, сдающих экстернами экзамены в профессиональных  школах. 10
марта  Николай   II  утвердил  это  решение.  Этот  указ  взволновал   наших
гимназистов-евреев.  Они-то  и  разъяснили  нам,  что  экстернов-неевреев  в
профессиональных школах  не  бывает и  что  введение  процентной  нормы  для
экстернов-евреев  фактически  запрещает евреям  сдавать  экзамены в качестве
экстернов в эти школы вообще.
     В  марте  1911  года  Столыпин, минуя  Государственную  Думу, провел  в
чрезвычайном  порядке  закон о введении земских  учреждений  в Западном крае
("на  Киевщине").  Статья 6  закона не допускала участия  евреев в выборах в
земские учреждения. Евреи не могли быть избраны в члены земских  учреждений.
14 марта  закон  был  опубликован в  газетах,  и  "Русское знамя" немедленно
разъяснило,  что  этот  закон принят  в защиту  населения  Западного края от
евреев.
     В  этой  обстановке 21 и 22 марта в киевских  газетах появились  первые
сообщения о том, что в одной из  пещер в Лукьяновских оврагах обнаружен труп
мальчика двенадцати-тринадцати  лет, исколотого какими-то колющими орудиями,
с несколькими десятками ран на теле. Вскоре  было установлено, что это  труп
ученика Софийской духовной школы Андрея Ющинского.
     В конце  марта - начале апреля  правые газеты начали  писать о том, что
убийство  Ющинского  носит  ритуальный  характер:  евреи убили христианского
мальчика,  чтобы выточить из него кровь  для мацы, что  отрока Андрюшу нужно
причислить к лику святых, как "умученного жидами".
     24  марта  Ющинского  похоронили на Лукьяновском кладбище.  В  середине
апреля  в Киеве  распространились слухи  о том, что  готовится погром,  а 17
апреля  киевская  организация  "Союз  русского  народа"  устроила  у  могилы
Ющинского демонстрацию-панихиду и водрузила  намогильный  крест с  надписью:
"Отроку Андрею  Ющинскому от  тяжких мук погибшему в ночь  с  12 на 13 марта
1911 года.  Киевский "Союз  русского  народа".  На  панихиде члены "Союза" и
"Двуглавого орла"  раздавали присутствующим гектографированные прокламации с
призывом "бить  жидов".  В  распространении  прокламаций  приняла энергичное
участие и Вера Чеберяк. Она принесла несколько прокламаций домой и раздавала
их соседям.
     В  конце  апреля приехала  моя мама, чтобы повидаться с нами и заказать
панихиду на  могиле бабушки по случаю  пятилетия со  дня  ее  кончины. После
панихиды мы повели маму  на  другой  конец  Лукьяновского  кладбища к могиле
Ющинского.  На  могиле,  среди  венков  я нашел  прокламацию:  "Православные
христиане!  Мальчик Андрей Ющинский замучен жидами. Поэтому бейте жидов!  Не
прощайте кровь православного мальчика!" Тяжелое чувство охватило  нас, когда
мы возвращались с кладбища. Пред моими глазами предстали жертвы октябрьского
погрома 1905 года.
     29   апреля    монархические   газеты    опубликовали   текст   запроса
правительству, подписанного всеми вождями правых  -  Пуришкевичем, Марковым,
Замысловским   и  другими   (всего  37  подписей):   что  намерено   сделать
министерство внутренних дел и  министерство юстиции "для полного прекращения
секты иудеев, употребляющей для некоторых  религиозных  обрядов христианскую
кровь, и для обнаружения тех  членов этой  секты, которыми и убит малолетний
Ющинский"?
     4-9  мая  в "Земщине" появилась  серия статей депутата  Государственной
Думы Замысловского  о ритуальных убийствах у евреев.  Ритуальные убийства? У
нас, в Киеве? Было от чего взволноваться киевской молодежи!
     Оглядываясь сейчас назад  и  вспоминая прошлое, я могу  сказать, что  в
нашем классе  и  вообще по всей гимназии мало кто верил  в правдивость  этих
статей. Но все же бесконечные сообщения правых  газет со все новыми и новыми
подробностями  об убийстве  Ющинского  вызвали  в  кругах  киевской молодежи
известную сенсацию. Подумать только, ритуальное убийство! Как это может быть
в XX веке, когда Блерио уже перелетел через Ла-Манш, а вскоре в самом Киеве,
на ипподроме, будет показан полет на  настоящем аэроплане? Тогда, и в апреле
и  мае 1911  года,  все эти газетные сообщения о ритуальном убийстве Андрюши
Ющинского  были  для  нас  лишь  полемикой  правых  и  левых газет,  борьбой
монархистов  и  националистов с оппозиционной либеральной и  демократической
интеллигенцией.
