в - уроженцев Черниговской губернии.
     Война продолжается
     Летом 1916 года войне не виделось конца. Под Верденом шли тяжелые бои и
французский  фронт в этом секторе колебался  и трещал. Наступление Брусилова
было крупным успехом: значительная часть Галиции снова попала под управление
царских руссификаторов. Но англо-французское наступление летом и осенью 1916
года   дало  проблеск   надежды:  оно   показало,  что  Англия   и  Франция,
мобилизовавшие свою  промышленность  на  нужды  войны,  получили  перевес  в
артиллерии и снарядах над Германией.  На  английском фронте появились первые
танки. Но настроение общества  и народных масс вызывало тревогу: дух  страны
был надломлен, мало кто  уже  верил в победу. Население открыто говорило - и
это я слышал в  1916 г. ив Саратове, и в Конотопе, и в Киеве -  о том, что у
Ставки  нет заранее  подготовленных планов  военных операций,  что  генералы
действуют  вразброд,   что  Верховное  командование  не  может  и  не  умеет
организовать  крупную  военную операцию,  что  высшие  посты  в армии заняты
бездарными и случайными людьми, что командиры  не берегут кровь солдат и  не
проявляют заботы о них. Армия потеряла доверие к своим  вождям.  В  народных
массах доверие к правительству было окончательно подорвано.
     Потрясение,  пережитое страной  в  результате эвакуации  летом 1915  г.
западных губерний России, вызвало раздражение и недовольство народных масс в
тылу.  В связи  с  этим военное командование  (в августе  1915 г. Николай II
заменил великого князя Николая Николаевича) и  правительство  искали  "козла
отпущения", на которого можно  было бы взвалить  вину  за  неудачи, ошибки и
преступную неспособность  военных  властей, за  разруху в  тылу и  все более
растущий   недостаток   продовольствия,  обуви,   одежды.  Такими   "козлами
отпущения" были объявлены евреи.
     Преследования  и  гонения против  евреев еще более усилились. В  январе
1916 г. на  Волыни были повешены  десятки евреев,  обвиненных  в  сочувствии
немцам.  Такие  же  вести  шли  и  с  других  участков  фронта.  По  приказу
командующего  Северным  фронтом генерала Рузского евреи на  этом фронте были
изгнаны  из  учреждений  Городского  и  Земского  Союзов.  Примеру  Рузского
последовали и другие командующие фронтами. Но к этим,  ставшим уже  обычными
ужасам войны "на еврейском фронте", в 1916 г.,  в связи с ростом дороговизны
и  недостатком  многих  продуктов  и  предметов широкого  потребления,  были
добавлены новые.
     В январе 1916г. Департамент  Полиции в секретном циркуляре, разосланном
по всем губерниям, обвинял евреев в "истреблении" запасов продовольствия для
усиления дороговизны и роста революционных настроений в стране., "Разве хлеб
и  мясо  находятся  в  руках  у  евреев?"  -  комментировал насмешливо  этот
секретный циркуляр, ставший ему известным, мой хозяин АЛ. Фармаковский. Но в
этом циркуляре  власти недвусмысленно подстрекали  население  к резне евреев
как виновников дороговизны и всех постигших Россию бед. Черносотенные газеты
открыто обвиняли евреев в создании недостатка продуктов. 20 января 1916 г. в
связи с этим циркуляром были произведены облавы "на спекулянтов и евреев" на
биржах Петрограда, Москвы и в других  больших городах.  Губернаторы усиленно
штрафовали мелких  лавочников-евреев за дороговизну, и реакционные газеты не
менее  усиленно  печатали  сообщения  об  этих  мерах.   7  мая  1916  г.  в
Красноярске,  тогда небольшом сибирском  городке, был  организован еврейский
погром; население разбило и разграбило продовольственные лавки.  "Сколько же
там,  в Красноярске, евреев?  - иронически спрашивал мой хозяин. - Раз-два и
обчелся".
     Потеря западных губерний России и эвакуация  из них миллионов  жителей,
разорение и нищета беженцев, расстройство транспорта уже  в  конце 1915 г. -
начале 1916 года создали недостаток продуктов в городах. Нефти и керосина не
хватало.  Электрические  станции  работали  с перебоями.  Лампы в  квартирах
жителей  стали заменяться  "коптилками".  Обувь и  одежда  стали  исчезать с
прилавков магазинов. Цены на все выросли в  2-3 раза. Для населения  настали
полуголод и нищета.  Очереди  за  хлебом, мясом,  маслом, сахаром раздражали
народные  массы.  В городах начались разгромы  булочных и  продовольственных
лавок.
