Крит.
     - Да! Огромный зал с траншеями и каменными обломками, что около ангара скафов - это станция метро. А метро прокладывали только в самых больших городах.
     - Метро?
     - Вид подземного транспорта, предшественник ваших трейнов, - пояснил он. - Кроме того, завод, что под нами... Такие заводы наверняка строились в крупных промышленных центрах, где сосредоточены запасы всякого сырья. Думаю, здесь не один завод - ведь город вроде Петербурга битком набит металлом. Станки, машины, рельсы, трубы, провода, мосты и арматура зданий... Неужели все разобрано? Разобрано, разбито, свезено сюда и переплавлено в крохотные слитки? Не может быть!
     - Не может, - согласился Крит. - В пирамидах этих дикарей есть металл и стекло. Что-то, выходит, осталось, как ты и думал, Дакар. И здесь осталось, и в Киве, и в Сабире... Здесь и там дикари швыряют мусор в защитные экраны, считая их...
     Охотник замялся, вспоминая слово, и он подсказал: - Богами или демонами, которым требуются жертвы.
     - Да. Это не очень понятно мне, но главное мы выяснили: ненужное сгорает, нужное падает в шахту, перерабатывается и едет в Хранилища. И никаких пришельцев, гниль подлесная! Эти пришельцы со звезд - фантазия кормчего Йорка. Умный человек, однако...
     Мадейра встрепенулся:
     - Ты говоришь, кормчий Йорк? Он удостоил тебя беседой?
     - Удостоил и наговорил кучу нелепостей. Когда же я пытался возражать, кривился и щелкал пальцами. Вот так! - Охотник резко прищелкнул. - А теперь мы знаем, что прав Дакар, и никаких пришельцев...
     ?Щелкал пальцами, - подумал он, теряя нить разговора. - Характерный жест! В определенном смысле признак человека влиятельного, властного, не терпящего возражений... Вроде магистра в маске и серой мантии?.
     - Кто он такой, этот Йорк? Гранд или персона королевской крови?
     - Кормчий мобургского филиала Биоресурсов, - ответил Крит. - Что там короли да гранды, куда им до главного обра! Он да кормчий ВТЭК - первые люди под куполом. Но с втэками я дела не имел. Не удостоился! - На губах Охотника зазмеилась усмешка. - Если желаешь, Дакар, я тебя представлю Йорку, когда вернемся. Пришельцев со звезд мы не нашли, так будет ему пришелец из прошлого! Думаю, у вас найдется о чем поговорить!
     - Кажется, я уже... - начал он, но тут случилось сразу два события: Мадейра дернул его за рукав и завизжала Эри.
     Что-то огромное, мохнатое устремилось к куполу из темноты - выпуклые чудовищные глаза с острыми жвалами между ними, распростертые серые крылья, пухлое длинное туловище. Он успел заметить лапы толщиной с человеческое бедро и гибкие двухметровые отростки - или антенны?.. - которые вибрировали над глазами, словно ощупывая воздух. Реакция Охотников была мгновенной: Эри, не вставая, выпалила из разрядника, Крит и Хинган метнули две огненные струи, рассекшие летуна. Опаленные крылья закружились, медленно планируя, голова и часть обугленного тела по инерции врезались в купол. Вспышка, легкий запах гари, световой фонтан, взметнувшийся на мгновение... Он поднялся и поймал падавшее сверху крыло. Оно было удивительно легким, усыпанным маленькими чешуйками.
     - Жаль, я не силен в энтомологии... По-моему, это ночной мотылек - из тех, что летят на свет.
     - Опасный? - спросила Эри, сунув за пояс разрядник.
     - Не знаю, милая. Для человека - нет, а вот для нас... Мы так малы, что даже с комаром не справимся без излучателя.
     - Что такое комар?
     - Мелкое кровососущее насекомое. - Он выпустил крыло бабочки и посмотрел на свой кулак. - Нет, комара мы, пожалуй, пришибем, а муху, овода или кузнечика - сомневаюсь! Не говоря уж о птицах... Не для нас Поверхность, не для нас! Теперь Мадейра, друг мой, я понимаю...
     Они опять уселись, прислонившись к надежному корпусу скафа. Звезды молча перемигивались над ними, чуть ущербный диск луны неторопливо полз к зениту, ветер доносил запахи камня, воды и зелени.
