й способный  и
самый образованный  ученик  нашего выпуска мог  стать лишь  экстерном не  то
Психоневрологического Института, не то Университета Шанявского.
     Наш разговор коснулся прежде всего событий на фронте: положение воюющих
против немцев было очень тяжелым.  Я сказал Саше, что ошеломлен внезапностью
и  стремительностью событий, что  я как будущий историк захвачен и  потрясен
ими. Я  хочу  изучить процесс возникновения войны и ее подготовку и выяснить
ее виновников. "Конечно, главный виновник - немцы во главе  с Вильгельмом, -
заявил я.  -  Они  на  нас  напали, так  как мы не  могли отдать  сербов  на
растерзание  австрийцам". "Вот видишь, сама жизнь  дает тебе  тему в руки, -
ответил Саша. - Когда кончишь университет,  займись историей  этой войны. Но
помни,  что написать всю правду будет невозможно:  многие факты  и документы
будут еще долго сохраняться в тайне".
     Этот разговор фактически был началом моего пути в исторической науке  и
как бы определил мою будущую специальность - историка Первой мировой войны.
     Мы  с трепетом  следили  за ходом  военных действий. Киев  был глубоким
тылом армий Юго-Западного фронта,  но после разгрома австро-венгерских войск
в Великой Галицийской битве (конец сентября)  жизнь в городе протекала почти
нормально.  Война была  мало заметна - о  ней  говорило лишь обилие солдат и
офицеров  в  походной   форме  на  улицах,  повозки  с  ранеными,  появление
"беженцев" из  прифронтовой  полосы  и  приграничных районов,  в особенности
евреев,  выселенных в принудительном порядке. Но  в остальном Киев в  первые
месяцы  войны  жил  почти  той  же жизнью,  что  и  в довоенное время.  Даже
поражение  армии Самсонова не вызвало опасений  и тревог. Занятия в школах и
высших  учебных  заведениях  шли  нормально,  перебоев с продуктами не было.
Урожай 1914 г., несмотря на мобилизацию нескольких миллионов мужчин в армию,
кое-как сняли, а  прекращение вывоза хлеба  за границу  (около  650-750 млн.
пудов)  даже создало  запас  зерна в стране. Магазины  были  полны  товаров;
обувь, одежда, мануфактура продавались  по  обычным  ценам. Военная  цензура
"выправляла"  отчеты   военных  корреспондентов,   но  раненые   и   беженцы
рассказывали  об огромных  потерях наших войск. Только поздней  осенью  1914
года  появились  первые  "подпольные"  слухи  об огромных  потерях  солдат и
офицеров  на  фронте,  о бездарности  русского  командования,  о решительном
превосходстве врага  в  технике и  вооружении,  о недостатке у нас техники и
вооружения  -  винтовок  и патронов, пушек и  снарядов. Солдаты  и  офицеры,
приезжавшие   с  фронта,  рассказывали  своим  родным,  что  армии  пришлось
приостановить  военные  действия  из-за  нехватки  оружия   и  снарядов.  Но
настроение в войсках и в тылу было бодрое, и в выигрыш войны верило огромное
большинство  населения. И  хотя  корреспонденции с фронта  становились более
туманными и менее славословящими, в тылу и, в частности в Киеве, еще не было
беспокойства и  тревоги,  и  наш первый учебный год  в  университете  прошел
спокойно.
     В 1914 г. Киевский Университет  по  составу своих студентов представлял
настоящий Вавилон: русские, украинцы "вообще" и "щирые" украинцы (у них была
своя форма  -  национальный украинский костюм  или  по меньшей  мере вышитая
украинским   узором  сорочка),  поляки   в  сплюснутых  блином  студенческих
фуражках, "истинно-русские" немцы, грузины  и другие  кавказские  народности
(на Кавказе тогда еще не было своего университета),  большей частью в бурках
и папахах, а иногда и с кинжалами на боку.
     В 1914  г.  студенты  не призывались  в армию, и  университетская жизнь
протекала почти как в прежние годы.
     Занятия в университете начались в середине сентября.