     В  больших  городах  "нехлебной  полосы"  -  в  Петрограде  и  Москве -
дороговизна и недостаток продуктов (хлеб, мясо, жиры) были особенно заметны.
В меньшей  степени они были заметны весной 1916 г. в таком "хлебном"  городе
Поволжья как Саратов. Когда я в июне 1916 г. вернулся из Саратова в Конотоп,
то   даже   в  этом  маленьком  городишке   северной   Украины  (хлебного  и
свеклосахарного района) жителям  приходилось стоять в очередях у булочных за
хлебом  и  тем более  за  булкой,  за  фунтом  сахара  или  мяса и  бутылкой
растительного  масла ("олии") у бакалейных лавок.  Цены  на  масло,  молоко,
овощи на базаре  резко  поднялись. Родители решили  перейти  к "натуральному
хозяйству":  они взяли в аренду  у соседа  за городом полдесятины земли  под
огород и с нашей  помощью посадили картошку,  фасоль,  лук, капусту и прочие
овощи  в таком количестве, которое обеспечило семье полную независимость  от
базара.  Лето 1916  г.  я провел в Конотопе,  занимаясь работой в огороде, а
осенью увез с  собой в Киев мешок  картошки, почти полпуда пшена и гречневой
крупы, два  фунта  свиного  сала  и бутылку  постного  масла  -  часть моего
"заработка"  на этом  огороде. В  отношении зерна и крупы нам помогли родные
отца, крестьяне села Дептовки,  которым родители  отдали велосипед (у нас их
было  четыре),  мануфактуру,  ношеную,  но еще годную  для  носки в  деревне
одежду. Такой товарообмен продолжался в течение четырех лет до 1921 г., пока
все  наши  велосипеды  не  перекочевали  в  Дептовку.  Но  зато  семья  была
обеспечена  продуктами  и каждый сын, уезжая  на  учебу в Киев, вез  с собой
муку, крупу и продукты нашего огорода.
     В это  лето Юрий учился в  Киевском Военном  училище и по окончании его
был  направлен  в  запасный  полк в  Нижний Новгород, а оттуда на  румынский
фронт. Как  студент  III  курса университета  я не подлежал призыву в  школу
прапорщиков, но, считая своим долгом принять участие в обороне страны, подал
летом  1916г.   заявление   воинскому  начальнику  о   своем  желании  пойти
добровольцем в  армию на фронт. Но медицинское освидетельствование  признало
меня  негодным  к  несению  военной   службы  по  слабости  зрения  (сильная
близорукость)  и  хилости телосложения: мне  было 20  лет, а  выглядел я как
четырнадцатилетний мальчишка. Мне дали "белый билет".
     В Киев я вернулся в сентябре 1916 года. Этот старый,  красивый и чистый
город  нельзя было узнать: засоренные  мусором  улицы, переполненные  вагоны
трамваев  (число "больных" вагонов все время росло и  чинить  их становилось
все  труднее и  труднее),  тусклое  освещение  улиц,  особенно на  окраинах,
очереди  у  лавок и булочных  и дороговизна. Мне скоро пришлось  убедиться в
том, что моей стипендии в 25 рублей  в месяц (зимой 1914-1915 гг. этой суммы
было бы вполне достаточно на мою  жизнь) теперь хватает всего на две недели,
даже  при  наличии  привезенных  мною  из  Конотопа  продуктов. На  уроки  и
репетиторство рассчитывать не приходилось.  Поэтому с осени 1916 г. в Киеве,
как  и  в  других  больших городах,  стали возникать  трудовые  студенческие
артели. Они занимались пилкой дров, разгрузкой вагонов на товарной станции и
барж на днепровских пристанях.
     Студенческая  артель, в  которую попал я, занималась пилкой дров. Кроме
денег  мы получали  столько дров, сколько каждый мог унести на  своей спине.
Мой   сводный  брат  Володя  (19  лет),  студент   естественного  факультета
университета, работал кондуктором, а  затем вагоновожатым  киевского трамвая
до призыва в школу прапорщиков в 1917 году.
