, появилось щупальце - невероятной длины, с пятью отростками - протянулось над стеной, нависло над Дамаском. Как все мы, он был в броне, но защитит ли она от страшного удара? Я видел, как Дамаск остановился и вскинул разрядник; блеснули молнии, едва заметные в ярком свете дня, ударили в отростки, и щупальце отдернулось. Хинган уже находился рядом с машиной, у самого люка, и что-то кричал Дамаску - видно, торопил его.
     Произошедшего в следующие секунды я не забуду до сладких снов в Стволе Эвтаназии. Хинган нырнул в машину, но люк не закрывал, поджидая напарника. Дамаск был уже близко, когда чудовищное щупальце опять потянулось к нему - с остроконечным камнем, стиснутым в отростках. Тварь держала его так, как держат нож - острым концом книзу, замахиваясь почти человеческим движением. Дамаск, вероятно, увидел тень, метнулся в сторону, но эта глыба оказалась слишком велика - он не сумел увернуться. Даже не вскрикнул, когда его размазало по тетрашлаку.
     Скаф стремительно ввинтился в воздух. Я вылез из щели и потащил за собой Мадейру. Не имело смысла прятаться - потерянное потеряно, Дамаска не вернешь, а новых потерь, надо надеяться, не будет. Четыре излучателя на скафе - это не ручной разрядник!
     Хинган не стал рисковать и свел их воедино. Четыре фиолетовые струи с шипением пронзили воздух, ударили в точку в середине мехового колпака, и тварь пошатнулась. Она падала беззвучно; шкура, покрывавшая ее, разошлась, и я, потрясенный, заметил что-то похожее на человеческое тело - огромные холмы грудей, плечи, руки, голову и шею. В этот миг время будто остановилось: скаф повис над краем стены, Дакар и Эри замерли в прыжке, застыли цветные переливы купола, а великан все падал и падал и никак не мог упасть.
     Земля ощутимо вздрогнула, и тело чудовища исчезло. Скаф пришел в движение, опустился у подножия пирамиды; затем сдвинулся люк, и появилась фигура Хингана. Ярость и боль искажали его лицо.
     - Крит! Ты видел, Крит? И ты, Мадейра? - Он полез к нам на вершину пирамиды, рыча и отплевываясь. - Пасть крысиная! Как он Дамаска... как червяка мясного раздавил! В слизь размазал, тварь поганая! Такой скалой пришиб, что тела не достать! Такого Охотника! Да я... я за него...
     Я протянул Хингану руку, подтащил к себе и сильно встряхнул. Мне тоже было жаль Дамаска, и утешало лишь одно - смерть ему выпала легкая, быстрая, не в лапах манки и не в крысиных клыках. Почти эвтаназия, хотя и без сонной музыки.
     Мы торчали на этой нелепой пирамиде, среди камней, обломков ржавого железа и странных шестов с листьями, пока не приблизился Дакар, шагов на двадцать обогнавший Эри. Мы словно боялись спуститься и двинуться куда-нибудь - к скафу, либо к тяжелой остроконечной глыбе, похоронившей Дамаска, либо к краю пропасти, чтобы взглянуть на мертвого гиганта. Чего мы ждали? Или кого? Наверное, Дакара: придет и все объяснит. И он объяснил. Встал на самом краю стены, долго глядел вниз, тряс головой и тер глаза, будто не в силах поверить в увиденное, затем повернулся к нам и сказал:
     - Мы убили женщину, совсем молодую. Не женщину даже, девчонку. Лет шестнадцати-семнадцати.

Глава 19

     Остановимся теперь на сути Метаморфозы. Как указано во Втором Пункте Первой Доктрины, наступающий кризис связан прежде всего с истощением запасов руд, минералов, нефти, газа, территорий плодородной земли и лесных массивов, водных ресурсов питьевого и технического назначения, а также пригодного для дыхания воздуха. Соответствующие цифры приведены в Приложении 1 к настоящему Меморандуму, страницы 82-655.
     Метаморфоза прежде всего должна решить обозначенную выше проблему, для чего имеется два принципиально разных пути. Первый, связанный с освоением внеземных источников сырья, в данный момент нереален; при существующем уровне космической техники невозможно завозить сырье с других небесных тел. Второй путь - резкое, на несколько порядков сокращение потребностей человека и общества в целом. Эту ситуацию можно реализовать при условиях, рассмотренных в Приложении 2, страницы 656-920.
