себе  странную уверенность в
правоте своих предсказаний. Конечно,  интуиция -- символ не  знания, а веры,
но я себе верю.
     Зеленоватый пушистый  шарик  планеты  рванулся навстречу,  закрыл  поле
зрения, распахнулся  гигантской  чашей  с размытыми  очертаниями  материков.
Ратибор   попытался  сориентироваться,  нашел  Европу,  Белое  море,  Волгу,
попытался развернуть "голем" к югу и обнаружил, что его  ведут -- аппарат не
подчинялся воле пилота, словно в  генераторах движения не осталось  ни крохи
энергии. Однако энергия была,-- Ратибор мгновенно считал показания датчиков,
выдаваемые  напрямую в  мозг,  и  убедился  в  наличии  половины  запаса  по
сравнению со стартовым энергоресурсом. И  команды  ко всем  комплексам-узлам
"голема" проходили нормально, пилот удостоверился в этом с помощью тестов за
считанные  мгновения.  Тогда он  сделал разворот и  дал максимальную  тягу в
режиме двойного ускорения. И провалился в алую пропасть забытья...
     Открыв  глаза,  понял,  что  "голем" летит над горной  страной, пронзая
клочья ослепительно белых облаков.
     --  Поворачивай!  --  сказал  сквозь  зубы координатору, пытаясь  унять
готовый  выпрыгнуть из тела желудок.-- Я сам не смогу. Поворачивай  и  давай
аллюр три креста, кому сказал!
     Но ему ответил не Дар:
     -- Успокойся,  опер.--  Голос звучный и знакомый.-- Все идет нормально,
никто тебя не тронет,, только не дергайся и не пори горячку.
     -- Кто говорит? Смешок, тоже знакомый.
     -- Не узнал?
     -- Грехов! Снова смешок.
     -- Порядок, оклемался.
     "Голем", ведомый  неизвестной силой, сделал пируэт и  мягко приземлился
на  зеленом газоне  рядом с  красивым двухэтажным коттеджем,  выстроенным  в
стиле "русский храм". На пороге открытой двери, выходящей на резное крыльцо,
стоял  человек  в  черном костюме, но Грехов это или  нет,  Ратибор сразу не
разглядел -- слезились глаза.
     -- Вылезай, здесь ни радиации, ни прочей грязи. -- Голос проникал прямо
в мозг, и от него, казалось, резонировали кости черепа. -- Не трусь, опер, у
тебя накопилось много вопросов, и я на них уполномочен ответить.
     Ратибор  позвал координатора, ответа  не  услышал, да и  голос мешал, и
плывущий в ушах звон; выпростался из кресла, отдыхая после каждого движения.
Сделал два глотка витаминного концентрата, набрался сил и вылез из  аппарата
на  траву,   сообразив  тем  не   менее  натянуть  пленочный   скафандр   --
автоматически, не думая об этом.
     Человек махнул с крыльца рукой, хмыкнул.
     -- Профессионал остается профессионалом,  даже  когда  болен. Заходи  в
дом.
     Ратибор огляделся.
     Вокруг  дома раскинулся пышный цветущий сад: яблони,  вишни, гигантская
морковь, помидорное  дерево,  банановые  пальмы,  тополя,  араукарии,  орех,
просто какие-то пушистые  жерди,  камни на  многеходульных  корнях,  похожие
издали на пауков, -- все было покрыто  ослепительно белыми цветами величиной
с голову человека, причем многие цветы дышали и  складывали лепестки, словно
бабочки,  готовые улететь.  Небо  над головой  было лимонно-желтого цвета  с
серыми трещинами, складывающимися в рисунок такыра.
     Глаза  продолжали  слезиться,  и  Ратибор  перестал  напрягать  зрение.
Ощущение опасности притупилось, захотелось принять душ, переодеться, лечь на
диван и -- максимум блаженства!-- чтобы Настя сделала массаж...
     -- Насти здесь нет,-- заметил человек.
     -- Жаль,--  вздохнул Ратибор.-- Как поется в старинной песне: всю-то  я
вселенную проехал, нигде милой не нашел.
     Накатило вдруг  странное ощущение раздвоенности, вернее, растроенности,
Ратибор осознал себя в трех местах одновременно: стоял  возле дома  Грехова,
сидел в пилотской гондоле "голема" по горло в шубе физио-компенсации и лежал
израненный на холме лицом вниз... Ратибор мотнул головой -- отпустило.
