оступал с Поверхности, с огромных станций, сооруженных в Эру Взлета.
     Я посмотрел на кормчего.
     - Подняться наверх и узнать... Вы полагаете, дем Йорк, что я в одиночку справлюсь с подобной задачей?
     - Нет, разумеется, нет! Любые технические средства, любая помощь, любое оружие... Соберите группу из Охотников, наймите нужных вам людей - вы знаете их лучше, чем Конго или я... Кроме того, вы можете вести работы в любом из мест, которое находится под нашей юрисдикцией - мы действуем в контакте с ВТЭК и Службами Биоресурсов других куполов. Все, что нужно от меня и Евфрата...
     Внезапно он смолк. Евфрат?.. Никогда не слышал этого имени. Впрочем, о Йорке я тоже не слышал до этого дня - большие люди предпочитают анонимность.
     - Что я получу?
     Видимо, этот вопрос был для кормчего слишком незначительным и мелким. Ответил Конго:
     - Двести в день для тебя и сотня для каждого партнера. Всем - двойная пожизненная квота на биоресурсы плюс право пользования трейном. Неограниченное! Если пожелают - подданство ОБР. Еще - бесплатная эвтаназия по самому высшему разряду. С музыкой, мясными червяками и одалисками.
     Щедрое предложение, очень щедрое! Однако был шанс не дожить до одалисок и эвтаназии.
     - Кроме того, ты остаешься легатом, - добавил Конго.
     - Я уже легат. - Временный! А будешь приравнен к наследственным, со всеми льготами и привилегиями. Ты ведь не откажешься от привилегий, Крит?
     - Не откажусь, - подтвердил я, и мы ударили по рукам.

***

     Сигналы тревоги застали меня в воздухе над Большой Ареной, темной и пустой в этот поздний час. Конфликт, к счастью, был локальный - видимо, Оружейный Союз решил слегка проучить стекольщиков, чтобы не лезли в их коммерцию и не натравливали ОБР. Картина, однако, была впечатляющей: бешеное мигание огней, предупреждающие транспаранты и оглушительный рев: ?Не приближаться, очистить зону конфликта!? Ну и дальше, что положено: ?Не покидайте патменты, сохраняйте спокойствие! Служба Охраны ОБР контролирует ситуацию!?
     С этим делом у Конго все в порядке: сигналы еще не отзвучали, как надо мной, у самого купола, пронеслись тридцать или сорок скафов. Снизу они похожи на угловатые черные коробки с торчащими стволами стационарных разрядников и огнеметов. Но эти средства вразумления используют с оглядкой и в самых экстремальных случаях; обычно выпускают сонный газ и ослепляющие гранаты.
     Рев смолк, мигающие огни угасли, и только вуали транспарантов все еще висели в воздухе, очерчивая зону конфликта полупрозрачными алыми лентами. Внизу воцарилась тишина, дорожки и переходы опустели, померкло сияние ратуши, зеленоватых стволов ГенКона и Криобанка, и даже Колонны Развлечений, быстро всосавшие с площади народ, казались поблекшими и удивительно молчаливыми. Впрочем, жизнь замерла лишь в Центре и его окрестностях - Мобург слишком огромен, чтобы битва у призматических стволов ?Тригоны? могла взволновать кого-нибудь в средней части секторов. Тем более - в подлеске, у кольцевой дороги или на трейн-станциях.
     Последовав совету Конго, я оглянулся, но на воздушных магистралях тоже было пустовато. Все разлетались с похвальной быстротой, огибая сигнальные транспаранты или вовсе не приближаясь к ним; несколько пчел под нами юркнули в Зеленый сектор, две авиетки спустились к цоколю ГенКона, десяток биотов, неразличимых за дальностью, скрылись в башнях на Красной площади, оса с ошалевшим наездником метнулась к куполу и пропала за жилой колонной. Пекси без всяких понуканий взял левее, чтоб пересечь узкий участок над Бирюзовым сектором; крылья его гудели ровно и мощно, обдавая меня потоком теплого воздуха.
     - Не торопись, малыш, - сказал я, похлопав его по хитиновому загривку. - Не торопись, береги силы. Вдруг нам с тобой придется летать над Поверхностью?