     В общем жизнь  становилась все трудней  и бедней. Настоящего голода еще
не было,  но определенное недоедание  было, особенно у бедняков  и  рабочего
люда. Лазареты были  переполнены ранеными. Солдаты были  раздражены большими
потерями на фронте и дезорганизацией жизни и недостатком продуктов в тылу. В
"выражениях"  по  адресу  командования  и  гражданских  властей  солдаты  не
стеснялись, и свежеиспеченные .прапорщики, недавние  студенты, молчаливо "не
замечали" эту брань, но их верность престолу была сомнительной.
     В  обстановке  все  растущей  разрухи  учиться было трудно.  Занятия  в
университете шли в необычно  опустевших аудиториях. Почти все студенты 1 и 2
курсов,  кроме  признанных  негодными  по здоровью,  были призваны в  армию.
"Старики"  с  3 и 4 курсов  тоже поредели.  Студенты,  жившие вдали от Киева
(кавказцы), остались дома и не приехали в Киев. Лекции посещались мало, но в
здании университета  было всегда людно:  университет  стал центром не только
учебной, но и "деловой" жизни,  своеобразной  биржей  труда,  где можно было
включиться в какую-нибудь студенческую артель по распилке дров или разгрузке
вагонов.
     Мое положение  было  сравнительно  легким, так как  почти все  курсовые
экзамены  у  меня были  сданы,  и  я  посещал  лишь  практические занятия  и
семинары, занимаясь  либо в своей комнате,  либо  в библиотеке университета.
Конечно,  мне  как  "хорошему"  студенту  хотелось  попробовать свои  силы в
настоящей научно-исследовательской работе. Но тема  конкурсной  студенческой
работы  на золотую  или  серебряную  медаль,  объявленная  в  этом  году,  -
"Воронежский край по писцовым  книгам XVI-XVII столетия" - не нашла желающих
заниматься ею.
     В обстановке все растущей разрухи и надвигающегося голода какой студент
мог ехать за 600 верст в  Воронеж  для работы в местных  архивах? Поэтому по
совету  доцента Т.Г. Курца, защитившего в Саратове магистерскую диссертацию,
я  занялся изучением  истории  украинского крестьянства в XVIII - начале XIX
веков:  социально-политической  организацией  Левобережной  и  Правобережной
Украины   и   положением   помещичьих   и    государственных   крестьян   до
люстрационно-инвентарной реформы Бибикова  с расчетом сделать основным ядром
своего исследования люстрационно-инвентарную реформу Бибикова в Юго-Западном
крае. Эта тема,  разработанная впоследствии в  30-40 годы  в  монументальной
монографии  академика  СССР  Н.М.   Дружинина,  в  1916-1917  гг.  была  еще
совершенно нетронутой. Я с охотой взялся в  январе 1917  года  за работу над
этой темой, но февральская революция 1917 года прервала ее.
 * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. ЕВРЕЙСКИЕ ПОГРОМЫ НА УКРАИНЕ
     После Февральской революции
     Известия  о  революции  в  Петрограде,  о  переходе  войск  на  сторону
голодного   народа,   построившего  баррикады,  об   образовании  Временного
правительства из членов Государственной Думы, об отречении Николая  II и его
брата  Михаила от престола  потрясли  Киев. Трудовая интеллигенция,  рабочий
люд,   крестьянство   Украины  ликовали.  Ликовали  солдаты.  Для  огромного
большинства  населения  свержение царизма  было  осуществлением  многолетней
мечты передовых людей  страны. Пожилые и осторожные  говорили, что революция
может ослабить военные усилия России, но восторженная молодежь уверяла,  что
солдатские  массы с удвоенной силой будут  вести борьбу с противником во имя
свободы и демократии против австро-германского кайзеризма. Рухнули все  путы
и  оковы, которые создал для своего самосохранения  царский  строй и которые
тормозили экономическое, политическое и социальное развитие России.
     После февральской революции 1917 года активное участие России в мировой
войне  окончилось. Нельзя  же считать  таким активным участием  "наступление
Керенского" в  июне 1917 года.  Оно  лишь  самым наглядным  образом показало
нежелание солдат продолжать войну. В армии были и пушки и снаряды, появились
пулеметы,  винтовки и  патроны,  но  не было  солдат, готовых пойти в  бой и
сражаться, ибо те люди, которые носили солдатские гимнастерки, сейчас, после
революции в феврале 1917  года, менее всего собирались быть бойцами. Так уже
в 1915-1916 гг. из армии дезертировали около 2 млн. человек.