     А  самой  учащейся  молодежи было не до того.  В апреле мы готовились к
переходным экзаменам в следующий  класс, в мае  сдавали  экзамены, и это для
нас  было важнее всего.  В июне  занятия прекратились и  все  разъехались на
летние каникулы.
     Однако в июне и июле произошли первые достаточно  серьезные события:  9
июня была арестована Вера  Чеберяк, 13  июня она была освобождена, а 22 июня
была арестована вторично. Но в  тот же день, 22 июня, был арестован  Мендель
Бейлис, приказчик кирпичного завода Зайцева. 3 августа ему  было предъявлено
обвинение  в  убийстве  Андрюши  Ющинского.  7  августа  Вера  Чеберяк  была
вторично, и на этот раз окончательно, выпущена из тюрьмы.
     Все  это  красноречиво  свидетельствовало  о  том, что  власти  в угоду
реакционному  дворянству  решили  объявить   убийство  Ющинского  ритуальным
убийством,  приписать его Бейлису  и  создать громкий  процесс  против всего
еврейства вообще.
     Перед летними каникулами нам в  гимназии сообщили, что  в сентябре 1911
года царь  снова  приедет в Киев для  того, чтобы присутствовать на открытии
памятника Александру II по случаю пятидесятилетия  освобождения крестьян  от
крепостной зависимости. Мы надеялись, что Николай II, возможно, посетит нашу
гимназию по случаю столетия со дня ее основания.
     Мы  вернулись в Киев к началу учебного  года, в конце августа. В городе
все были заняты приездом царя. В гимназии готовились к посещению царя. Слухи
о  преобразовании  гимназии  в дворянский лицей,  куда  будет закрыт  доступ
разночинцам и евреям,  широко  циркулировали по Киеву, и дворянские отпрыски
ходили с гордо поднятой головой.
     1  сентября  около  7-ми часов вечера  я вышел  прогуляться.  Город был
празднично   разукрашен  транспарантами  и  флагами.  Я  поднялся  вверх  по
Тарасовской улице (на которой я тогда жил) и вышел не  спеша к университету,
а  оттуда по  Большой  Владимирской к  Оперному  театру.  Начинало темнеть и
постепенно стали зажигаться фонари; теплая киевская  осень звала прогуляться
подольше.  Оперный театр был окружен нарядами солдат и полиции.  В опере шел
торжественный спектакль  в  присутствии царской семьи, и вдруг, когда  я был
почти  у  самого  театра, я услышал  револьверные  выстрелы,  раздавшиеся  в
театре. Мгновенная тишина, затем крик,  а за  ним русский национальный  гимн
"Боже, царя храни". В здании театра захлопали двери, на улицу выбежали люди,
пронзительно зазвучали свистки городовых, откуда-то появилась карета  Скорой
помощи. У театра  собиралась  толпа.  Как мне  ни  хотелось  узнать,  что же
произошло,  я  поспешил  домой, ибо гимназистам  без специального разрешения
было запрещено появляться на улицах после восьми часов вечера.
     Нетрудно  было  понять, что в  театре произошло  покушение:  в  кого-то
стреляли, но в кого? Услышав гимн, я понял, что царь жив.
     На следующий день я узнал  из газет, что стреляли в председателя Совета
министров Петра Аркадьевича Столыпина и что он тяжело ранен. Газеты сообщали
подробности покушения: вчера в театре в антракте к Столыпину подошел молодой
человек  во фраке  и выпустил в  него в упор две пули из револьвера. Убийцей
оказался бывший  ученик нашей гимназии, сын крупного киевского домовладельца
Дмитрий Григорьевич Богров.
