та, то ли Микатарра, а может, Эри... Ну, разберемся, если нужда придет. Разберемся, навестим Парагвая и пригласим погулять в Старые Штреки. Хорошая будет приманка для крыс! Польстятся ли только на него, такого расписного?.. Я ухмыльнулся и подтолкнул хоккеиста к выходу из щели.
     - Рад знакомству, дем Парагвай. А теперь уноси ноги! Этих капсулей возьмешь с собой и тех двух прихвати, что дрыхнут рядом с биотами. Биоты - вам, а авиетка - мне... Улетайте! Я ваши обручи проверять не стану и вообще вас тут не видел. Однако минут через десять буду у выхода и, если не уберетесь, сдам в ?Хика-Фрукты? на компост.
     Благодарно кивнув, Парагвай прижал левую руку к сердцу, отвесил низкий поклон и резво затрусил по камням. Тип в хламиде и трое оборванцев не отставали от него ни на шаг. Через недолгое время скрип щебенки под их подошвами затих, потом послышалось жужжание, и наконец наступила тишина. В щели остались только я и шестнадцать трупов.
     Надо бы их осмотреть - так, для порядка...
     Стандартная униформа, зеленая, как и у всех партнеров-подданных Фруктовых. Их обертки различаются оттенком и эмблемой: у ?Хика-Фруктов? цвет глубокий, изумрудный, с серой ветвью у плеча, а, например, компания ?Сан? предпочитает посветлее, и эмблема у них - колосья. Эти же символы на значках; у младших партнеров они небольшие, у старших - бляха размером с ладонь, такая, как на Джизаковом трупе. Эмблемы есть на обручах, и, осмотрев их, я выяснил, что обручи у мертвых щеляков свои, а краденые свалены в контейнер со всякими отбросами: батарейками от разрядников, пищевой упаковкой, выгоревшими шарами и баллончиками из-под ?веселухи? и ?шамановки?. В самом дальнем конце щели обнаружилось хранилище: кое-какая одежда, гипномаски, пигмент для раскрашивания, баллоны с оттопыровкой, световые шары, пакеты с соками, джемом и пищевыми капсулами. Здесь же валялись надувные матрасы, и на одном из них блестела яркими красками солидная кучка клипов. Пошевелив ее ногой, я выяснил, что тут по большей части сон-музыка и эротические бустеры.
     Бывает, конечно, что бустеры смотрят в одиночку, но все же чаще парами. Эта мысль заставила меня вернуться к мертвецам и изучить их повнимательней. Так и есть: девять мужчин, считая с Джизаком, семеро баб. Одна по виду молодая, будто вчера из инкубатора, две или три такие красотки, что одалискам не уступят... Я бы, во всяком случае, не отказался. Я человек широких взглядов и признаю, что каждая из разновидностей слабого пола имеет свои преимущества. Одалиски покорны, доступны, красивы и абсолютно стерильны, но с женщиной можно поговорить и сделать ей ребенка. Добрым старым способом... Гораздо приятней и лучше, чем размножаться с помощью клонирования или партеногенеза.
     Еще раз оглядев покойников, я зашагал к выходу, соображая по дороге, чем соблазнил их Джизак. С самим Джизаком все было ясно и понятно: такой же профи, как я, работник на контракте. Но остальные? На деньги польстились? На обещание подданства? Или, как Парагвай, жаждали новых ярких впечатлений?
     Капсулей понять непросто. С одной стороны, жизнь у них не медовый напиток, с другой - не голодают все-таки, доля из Хранилищ им идет, угол в стволах обеспечен, клипы опять же дают, баллоны с оттопыровкой, какая послабее... А если есть желание, так можно и потрудиться. Желания, однако, нет, а есть неприязнь к подданным и тем Свободным, кто не чурается работы. Ликвидировать их - проще некуда: запрет на размножение от Медицинского Контроля, и через пару столетий следа не найдешь. Но, как считают в ОБР, капсули - те же биоресурсы, нечто подобное энергии, воде и воздуху, наш запасной генофонд. И прокормить их обществу тотального благоденствия не в тягость.
     Округлый свод щели пошел трещинами, взметнулся вверх широким треугольником, и под моими ногами разверзлась пропасть. Постояв на краю и полюбовавшись на город, я ткнул пальцем кнопки на браслете и вызвал контору ?Хика-Фруктов?. Там, разумеется, не спали: ответила Лима, помощница Борнео, - ее гигантская голова повисла передо мною в воздухе, заслонив Третью трейн-станцию.