     - Что вы понимаете, Дакар? - спросил блюбразер.
     - Слова магистра, с которым вы меня свели. О том, что есть поверье или мнение, будто наверху таится опасность, неведомая опасность, подстерегающая людей. Кто-то постарался внедрить эту идею - мне кажется, давно - в эпоху заселения подземных куполов. И наш магистр...
     - Он ведь просил не говорить об этой встрече! - с отчаянием простонал Мадейра.
     Крит нахмурился и грозно засопел:
     - Что еще за встреча? И что за магистр? Ну-ка, выкладывай, пасть крысиная! - Поднявшись, Охотник наклонился над Мадейрой и тряхнул его за ворот. - С кем ты свел моего партнера? Говори! Он ведь как вчера из инкубатора, не больше младенца понимает! Его обмануть, как банку ?писка? вынюхать!
     - Оставь Мадейру, Крит. Я не младенец, и обмануть меня непросто. Я расскажу! Я не давал магистру слова, что буду хранить молчание, а кроме того... - Он повел рукой, охватывая лежавшее перед ними пространство, и добавил: - Кроме того, эта реальность так поразительна и так опасна, что ничего нельзя скрывать. Сокрытие любой информации есть преступление - ведь мы не знаем, что нам пригодится, что сможет нас спасти. Мы даже не знаем, зачем нас сюда послали... Думаю, не для того, чтобы ловить мифических пришельцев.
     - Верно мыслишь, парень! - рявкнул Хинган, стукнув по колену кулаком. - Ну, так с кем ты встретился? Когда и где?
     - У Мадейры, в тот день, когда вы готовились к походу. Там был человек, одетый в серое и в маске... спонсор-покровитель блюбразеров. Тоже делал так, - он щелкнул пальцами. - Очень информированная личность! Тот самый кормчий Йорк, наверное... Кстати, вы знаете, кто такой кормчий?
     - Об этом позже! - распорядился Крит. Глаза его сверкали. - Рассказывай, партнер!
     Он рассказал, не пропустив ни малейшей детали. Трое Охотников слушали, каждый по-своему: Эри хмурилась, Хинган поминал то крыс, то манки, то Отвалы, а предводитель экспедиции сидел с каменным лицом. Когда рассказ закончился, Крит повернулся к Мадейре и веско, негромко произнес:
     - Ты - Свободный! Ты служил у втэков, стал потом блюбразером, но ты - Свободный и наш партнер! От партнеров ничего не скрывают, приятель. Дакару простительно, он не силен в наших обычаях, но тебе они известны: все, что относится к делу, принадлежит всем! Не хочешь раскрывать свои секреты, не входи в партнерство. Но если уж вошел... - Охотник сдвинул брови и, положив тяжелую руку на плечо Мадейры, вымолвил: - Мы еще поговорим об этом, Мадейра. А сейчас - все! Спать! Первым дежурит Хинган, потом Эри, я - последний. Спать!

***

     Спать? Разве уснешь рядом с домом, в родных местах, где все живое, настоящее - и небо, и ветер, и воздух, и запахи, плывущие в нем... Все знакомо, все близко и так безумно далеко! Все за двойным барьером, неодолимым, как броня, в которую он упакован: время - один барьер, другой - его собственное ничтожество. Он - букашка, крохотная тварь; курица склюнет и не заметит!
     С первым барьером он почти смирился. Он уговаривал себя, что там, в своем прошлом, жил бы все равно не больше года и все равно потерял бы сына и жену. То есть, конечно, они бы его потеряли... А перед тем настрадались, глядя, как он мучается... Может, оно и к лучшему, что он исчез - вернее, исчез его разум, а бездыханное тело где-то валялось, пока его не нашли, потом доставили к прозектору, определили диагноз, инфаркт или инсульт... Так и быстрее, и меньше горя для родных. ?Сын поймет, что это к лучшему, - думал он, - а вот жена - навряд ли. Сын был взрослым и как бы отдельным человеком, а с женой мы составляли единое целое, и что бы в этом целом ни болело, что бы ни страдало, потеря мнилась страшной?.