     На своем  веку я прочел немало исторических  исследований и  мемуаров о
Первой мировой войне, о  патриотизме солдат в первые месяцы после революции,
о  зловредной  агитации  большевиков  за  мир, якобы сбившей  солдат с  пути
истинного,  но могу  сказать, как  очевидец,  что первой  и главной реакцией
солдатских масс на известие о революции был многомиллионный вздох облегчения
на  фронте  и  в тылу:  "Слава Богу,  мир!  Больше  не  нужно идти в  атаку,
прорываться  через  проволочные  заграждения,   чтобы   быть  искалеченными,
остаться без рук, без ног, без глаз! Слава Богу, все  это окончилось! Сейчас
мы будем жить, и жить по-своему! Начальство ушло!"
     22  марта  Временное  правительство  издало   декрет   об  отмене  всех
национальных и вероисповедных ограничений в России.  Для евреев этот акт был
действительно  эмансипацией, предоставлением им полного равноправия в России
(о том, как это  отразилось  на  евреях, будет сказано дальше), но для  ряда
национальностей - для украинцев, поляков, латышей, литовцев и др. - этот акт
стал  исходной точкой  для  бурного  развития  давно имевшегося  в  зародыше
сепаратистского  движения   и  создания  на  развалинах  Российской  Империи
самостоятельных  национальных  государств.  В  армии уже  в те  времена  это
выразилось  в  развитии  национальных  притязаний  ("мы  -  украинцы,  а  не
кацапы-москали"),  в  требованиях   о  формировании  украинских,   польских,
латышских и других военных частей.
     На Украине этот процесс выявился  очень резко  и остро,  дав пример для
Латвии, Литвы, Грузии, Армении и др.  Политическая борьба в  Киеве  весной и
летом  1917  года  отмечена  таким бурным ростом  украинского  национального
движения,  что  уже  17  марта   1917  года  возникла  -  сперва  как  чисто
национальная  общественная  организация,  объединяющая   всех  украинцев,  -
Украинская Центральная  Рада,  председателем  которой  был избран  известный
украинский историк М.С.  Грушевский. В начале апреля на Софийской  площади в
Киеве  у памятника  Богдану  Хмельницкому состоялась стотысячная  украинская
манифестация. М.С. Грушевский поздравил украинский народ с освобождением:
     "Спали вековые путы,  настал  час твоей свободы!" и  под крики "Слава!"
привел манифестантов к присяге на верность Украине.
     Штаб-квартирой  Центральной  Рады  стал   Педагогический  музей  на  Б.
Владимирской      улице.     Отсюда     Рада     руководила      "украинским
национально-освободительным  движением", точнее,  украинским  сепаратистским
движением.
     Главной руководящей фигурой и идеологом этого движения был, несомненно,
М.С. Грушевский - со студенческих лет сепаратист и  проповедник "самостийной
Украины".  Он был  студентом  Киевского  Университета,  учеником  известного
историка  польского  шляхтича-националиста  В.П.   Антоновича,   весьма   не
любившего русский царизм за подавление польских восстаний 1831 и 1863-64 гг.
     Об этом  мне  рассказал  родной  брат М.С. Грушевского,  также историк,
Александр Сергеевич  Грушевский,  с которым  мне  довелось  познакомиться  в
1918г. А.С. Грушевский,  в отличие от своего более известного талантливого и
ученого брата, был украинцем-федералистом, сторонником  сохранения Украины в
составе  Российской Империи, а с  1917г.-в составе Российского  Государства.
Для  А.С.  Грушевского до  1917  г.  Украина была "Юго-Западным  краем"  или
"Малороссией",  и  он  стоял  лишь  за  разрешение  свободного   пользования
украинским (до  1917 года - "малороссийским") языком в  школе и на юбилейных
собраниях   (но   не    в   суде   и   в   администрации).   Разница   между
национально-политическими взглядами М.С. Грушевского и А.С. Грушевского была
огромна,  но для газеты  "Киевлянин" (основателем ее был В.А.  Шульгин, отец
В.В.   Шульгина)   и  для   монархистов  из  "Союза  русского  народа"  даже
"украинство" А.С. Грушевского было неприемлемым.