     ?Меморандум? Поля Брессона,
     Доктрина Седьмая

ДАКАР

     Все стремительно сжималось, уменьшалось, стягивалось, проваливалось от поверхности в глубину и застывало в той же форме, но в другом размере - миниатюрном, малом, крохотном или хотя и большом, но несоизмеримом с прежними габаритами. Город-купол: десять километров под Поверхностью, сто в диаметре и километр высотой... На самом деле полость под стометровой толщей, диаметр - не больше километра, а высота такая, как скромный
     трехэтажный дом. Керуленова Яма - подземная каверна небольшой величины, а щебень в ней - не щебень вовсе, а песок. Трейн-тоннель - руку не просунешь, вагон - немного сплющенный футляр для чертежей, скаф - ученический пенал, гиганты-джайнты - гномы ростом по пятнадцать сантиметров, а люди - от полутора до двух, если считать, что масштаб преобразования примерно составляет сотню. Не карлики, даже не лилипуты, а пигмеи, нечто совсем микроскопическое, способное летать на осах, пчелах и шмелях и одеваться в шелк из паутины... Вот осы, пчелы и шмели остались прежними, настоящими, так же, как крысы, черви и другие твари - может быть, немного больше или меньше, если их подвергли реконструкции в ГенКоне...
     Осознавая свою ничтожность, он смотрел на тело мертвой девушки, лежавшее под стеной, что окаймляла колодец, - невысокой стенкой, всего лишь в метр. Когда-то сюда подгоняли машины с металлом и стеклом и сваливали в шахту, на переработку; в другие шахты спускали другое сырье, материалы, полуфабрикаты, жидкие и твердые, все, что могло понадобиться в новосотворенном мире, чтобы обеспечить процветание и жизнь на целую геологическую эру. Потребности крохотных существ были так малы в сравнении с ресурсами земной цивилизации! Если редуцировать линейные размеры на два порядка, то масса и объем уменьшатся на шесть, и в новом масштабе тонна металла станет миллионом тонн, литр воды наполнит бассейн, ведро - целое озеро, а яблоком можно накормить сто тысяч любителей фруктов. Он понимал, что это означает: для крошек, обитавших в куполах, Земля была просторнее в сто раз и в миллион - богаче.
     Но люди - настоящие люди, такие, каким он был когда-то, - все же сохранились. Миниатюризация с последующим переселением под землю не могла быть тотальной - были на планете племена в местах заброшенных и диких, в лесах Амазонки и Конго, в пустынях Австралии и Африки, на Огненной Земле и Андаманских островах. Бушмены, алеуты, индейцы, папуасы... Возможно, в цивилизованных странах тоже не всякий хотел превратиться в пигмея? И от них, от этих забытых народов или несогласных бунтарей, произошло нынешнее человечество, наверняка немногочисленное и пребывающее в эпохе варварства.
     Со стены он мог окинуть взглядом лицо и фигуру убитой. Кожа смуглая, но черты, безусловно, европейские - прямой нос, тонкие губы, светлые волосы. Глаза серые... Вернее, один глаз - на месте другого зияла черная обугленная яма, след от удара излучателей. Меховой плащ с капюшоном, в который она куталась, несмотря на теплую погоду, сейчас распахнулся. Под этим примитивным одеянием девушка была почти нагой: набедренная повязка и ремень на талии, грубые кожаные мокасины, два или три ожерелья из птичьих перьев, костей и раковин на шее. Ее лицо и тело были раскрашены: желтые охряные круги вокруг грудей и глаз, белые косые полосы на ребрах, плечах и щеках. Похоже, что здесь, у колодца, она выполняла какой-то обряд - может быть, считалась колдуньей в своем первобытном племени.
     Потрясенный открывшейся истиной, он не заметил, как подошли его спутники. Все четверо, даже неустрашимый Крит, столпились за ним плотной кучкой; он был сейчас словно стена, которая отделяла их от реальности. Эри положила руку на его плечо, и, ощутив ее прикосновение, он вздрогнул и поднял глаза к небесам.