     - Кончено, - произнес я.
     - Гарбич? - сухо осведомилась Лима.
     - Запись тут. - Я приподнял левую руку с браслетом, заставив покачнуться огромную голографическую голову.
     - Сколько их было?
     - Шестнадцать, считая с Джизаком. Его обруч у меня, остальные соберете сами. Браслеты ваших партнеров лежат в контейнере, форма - на трупах, оружие тоже при них.
     - Очень хорошо, дем Крит, просто великолепно! - На этот раз Лима соизволила улыбнуться. - Мы пришлем скаф с охранниками, они почистят щель... сейчас распоряжусь... - Она отвернулась, потом вновь поглядела на меня: - Вас забрать с карниза? Думаю, вы слишком устали, чтобы спускаться к дороге...
     Чтоб мне на компост пойти! Невероятная забота о моем здоровье! Впрочем, скорее всего, мой вид в броне с подпалинами, с торчавшим из запястья дулом ?Ванкувера? внушил Лиме почтение.
     - Я не устал и сам решу транспортный вопрос. - Щелкнув пальцами, я спрятал оружие и полюбопытствовал: - Мои пятьсот монет?
     - Приготовлены и ожидают вас. Но досточтимый гранд Борнео пожелал, чтоб вы явились к нам не в этот день, а завтра. Скажем, в середине третьей четверти.
     - Это еще почему?
     Заметив, что я нахмурился, Лима одарила меня новой улыбкой.
     - Возможен еще один контракт. Даже весьма и весьма вероятен... Вы ведь не откажетесь, Свободный Охотник Крит?
     - Может быть, не откажусь. Но все мои новые контракты связаны с двумя вопросами. Первый - сколько?
     - А второй?
     - Тоже - сколько?
     - Вот об этом мы сейчас и размышляем, - сообщила Лима и отключилась.
     Ухмыльнувшись, я направился к авиетке, оставленной мне Парагваем, влез в просторную кабину, посидел там пару минут и запустил мотор. Надо же, о новом контракте размышляют и о цене! Довольны тем, как разобрался с Джизаком Свободный Охотник Крит... А если о цене задумались, значит, цена немалая, где-то за тысячу монет... Не продешевить бы! Хотя, с другой стороны, я не завален предложениями. Нынче в Мобурге тихо, и серьезной работы меньше, чем Охотников.
     С негромким шелестом развернулись крылья, и авиетка понесла меня вниз, к кольцевой дороге, где дремал в ожидании Пекси.

Глава 3

     Единственным приемлемым выходом из ситуации, отмеченной в Первой Доктрине, является радикальное изменение земного общества абсолютно во всех сферах: социальной, экономической, производственной, культурной и, возможно, биологической. Это изменение в дальнейшем будет называться Метаморфозой.
     ?Меморандум? Поля Брессона,
     Доктрина Вторая, Пункт Первый

ДАКАР

     На этот раз он пробудился в комнате, на жесткой высокой постели, напоминавшей стол. Белые стены, белый потолок, шкафы или, скорее, ниши с какими-то инструментами, яркий, бьющий в глаза свет... Чье-то лицо, склонившееся над ним, с гладкой кожей и мелкими чертами - мужчина или женщина, не поймешь.
     - Свет, - пробормотал он, невольно зажмурившись, - свет...
     В комнате стало темнее.
     - Так хорошо? - раздался негромкий голос.
     - Да. - Он открыл глаза и поворочал головой. Потом спросил: - Где я?
     - В своем стволе, на медицинском ярусе. Охранники ВТЭК передали вас Медконтролю. Я - Арташат, потомственный врач. Ваше самочувствие...
     - У меня был приступ? - перебил он.
     - Приступ? Хмм... В каком-то смысле. - Врач выпрямился, отступил, и стало ясно, что это мужчина. - У вас, дем Дакар, немного не в порядке с головой. Так, совсем чуть-чуть... галлюцинации и всякие странные идеи, редкая болезнь, осложненная тягой к наркотикам. Вы были в Пэрзе, на конференции, и перебрали ?веселухи?. Может быть, ?разрядника? или ?отпада?... Вас подлечили и отправили в Мобург.
     - Подлечили? Как?