     Посещение лекций было необязательным. Лекции посещали либо тогда, когда
они были интересными (доц. Зеньковский),  либо тогда,  когда у профессора не
было  своего учебника и его требования было невозможно  уяснить, не  посещая
его лекций. Но здесь могли быть и осечки. Так, например, проф. Гиляров издал
собственный  учебник по истории философии, и  лекции его посещались  поэтому
довольно скудно: "Зачем  ходить на  лекции,  ведь то, что скажет Гиляров  на
лекции,  можно найти в его учебнике?" Повидимому, это мнение студентов дошло
до Гилярова,  ибо в один  прекрасный день 34 студента  составили очередь для
сдачи   курса   "Введение   в   философию"   и   встретились  с   неприятной
неожиданностью:  Гиляров, принимая  студентов по  одиночке,  задавал каждому
один и тот же вопрос:
     "Какой  философ  видел сон  во сне?" и, не  получив правильного ответа,
любезно предлагал придти для сдачи экзамена еще раз. Наконец тридцать третий
по  счету студент  вспомнил  фразу  Гилярова  на  лекции: Фихте рассматривал
окружающую действительность как сон, а отражение действительности в сознании
человека -  как сон  во сне.  На  вопрос Гилярова студент  выпалил  "Фихте",
получил  высшую оценку ("весьма удовлетворительно")  и, выходя из аудитории,
шепнул и тридцать четвертому, последнему в очереди  студенту:  "Фихте".  Тот
тоже получил "весьма удовлетворительно" и скромно удалился.
     Подобный экзамен  поставил  бы на дыбы любого декана или ректора любого
вуза в  советские времена, вызвал  бы вмешательство  профкома,  комсомола  и
парткома и  мог  стоить работы в вузе преподавателю,  если последний не имел
крупного  научного  имени, ибо  с  тридцатых  годов  у  начальства сложилось
прочное  мнение: в  плохих  отметках,  а  следовательно  в  плохих  знаниях,
виноваты не студенты, а их преподаватели.
     Ректор   каждого   вуза   и   декан   каждого  факультета  были  кровно
заинтересованы в том, чтобы по количеству "неудовлетворительных" отметок его
вуз или его факультет на общегородском  вузовском  соревновании  не стоял на
последнем месте.
     Огромный  интерес  у  студентов  историков  вызывали лекции  проф. М.В.
Довнар-Запольского.  Их  старались  не пропускать,  ибо  он  читал свой курс
весьма    своеобразно.    Так,    например,   излагая   тему    "Колонизация
северо-восточной России и начало возвышения  Москвы",  он почти  не  касался
"ткани  жизни прошлых времен", т.е.  фактической стороны этого вопроса. Из 2
часов лекции на  это тратилось 15-20 минут, а остальное время было посвящено
историографии излагаемого вопроса:
     Н.М. Карамзин объяснял это явление так-то, С.М. Соловьев - так-то, В.О.
Ключевский, С.Ф. Платонов, Н.А. Рожков и др. объясняли каждый данное явление
по-своему. "Довнар", как мы  его любовно  величали  в своей среде, объяснял,
что он считает в оценке каждого историка  правильным или ошибочным и  почему
именно,  и  добавлял:  "А  я  объясняю  этот  процесс  так-то  по  следующим
причинам..." и т.д.
     Перед  студентами раскрывались  лаборатория  к в известной мере  приемы
научного анализа  исторических  событий,  зарождение  новых точек  зрения  и
отрицание и  отмирание старых, господствовавших  ранее в исторической науке.
Понятно,  что  интерес студентов к  лекциям Довнара  был огромен  и  у  него
аудитория  -  обычно  самая  большая в  университете, -  была битком  набита
студентами не только нашего, но и других факультетов.
     Первый год  учебы  в университете оказался  для меня  нетрудным. Лекции
Довнар-Запольского  и Зеньковского я посещал усердно, стараясь не пропустить
ни  одной. Лекции  проф.  Гилярова ("Введение в  философию")  и  проф. Сонни
("Гораций") посещал далеко не все. Зато лекции доц. Дложевского (он разбирал
и комментировал трагедию Эврипида "Ипполит") пришлось посещать без пропусков
из-за недостаточного  знания греческого языка. Оно не  позволяло ни  мне, ни
другим студентам, окончившим "полуклассическую гимназию" (где греческий язык
не   преподавался)   успешно  вести   запись  лекций.  В   конце  концов  мы
"кооперировались":  я,  например, записывал только перевод  текста,  а  В.Ф.