     Откинувшись в седле, я на мгновение зажмурился, вспоминая рассказы Дакара и воображая, как выглядят солнце, звезды, голубые небеса и прочие сказочные вещи. Все, что мне придется увидеть за двести монет в день, включая и загадочных пришельцев... В их реальность я не очень верил, но это не повод для нарушения контракта. Свои обязательства я выполняю. Сказано, залезть наверх и взять образцы - ну. так будет целый контейнер с образцами! Большой, не меньше раздаточного автомата! Там, на Поверхности, найдется, чем его набить...
     Шок, охвативший меня во время встречи с Йорком, проходил, и, отодвинув подальше все необычное, странное, что содержалось в новом контракте, я размышлял над тем, как выполнить задачу. Само собой, не в одиночку - дело слишком серьезное, чтобы раскручивать его без опытных партнеров. Опытных, надежных и готовых хоть в воздуховод пролезть, чтобы заработать... Такие имеются на примете - Дамаск и, конечно, Хинган, но этого не хватит - для эффективных действий нужны как минимум две пары. Лучше три... Я решил, что можно рассчитывать на Эри, и тут же лицо Дакара явилось предо мной - вместе с мыслью, что он, пожалуй, тоже пригодится. Если забыть о кое-каких непонятных моментах, о том, как и откуда взялся этот тип, он был единственным экспертом по Поверхности. Возможно, все его байки о древних городах и странах - чушь, но те подробности, с которыми он описывал растения, животных, нагромождения камней и водные потоки, леса и остальные детали ландшафта, были поистине удивительными! Не говоря уж об истории с тем двухголовым чудищем Мадейры...
     Сверкнула беззвучная молния, затем седло внезапно накренилось, воздух ударил мне в лицо, жужжание шмеля затихло. В следующую секунду я осознал, что мы не летим, а падаем с почти километровой высоты, что ремни, которыми пояс пристегнут к седлу, натянуты до предела, что крылья Пекси не шевелятся и подо мною не живой биот, а мертвая груда хитина и инертной плоти. Мы падали в сеть рядом с алой вуалью транспаранта, скрывавшей многогранники ?Тригоны? от купола до приблизительно двухсотых ярусов, и я не видел, что на этих уровнях творится. Зато внизу, под переходом, на террасах и у основания колонн, шла резня, сверкали молнии ручных разрядников и вспышки ослепляющих гранат. Между ними, словно в танце, кружились, прыгали и падали фигурки в белой и багряной униформе. Белый - цвет ?Тригоны? и других компаний Армстекла, красный, пурпурный, багряный - Оружейного Союза... Белых, похоже, одолевали.
     Мысль, что Пекси мертв, уже проникла в мое сознание, не вызвав ни чувства потери, ни гнева. Эмоции отвлекают, а я был очень занят: вставлял обойму в ?Ванкувер?, осматривался, перемещался в седле, натягивая ремни и стараясь выровнять падение. Творившееся внизу меня не очень занимало - я глядел наверх, где у самого купола висела стая скафов, окружавших стволы ?Тригоны? черным кольцом. Стреляли, впрочем, не оттуда. Определенно не оттуда, гниль подлесная! Если бы нас накрыл бортовой излучатель, в сеть летели бы не мертвый биот с живым седоком, а пара обугленных угольков.
     Из алого полотнища, мерцавшего надо мной в вышине, вынырнули темные фигурки - одна, вторая, третья... Двое на шмелях, один на осе, более гибкой и подвижной. Она стремительно помчалась к нам со сложенными крыльями, наездник вытянул руку, и я, навалившись на голову Пекси, перевернулся вместе с ним.
     Треск, шипение, запах горящей плоти... Видимо, разряд вспорол биоту грудь - мне опалило щиколотки, посыпались щетина и осколки панциря, шмелиные лапы, кружась и дергаясь, полетели вниз. Но выстрелить еще раз мой противник не успел - повиснув на ремнях, я изогнулся, словно червяк под кучей компоста, и, дважды дернув пальцем, всадил в него две пули. Одну за Пекси, другую за себя.
     ?Пойдет мой Пекси в измельчитель...? - мелькнула мысль, пока я возился с застежками пояса. Ну, все туда пойдем; из компоста мы вышли, в компост обратимся, и с этим ничего не поделаешь. Кому-то раньше повезет, кому-то позже... Лично я не тороплюсь.