     М.С. Грушевский был гораздо выше В.К. Винниченко и тем более С. Петлюры
по   своему  воспитанию  и  образованию,  по  европейской  культуре,  умению
руководить   заседаниями  Рады   (пригодился  опыт   профессора   Львовского
Университета,  привыкшего  руководить заседаниями  кафедры  и разных  ученых
собраний).   Он  был  главой   и  наставником  украинских   депутатов  Рады,
сторонников  "самостийности"  Украины.  Депутаты-украинцы крайне почтительно
величали  М.С.  Грушевского  "профессором",  "батькой",  "дедом".  Он  и  по
возрасту  годился в  деды  большинству депутатов, бывших  зеленой  молодежью
21-23 лет (напр., премьер-министр Голубович был студентом 4 курса).
     В  1918 г. М.С. Грушевский был близок к  украинским кадетам (украинские
поступовцы). С началом войны в 1914 г. он усвоил германскую ориентацию и был
в связи  с  "Союзом  Вызволения Украины", созданном  в Вене и  работавшем по
заданиям Германии. За это  8 октября  1914 г. М.С. Грушевский был  выслан  в
Симбирск.  Он  осуждал  деятельность  Богдана  Хмельницкого  по  объединению
Украины  с "Московией"  и  восхвалял гетманов  И.  Виговского  и  И. Мазепу,
сторонников самостийности Украины под протекторатом Польши или Швеции.
     После февральской революции М.С. Грушевский вернулся в Киев, примкнул к
украинским   эсерам   и  стал   идеологом   Центральной   Рады.   На   своем
председательском кресле  в Раде М.С.  Грушевский выглядел  сказочным  "дедом
Черномором":  небольшого роста, с большой  бородой, юркий, в очках, с острым
взглядом из-под седых бровей.
     Таким,  правда,  несколько потускневшим,  я увидел  его в 1929 году  на
годичном  собрании  Академии  Наук СССР  в  Ленинграде, где его  избирали  в
действительные   члены   Академии  после  того,  как  он  "покаялся":  после
нескольких обращений  к  правительству  УССР,  в  которых  он  осуждал  свою
"контрреволюционную"  деятельность в годы революции и  гражданской войны, он
получил в 1924 г. разрешение от правительства УССР вернуться на Украину "для
научной  работы", был  избран действительным членом Академии наук  УССР, а в
1929 г. - действительным членом Академии Наук СССР.
     В 1917 г. М.С. Грушевский безусловно доминировал в Раде, а Винниченко и
Петлюра пока еще были на вторых ролях. Ни один украинский деятель не обладал
таким политическим и общественным авторитетом, как М.С. Грушевский. Только в
период  гетманщины  Скоропадского  он  отошел  в тень,  уступая  официальное
политическое руководство  Директории во  главе с Винниченко и Петлюрой,  а в
начале  1919  г.  эмигрировал  в  Австрию,  где  в  Вене  создал  Украинский
Социологический  институт  с программой  Самостийности  Украины.  Хотя  М.С.
Грушевский числился в партии украинских эсеров, но  по своему образу  жизни,
по своим вкусам и привычкам он был чистейший буржуа-богач, владевший в Киеве
огромным шестиэтажным домом миллионной стоимости.
     Украинское "национально-освободительное движение" в первые  месяцы 1917
года развивалось семимильными шагами. Центральная Рада пользовалась огромным
успехом у украинских крестьян и солдат.
     Наиболее   рьяные  "самостийники"  требовали  прекратить  длительные  и
"ненужные" переговоры с Временным правительством и отозвать солдат-украинцев
с фронта, т.е. оголить фронт.
     Сепаратистская  политика Рады, сначала  более замаскированная,  а затем
все более и более откровенная, - вылилась в конце концов в  формулу: "Хватит
нам  великороссов!  Триста лет они над нами господствовали! Прочь с Украины!
Да здравствует самостоятельная Украина!"
     Главной трибуной и рупором украинского сепаратистского  движения  стали
украинские войсковые съезды: на них проповедь сепаратизма стала  раздаваться
все  громче  и  громче и  распространяться все шире и  шире  в солдатских  и
крестьянских мас