     Как оказался в  доме  --  не помнил. Он  сидел в  старинном  деревянном
кресле с резными подлокотниками, которое стояло на выскобленном до медвяного
блеска  светлом  деревянном полу. Напротив в  таком же кресле черной  глыбой
сидел кто-то очень  знакомый и смотрел на гостя исподлобья, шевеля косматыми
бровями. Железовский?!
     Ратибор  вытер  глаза   ладонью,   мимолетно  удивившись,  что  он  без
скафандра,  разлепил  веки  и  увидел знакомую физиономию Габриэля Грехова с
ироничным прищуром глаз.
     --  У  меня  что-то  со  зрением,--   пробормотал   Ратибор,  Попытался
разглядеть  комнату,  однако  не  смог:  стены  ее   терялись  в  струящемся
полумраке, словно размытая акварель, и  в этой размытости смутно угадывались
какие-то щиты,  светящиеся  алым  квадратные окна,  ниши  со звездным узором
внутри, картины с непонятными композициями цветных пятен  и  застывшие тени,
странные живые и неживые одновременно.
     -- Это пройдет,-- сказал Грехов, на секунду превращаясь  в Железовского
в тот момент, когда Ратибор на него не смотрел.
     -- Что это -- импрессионизм? -- кивнул Ратибор на картины.
     ---- Это старинные иконы, изображающие Христа.
     Берестов наконец разглядел  одну из картин: прибитый к кресту человек в
набедренной повязке распростерт .над мрачной равниной с цепью озер...
     -- Коллекционирование икон -- ваше хобби?
     --  Не как  факт религиозных устремлений, а  скорее,  как тяга  души  к
отражению реальности, ведь Христос тоже был одинок.
     Ратибор с усилием разобрался  в  смысле  сказанного, соображать, думать
было исключительно тяжело, к тому же мучительно хотелось спать.
     -- Вы хотите сказать, что вы тоже одиноки? Грехов-Железовский кивнул.
     -- И я тоже, но это не суть важно, в данном случае речь не обо мне.
     -- О ком же?
     -- О Конструкторе.
     Ратибор  вспомнил   вдруг,   что  он  посол,  встрепенулся,   но  волна
безразличия  снова  захлестнула  сознание   топя   в  своей   пучине  чей-то
настойчивый  тревожный зов. Грехов что-то спрашивал, Ратибор что-то отвечал,
погружаясь в сладостное забытье. Лишь временами накатывало знакомое ощущение
многократного  раздвоения  личности. Самое интересное было в том,  что  и  с
закрытыми глазами Ратибор видел собеседника, который изредка  превращался то
в Железовского, то в К-мигранта Батиевского.
     -- К-мигранта! --  прогрохотало  в голове,  отдаваясь эхом под  сводами
черепа.-- К-мигранта, мигранта, гранта, анта...
     -- А где  мои спутники? -- спросил Ратибор, выдираясь  из дремы.-- Меня
посылали с роидом и К-мигрантом. Где они?
     Грехов неопределенно махнул рукой.
     -- Где-то там, в запределье.
     -- Мне  надо  к ним... с ними... я как-никак посол. -- Ратибор внезапно
вспомнил, с какой целью  и к кому был направлен, послом, голова прояснилась,
вернулась острота зрения, а с ней и способность оценивать обстановку. Сквозь
гулы и свисты, рожденные фоном связи, донеслись чьи-то тягучие слова:
     --  Надо... бороться... --  Гул, свист,  хрипы, дребезжание, и снова.--
На-до... бо-ро-ться...
     Человек напротив шевельнулся. Грехов или нет?
     -- А  ты  сильней,  чем я  думал, опер--  В  голосе человека прозвучало
уважение.-- Маэстро Железовский не ошибся в тебе.
     --  К  черту  разглагольствования!  Я  уже  понял,  что  вы  не Грехов.
К-мигрант?  Один из "серых"? Впрочем, неважно, главное, что вы представляете
Конструктора.  Итак,  я  прибыл по назначению и  нахожусь,  очевидно, внутри
него. Где остальные послы?
     Человек напротив, похожий на Грехова, улыбнулся.
     -- Насчет роида сведений  не имею, он -- не тот, за  кого вы, люди, его
принимаете, точнее, он -- не разумное существо, а область иного пространства
со  своими  законами  и  константами, закапсулированная  гравитацией, ну,  а
внутри него обитают  и разумные существа. Что  касается К-мигранта,-- Грехов
слегка нахмурился, прислушиваясь  к чему-то,-- он давно соединил  свое "я" с
"я" Конструктора, растворился в нем.