     Раскрываясь, щелкнули застежки, я оттолкнулся ногой от седла, и в этот миг один из торопливых замаячил сбоку. С самой ошеломленной рожей - то ли не рассчитывал, что я живой, то ли надеялся, что я еще болтаюсь под трупом Пекси. Стрелять ему было не с руки, а мне - так в самый раз. Пока он поворачивался да примеривался, мой ?Ванкувер? снес ему череп и изрешетил его шмеля.
     Теперь мы падали в сеть безопасности вчетвером: я, изувеченный Пекси и мертвый всадник на мертвом шмеле. Оса исчезла, но оставался третий из нападавших, и я его не видел. Ну, никуда не денется... ждет, крысиная слюна, когда я шлепнусь в сеть и стану удобной мишенью...
     Мой обруч ожил. Физиономия Конго повисла у плеча, моргнули бесцветные глазки.
     - Проблемы, легат?
     - Никаких, - ответил я и врезался спиною в сеть. Меня подбросило метров на двадцать - ее материал эластичен и очень упруг. Краем глаза я заметил, что один из скафов, висевших под куполом, начал снижаться. Видимо, оттуда следили за схваткой.
     - Никаких, говоришь? - Конго пожевал губами. Сеть снова подбросила меня, вдвое ниже, чем в первый раз. Рядом парил труп Пекси - лишенный лап, с развороченной головогрудью.
     - Биота моего сожгли, - сообщил я. - Как с компенсацией убытков?
     - Вопрос решен положительно, - буркнул гранд и отключился.
     Из алой завесы транспаранта, с самого низа, вынырнул шмель с наездником. ?Вот и третий?, - подумал я, барахтаясь в сети. Меня уже не швыряло, не подбрасывало, а только раскачивало туда-сюда, но амплитуда размахов была большой. Целиться неудобно, а сам я представлял отличную мишень.
     Нападавший ринулся ко мне, словно крыса к таракану с перебитыми лапами. Продолжая качаться, я подтянул ноги к груди, упер локоть в колено и приготовился бить очередями. Я не сомневался, что достану его первым. В подобных играх нельзя ни сомневаться, ни колебаться: вера в победу - выигрыш, сомнение - смерть.
     Но наша партия не состоялась: снижавшийся скаф застыл на секунду, мелькнула огненная игла, потом меня ослепило яростным всплеском пламени, и вниз посыпался пепел. Все то, что осталось от третьего... Перевернувшись на живот, я пополз к трупу Пекси. Подо мной багряные теснили белых - кажется, цокольные этажи были уже захвачены, и битва шла на нижних террасах и переходе, соединявшем два ствола ?Тригоны?. Я машинально отметил, что драку ведут по правилам - ни тяжелого оружия, ни газов, ни мощных, прожигающих стены огнеметов. Во время Тридцать Второй ВПК меньше церемонились, особенно в Лоане. Ну, тут удивляться нечему - Лоан у Мясных королевский домен.
     Пекси лежал на боку, крылья его были переломаны, огромные фасетчатые глаза померкли, остатки мохнатых лапок торчали нелепыми огрызками.
     - Прощай, малыш, - пробормотал я, подумал, не снять ли упряжь с седлом, и решил, что делать этого не нужно. Когда я удостоюсь эвтаназии, меня сожгут вместе с протезом, ну а седло для Пекси тоже неотъемлемая часть. Не протез, но что-то вроде этого. Я погладил его по хитиновой шее и прошептал слова прощания. Потом повернулся к опускавшемуся скафу. Он уже навис надо мной - большая черная машина с эмблемой Службы и выпуклым прозрачным колпаком, похожим на огромный глаз. Люк в его борту раскрылся, обр в черном мундире сбросил мне петлю подъемника и проорал:
     - Вы в порядке, легат?
     - В полном, - ответил я, пропустив петлю под мышками.

Глава 11

     Полезно хотя бы в общих чертах наметить контуры преобразованного общества - того, которое сложится после Метаморфозы.
     Первое. В этом обществе должны быть исключены негативные факторы, влияющие на здоровье и продолжительность жизни: наркотики, алкоголь, никотин. Их необходимо заменить чем-то эквивалентным, но безвредным. Кроме химических препаратов, дарующих чувство удовольствия, следует уделить внимание новой индустрии развлечений, и в первую очередь тем ее формам, которые оказывают гипнотическое действие на мозг.
