ейшую  жизнь,  на быт  и  идеологию  всего
населения страны.
     Главным   настроением   населения   стало   чувство   безысходности   и
безнадежности. Хотя хозяйственное строительство  шло, по данным  официальных
отчетов, более или менее благополучно,  коллективизация крестьянства привела
сельское хозяйство к разрухе, а  страну - к нужде и голоду.  Все  это Сталин
приписал "головокружению  от  успехов"  со стороны  местных властей, которые
лишь слепо исполняли его приказы.
     Еще  более важным  и серьезным  был  крах  социалистической  идеологии.
Старики-рабочие,   и  тем  более  интеллигенция,   прекрасно   помнили,  что
демократические реформы в России  пришли с февральской революцией и падением
царизма в 1917 году и что на  долю октябрьской революции, собственно говоря,
выпала   задача   строительства   социализма,   создания  первого   в   мире
социалистического государства.
     Но никто из обывателей не понимал, почему для строительства  социализма
нужно столько крови, казней и ссылок.
     Идеологический кризис  охватил в тридцатые годы все население  СССР.  И
общим  сигналом  краха  веры  народных  масс  в  большевистскую  партию  как
строителя социализма, общим для всех классов и прослоек  советского общества
сигналом разочарования,  морального  надлома,  безнадежности и безысходности
явилась  огромная  волна алкоголизма, поразившего и  крестьянство, и рабочий
класс, и интеллигенцию. Алкоголизм - социальное зло? Конечно, и прежде всего
- социальное зло социалистического общества.
     Крестьянство удовлетворялось самогоном, который  варился чуть ли  не  в
каждой  избе. Законы против самогона теряли всякую  силу, если самогонщики и
самогонщицы  позаботились предусмотрительно пригласить сельское и  колхозное
начальство "попробовать первача".
     В  эти годы в крупных  и малых промышленных городах количество пьяниц и
пьяных  скандалов  в  "забегаловках"  резко  увеличилось.  На  долю  милиции
доставалось немало возни и хлопот.
     Пили все, и притом в  массовых размерах. Старинная поговорка, идущая от
великого  князя  Владимира  Святого (X век нашей эры),  связывала пьянство с
весельем и  радостью: "Руси веселие есть питие". Эта "установка" сохранилась
и  во  время Московского  государства  и  Российской империи:  угнетенные  и
обездоленные топили свое горе и отчаяние в вине. Бюджет русского государства
(винные  откупа  и  "монополька") был  всегда  "пьяным", т.е.  основанным на
доходах от водки.  В  1914  году  продажа вина и водки  была запрещена из-за
войны. Запрещение продержалось  до 1923 года. В 1924-25 году Сталин разрешил
продажу виноградного вина и водки - сначала до 30°, а потом и до 40°.
     Пьянство двадцатых годов имело оттенок веселья и  жизнерадостности. Оно
соответствовало завету  Владимира Святого. Причиной веселья и  радости  была
надежда на  лучшую жизнь.  Массового,  ежедневного пьянства,  до  одури,  до
бессознательности, в двадцатых годах было мало.
     Но  пьянство  тридцатых годов имело совершенно иной характер. Это  было
пьянство безнадежности и отчаяния. Рабочие в городах (Ленинграде и  Москве -
в  особенности) допивались до бесчувствия, до положения  риз,  они искали  в
водке  забвения  от   действительности,   от  тревог  жизни  нашей,  от   ее
безысходности, от убивающей здоровье тяжелой работы, от страха перед  нуждой
и старостью.  Пили отчаянно и  озлобленно  - и  мужчины,  и женщины, и  даже
подростки 15-16 лет.
     Алкоголизм   охватил   и  интеллигенцию,   в   особенности   творческую
интеллигенцию  -  писателей,  художников,  музыкантов,  артистов, работников
науки.
     Пили главным образом на дому, пили по всякому поводу и без повода. Пили
на   банкетах  после   защиты  кандидатских  и,  в  особенности,  докторских
диссертаций,  после   удачной  постановки  пьесы  или  оперы,  или  удачного
исполнения роли в пьесе или опере, после выхода книги и непогромной рецензии
на нее, - словом,  как  только подвертывался повод вступить  в бой с Ивашкой
Хмельницким.