     -- И теперь Конструктор знает, что мы хотели его...
     -- Боюсь,  что  так. -- Грехов  развел руками.--  Хотя  вряд  ли  можно
прогнозировать его дальнейшее поведение, ведь Конструктор  -- на самом  деле
бесконечно  сложный  объект,  на  много   порядков  сложнее   известных  вам
информационно-физических систем. И контактирует с вами в настоящий момент не
он, а... м-м, вторичный контур, так сказать, матрицированное отражение твоей
психики  в одной  из мириад интеллектуальных ячеек, а сам Конструктор сейчас
слишком занят, да и травмирован изрядно...
     Снова наплыв  ощущения,  что он  лежит на холме, лишил Ратибора  воли к
сопротивлению с продолжавшейся пси-атакой на  мозг. Очнулся  он  от укола  и
долго  приходил  в себя, то теряя собеседника из поля зрения, то видя на его
месте чуткого монстра, полудракона-получеловека,-- разыгралось воображение.
     -- Но если Конструктор без сознания,-- начал Берестов через силу,--  то
как же он  сможет разобраться в ситуации, выйдя в нашем пространстве?  Через
полгода он наткнется на Солнце... не прими мы меры...
     --  Он  уже  вышел,--  грохочущим  гулким  голосом  проговорил  Грехов,
превращаясь в глыбу чужанина. -- Ваши меры -- на вашей совести.
     --  Но мы не беремся за оружие, если нам не угрожают, -- слабо возразил
Ратибор. -- А в данном случае под угрозой существование цивилизации!
     -- Просто вы не нашли другого выхода.
     -- Какого?
     -- Ищите. -- Грехов  исчез с ударом грома, потрясшего все  тело пилота.
Ратибор  осознал  себя  лежащим   в   защитном  коконе  "голема"  и  услышал
тонкий-тонкий всхлип координатора:
     -- Выплыл!
     -- Где мы?-- вяло поинтересовался Ратибор.
     --  Все там же -- внутри Конструктора. На всех диапазонах -- белый шум,
на вызовы не отвечает никто, в том числе и сам Конструктор.
     -- Я выходил из машины?
     -- Нет.
     -- Значит, встреча с проконсулом была наваждением.
     -- Скорее,  наведенной пси-передачей, мне  удалось замерить ее основные
параметры.
     -- Не ошибаешься?  Если дело  обстоит  так,  то нас заметили и пытались
войти в контакт. Но  кто,?  Сам Конструктор? Часть его  интеллекта, ведающая
связями  с  "пришельцами", или  та часть,  которая  борется  с  загрязнением
организма? Ведь мы для него по сути -- микробы, попавшие в тело.
     --  По-моему,  ни  то,  ни  другое.   В   первом  случае  представитель
Конструктора  был слишком человечен, а  во втором -- если бы с нами пытались
бороться,  как  с  микробами,  то  для  такого  существа,  как  Конструктор,
уничтожить нас -- раз плюнуть.
     -- Тогда с  нами пытались связаться другие  послы:  либо чужанин,  либо
К-мигрант...  хотя  лже-Грехов сказал  мне,  что  К-мигрант  "растворился" в
Конструкторе.
     На несколько секунд Ратибор потерял способность видеть и слышать, волна
слабости  прокатилась  по телу, превратив его  в слой ваты. Нить рассуждений
потерялась в шуме расстроенных чувств.
     -- Что будем делать?-- напомнил координатор.
     --  Попробуем  прорваться  наружу,  если  здесь   нас  никто  не  хочет
встречать, как  послов.  Я посплю, а ты  выходи  на режим "кенгуру"  и держи
направление, не сворачивай. Встретишь препятствие, разбудишь.
     -- Сон в данной ситуации опасен, -- встревоженно предупредил Дар.-- Мои
арсеналы по реабилитации и поддержанию тонуса не бесконечны.
     -- Но и мои силы не беспредельны. Вперед, дружище!
     "Голем"  начал   разгон,  обходя  неожиданно   появляющиеся   на   пути
препятствия:  он  шел  не в  пустом  пространстве,  а  в  среде с переменной
структурой, и не мог развить скорость более ста километров в секунду.
     Ратибор спал, и ему снилось, что он на Земле, а Грехов с лицом свирепым
и диким принимает у него экзамен по интрасенсорному восприятию.
     -- Закрой глаза,-- приказывал Грехов. Берестов послушно закрывал.
     -- Что видишь?