     Вскоре  распространились  слухи, что  Богров получил пропуск в театр от
самого начальника Киевского охранного отделения полковника  Кулябко, то есть
он   был   надежным   человеком   в   глазах   полиции,   а  еще   точнее  -
агентом-провокатором,  выдавшим  полиции  несколько  революционеров,  и  что
убийство  Столыпина  он  задумал  и  совершил,  чтобы оправдаться  в  глазах
анархистов-революционеров,  в чьей организации он состоял. До сих пор точных
доказательств  этого  нет.  Но  как бы там  ни  было,  Богров на глазах царя
застрелил  Столыпина, скончавшегося от ран 5 сентября. 7 сентября Богров был
повешен  и  перед  казнью,  опять-таки  согласно слухам  этих дней,  цинично
заявил: "Мне все равно, съем ли я еще в своей жизни две тысячи котлет или не
съем".
     Выстрелы  Богрова  разбили   вдребезги   тщеславные  надежды  директора
гимназии  о  преобразовании ее  в дворянский  лицей. Что же это за гимназия,
которая  претендует на такую  честь, а воспитывает  таких  террористов,  как
Богров!..  Но  все же  царь  посетил  нашу  гимназию  через  два  дня  после
покушения.  Я стоял в  первой шеренге  малорослых  гимназистов на лестнице в
вестибюле  и смог на этот раз хорошо разглядеть  царя.  Царь  был сумрачен и
неуверенно оглядывался по сторонам. Наш толстый запыхавшийся директор грузно
опустился на колени  и  поцеловал руку  своего  государя.  Однако  столетний
юбилей  нашей  гимназии был  безнадежно испорчен. Гимназия получила название
"Императорской Александровской", гимназистам на поясные пряжки и на гербы на
фуражках вместо цифры I  поставили букву А с короной над ней, прием евреев в
гимназию отныне был прекращен, но дворянским лицеем наша гимназия не стала.
     Киевские  антисемиты   пытались   использовать   выстрел  Богрова   для
дальнейшей травли евреев. В городе  стали  говорить, что Богров "выкрещенный
еврей" и что "жиды погубили верного слугу  царя". 4 сентября члены Киевского
"Союза русского народа" вышли на улицу с портретами царя и царицы и с пением
гимна и патриотических  песен  направились на  Софийскую площадь к памятнику
Богдану  Хмельницкому.  Над Киевом нависла угроза нового еврейского погрома.
Евреи покидали город,  в  страхе заперлись в своих  квартирах. Но погрома на
этот  раз не произошло. Уже  после революции  1917 года  стало известно, что
полковник  Кулябко  6  сентября   телеграфировал   Департаменту  полиции   в
Петербург:   "В  связи  с   убийством  Ющинского   и  покушением  на   жизнь
премьер-министра  статс-секретаря Столыпина с 6 сентября  в Киеве  ожидается
еврейский погром".
     Однако в Петербурге, повидимому, решили, что такие события в Киеве чуть
ли  не  в  дни  посещения  города царем могут породить опасные  мысли, будто
погром разрешен царем. А 8 сентября "Русское знамя" писало:
     "Убитый  премьер был единственным  ни за  какие деньги не соглашавшимся
прикрыть  дело Ющинского.  Расследование дела Ющинского наносит убийственный
удар   всемирному  жиду...  Одно  раскрытие  дела  Ющинского   для  мирового
жида-убийцы, жида-фанатика, жида-кровопийцы  - опаснее  и гибельнее двадцати
киевских погромов".
     После отъезда царя внимание киевлян было в гораздо большей степени, чем
раньше,  сосредоточено  на  деле  Бейлиса.  Стало  ясно,  что  правительство
собирается организовать  большой  процесс с  целью доказать существование  у
евреев ритуальных убийств. В этом процессе Менделю Бейлису отводилась отнюдь
не главная роль, хотя "Черная  сотня" избрала  его своей  мишенью. На скамью
подсудимых правительство намеревалось посадить весь еврейский народ!
     10 октября квартира Бейлиса,  находившаяся  под одной крышей с конюшней
кирпичного завода Зайцева, была  подожжена  и  сгорела.  К счастью, никто не
пострадал, семья Бейлиса отделалась только испугом.
     7 ноября правые внесли в Государственную Думу второй запрос об убийстве
Ющинского.  Объясняя Думе  срочность  запроса, депутат Замысловский  угрожал
организацией погрома: "Русское простонародье Западного края, - заявил он,  -
глубоко уверено, что Ющинский замучен жидами, мое  глубокое убеждение  такое
же... русское простонародье в конце концов может извериться  во всем и может
сказать, что  единственное средство против засилья евреев - народная  с ними
расправа".