     Трудно сказать, кто пил больше, - ученые или писатели, или артисты, или
музыканты.  О  том,  что  писатели  любили  "гораздо  выпить",  имеется  уже
достаточно свидетельств мемуарной литературы беженцев из Советского Союза. О
подвигах  художников на фронте  борьбы с Бахусом я слышал  мало,  так как  к
концу тридцатых годов растерял свои знакомства с художниками.
     Что  касается  музыкантов, то они не уступали писателям.  В  те  годы я
читал фельетон в "вечерке" "Красной газеты" о ленинградском "Обществе друзей
камерной  музыки".  В  фельетоне утверждалось, что  когда  "друзья" входят в
помещение Общества  (а  оно было  на III этаже дома,  где находился  ставший
знаменитым  в  40-50-е годы винный погребок), то они еще могли  сказать, что
являются членами "Общества камерной музыки", но, выходя из Общества, они уже
утверждали, что являются членами "Общества мамерной пузики".
     Винный  погребок,  о  котором  упоминалось  выше,  начавший приобретать
известность в тридцатые годы, (расцвет его славы падает на годы после Второй
мировой войны), находился в доме  на углу Невского проспекта и Малой Садовой
улицы,   против  Публичной   библиотеки  им.  Салтыкова-Щедрина.   Он   стал
привилегированным   питейным    заведением,   "забегаловкой"   ленинградской
интеллигенции. Водки здесь  не подавали. Но  посетитель мог  заказать стакан
любого виноградного вина - сухого, десертного, крепленого; рюмку коньяку или
рома.  Сюда после Второй мировой войны забегали по дороге или,  сговорившись
заранее,  самые видные артисты, писатели,  художники, музыканты, ученые. Это
был  клуб   творческой  интеллигенции.   Здесь   говорилось  о   театральных
постановках,  о  распределении  ролей,  о  судьбе кандидатских  и докторских
диссертаций, о  доцентурах  и профессурах  и  даже  о  премиях  на  выставке
художников. Здесь бывал и директор Эрмитажа академик И.А.Орбели, и директора
институтов,  в  том  числе брат  будущего  маршала  Гречко,  ставшего  позже
министром обороны СССР,  лауреаты Ленинских  и Сталинских  премий, известные
артисты и певцы (басы -  в особенности). А о профессорах и старых доцентах и
говорить нечего...
     Основным стержнем идеологического  кризиса 30-х годов, стержнем, вокруг
которого  вращались  все  события  этого  десятилетия  и  который  определил
дальнейший  облик  советского  государства и судьбу его населения, был культ
личности  Сталина. Он был провозглашен Сталиным в письме  в редакцию журнала
"Пролетарская революция". Письмо было опубликовано под скромным названием "О
некоторых вопросах истории большевизма".
     Ближайшие  меры  Сталина  на  идеологическом  фронте,  в особенности  в
исторической   науке,  показали,  что  Сталин  присвоил  себе  монополию  на
социалистическую идеологию, то есть на разработку догм по теории социализма.
Его суждения и оценки стали для населения СССР абсолютными и обязательными в
гораздо большей  степени, чем  суждения и  решения папы  римского для  всего
католического мира.
     Все  ученые,   и  в  особенности  гуманитарии   (философы,  экономисты,
историки, юристы и т.д.), были обязаны опираться в своих работах на оценки и
высказывания Ленина и еще больше - Сталина.
     Работы Маркса и Энгельса, анализировавшие  и критиковавшие капитализм и
свободную  конкуренцию  XIX века,  были  признаны втихомолку  устаревшими  и
непригодными для  объяснения процессов  монополистического капитализма  в XX
веке.
     Такие  теоретики  научного  социализма,  как  Бебель,   Каутский,  Роза
Люксембург, Плеханов и другие, были объявлены "путаниками". Приводить ссылки
на их  труды в обоснование и объяснение фактов  и для характеристики событий
было запрещено.
     Ссылки на работы Троцкого, Зиновьева, Каменева,  Бухарина и иже с  ними
были признаны крамолой и запрещены. В тридцатые годы, после письма Сталина в
"Пролетарскую революцию", их уже никто не смел цитировать, точно так же, как
не цитируют и  высказывания  самого  Сталина  после XX съезда КПСС.  Авторы,
цитировавшие  писания  отреченных отцов  партии (в двадцатые годы  они  были
столпами партии, позже стали извергами рода человеческого), очень пострадали
во  время  чистки  партии в 1933-35  годах  и проверки  партийных  билетов в
1936-39 годах. Таких авторов  не только исключали из партии, но и подвергали
административным репрессиям  - ссылке или  заключению  в концлагерь,  следуя
принципу: "Раз ты  цитировал Троцкого, Зиновьева или  других, то  ты  был их
сторонником".