     И Ратибор перечислял, что  видит, восторгаясь и  ужасаясь одновременно:
он  видел  сквозь  веки,  в  инфракрасном  и  ультрафиолетовом   диапазонах,
чувствовал  броуновское  движение  молекул,  слышал,  как  течет  кровь   по
мельчайшим сосудам и ощущал звуки собственных работающих мышц!..
     Очнулся от .того, что по венам левой руки потекла горячая струя.
     -- По-моему, я слышу чей-то вызов,-- доложил координатор.
     -- Что значит чей-то?
     --  Сигналы  очень  слабые, иногда пропадают, не  дешифруются, но резко
отличаются от фоновых.
     -- Как долго я пребывал в нирване?
     -- Час сорок две.
     -- Поворачивай.
     --  Уже иду по  пеленгу,  но скорость набрать не могу, мы не в открытом
космосе. Здесь полно странных шатающихся объектов и болидных потоков -- иной
термин   подобрать  трудно,  и   бездна  всякого   рода   полей,   создающих
интерференционную картину, причем устойчивую, типа стоячей волны.
     Ратибор  промолчал. Они  находились в организме колоссального разумного
существа со сверхсложной структурой, и этим все было сказано.
     Комплексное действие  короткого сна, лекарственных препаратов аптечки и
волнового  массажа  наконец сказалось,  и пилот  почувствовал  себя  гораздо
лучше,  хотя изредка  появлялись блуждающие  по  телу боли,  перехватывающие
дыхание, и  нечеткие галлюцинации, повторяющие знакомые картины: он лежит на
холме или сидит в деревянном кресле напротив псевдо-Гре-хова.
     Прошел  час,  другой,  по  расчетам координатора  они  преодолели около
полумиллиона  километров по сложному зигзагу -- источник  сигналов, отличных
по информационному насыщению от фонового излучения, маневрировал, в  широких
пределах изменяя скорость. В диапазоне видимой части спектра почти ничего не
было  видно,  кроме  хороводов  блуждающих  огней,  скоплений  звезд-искр  и
туманных пятен, а локация в радиодиапазоне  давала странную картину: "голем"
прокладывал путь  словно в мякоти арбуза, насыщенной "семечками" уплотнений.
Точных характеристик этих уплотнений гравизондаж дать не  мог, но было ясно,
что   столкновение   с   одним   из   "семечек"   чревато   непредсказуемыми
последствиями, поэтому Ратибор вынужден был еще уменьшить скорость аппарата,
понимая, что шансы догнать источник сигналов становятся равными нулю. Однако
судьбе   угодно   было  распорядиться  шансами   иначе   --  после  особенно
головоломного  изменения  траектории источник  остановился.  Спустя еще  час
"голем"  подобрался  к одному  из уплотнений  --  масконов,  по терминологии
координатора, возле  которого  продолжал  ритмично  "дышать"  низкочастотным
радиоизлучением загадочный объект.
     Координатор  в темпе  пулеметной  очереди  перебрал  диапазоны  видения
локаторов  и  остановился  на  мягком рентгене, в  котором  наконец  удалось
разглядеть,  что  же   собой  представляют  "семечки"   уплотнений.  Ратибор
изумленно  причмокнул:  перед  ним  в  облаке  серебристого   тумана  висела
уменьшенная копия омеги Гиппарха,  тех  самых останков  звезды,  по  которой
прошелся луч Большого Выстрела,--  те же колоссальные кружева "мха",  та  же
пенная  структура в глубине  сфероида  и плоские  диски  на  тонких  ножках,
уходящих  в неведомую толщу верхнего слоя объекта, словно листья кувшинок на
длинных стеблях.
     --   Диаметр  сфероида  --  около   пяти  тысяч  километров,--  сообщил
координатор,  имевший полную  информацию о стародавнем походе  Берестова  на
омегу Гиппарха.-- Ощущаю внутри него высокую концентрацию энергии, подходить
ближе опасно.
     -- Сам вижу. Попробуй отстроиться от тумана, плохо видно.
     -- Это не туман, какой-то квантово-полевой  эффект, пространство вокруг
сфероида "мерцает", "пенится",
     -- А где тот приятель, сигналы которого мы запеленговали?
     -- По-видимому, вот он, даю вариацию.
     Тонкая световая нить  очертила часть поля зрения слева, как  ее  ощущал
Ратибор, переместилась в центр, изображение  в ней стало расти, укрупняться,
уходя краями за световую, нить,  один из "листьев  кувшинок" заполнил  собой
все поле зрения