     Но неизбежной - это он признавал. И если жизнь продолжалась, пусть в теле Дакара и в незнакомых временах, он был согласен жить. Тем более что новый мир стал потихоньку обрастать людьми, к которым он испытывал приязнь и иные чувства, более сильные и нежные. Ему казалось, что он найдет тут какую-то цель или цели, оправдывающие его существование - скажем, поднимется на Поверхность и сотворит о ней десятки клипов. Зная притягательную силу искусства, он верил, что это изменит ситуацию; найдутся люди, те же блюбразеры, которые последуют за ним, чтобы взглянуть на небо и солнце и заселить пустынные равнины. В мечтах он видел множество колоний, которые возникнут там и тут, на месте Петербурга и Москвы, Парижа и Нью-Йорка, видел тысячи машин и миллионы работников, расчищающих завалы и восстанавливающих города. Почему бы и нет? Ведь подземные жители так многочисленны, а техника их так совершенна! Как всякий человек, он мечтал о великом и даже мнил себя в какие-то моменты спасителем цивилизации, в то же время понимая, что грандиозные свершения могут оказаться миражем. Пусть! Пусть за ним пойдут немногие, пусть десяток, или трое, двое, или один, но самый дорогой и близкий! Он построит дом и будет жить в нем с Эри, растить детей, охотиться и снова приручать животных... Он сделает так, что об этом узнают в куполах, и кто-то, может быть, последует его примеру...
     Теперь его намерения рухнули, мечты пошли прахом, и это был чудовищный удар. Поверхность закрыта для людей! Вернее, для тех существ, какими они стали... Ни один энтузиаст не согласится жить здесь, подвергаясь ежесекундной опасности от птиц, животных, насекомых и дикарей-гигантов. Ни один! Даже такой храбрец, как Крит-Охотник...
     Не открывая глаз, он горько усмехнулся. Домик для Эри? Где? На сосновой ветке или в древесном дупле? И что они станут там делать? Летать на стрекозах, доить тлей, охотиться на бабочек и воевать с муравьями? Чушь, нелепость!
     Он застонал от разочарования, потом, стараясь успокоиться, переключился на другие мысли. Он ощущал необходимость как-то обозначить преобразование, свершившееся с человечеством, и, поразмыслив, решил, что термин ?Метаморфоза? вполне подходит. Кто ее затеял и зачем? Эти вопросы являлись весьма любопытными, но, как ему казалось, сейчас представляли лишь исторический интерес. Гораздо важнее другое: была ли Метаморфоза обратима? Ее, разумеется, осуществили с помощью каких-то установок и методик, наверняка генетических, - так почему не повернуть обратно? Что ни говори, а этот новый мир владеет огромными знаниями в части генетики, здесь клонируют живых существ и производят джайнтов - по местным понятиям, великанов... Можно ли такое повторить с людьми? Конечно, не с нынешним поколением, а с теми, что придут ему на смену?
     ?Метаморфоза затрагивает тело, но не разум, плоть, но не дух, и это главное, - подумал он. - Каким бы способом она ни совершалась, сознание - или, если угодно, душа - остается на месте и не претерпевает изменений. Я сам тому живое доказательство! Крохотный мозг Дакара вместил сознание Павла Лонгина, его индивидуальность, опыт и воспоминания - все, кроме последних дней, часов или минут. Но эта потеря, скорее всего, связана с шоком, и если разум подтолкнуть, то все вернется. Возможно, взгляд на город, на родные Палестины, и даст такой толчок...?
     Он отложил эту мысль в копилку памяти и стал рассуждать о странном поведении своей возлюбленной и спутников-мужчин. Казалось, идея обратной Метаморфозы не воодушевила никого из них, просто в голову не пришла - ни Эри с Критом и Хинганом, ни любознательному Мадейре. А почему? Может быть, им хватило других впечатлений на Поверхности? Небо, солнце, звезды, эта гигантская девушка и гибель Дамаска... Ошеломительно, в самом деле! Или они не желают даже помыслить о превращении в нормальных людей? Нельзя исключить и этот вариант. Размеры их тел согласованы с их средой обитания, а не с реальным миром - чего они, возможно, еще не осознали. Но надо надеяться, поймут! Поймут и захотят найти те установки для Метаморфозы! Если они еще остались на Поверхности...