     ?Меморандум? Поля Брессона,
     Доктрина Шестая, Пункт Первый

ДАКАР

     Ему снился сон - вернее, несколько снов, то прихотливо переплетающихся, то сменяющих друг друга в странном порядке, логику которого он не мог постигнуть. В какой-то момент в его сновидении раздавались грохочущие слова: ?Локальный конфликт! Не приближаться! Очистить зону! Сохранять спокойствие!? - затем слышался слитный гул толпы, тяжелое дыхание бегущих, вскрики и вопли на эскалаторе. Эскалатор медленно полз вверх, и ему казалось, что они с Эри сейчас устремятся к одной из транспортных дорожек, и та унесет их в безопасность, в ствол Лилового сектора под номером 3073, который был для него в этой реальности домом. Так случилось наяву, но эскалатор из сна тащил его все выше и выше, все дальше и дальше, а люди, ехавшие с ним, куда-то исчезали, таяли тенями во мраке, пока он не очутился в полном одиночестве. Внезапно движение прекратилось, подъем закончился - в каком-то темном и сыром пространстве, где блуждали смутные призраки, то приближавшиеся к нему, то удалявшиеся и бормотавшие хором: ?Когда темно, в подлесок не ходи. Убьют!?
     ?Света! - беззвучно выкрикнул он. - Дайте хоть немного света!?
     Зажегся свет - мягкий, профильтрованный листвой гигантского дерева с чудовищно огромными плодами, смутно похожими на яблоки. Его ствол тоже был чудовищным: морщинистая темная кора, изрезанная ущельями трещин, наросты - застывшая лава, корни - словно гряды холмов, ветви - скалы неохватной толщины... Не дерево, а геологический объект! Бывают ли в природе такие? ?Радикальная генетическая перестройка, - пояснил голос Мадейры. - Сотня деревьев обеспечивает купол плодами?. ?Но как их снять, эти плоды? - спросил он в изумлении. - Они так велики, слишком велики! Они раздавят человека, как блоху!? Невидимый Мадейра рассмеялся, и от древесного ствола вдруг отделились две громадные фигуры. Плоские морды с бессмысленными глазами, покрытые шерстью тела, бугры могучих мышц под шкурой, длинные лапы... Или все-таки руки? ?Джайнты, продукция ГенКома, - где-то за кадром произнес Мадейра. - Предназначены для физического труда. Отчасти разумные?. Чудища шагнули к нему, растопырили конечности с крючковатыми пальцами в два человеческих роста и подтвердили: ?Разумные. Отчасти!?
     Он с ужасом отпрянул и провалился в каньон между корнями. Летел долго, наверное - века, тысячелетия, которые отматывались назад будто в фильме, снятом божественным Временем; летел, пока на дне огромной пропасти не замаячила красная крыша в кольце зеленых сосен. Их летний домик... Бревенчатые стены, крыльцо, веранда, кухонька с плитой, аромат смородинового варенья... Жена мешает ложкой в большой кастрюле, рядом - сын и Катя, его девушка; посмеиваются, перебирают ягоды, складывают из корзинки в таз... Сын встает - узкая Катина ладошка в его руке, глаза карие, как у матери. ?Отец! Куда ты пропал, отец? Мы тебя ждали, ждали...? Он обнимает сына и жену за плечи. ?Я здесь. Я никуда не уйду. Я с вами...?
     Они исчезают. Исчезает все: веранда, дом, его родные, карельские сосны, ясный тихий вечер. Последнее, что видится ему, - лицо жены в слезах...
     Тихий щелчок. Он пробудился и сел, прислушиваясь к мелодии, еще дрожавшей и струившейся в темноте. Потом резко ударил ладонью по голопроектору-фонтану.
     - Сонная музыка... Черт! Врагу таких снов не пожелаешь!
     Вчера он не мог уснуть. Мозг не хотел отключаться, прокручивал снова и снова ленту памяти - мелькали лица Африки, Охотника Крита, Мадейры, кабачок, где он пил и ел, другое заведение - то, в котором собирались местные поэты, маячила рожа Парагвая с разинутым ртом, струились и текли огни по каменным стенам Тоннеля, слышался громоподобный голос: ?Локальный конфликт! Очистить зону!? Эти картины перебивались словами, фразами, речами - в основном то, что говорил Мадейра и что сейчас всплывало в голове, требовало новых объяснений или как минимум анализа и приведения в порядок. Такая уж натура, что поделать! Он никогда не мирился с растрепанными мыслями.