     23 ноября Марков уверял Государственную Думу:
     "Пятнадцать   губерний,   пятнадцать  русских  губерний  находятся   на
прокормлении  жидовского  племени;  теперь  злоумышляют  и остальную  Россию
отдать  в  рабство иудейского кагала...  и это,  господа,  терпится  русской
властью,  русской  администрацией,  русской  полицией.  Вы, левые,  конечно,
проданы, каждый из вас - какому-нибудь жиду, хотя и не за дорогую цену".
     В  конце  1911  года  правительство  приступило  к подготовке  процесса
Бейлиса всерьез. Шел подбор свидетелей и экспертов, готовых показать на суде
все, что суд потребует.
     С  другой стороны, либерально-демократическая общественность  поднялась
на  защиту  Бейлиса.  Наиболее  знаменитые  адвокаты  того  времени  -  0.0.
Грузенберг,  В.А.  Маклаков, Н.М. Карабчевский, А.С. Зарудный (специалист по
ритуальным  обрядам)  и Д.Н.  Григорович-Барский  (киевский адвокат,  знаток
киевских условий) - согласились выступить на суде защитниками Бейлиса.
     30 января 1912 года Бейлису, находившемуся в тюрьме, была вручена копия
обвинительного  заключения, и  впервые  к нему был допущен защитник. Однако,
процесс, назначенный к слушанию на 17 мая  1912 года, был перенесен на осень
1912 года, до  окончания  выборов  в IV  Государственную  Думу  по  Киевской
губернии.
     А    30-31   мая   1912   года   сотрудник   "Киевской   мысли"    С.И.
Бразуль-Бружковский опубликовал в этой газете статью, где на основе частного
расследования,  которое  он  проводил  вместе с  бывшим начальником  сыскной
полиции  Киева  Красовским,  доказывалось,   что  убийство  Ющинского   было
совершено членами воровской шайки в квартире Веры  Чеберяк и при ее участии.
Грабители  боялись того, что Ющинский донесет на них в  полицию, и поспешили
избавиться от него.
     Статья  С.И.  Бразуль-Бружковского прозвучала на  всю  Россию.  Но  она
только подстрекнула правительство приложить все усилия для осуждения Бейлиса
и "еврейского всемирного кагала".
     Разоблачения Бразуль-Бружковского были настолько серьезны и обоснованы,
что Киевская Судебная Палата была вынуждена 21  июня  направить дело Бейлиса
на доследование.
     3 июля  Вера Чеберяк и ее дружки  подали  прокурору Киевского окружного
суда жалобу с просьбой привлечь к суду за клевету в печати сотрудника газеты
"Киевская мысль" Бразуль-Бружковского и сотрудника  газеты "Киевлянин" М. И.
Трифонова, Киевская  окружная прокуратура  немедленно  удовлетворила  жалобу
Чеберяк  и  привлекла  указанных  ею  лиц   к  суду,  отложив  сам   суд  на
неопределенное время. Авторы статей были оправданы  после позорного  провала
процесса Бейлиса.
     Доследование  дела Бейлиса тянулось около года. С  судом  не спешили. В
октябре  1912  года  состоялись выборы  в IV  Государственную Думу,  которые
прошли в Киеве в обстановке разнузданной антисемитской агитации и призывов к
погромам. Вспыхнувшая  в это  время Первая  Балканская война  против  Турции
вызвала  широкую  волну славянской  солидарности  и  шовинизма  и  известное
поправение в либеральных  кругах.  Патриотические статьи в защиту  славян  в
Киевских  газетах,  в  особенности  в  "Киевлянине",  сбор  пожертвований на
подарки раненым и  так  далее - все это шло под идейным  влиянием профессора
славяноведения Киевского университета Т.С. Флоринского, ярого националиста и
шовиниста.  Его сын  "Микочка"  учился в нашем классе, в  первом  отделении.
Студент Голубев, завсегдатай  дома Флоринских, в  газете  своей  организации
"Двуглавый Орел" высказывал крайние шовинистические взгляды.
     Победы  Балканских союзников  над  Турцией  вызвали всеобщее ликование.
Монархисты торжествовали.
     Эти события заслонили  собой дело Бейлиса, и подготовка к  процессу шла
очень медленно.  Только 24 мая 1913 года Киевская  Судебная Палата утвердила
окончательное, обвинительное заключение против Бейлиса. Начало процесса было
назначено на 25 сентября 1913 года.