     В  дополнение  ко  всему  этому  от  Сталина  всегда  можно  было ждать
внезапных  перемен  в  оценках  событий и  фактов, что тяжело отражалось  на
гуманитарных науках.
     Красочный  пример:  профессор   государственного  права  в   Московском
юридическом  институте  А.Н.Трайнин  разоблачал,  как  полагалось,  согласно
программе и стандартным  вузовским  учебникам, "ложь и лицемерие буржуазного
демократизма"  и   охаивал  конституции  западных   стран,  утверждая,   что
конституции западного типа для Советского Союза не нужны.
     Но в один роковой день в конце ноября 1936 года проф. Трайнин явился на
лекцию  в  9  часов утра, не  успев  прочитать  свежий  номер  "Правды".  Он
обрушился на слухи  о  подготовке новой  конституции  СССР,  построенной  по
образцу   западноевропейских  конституций,   называя   эти   слухи  вымыслом
заграничных буржуазных газет.
     Со студенческих скамей послышалось хихиканье. Профессор вознегодовал  и
распалился еще больше.  Но  тут  один студент  подал ему  номер  "Правды", в
котором был напечатан доклад  Сталина о новой конституции СССР. Это была так
называемая  "Сталинская  конституция", которая  была  составлена Бухариным и
Радеком как раз по образцу  западных конституций, с единственным отличием от
них, а именно: все "свободы" и  "гарантии"  этих  свобод существовали в СССР
только на бумаге, а на практике, как  очень скоро  выяснилось, совершенно не
соблюдались.
     Проф. Трайнин прервал свою лекцию и пошел к директору института просить
отпуск на месяц - для того, чтобы "перестроиться".
     На переломе жизни
     День 2 декабря 1934 года  оказался для нашей семьи  необычайным. Монтер
ленинградского радиоузла  устанавливал в нашей квартире  радиоточку - черную
бумажную   тарелку,   передававшую   сообщения   ленинградского   радиоузла.
Радиоприемники-коробки  с большим диапазоном коротких и длинных волн  были в
начале тридцатых годов, в частности и в Ленинграде, большой редкостью.
     Установив  точку,  радиотехник ушел,  предварительно показав  мне,  как
усиливать  и  ослаблять звук  радио. Я практиковался в этом некоторое время,
как    вдруг    радио    замолкло.    Через    несколько    секунд    чей-то
торжественно-траурный голос возвестил: "Говорят все  радиостанции Советского
Союза". Так обычно предупреждали  население, подготавливая  его в  какому-то
важному чрезвычайному сообщению.
     Еще  несколько секунд  тишины,  и  тот  же  траурный  голос  сообщил  о
"злодейском  убийстве  наемными   агентами   международного  империализма  и
троцкистами"  первого секретаря  обкома ВКП (б), члена ЦК и члена Политбюро,
секретаря ЦК ВКП (б) "выдающегося деятеля Всесоюзной коммунистической партии
и международного коммунистического движения - Сергея Мироновича Кирова".
     Затем тот же голос сообщил, что убийство С.М.Кирова было совершено 1-го
декабря в 16 ч. 30 минут в Смольном, у  входа в  кабинет Кирова, что убийцей
был  член  ленинградской комсомольской  организации  Леонид  Николаев  и что
"товарищи Сталин, Молотов, Ворошилов  и Жданов  прибыли  утром  2  декабря в
Ленинград  для расследования  этого  дела".  Сообщение  радио  было  началом
"великого террора" 1934-1940 годов.
     Я  не  могу  изложить  историю  великого  террора  во всех  аспектах  и
опосредствованиях. Я пишу не исследование о большом терроре тридцатых годов,
а свои воспоминания  - то,  что  я  пережил, что видел и что  знал.  Я  могу
рассказать  лишь о том,  как мы,  безымянные  и мелкие винтики  в  советском
механизме, жили в  эти  годы большого террора, что мы  знали,  слышали и что
понимали о терроре тридцатых годов.