Асмус  -  только слова, кто-то  третий (кажется Н.Н.Комов, будущий  участник
экспедиции  "Челюскина")  -  только  грамматический разбор текста  трагедии.
После каждой лекции Дложевского мы составляли  из своих записей полный текст
лекции и  переписывали  его  в  3  экземплярах  для  себя.  "Ученые  греки",
окончившие  Вторую  Киевскую  классическую   гимназию  (где  греческий  язык
преподавался  с  3   класса),  А.  Волкович   (самый  талантливый   из  нас,
впоследствии безвременно погибший по доносу) и С.С. Мокульский (впоследствии
доктор   филологических  наук,  специалист  по  французской   и  итальянской
литературе  и  театру XVII-XVIII  вв.), просматривали наш труд  и выправляли
его.  В  результате на экзаменах весной  1915  г. все  мы  "малоученые"  или
"полуученые греки" получили высшую оценку.
     Я  успешно  перешел на  2  курс, сдав  все  предметы  с высшей  оценкой
("весьма удовлетворительно"). И  к концу первого года  в  университете среди
студентов первого курса нашего факультета создалось  мнение, что наша группа
"двинется  в профессуру":  В.Ф. Асмус - по  философии, С.  Мокульский  -  по
романской филологии, А. Волкович - по истории древней Греции, Н.Н. Комов и я
- по истории России.
     Так кончился  первый  год моей  учебы в университете: следующий учебный
год университет провел в Саратове и вернулся в Киев лишь осенью 1916 г.  Эти
годы уже не были нормальными учебными годами, а с 1917 года начинается закат
старого университета.
     Война и "еврейский вопрос"
     Если поначалу  война ощущалась  в глубоком  тылу почти исключительно со
стороны числа  людских  потерь (убитые, раненые  и пропавшие без  вести), то
совсем иной  она была  для жителей прифронтовой  полосы. Население Польши  и
Литвы тяжело страдало  от вторжения немцев и  немецких бесчинств, от военных
действий,  разрушений  городов и  сел и от пожаров.  Но  положение евреев  в
Царстве Польском, Литве  и в других районах Прибалтики, а также прифронтовой
полосы Украины было еще тяжелее, так как ко всем  ужасам  войны  и зверствам
германских  войск  прибавились мучительства,  гонения и  зверства со стороны
военных и гражданских властей русского царизма.
     В первые два года войны обстановка для евреев была особенно болезненной
и мучительной. Я знал о положении еврейства и  об отношении  его  к войне от
евреев-беженцев из прифронтовой полосы и от евреев, с которыми был дружен.
     Мы дружили с  семьей Зороховичей, с  которыми  я  и  Юрий познакомились
летом 1913 г. Это была  богатая семья, владевшая в селе Дубовязовке, в 18 км
от  Конотопа, большим имением  в  несколько  сот  десятин  (га),  просторным
барским домом и  2 заводами  - сахарным и винокуренным. Младшие Зороховичи -
наши  сверстники, дочери Маруся и Ирен  и сын Альфред, стали нашими близкими
друзьями. Наша дружба еще более укрепилась в годы Мировой и Гражданской войн
и прервалась  (но  не прекратилась) лишь после моего  переезда в Петроград в
1923 году.
     В первые  дни войны  Зороховичи были  полны  надежд.  Они  верили,  что
разгром  Германии приведет  к коренному перевороту  во  внутренней  политике
России. В России утвердится парламентаризм, и Государственная Дума ограничит
произвол самодержавия. Союз России с передовыми  странами Запада - Англией и
Францией  - совершит  коренной  переворот  в  отношении русского  царизма  к
евреям.  Евреи  дали  несколько   сот  тысяч  бойцов  в  армию.  Неужели  же
правительство России не уравняет евреев в правах с другими народами России -
русскими, украинцами, грузинами и т.д.? Война уничтожит  черту оседлости; не
будет больше ни процентной нормы в  средних  и высших учебных заведениях, ни
"процессов Бейлиса".  Но  евреям, а огромное большинство  их  сейчас живет в
пределах черты оседлости, на территории  театра  войны  или  в  прифронтовой
полосе, придется  немало пострадать от  военных действий  германской  армии:
сожженные  дома, смерть  и разорение тысяч  еврейских семей,  голод, нищета,
эпидемии  - вот что сулит евреям война, и этого избежать нельзя. Но  нужно с
верой  и надеждой  смотреть на лучшее будущее, которое настанет после победы
над Германией.