     - Вот этим. - В пальцах врача вдруг появилась маленькая черная пуговица. - Пситаб, дем Дакар. Психический стабилизатор, который я снял. Очень полезная вещь при вашем заболевании, хотя с побочными эффектами. Возможны провалы памяти, потеря связности речи, беспокойные сны... Но ненадолго, на день-другой.
     - Хотите сказать, что у меня поедет крыша? Арташат недоуменно моргнул:
     - Крыша? Какая крыша?
     - Ладно, черт с ней, с крышей... Почему вы зовете меня дем?
     - А как еще мне вас называть? - Врач нахмурился. - Хоть вы человек известный, однако не гранд и не магистр, тем более - не король... Нет-нет, лежите! - Арташат снова приблизился и надавил ладонями на грудь. - Я ввел вам успокоительное. Скоро подействует, и я провожу вас в патмент... кажется, ?Эри??
     - Уже подействовало, - тихо произнес лежавший в постели. Ледяное спокойствие вдруг охватило его. Он, Павел Сергеевич Лонгин, ученый-физик и писатель из Петербурга, никак не мог оказаться в этом странном месте - и все-таки он тут... Тревожные мысли о жене и сыне, о незаконченной работе и болезни, грозившей смертью, не исчезли, но как бы отступили, образуя фон - ясный, отчетливый, но все же фон, тогда как на переднем плане воздвиглись совсем иные декорации: эта комната, полная непонятных приборов, жесткое ложе и человек, назвавшийся врачом. Он поднял руки, поднес их к лицу и принялся разглядывать со слабым удивлением. Руки принадлежали не ему и тоже были частью декорации. Свои руки он помнил хорошо: тонковатое запястье, небольшая ладонь и пальцы самые обычные, не длинные и не короткие. А тут...
     ?Здоровая пятерня, - мелькнула мысль, - мощная, красивая... Но не моя?.
     Арташат, все еще хмурясь, наблюдал за ним.
     - Ближайшие сутки вам лучше спать. У вас ведь клипы с сонной музыкой имеются? Вот слушайте и спите... И никакой работы, наркотиков и одалисок! В вашей Лиге часто перебирают, а в результате - психические нарушения и склонность к ранней эвтаназии.
     - Эвтаназия... - пробормотал лежавший. - Эвтаназия - это неплохо... Легкая смерть, да? При раке, инсульте, нефропатии... чтобы не мучиться.
     - Вы о чем? - Врач удивленно уставился на него.
     - О болезнях... неизлечимых смертельных болезнях...
     - Таких болезней нет, клянусь Паком!
     - А что есть?
     - Ранения и травмы, которые требуют пересадки органов. Еще - стрессы, неврозы и психические заболевания, подобные вашему... - Вытянув руку с браслетом, Арташат коснулся его лба и несколько мгновений следил за пляской разноцветных символов. - Все в порядке, дем Дакар. Можете встать.
     Он осторожно приподнялся, спустил ноги на пол и выпрямился, придерживаясь за край высокого ложа. Нигде ничего не болело, ни в пояснице, ни в суставах, а главное, не было тянущей боли внизу живота, предвестницы очередного приступа. И никакой слабости! Он чувствовал себя так, будто ему шестнадцать лет и тело - прежнее, юное, легкое и послушное. Мысли тоже прояснились, и не было в них страха и тревоги - он ощущал лишь умиротворяющий покой.
     - Неплохо, - произнес следивший за ним врач. - Успокоительное будет действовать еще минут пятнадцать. К этому времени вам лучше уснуть.
     Стена напротив ложа раздалась. ?Лифт?, - подумал он, шагнув вслед за врачом в просторную кабину. Белесая дымка заволокла входное отверстие, едва заметно дрогнул пол.
     Вверх, вверх, вверх, вверх...
     - Меня привезли охранники из ВТЭКа? - Да.
     - А что такое ВТЭК? Арташат хмыкнул.
     - Даже этого не помните, дем Дакар?
     - Вы же сказали, что будут провалы в памяти. Значит, уже начались.
     - Пройдет, не беспокойтесь. - Секунду помолчав, врач сообщил: - ВТЭК - это Всемирная Транспортно-Энергетическая Корпорация. В ее ведении тоннели, сети энергоснабжения и связи, трейны и трейн-станции.
     - Трейны?
     - Пассажирские и грузовые поезда. Вы прибыли в Мобург на трейне.
     Лифт остановился, и они вышли в широкий безлюдный коридор. Под ногами - серое пружинящее покрытие, вверху - расписанный яркими узорами потолок, в стенах - двери. Коридор шел кольцом, обнимая лифтовую шахту.