     Искать придется не только их, подумалось ему. Книги, записи, произведения искусства - все, что сохранилось и что поможет восстановить потерянное, тысячелетия истории, творения гениев, великие имена, сокровища философской мысли. Теперь он понимал, зачем все это вычеркнули, вымарали из памяти потомков: для обитающих в подземельях история должна была начаться как tabula rasa, с чистого листа. И написали на этом листе немногое, лишь то, что в Эру Взлета прогресс достиг невиданных высот, и предки сотворили купола, Хранилища, тоннели трейнов и промзоны. Еще добавили мелким шрифтом, что человек издревле жил в пещерах, прятался, как таракан, в щелях и никогда не поднимался на Поверхность.
     Он знал: историю фальсифицировать гораздо легче, чем биологию, физику и химию. Науки о природе обладают естественной самозащитой, всякая теория, любая модель должна отражать реальность и проверяется на практике. Если теория неверна, не сконструируешь мост, ракету, генератор, останешься без энергии, без транспортных средств и в конечном счете без хлеба. Но историческая дисциплина сама обороняться не могла, ибо творилась людьми на основании фактов, допускавших различные интерпретации, а если факт кого-то не устраивал, его не возбранялось вычеркнуть. В его времена это было делом обычным: одни отрицали зверства сталинистов и нацистов, другие изобретали великую империю славян, которая зародилась где-то на Таймыре, третьи доказывали, что человечество произошло от лемуро-атлантов, спящих теперь в гималайских пещерах. Любой из этих домыслов мог стать явлением глобальным при надлежащей финансовой поддержке, укорениться в сознании масс и превратиться почти в религию. Или в религию без ?почти?.
     Ничего нового в эту Эпоху Взлета не придумали, решил он; все та же ложь на исторические темы, только помасштабней. А чем крупнее ложь, тем ей быстрей поверят - не просто поверят, а будут отстаивать с пеной у рта. Человек никогда не жил на Поверхности! Надо же!
     Эта мысль была последней - он все-таки уснул.

***

     Утром пришли дикари: пять мужчин с рогатинами и топорами, а с ними старец - сгорбленный, седой, но шагавший довольно уверенно. Наконечники рогатин и лезвия топоров были выкованы из железа - без особого изящества, грубовато, но надежно. Мужчины - видимо, охотники - были облачены в накидки из волчьих и лосиных шкур, короткие кожаные штаны и некое подобие сапог. Все, как один, бородатые, но бороды разные: у одного - до пояса, с заметной проседью, у другого длиною в три пальца, у остальных - по грудь. Старик кутался в плащ с капюшоном, такой же, как у мертвой девушки, и, судя по величине, сделанный из целой медвежьей шкуры. Вокруг капюшона и на плечах были нашиты латунные бляшки, а на перевязи болтался нож в деревянных ножнах.
     Он наблюдал за этой картиной из скафа, парившего у внешней стены. Даже с такого расстояния фигуры и лица дикарей казались огромными, а мимика - непонятной: губы почти не видны между усами и бородой, глаза скрыты нависшими бровями, лоб - густыми темными волосами. Дикари переговаривались резкими гортанными голосами, и в речи он не уловил знакомых слов - то ли их не было вовсе, то ли изменившееся звучание делало их непонятными. Он даже не сумел определить, на что похож язык и из какого корня происходит: тюркского, славянского или германского. Но слов в этом языке было немного, больше жестов.
     Старик первым приблизился к расцвеченному яркими красками пузырю, швырнул в него несколько камней и железяк, замер, всматриваясь в поднявшиеся протуберанцы, и только после этого взглянул на девушку. Старший из мужчин что-то произнес - его басистый отрывистый голос раскатился так оглушительно, что сидевшие в скафе зажали уши. Старик ответил невнятным возгласом, вытянул к куполу руки, затем показал на камешки, железки и осколки стекла, наваленные у колодца, и на девушку. Мужчины кивнули. Старший снова рявкнул, и четверо тех, что помоложе, подняли плащ с телом и направились к воротам. Их предводитель и старец в медвежьем плаще шагали сзади.
     - И что это значит? - спросил Мадейра. - Вы понимаете их язык, Дакар?
     - Нет. Но примитивные реакции понять несложно, и думаю, я разобрался с этой сценой. Старик - колдун или шаман, иначе, личность, которая общается с потусторонним миром. Он бросил камень и получил ответ: жертва, принесенная девушкой, не была угодна богам, и те ее убили. Примерно так, друг мой. - Вы обещали объяснить мне, что такое боги и этот... как его... потусторонний мир.