     Единственными официальными источниками знаний советского обывателя были
отчеты газет о "врагах народа", отчеты о показательных процессах против них,
печатавшиеся в газетах или изданные отдельными книгами. Это было все.
     Но  зато  у  нас  был  мощный  и   неофициальный  источник  информации,
сохранившийся  и в сороковые  и в  шестидесятые годы,  несмотря на появление
после Второй мировой войны нелегальных передач иностранного радио: Би-Би-Си,
"Голос Америки" и других.
     Этот непреодолимый и неуловимый советский источник информации назывался
ОЖС - по первым буквам слов "одна женщина сказала".
     Мы, запуганные советские обыватели, жили текущим днем, полагаясь больше
на  информацию ОЖС,  а  не на  официальные сообщения властей или  информацию
советских газет и протоколы показательных процессов над  "врагами  народа" в
1936-1938 годах.
     Двадцать лет  спустя, когда  в 1956  году появились первые разоблачения
Н.С.Хрущева о культе  личности Сталина и сталинском терроре, те, кто уцелели
в тридцатые годы, могли лишь удивляться богатству и точности информации ОЖС.
     Большой террор  начался  на другой  день  после  похорон  Кирова.  4-го
декабря  1934 года было опубликовано официальное сообщение  НКВД  об  аресте
руководителя  ленинградского  управления  НКВД  Филиппа  Медведя  и семи его
ближайших помощников.  Сперва оно  вызвало  легкомысленную шутку:  "Скажите,
пожалуйста! Обычно медведь ест ягоду, но на этот раз Ягода съел Медведя!"
     Приехавшие из Москвы чекисты  занялись усиленными поисками "заговора" в
кругах ленинградской  организации комсомола, главари которой были немедленно
арестованы. Но вскоре из сообщений ОЖС выяснилось, что на XVII съезде партии
в июне 1934 года, "съезде победителей", на выборах в высшие партийные органы
- в ЦК и в  Политбюро, и в  секретариат ЦК Киров набрал больше  голосов, чем
сам  Сталин. Такой  популярности  "вождь  всех  народов"  никому не  прощал!
Спешные  аресты   и  расстрелы   в  конце  декабря  1934  года   в  верхушке
ленинградской  организации  комсомола,  секретарей  и  ближайшего  окружения
Кирова сразу вызвали подозрения среди ленинградцев.
     Попутно,   используя   убийство   Кирова,   НКВД    расстреляло    всех
"подозрительных", сидевших в  тюрьмах Ленинграда после окончания гражданской
войны,  бывших офицеров  и солдат белой армии, взятых в плен во время войны.
Расстрелы  таких  "подозрительных",  по  данным ОЖС,  были  в Москве, Киеве,
Одессе и других городах.
     В  Ленинграде  следователи  НКВД  ( то  же  было  и  в других  городах)
вооружились серией ежегодных справочников "Весь Петербург" за 12 лет (с 1905
по 1917 год)  и "Телефонными книгами Петербургской телефонной станции" за те
же годы.
     В этих книгах были  адреса и номера телефонов лиц, "служивших царизму".
Все это  были  средние  и  мелкие  чиновники (крупные  почти все  сбежали  в
1917-1920 годах на юг или  за границу или уже были расстреляны), служившие в
министерствах  и  учреждениях   царского  времени   начальниками  отделений,
столоначальниками  и т.д. Их арестовывали и  отправляли  вместе  с семьями в
ссылку  в северные и восточные районы страны, имущество их было конфисковано
и распродано за бесценок, их квартиры были  заселены переведенными на работу
в  Ленинград  (в   Москву,   Киев  и  т.д.)  партийными  администраторами  и
комсомольцами. Общее число  высланных из Ленинграда  достигало  30-40  тысяч
человек.
     Это была первая волна большого террора против служилой  интеллигенции в
крупных  городах,  продолжавшаяся  с декабря  1934 года по  июль  1935 года.
Официальное  число  казненных в  тюрьмах  Ленинграда, конечно,  без  суда  и
следствия,  в  декабре  1934 года было  всего  37 человек, согласно газетным
данным. Но, по данным  ОЖС, шли неофициальные  расстрелы, которые давали  до
двухсот трупов за одну ночь.  Тюрьмы надо было срочно освободить  для приема
новых заключенных, и это легче всего было сделать, казнив старых.