     - Сюда. Вот ваш патмент. - Арташат мягко подтолкнул его к одной из дверей. - Патмент ?Эри?. Узнаете?
     Ничего не ответив, он коснулся створки с краткой надписью, подождал, пока она не скроется в стене и переступил порог.
     - Ложитесь, дем Дакар, - напутствовал врач. - Сутки сна, и вы припомните, что такое ВТЭК и трейны. Ну, а если не припомните, придется полечиться. Пситаб, транквилизаторы и на самый крайний случай курс ментальной терапии.
     Дверь за спиной врача закрылась. Оставшись один, он огляделся.
     Ничего интересного: маленькое помещение, коридорчик, совсем пустой, если не считать экрана под потолком. В конце - такая же белесоватая дымка, как наблюдавшаяся в лифте. Он сделал три шага, погрузил в нее руку, прошел насквозь и очутился в комнате.
     Не комната - целая зала, побольше его купчинской квартиры. Формой она походила на клин или вытянутую трапецию: от того места, где он стоял, стены разбегались к основанию - дальней торцевой стене, округлой, длиною метров восемь. Молочно-белый потолок неярко светился, и находившиеся в комнате предметы не отбрасывали теней. Не двигаясь, он рассматривал их со странным чувством: вроде бы все чужое и в то же время - знакомое.
     Низкое ложе-полумесяц у торцевой стены, с двумя миниатюрными фонтанчиками по краям - их хрустальный перезвон был единственным звуком, нарушавшим тишину. Слева, в широкой части комнаты - камин, на каминной полке - вазы или небольшие изваяния, а перед камином - два уютных кресла и круглый столик. Напротив, у другой стены, еще один стол, длинный, явно рабочего назначения, с какими-то приборами на нем. Узкая часть помещения выглядела пустой, но стены здесь были не гладкими, а будто бы набранными из вертикальных высоких панелей. ?Шкафы?, - подумал он, но не попробовал их открыть, а двинулся к камину.
     В его гранитном чреве пылал огонь, однако тепла - или тем более жара - не ощущалось. Поколебавшись, он осторожно вытянул руку, вздрогнул, когда пальцы проткнули камень и чугунную решетку, коснулся пламени и буркнул: ?Иллюзия, мираж! Наверняка голограмма...? Затем осмотрел кресла и круглый стол. Кресла были покрыты голубоватой тканью, блестящей и прочной, напоминавшей толстый шелк, а стол казался выточенным из странного материала, то ли природного, то ли искусственного, похожего на кость, однако не светлую, а темно-коричневую. Качнув столик и убедившись, что тот необычайно легок, он постоял мгновение в раздумье и направился в узкую часть комнаты.
     Панели легко сдвигались. За одной обнаружился одежный шкаф, за другой - полки, заставленные непонятными предметами, среди которых было множество цилиндриков размером с палец, за третьей - холодильник, забитый большими прозрачными контейнерами, а в них - банки, упаковки, баллончики, готовые блюда на чем-то вроде тарелок, однако не круглых, а квадратных. Глядя на это изобилие, он с удивлением понял, что не испытывает голода, хотя не ел, должно быть, несколько часов. Пить ему тоже не хотелось - хотелось выпить. Чего-нибудь крепкого, водки или коньяка... Выпить, закурить и вспомнить, как прекрасно быть здоровым, когда запретов нет и можно все...
     Однако бутылок не нашлось, одни упаковки с изображениями фруктов - видимо, с соками. Неодобрительно хмыкнув, он повернулся к другой стене, отодвинул панель и осмотрел глубокую нишу с чуть покатым полом и потолком, усеянным крохотными дырочками. Эта кабинка была пуста, но стоило шагнуть в нее, как слева выдвинулось овальное сиденье, а справа - раковина в форме многолепесткового цветка. Он машинально погрузил в нее руки, и тут же откуда-то хлынул водопад теплых водных струек, а стена над раковиной посветлела и превратилась в зеркало. Вздрогнув, он уставился в гладкую блестящую поверхность, разглядывая свои новые черты: темные глаза под дугами густых бровей, крупный, красиво очерченный рот, нос с благородной горбинкой, скулы, высокий лоб и черные прямые волосы. Совсем неплохая внешность, но чужая; прежде глаза у него были серыми, рот - маленьким и пухлым, а голова - седой и наполовину лысой. Кроме того, ни единой морщинки, ни болезненной синевы и отвисших мешков под глазами, ни выпавших зубов...