     Он молился. Не веря ни в бога, ни в дьявола, он все же молился, сам не ведая кому. Он молился за крошечный мирок пигмеев, упрятанный в недра земли, за людей, изменивших себя, изуродовавших человеческое естество и превратившихся в насекомых, он просил, чтобы ошибки их были прощены и забыты. Чтобы они каким-то чудом, собственным ли разумением или волей Всемогущего Творца, снова превратились в прежних, в тех людей, что населяли Землю тысячелетиями, или исчезли вовсе, погибли и сгинули, как погибают муравьи в залитой отравой муравейнике. Исчезли, уступив планету тем, кто сохранил человеческий облик. Не этой девушке - ибо мертвым ничего не нужно, но ее сородичам. Сегодня - варварам и дикарям, а завтра...
     Осторожно отодвинув Эри, Крит стиснул его локоть:
     - Ты говорил о женщине или девушке... Что это значит, партнер? Ты можешь объяснить?
     Он молчал, будто придавленный к земле грузом своего открытия. По его щекам струились слезы.
     - Ты плачешь, Дакар? Почему?
     Кто это сказал? Кажется, Эри... Или Крит?.. Потом раздался голос Мадейры:
     - Я тоже плачу... плачу от ужаса, от потрясения... Так внезапно все случилось, так неожиданно... выход на Поверхность, смерть Дамаска и этот... этот чудовищный монстр...
     Дакар очнулся и твердым голосом произнес:
     - Это не монстр, а человек, настоящий человек. Монстры - это мы! Точнее, монстрики... Крошечные козявки, которым тут нечего делать, ибо Поверхность не для нас. Наше место - там, в земле, под куполами... Там можно существовать в безопасности, есть мясных червей и развлекаться охотой на крыс. На крыс, на жутких чудищ! Подумать только! Раньше любую я раздавил бы башмаком!
     Теперь молчали они, не в силах понять его мыслей и слов. Он вдруг подумал, что отделен от спутников не только странным появлением в их мире, но и тем, что был когда-то человеком. Существом, созвучным Мирозданию и породившей его природе, не слишком большим, но и отнюдь не маленьким, гораздо меньше, чем холм или скала, но больше, чем муравей или мошка. Вполне подходящие размеры, чтоб раздавить муравья или снести к дьяволу холм, одной лопатой, без бульдозера! Чтоб прокопать каналы, воздвигнуть пирамиды и пересечь любые океаны и моря! Помня об этом, он обладал как бы двойным видением, происходившим от чувств и разума: чувства говорили, что он находится у стометровой пропасти и смотрит на тело великанши, подобное горе; разум утверждал, что устье колодца высотою в метр, а под стеной лежит юная девушка. От этого можно было сойти с ума!
     Возможно, так бы и случилось, если бы он был один.
     - Ты, умник! - раздался резкий голос Хингана. - Ты, прах отвальный, наш эксперт, так проведи экспертизу и объясни, что тут случилось и почему погиб Дамаск. Объясни! Только понятно!
     Он объяснил. Затем, обежав взглядом их недоверчивые лица, выдавил мрачную усмешку и повернулся к Криту:
     - Кажется, ты хотел взять образец? Не надорвемся, затаскивая труп девушки в машину? Или, может быть, отрежем у нее палец?
     Мадейра смущенно кашлянул.
     - Нет необходимости, Дакар, не говоря уж о том, что это было бы жестоко... Я все снял на голокамеру. - Блюбразер оглянулся, словно проверяя, не хочет ли кто-нибудь что-то спросить, и, выждав пару секунд, продолжил: - Вы знаете, что делало здесь
     это существо? Чем занималось и почему убило Дамаска?
     - Могу представить. - Судорожно вздохнув, он показал на купол, переливавшийся яркими красками. - Это их бог, бог племени, к которому принадлежала девушка. Может быть, не бог, а демон... В общем, непонятное для дикарей явление, такое же, как солнце, звезды или молния в грозу. Богам и демонам приносят жертвы и строят алтари. Взгляните, сколько тут камней, осколков стекла и ржавого железа! Если покопаться, найдем и медь, и бронзу, и латунь... Это приношения. Их полагалось бросать в колодец, и силовой экран, их бог, давал ответ вспышками пламени. Я думаю, по ним гадали, и девушка была кем-то вроде жрицы-прорицательницы. Она выполняла священный обряд, а мы... мы ее убили.
     - Она раздавила Дамаска! - с гневом выкрикнул Хинган.