     Огромная   волна  арестов  прокатилась  в  эти  месяцы  не   только  по
Ленинграду, но и по всей  стране. Хватали тысячами -  арестовывали всех, кто
был на заметке в НКВД. В январе 1935 года был арестован мой хороший знакомый
-   писатель  А.Г.Лебеденко,  автор  романа   "Тяжелый  дивизион".  (Он  был
выпускающим ночным редактором  "Ленинградской правды" и вместе  с писателями
М.Л.Слонимским  и   Евгением   Шварцем   редактировал  журнал   "Ленинград",
издававшийся  "Ленинградской  правдой"  в  1923-1926  годах).  В  1924  году
А.Г.Лебеденко был корреспондентом  "Ленинградской правды" в первом советском
перелете МоскваПекин.
     21  января  1935   года  как-то  таинственно,  скоропостижно  скончался
Куйбышев. В мае-июне  1935 года  из всех  библиотек  Советского  Союза  были
изъяты сочинения Троцкого, Зиновьева, Каменева, Преображенского. 25 мая было
распущено  "Общество  старых большевиков",  а 25 июня 1935  года - "Общество
бывших политкаторжан", возражавшее в двадцатые годы против приема Сталина  в
число своих членов.
     Так  погибали  "винтики"  советского  механизма. Но  в  первой половине
декабря 1934  года грянул первый гром: были арестованы ближайшие соратники и
помощники  Зиновьева  в Ленинграде  -  Евдокимов  и  Бакаев.  16  декабря  в
Ленинграде были арестованы сам Зиновьев, Залуцкий, Куклин, Сафаров, в Москве
-  Каменев и другие.  16-16 января 1935 года  все  они, вместе с 14-ю  более
мелкими соратниками бьши приговорены к разным срокам заключения - от 5 до 10
лет.  В конце  января  1935 года  верхушка ленинградского НКВД -  Медведь  и
другие - получила очень легкое наказание - всего от двух до пяти лет тюрьмы.
Их берегли как свидетелей для  подготовляемых "показательных процессов". Они
бьши казнены лишь в 1937 году.
     Обыватель  впал в  панику. Он не  знал, что следует  думать и что нужно
говорить. Волна доносов пронеслась  по всей  стране, особенно  по  партийным
собраниям, на которых  происходила проверка, точнее, повторная чистка членов
партии. Первая капитальная чистка партии началась в 1933 году, и в этом году
было вычищено 800 тысяч членов и кандидатов в члены партии;
     в 1934  году - еще 340 тысяч. В первую очередь шла расправа  со старыми
большевистскими  кадрами.  Партия стала  клубом  для  подхалимов генеральной
линии, для бессовестных доносчиков  и наглых карьеристов. В конце 1935  года
основная чистка бьша объявлена законченной, но немедленно после  этого  была
объявлена "проверка" партийных билетов.
     После сталинской чистки и  проверки  партия стала уже иной, отличной от
старой  партии  большевиков,  созданной  до  1917  года.  Это  была   новая,
сталинская партия. Она еще цеплялась  за  марксистские и ленинские догмы, но
уже мало  верила в них. Основным теоретиком и создателем партийных догм стал
Сталин.
     Речи  Сталина и его адъютантов, вопли газет о "бдительности", о "гнилом
либерализме"  заставляли каждого дрожать за свою шкуру. Какая-либо связь или
продолжение  знакомства  с  арестованным  другом  или  приятелем  немедленно
обрывалась. Этого требовали секретные инструкции ЦК ВКП(б) и самого Сталина.
За "связь с  врагами народа" можно было не  только вылететь  из партии, но и
попасть в тюрьму или в ссылку.
     Террор тридцатых  годов  ударил и по нашей семье. Жертвой его стал  мой
брат Юрий. Его катастрофа может служить яркой иллюстрацией нравов и практики
"большого террора".
     После смерти А.М.Горького в июне 1936 года,  ареста секретарей Горького
и его ближайших сотрудников любимый журнал Горького "Наши  достижения",  где
Юрий  печатался  несколько  лет,  был  закрыт.  С  закрытием  этого  журнала
моральное и материальное положение Юрия ухудшилось.
     В 20-е годы Юрий  печатал свои фельетоны и очерки в газетах "Правда"  и
"Тр