     Эри вложила клип в проектор и промолвила: ?Закрой глаза, слушай, и уснешь?. Действительно, уснул! Странные гипнотические звуки расслабляли, успокаивали, словно вычерпывая до дна колодец тревог и сомнений. Он не знал, как это получается. Он плохо разбирался в магии звуков - в той, прежней жизни музыка и пение не относились к числу любимых им искусств. Балет нравился ему больше оперы, гармония танца чаровала сильней, чем созвучие голосов.
     Сколько он спал? Наверное, четыре или пять часов - стволы за хрустальной границей окна уже разгорались призрачным светом. Утро? Нет, такого понятия здесь не было; не утро - начало второй четверти. Сутки в подземном мире делились на четыре части, и первая, от нуля до шести часов, соотносилась с ночью. Вторая, от шести до полудня, была рабочим временем - хотя, как он уже знал, в ряде промзон трудились непрерывно, шестичасовыми сменами. Отсчета месяцев и недель не велось, то и другое заменяли пятидневки, семьдесят три в году. Вполне логичная система для подземных жителей, думал он, стараясь забыть о своих сновидениях. Но лицо жены по-прежнему стояло перед глазами.
     Он поднялся, принял душ, высох под струйками теплого воздуха, надел какой-то балахон, висевший в шкафу, побродил по комнате. Подпрыгнул пару раз, пробормотал:
     - Знакомый допинг... Откуда вдруг желание летать? ?Шамановка?... А что такое ?шамановка?? И этот... как его... ?стук-бряк?? Лекарь Арташат еще говорил о ?веселухе?, ?отпаде? и ?разряднике?... Надо спросить у Эри. Или у лекаря?
     Подойдя к терминалу, он задумчиво уставился на рукояти и врезанный в пол металлический диск. Вчерашние мысли вернулись к нему; он снова прокручивал в голове беседу с Мадейрой и размышлял одновременно о множестве вещей: о социальном устройстве общества, в котором очутился, о конце прогресса и тайне неиссякаемых Хранилищ, о чудесах генетики, которая породила странных тварей вроде одалисок и гигантских джайнтов, о целях и трудах блюбразеров и о том, что рано или поздно захочет выйти на Поверхность. Это желание крепло в его сознании, приобретая по мере раздумий все больше реальных черт: как-никак он нашел компаньона, с которым можно было бы пуститься в эту авантюру. Такие люди, как Мадейра, ему встречались, он относился к ним с симпатией, да и сам, по крупному счету, принадлежал к той же породе мечтателей, романтиков и беспокойных душ. Однако в нем бесспорная тяга к романтике соединялась с изрядной долей практицизма; свои идеи и мечты он оценивал здраво и делил на то, что можно воплотить в реальности, и то, что подходило лишь для фантастических романов.
     - Слишком много впечатлений, - произнес он, перебирая в памяти вчерашний день. - И впечатления смутные... - Он помолчал и добавил: - Ну, это уж как водится... The golden age was never the present age .
     Мысли его обратились к другой проблеме. Косвенно или напрямик она была связана с памятью; он помнил всю свою жизнь, все ее мельчайшие детали и подробности, помнил важное и не очень - первую встречу со своей женой, защиту диссертации, рождение сына, смерть родителей; помнил массу имен и лиц - друзей студенческой юности, медиков, которые его лечили, коллег по институту и писательскому цеху; помнил связанные с ними мелочи - так, один известный критик не ел рыбы, просто терпеть не мог, а Лена, сестричка из Центра диализа, красила ногти в зеленый цвет. Все это сохранилось, все абсолютно - кроме последних моментов прошлой жизни. Где он был, что делал, с кем встречался, с кем разговаривал? Ноль информации... Пустота, провал! В этом было что-то загадочное, странное и потому пугающее. Может быть, если бы он вспомнил об этих последних часах, минутах или хотя бы секундах, нашлось бы и объяснение? Раскрылся бы секрет, как он попал в тело инвертора Дакара, в это столь отдаленное будущее, что от его эпохи не осталось ни развалин, ни имен - пожалуй, ничего, кроме карикатур на Эрмитаж и Кремль да проржавевшего двуглавого орла...
     Он напряженно размышлял на эти темы, но память молчала. Последнее, что он помнил, это поездка куда-то, возможно - в Москву, и, вероятно, в мае. Зачем? Он не встречался с Андреем, светловолосым издателем, не виделся с друзьями, не посещал врачей и не таскался по шумной разухабистой Москве - она