     - Думаешь, она понимала, что делает? Дамаск для нее был странным насекомым, жучком, ужалившим ее пальцы. Ей и всему ее племени трудно понять, кто мы такие. Думаю, даже невозможно... - Он оглядел своих спутников и усмехнулся. - Мы слишком малы и ничтожны, чтобы претендовать на роль богов, хотя у нас есть бластеры и огнеметы. За демонов, впрочем, сойдем... за маленьких злобных демонов, явившихся из-под земли.
     - Не унижай себя и нас, партнер, - промолвил Крит. - Мы - люди! Может быть, ты прав, и наши предки-великаны выстроили купола, соединили их тоннелями, наполнили Хранилища, а после превратились в крошек, в таких, как мы сейчас. Возможно! Не хочу гадать, какие у них были основания, чтобы совершить все это и навсегда уйти с Поверхности. Но людьми-то они остались! И мы тоже. А там, - Охотник посмотрел вниз, - там то ли человек, то ли огромный манки. Дикарь, который складывает мусор в кучу и украшает ее листьями.
     - Это не листья, это птичьи перья, - устало возразил он и сел на краю пропасти, скрестив ноги. ?Бесполезно спорить, - мелькнула мысль, - они не понимают, что с ними сотворили. Крит, разумеется, прав: не только рост и вес делают человека человеком. Но размеры - фактор приспособления к среде, и если они изменились столь радикальным образом, прежняя среда становится недоступной и, значит, необходима новая, искусственная. Но может ли она сравниться с той, которую отвергли? С Поверхностью - то есть с природой, со Вселенной, с Мирозданием? Нет, конечно, нет! Она безопаснее, но беднее и не содержит стимулов к развитию, а потому неизбежны стагнация, упадок и регресс?. Он вспомнил Парагвая и других танкистов-хоккеистов и мрачно скривился. Пожалуй, регресс уже налицо! Мадейра присел рядом, стараясь не смотреть на мертвую девушку.
     - Как вы полагаете, Дакар, ее соплеменники будут мстить?
     - Не думаю. Они решат, что на нее обрушился гнев богов. Что до нас... нас они просто не заметят, если не будем слишком высовываться.
     - А... а другие? Другие существа, не люди?
     - Для многих из них мы представляем лакомую добычу. Для комаров и муравьев, клопов и головастиков. Еще для птиц, собак и кошек. Панцирь, может, и не раскусят, но нам от этого не легче - сглотнут целиком.
     Блюбразер нервно поежился.
     - Не вернуться ли нам? Что бы мы ни нашли в дальнейшем, что бы ни выяснили, все меркнет перед уже сделанным открытием - перед тем, что Поверхность населена огромными людьми и, вероятно, столь же огромными хищниками. Было бы лучше...
     - Было бы лучше тебе помолчать, - перебил Крит. - Я еще не собираюсь в Мобург. И не соберусь, пока не увижу что-то поинтереснее пузыря в цветных разводах и здоровенного трупа. В скафе нам ничего не угрожает. Мы полетим за вторую стену и исследуем окрестности. Как ты считаешь, Дакар?
     - Полетим, но завтра, - вымолвил он. - Близится вечер, потом наступит ночь. Ночью надо остаться здесь.
     - Почему?
     - По многим причинам. Во-первых, нужно похоронить Дамаска или хотя бы попрощаться с ним. Во-вторых, взгляни на этот двор - он покрыт тетрашлаком, за сотни лет травинка не проросла, и нет ни насекомых, ни птиц. Думаю, купол их тоже отпугивает... Безжизненное место и безопасное для нас. А кроме того... - Он помолчал, хмурясь и вздыхая, потом добавил: - Кроме того, соплеменники девушки могут явиться за ней, и мы их увидим и проследим до стойбища. Но если они не придут и труп начнет разлагаться на жаре, дело плохо. Появятся мухи, и муравьи, и хищные птицы.
     - Это опасно?
     - Для нас - опасно! Мы тут чужие, Крит, такие же чужие, как пришельцы со звезд. И к тому же слишком крохотные...
     Охотник поднял голову, взглянул, прищурившись, на солнце и сказал:
     - Решено, останемся здесь. Возникнет опасность - залезем в скаф и скроемся под куполом, можем даже в ангар спуститься, но это в самом крайнем случае. Мы с Мадейрой хотим поглядеть на звезды и луну. - Крит похлопал блюбразера по спине. - Говорят, незабываемое зрелище! Верно, Дакар?
     - Верно, - отозвался он, поднимаясь на ноги.