     Саша  Амханицкий,  с  которым  я постоянно встречался в  1914-1915 гг.,
оценивал ситуацию  гораздо реалистичнее и суровее, чем  молодые  Зороховичи.
"Мы  ведь пасынки России,  и притом нелюбимые, -  говорил  мне Саша.  -  Нас
призывают служить Родине,  которая не признает нас своими сынами и держит за
решеткой черты оседлости. Любой иностранец может жить  в любом уголке России
и пользоваться почти всеми правами русских подданных. А какие у нас, евреев,
права? Право платить налоги и право отбывать воинскую повинность?
     Всеобщая  мобилизация  и война,  -  продолжал  Саша,  -  раскололи душу
каждого еврея на две части. Одна из них помнит еще о погромах 1905-1906 гг.,
о  деле Бейлиса, которое оскорбило  и унизило все еврейство. Другая часть, и
это сейчас  главный  порыв  души у нас, хочет защищать  Россию,  которую  мы
считаем своим отечеством, несмотря на притеснения  и мучительства со стороны
царских  властей.  К тому же  Германия непосредственно  угрожает  еврейскому
населению  России между Неманом и Днепром, где евреи живут сотни лет.  Немцы
несут огонь и меч нашим братьям в черте  оседлости! Как  нам не защищать их?
Но наш долг защищать не только наш народ в черте оседлости, но и всю Россию,
которая  вместе  с Англией и  Францией ведет освободительную войну в  защиту
малых народов против германского  милитаризма. Немцы хотят захватить Бельгию
и  северо-восток Франции  и поработить славянские народы на Балканах. Россия
обещала  в  воззвании  Верховного  Главнокомандующего  восстановить  Польшу,
которую полтора столетия тому назад разделили между собой Россия, Пруссия  и
Австрия. Поэтому  война  может привести к коренному  повороту  во внутренней
политике  и  по  отношению  к евреям.  Нельзя  держать в унижении и  рабстве
шестимиллионный  еврейский  народ,   давший  фронту   сотни   тысяч  бойцов.
Погромщикам в России из-за  ее союза с  Англией и Францией будет  невозможно
сохранить  после войны  тот режим угнетения и  рабства  для  евреев, который
существовал до сих пор.
     Сейчас  в  этой  страшной  и  может быть  последней войне евреи  Европы
оказались разбитыми - не по своей воле - на два лагеря: евреи в армиях стран
Антанты режут и истребляют своих  братьев в армиях Германии и Австро-Венгрии
и   наоборот.  Погромы   и  антисемитизм  существуют  и  в   Германии   и  в
Австро-Венгрии,  правда, не  в  таком массовом количестве,  как в  России, и
немцы убеждают своих евреев отомстить России за еврейские погромы и за  дело
Бейлиса?  Сейчас евреи в армиях всех воюющих  стран  сражаются не столько за
свои  интересы -  интересы  еврейского  народа,  а  за  интересы  Антанты  и
Австро-Германского Союза, то есть и за интересы стран, своих угнетателей".
     Далее Саша сказал, что с фронта идут плохие вести:
     военные и  гражданские власти в черте оседлости продолжают и сейчас  ту
же политику погромов и издевательств над евреями, какая была до войны.
     Действительно, главнокомандующий великий князь Николай Николаевич и его
начальник  штаба  генерал  Янушкевич   с  первых  дней  войны   предоставили
командующим  армиями  право  выселять  из  тыла  своей  армии,  то  есть  из
приграничной  полосы,   всех  "подозрительных",  которые  могут,  по  мнению
командующих армиями, оказать содействие  и помощь австро-германским  войскам
(прежде   всего  шпионажем).   Этот   приказ   позволил   генералам,  сплошь
монархистам, зачислить  в "подозрительные"  все еврейское население  в черте
оседлости. Командующие армиями и фронтами, сделавшие у Николая II карьеру не
благодаря своим военным талантам и способностям, а в силу верности престолу,
любви  к царю и  высокой  степени  антисемитизма (типичный пример  - генерал
Ренненкампф,  командующий  Первой   армией  в  Восточной  Пруссии),   широко
использовали  свое   право  высылки  "подозрительных",  применив  его  почти
исключительно  к  евреям.  Немецкие   и  австрийские  помещики  и  владельцы
предприятий в прифронтовой полосе (Эстония, Латвия, Царство Польское, Волынь
и  Подолия), дружески  принимавшие  немецкие  войска,  и польские  помещики,
приветствовавшие вторжение  созданных в  Австро-Венгрии  "польских легионов"
Пилсудского в район Люблин-Холм, распускали слухи о шпионаже евреев в пользу
немцев, (для того, чтобы их грехи пали на головы евреев).