     Он провел кончиками пальцев по щеке, погладил подбородок, коснулся верхней губы, потом - шеи. Молодая упругая кожа, чистая, холеная, и никаких следов волос... Лицо тридцатилетнего и абсолютно здорового мужчины.
     - Дакар, значит... В сыновья годится парень, - буркнул он, пытаясь сообразить, как очутился в этом теле и в этом странном мире, совсем не похожем на прежний. О прежней своей жизни он как будто помнил все, но воспоминания самых последних минут не возвращались. Что он делал в эти мгновения - или, возможно, часы? Беседовал с издателем, тем самым Андреем? Гулял по улицам Москвы или сидел в своей квартире у компьютера? Возможно, находился в Центре диализа, под аппаратом искусственной почки? Или дожидался сына? Сын всегда забирал его после диализа и привозил домой на белых ?Жигулях?-семерке...
     Внезапно его скрутило. Действие успокоительного закончилось, и он повалился на пол, бледнея и дрожа в лихорадочном ознобе. ?Где я? - мелькнула мысль. - Как сюда попал? Почему? Зачем?? Он стукнул кулаком о стену, ударил снова, почувствовал боль в ушибленных пальцах, но продолжал колотить, повторяя словно заклинание:
     - Почему? Зачем?
     Сверху полилась вода, и это на миг привело его в чувство. Промокший, он выполз из кабинки, встал на колени, запрокинул голову и дико, отчаянно выкрикнул:
     - Ася! Сергей!
     То были имена жены и сына. Ему казалось, что он слышит их шаги. Сейчас придут, и это безумие кончится, исчезнет, как кошмарный сон...
     Никто не появился. Вопль растаял под сводами просторной комнаты, заглушив журчанье фонтанов.
     - Успокоиться, - хрипло выдохнул он, - нужно успокоиться! Я в здравом уме и трезвой памяти. Меня зовут Павел Сергеевич Лонгин, тысяча девятьсот сорок пятого года рождения, а нынче у нас две тысячи второй. Я физик, кандидат наук, и много лет заведовал лабораторией, потом, в девяностых годах, начал писать. Я член Союза писателей, я публикуюсь в десятке издательств, я сочиняю фантастические романы, но я не верю в переселение душ!
     Снова кулаком о стену... Боль отрезвляла, помогая бороться с пароксизмами отчаяния. Он поднялся, ощупал мокрую одежду и произнес в пустоту: - Я болен... был болен, и мне полагалось умереть. Через год, максимум - через два... Но, может быть, врачи ошиблись, и я преставился внезапно? Дал дуба, перелетел в астрал и, как положено у буддистов, вдруг воплотился в этого Дакара? В другом пространстве-времени и на другой планете... Чушь! Во-первых, я не буддист, а во-вторых, я помню, помню все!
     Милое лицо жены всплыло перед ним, сменившись серьезной физиономией сына. Он очень гордился сыном, делавшим успешную научную карьеру. В определенном смысле сын был символом того, чего он сам не мог достичь во времена застоя: стажировки в Англии и Штатах, публикации в западных журналах, престижные конференции... Он очень любил жену и сына и мучился тем, что скоро их покинет. Он не мог смириться с неизбежностью.
     Не в этом ли причина?.. Что-то он сделал такое... такое необычное... поступок, который уместен лишь в безнадежной ситуации...
     Воспоминание мелькнуло и исчезло. Он глухо застонал, стиснув виски ладонями, потом выпрямился, скрипнул зубами и промолвил:
     - Нет, так дело не пойдет. Решительно не пойдет! Оставим в покое чертовщину с переселением душ и определимся с главным: где я? Или - когда?
     Окинув взглядом помещение, он направился к рабочему столу. Мокрая одежда липла к телу, в башмаках хлюпало, цепочка влажных следов тянулась за ним, пересекая комнату диагональю.
     Стол оказался высоким, до пояса, со множеством ящиков, и почему-то он знал, что перед этим столом не сидят, а стоят. Стоять полагалось босиком, на металлическом диске, врезанном в пол, держась за выступающие из столешницы стержни-рукояти. Кроме того, браслет на левом запястье должен касаться узкой щели в той непонятной штуковине... нет, не касаться, а только быть рядом.
     Откуда он помнил про это? Тайна, загадка! Но руки все делали сами: он стащил один