***

     Солнце садилось, щедро расплескав последние лучи по небу. В зените, где плыли белые полупрозрачные облака, небосвод был нежно-голубым, на западе - розовым, с оттенком червонного золота, а на востоке, где висела бледная луна, начал темнеть. Солнечный диск, огромный и алый, как всегда бывает на закате, коснулся внешней стены и неторопливо пополз вниз; ее четкая прямая вершина отсекла от диска нижнюю четверть, затем половину, три четверти и наконец скрыла его целиком. Луна, наливаясь серебряным светом, поднималась, будто вторая чаша небесных весов, и сероватые пятна проступали на ней все отчетливее. Насколько он помнил, их рисунок не изменился, да и сама луна казалась не больше, чем в его эпоху. Созвездия тоже не изменились - он легко нашел Кассиопею, Пояс Ориона, Малую и Большую Медведицу. Получалось, что от родной эпохи его отделяют не миллионы лет, а только тысячелетия, два или три; может быть, еще и меньше. Эта мысль согрела его, хотя принципиальной разницы между холмами и горами времени не было никакой - то и другое надежно скрывало прошлое.
     На закате они похоронили Дамаска, сдвинув манипуляторами огромный камень. Броня выдержала удар, но череп был разможжен, шея сломана, а лицо превратилось в кровавое месиво. Крит и Хинган сняли с погибшего панцирь, Эри сказала слова прощания, Мадейра извлек из своих регистрирующих приборов медленную тягучую мелодию. Тело сожгли излучателем скафа, прах развеяли по ветру, и когда последняя пылинка улетела с тетрашлаковой стены, Крит горько произнес:
     - Ушел, как последний капсуль... Гниль подлесная! Один из лучших Охотников!
     Эта эпитафия была ему непонятна. Наклонившись к Эри, он тихо спросил, что означает сказанное Критом, и та пояснила, что между статусом жителя Мобурга и процедурой смерти имеется некая связь. Капсули умирают под сон-музыку, безболезненно, но без затей, а людям достойным положены предсмертный пир с одалисками и стимуляция центров наслаждения в мозгу. Существовало семь разрядов эвтаназии, более или менее пышных, но кончались они одинаково: измельчителем, трубами и башнями в латифундиях, где черви-ассенизаторы перерабатывали органику в компост.
     Для ночлега Крит выбрал место рядом с самым куполом. Его свечение было неярким и не мешало любоваться небесами; цветные круги и овалы медленно плыли по выпуклой поверхности пузыря, будто аккомпанируя мерцанию звезд, движению облаков и порывам несильного ветра. Они поели - проглотили пищевые капсулы и какое-то средство, захваченное Мадейрой, препарат иммунной защиты от болезнетворных вирусов. Потом уселись у скафа; Хинган достал баллончик с грушевым вином, и все отхлебнули по глотку, помянув умершего.
     - Жаль, что он не увидел звездного неба, - произнес Мадейра. - Чарующее зрелище! Я сделал запись и проиграю ее в тот день, когда отправлюсь в Стволы Эвтаназии.
     - Если доживешь до них, - мрачно заметил Хинган.
     - Постараюсь. Скажите, Дакар, что порождает мерцание звезд? Одни из них яркие, другие светят еле-еле... Это зависит от расстояния?
     - Не только, - ответил он, чувствуя тепло приникшей к нему Эри. - Светимость звезд различна. Есть голубые и белые гиганты, в десятки и сотни раз более яркие, чем Солнце, есть красные карлики и переменные звезды, цефеиды, есть объекты, которые кажутся звездой, но на самом деле это огромная галактика. Земная атмосфера заставляет их мерцать. Что до расстояний...
     Внезапно он смолк; мысль о звездных расстояниях потянула за собой другую, заставив его приподняться в возбуждении. Он повернулся к Мадейре. Лунный свет скользил по лицу блюбразера, и мнилось, что оно вылеплено из белого гипса.
     - Вы говорили, что мы в тридцати мегаметрах к северу от Мобурга? То есть в трехстах километрах, считая прежней мерой... Мобург под Валдайской возвышенностью, и значит... значит... - Он вдруг ощутил, как замерло и тут же гулко ударило сердце. - Это значит, что мы вблизи большого города... древнего города, в котором я родился и прожил жизнь... Там, за стеной - Петербург!
     - Ты уверен? - спросил