     Уже в первые недели войны  евреи  были выселены из пограничных местечек
Радомской, Ломжинской и Люблинской губерний. Выселяемым  давали на сборы  не
больше  24   часов,  а  иногда  всего   два-три  часа.   Поход  Макензена  в
октябре-ноябре 1914 г. на Варшаву, спасенную подоспевшими в последнюю минуту
сибирскими  корпусами,  привел  к  изгнанию  всего  еврейства  из  местечек,
расположенных  вдоль  путей  наступления   и  отступления  германских  войск
(Гродзиск,  Скер-Невице, Сохачев). Выселение происходило целыми  общинами. К
началу зимы  1914  года  чуть  ли  не половина еврейского населения  в  этих
районах была  насильственно изгнана из своих  городов и  жилищ и направлена,
иногда под конвоем, в  тыл. Старики,  женщины и дети  тянулись десятки верст
пешком  по дождю и  снегу в  глубокий тыл. Выход евреев за восточные пределы
черты оседлости не разрешался.
     Евреи,  выселенные  из  Польши  и  южных  губерний  Царства  Польского,
добрались до  местечек  под  Киевом,  в  Фастов, Смелу, Белую  Церковь.  Они
рассказывали  о  бесчеловечном  обращении с ними  русских властей, о  жутких
сценах, происходивших при выселении, о погромах,  чинимых воинскими частями.
Особенно  усердствовали казаки.  Они  грабили  и  поджигали  еврейские дома,
расстреливали евреев  по  всякому поводу и  без повода, брали заложников  от
еврейских  общин  и  т.д.  Еврейское население  было  разорено  и умирало от
голода, холода и болезней.
     Юдофобская  и  погромная  агитация  поляков  и  военных  властей   была
организована правительственными кругами. Царское правительство не собиралось
идти на какие-либо уступки и льготы евреям: хотя бы отменить черту оседлости
или разрешить евреям, выселенным из прифронтовой полосы, поселиться временно
вне черты оседлости.  Министр просвещения Кассо непримиримо  стоял на страже
"трехпроцентной нормы". Словом, для евреев не было и не предвиделось никаких
послаблений в режиме.
     Волна  антисемитизма в армии и  в тылу в силу действий военных  властей
захлестнули  в  1914-1915 гг. Россию. Я  сам слышал, как кадровые офицеры  в
Киеве в сентябре 1914 г. открыто хвастались:  расправимся сначала с немцами,
а затем и с жидами-предателями.
     Напрасно Леонид Андреев в  газете "Утро  России"  (22 ноября 1914 года)
призывал снять с России клеймо варварства - прекратить юдофобскую агитацию и
облегчить  положение  евреев.  Напрасно   "Лига  борьбы  с  антисемитизмом",
учрежденная  Максимом Горьким, Леонидом  Андреевым  и Федором  Сологубом,  в
которую  вошли  передовые  представители русской интеллигенции, протестовала
против гонений на евреев.
     Отношение к евреям  военных и  гражданских властей  -  и в прифронтовой
полосе,  и  в тылу - было таково, что  уже в  первые три месяца  войны волна
патриотизма у  евреев сменилась отчаянием. Евреи поняли, что режим бесправия
и гнета не исчезнет, а будет  сохранен царским правительством и после войны,
если союзники - Англия и Франция - не выступят в защиту евреев России.
     Мне довелось говорить с евреями  из прифронтовой полосы, поселенными  в
местечках под Киевом. Они признавались, что враги - германские и австрийские
войска -  ведут  себя  лучше по отношению к евреям,  чем защитники - русская
армия. Они рассказывали  об издевательствах  над евреями  Галиции известного
националиста-руссификатора       графа       Бобринского,       назначенного
генерал-губернатором  Галиции, оккупированной  русскими  войсками.  Основные
удары Бобринского  были направлены  против  униатов,  которых