     - В другой раз. Время не очень подходящее. - Он повернулся к Криту, сидевшему в соседнем кресле: - Проследим за ними?
     - Да. Вперед, Хинган! И поднимись повыше, гниль подлесная!
     - Как можно выше. Во-первых, я хочу взглянуть на местность с высоты - вдруг я ее узнаю, если сохранились какие-то ориентиры. А во-вторых, здесь могут быть деревья - до двух километров в привычном вам масштабе.
     Но за стеной оказались развалины. Они тянулись вдоль древнего шоссе и нескольких пересекавших его улиц, покрытых, вероятно, тетрашлаком и хорошо заметных в хаосе бетонных плит, битого стекла и ржавой арматуры. Деревья тут тоже были, но подальше - шоссе седлало холм, заросший зеленью. У его подножия располагалась большая площадка, посреди которой, окруженный трехметровыми стенами, переливался и сиял радужный пузырь. Площадка лежала у шоссе, к ней вели несколько подъездов, а по другую ее сторону, врезанное прямо в склон холма, белело здание - фасад с шестью колоннами, без окон, но с провалами дверей.
     ?Станция метро, - подумал он, - но мне незнакомая. Оно и понятно - город расширялся, рос... Может, надпись какая сохранилась??
     - Мы можем подлететь к белому зданию у холма, а после догнать дикарей? - спросил он Хингана. Что-то подсказывало ему, что это будет правильным решением.
     - Нет проблем. - Хинган покосился на Крита, и тот кивнул. Скаф ввинтился в воздух, будто артиллерийский снаряд. Площадка с шахтой и силовым экраном стремительно промелькнула внизу, холм вырос до размеров Гималаев, здание приблизилось - обглоданные временем колонны, темные проемы дверей, на треть засыпанные мусором, и полустершаяся надпись на фронтоне. Первое - ?П?, за ним, пожалуй, ?У? и вертикальная палочка, остаток ?Л?, или ?Н?, или опять же ?П?... Пропуск, и еще две сохранившиеся буквы, ?О? и ?В?... Потом вроде бы ?С? и ?К?, снова пропуск, и отчетливо различимое ?Я?...?ПУЛКОВСКАЯ?, - прочитал он. Пулковские высоты! Наверное, ветку метро проложили до самого Южного кладбища... А здание станции вполне прилично сохранилось - во всяком случае, не тянет на миллионы лет, да и на десять тысяч тоже. Несколько веков, семь, или восемь, или тысячелетие... Может быть, эта их Эра Взлета началась в двадцать первом веке, да в нем же и закончилась?
     - Ну как, партнер, сориентировался? - спросил Крит.
     - Да. Можем лететь за дикарями. - Он подождал, пока Хинган не развернет машину, и принялся объяснять: - Позади и левее от нас - аэропорт, там садились и взлетали самолеты, прямо по курсу - два небольших города-спутника, Пушкин и Павловск, с парками и царскими дворцами, а слева - южная городская окраина, где я когда-то жил. Купчино, Дунайский проспект, дом сорок, квартира... то есть патмент двадцать девять.
     У него перехватило горло; стыдясь своей слабости, он начал кашлять. Эри привстала, наклонилась к нему, заглянула в лицо - глаза у нее точно такие, как были у его жены, когда он приезжал домой с диализа.
     - А что на холме, Дакар? - Дыхание Эри коснулось его виска. - Там все зеленое, как на плантации ?Хика-Фруктов?... Это и есть деревья?
     - Деревья, кусты, трава... впрочем, трава для нас все равно что джунгли Амазонки... Еще там обсерватория. Пулковская обсерватория, в которой трудились астрономы - те, кто изучал Солнце, планеты и звезды.
     Он не успел закончить фразу, как осознал ее важность. Обсерватория! Что-то с ней ассоциировалось, что-то такое, что объясняло произошедшее с ним - может быть, не до конца, не полностью, но связь, безусловно, имелась. Он замер, словно охотник, выслеживающий мысль-добычу, но она уворачивалась и пряталась, никак не желая проявиться, всплыть из глубин подсознания. ?Необходим еще один толчок, - подумал он, - еще какая-то деталь - вид здания, пусть даже разрушенного, или имя человека...? Имя почти вертелось на языке, но вспомнить его он