     В  конце  августа  1913  года, после  двух с  половиной месяцев  летних
каникул, которые  мы провели дома, в Конотопе, я вместе с братом вернулся  в
Киев. Мы уже перешли в восьмой класс и в следующем году должны были окончить
гимназию - держать экзамены на аттестат зрелости.
     Как  всегда,  осенний  Киев  был   особенно  красив.  Золото  каштанов,
осыпающиеся листья,  спокойствие  теплых вечеров. Но в  городе, как и  в дни
приезда царя  в 1911 году,  было  неспокойно. Чувствовалось какое-то  особое
возбуждение,  ожидание   крупных   событий.  На  улицах  чаще,  чем  обычно,
встречались  городовые   и  усиленные   казачьи   патрули.   Гостиницы  были
переполнены.  Киев на  время  оказался в фокусе не только всероссийского, но
всемирного интереса.  "Весь мир смотрит на Киев". В этом  были единодушны  и
власти,  и правительственная черносотенная печать,  и оппозиционные  газеты.
Все подчеркивали мировую значимость дела Бейлиса.
     В Киев стекались люди самых различных положений и состояний: и наиболее
видные представители  реакции, и  черной сотни - "Союза русского  народа"  и
родственных ему организаций, и  представители  либеральной и демократической
оппозиции.  Приехал, несмотря на болезнь, писатель В.Г.  Короленко. Вместе с
защитником Бейлиса О.О.Грузенбергом в Киев приехал и дядя моей будущей жены,
известный петербургский адвокат, специалист по вопросам права жительства для
евреев Л.М. Айзенберг. Он помогал 0.0.  Грузенбергу  в подготовке материалов
для защиты. В Киеве собрались сотни корреспондентов российских и иностранных
газет и журналов.
     Крайние  правые   организации  -  "Совет  объединенного  дворянства"  и
черносотенный "Союз русского народа" - разжигали антисемитизм и требовали от
правительства  довести процесс Бейлиса  до конца. "Правительство,  -  писало
"Русское знамя",  -  обязано  признать евреев народом  столь же опасным  для
жизни человечества, сколь  опасны волки, скорпионы, гадюки, пауки ядовитые и
прочая  тварь,  подлежащая  истреблению  за  свое  хищничество  к  людям,  и
уничтожение которых поощряется законом... жидов надо поставить  искусственно
в  такие  условия, чтобы они постепенно вымирали. Вот в чем состоит нынешняя
обязанность  правительства  и  лучших людей страны". ("Русское знамя", 1913,
№117).
     Либеральная  и  демократическая  печать считала дело  Бейлиса  "вызовом
Европе", всероссийским "срамом";
     нервное напряжение в дни процесса Бейлиса было гораздо  выше и сильнее,
чем  в октябрьские  дни 1905 года с их Манифестом и  погромом в Киеве, чем в
дни убийства  Столыпина. Дело  Бейлиса было самым значительным событием 1913
года, которое произвело потрясающее впечатление также и на весь мир.
     Власти посредством штрафов, арестов, судебными преследованиями пытались
держать  печать  в ежовых рукавицах строгой  цензуры.  Как  нам  рассказывал
Тарновский-сын,  в  редакции  "Киевской  мысли"  собирались  вести учет всех
репрессий, налагаемых властями на печать за  критические статьи и заметки  о
деле  Бейлиса.  Что стало  с этим списком, не знаю, но  в  ежегоднике газеты
"Речь" за 1914 год была опубликована  итоговая сводка этих  репрессий: всего
по  делу  Бейлиса  на  печать  было  наложено  102 взыскания,  в  том  числе
арестовано  6 редакторов  газет,  8  редакторов  - привлечено  к  суду, в 36
случаях  были конфискованы номера газет,  3  газеты были закрыты,  на печать
было наложено 43 штрафа на общую сумму 12 850 рублей.
     Под особо  ревностную  защиту была  взята  Вера  Чеберяк  и  ее  шайка.
Тарновский  со  смехом  показывал  нам  номер   киевской  газеты  "Последние
новости",  в котором  ее редакция оповещала  своих  читателей, что печатание
сообщений  о Вере Чеберяк прекращается из-за штрафов  за них,  но,  так  как
извещение о штрафе было получено, когда  страница  газеты уже печаталась, на
месте фельетона было оставлено белое место.
     Редакция  "Киевской  мысли"  вела  стенограммы  процесса.  Сразу  после
окончания процесса появился трехтомный отчет о нем.
     25  сентября  был пасмурный, дождливый день, но  улицы Киева с  раннего
утра