- захватить Трансвааль
и  присоединить  его  к   владениям  британской   короны.  Набег   Джемсона,
организованный  английскими "добровольцами" (для  участия  в нем  были  даны
отпуска офицерам английских гвардейских полков), должен  был  сопровождаться
восстанием  английских   колонистов  в  Трансваале.   Набег   Джемсона   был
организован  с  ведома  и  согласия  английского  министра  колоний  Джозефа
Чемберлена под  предлогом  защиты  английских  колонистов  от притеснений со
стороны буров.
     Набег Джемсона  привел в ярость германского  императора  Вильгельма II,
который приказал  направить ультиматум  Англии: Германия не допустит захвата
Транс вааля  Англией. Германский посол в Лондоне вручил  этот  ультиматум  в
запечатанном  конверте в английское министерство  иностранных дел в  субботу
утром, но все ответственные чиновники Форин  Офис разъехались на уик -энд по
поместьям  и  дачам,  и в  Форин  Офис не  нашлось ни  одного сколько-нибудь
ответственного  чиновника,  который  осмелился  бы   распечатать  конверт  с
ультиматумом,  принесенный  германским послом.  Но  когда  германский  посол
вернулся  в здание своего посольства в Лондоне, он нашел  там телеграмму  из
Берлина, сообщавшую, что Джемсон разбит и остатки его отряда взяты бурами  в
плен, а  поэтому ультиматум Англии предъявлять  не  нужно. Германский  посол
помчался снова "на  рысях" в  Форин  Офис и  получил обратно нераспечатанный
конверт с  германским ультиматумом.  Только это обстоятельство предотвратило
англогерманскую войну в  начале 1896  года. Доклад моего студента Рабиновича
был основан на только что опубликованных германских и английских документах.
     Доклад другого моего студента Г. Гуревича был  посвящен "делу Шнебеле",
происшедшему в 1887 году. Шнебеле после войны  1870-71 г. и  захвата Эльзаса
Германией переселился  во  Францию  и был назначен  французским  пограничным
комиссаром на  одном из участков франко-германской границы. Конечно, Шнебеле
как  бывший эльзасец,  имевший  связи  в  Эльзасе, вел  там разведывательную
работу  и был приговорен германским верховным судом в Лейпциге к  нескольким
годам тюрьмы за  шпионаж  в пользу Франции.  Но приговор германского суда не
мог быть приведен в исполнение, так как Шнебеле жил во Франции. Поэтому надо
было  под тем или иным предлогом вызвать Шнебеле на  территорию  Германии. В
один  роковой  день   весной  1887  года  Шнебеле  получил   приглашение  от
германского пограничного  комиссара  придти на  границу  для переговоров  об
установке упавшего пограничного  столба.  Это  обычные случаи  в пограничной
жизни двух держав, необычным было лишь  то,  что Шнебеле просили принести  с
собой на границу приглашение германского пограничного комиссара. Шнебеле  не
выполнил этой просьбы, и это его спасло.
     Когда  Шнебеле явился  на  границу,  то из виноградников на  германской
стороне границы  выскочили германские  пограничники и силой затащили Шнебеле
на территорию Германии.
     Словом,  похищение  Шнебеле  было прототипом  многочисленных  похищений
гитлеровцами уже в  30-е годы борцов против  нацистского режима с территории
Австрии, Франции, Швейцарии. Похищение Шнебеле  было  первым  случаем такого
рода,  организованным   в  годы  канцлерства  Бисмарка.  Это  была  новинка,
внесенная  Бисмарком  и  его  сыном   -  графом  Гербертом,  статссекретарем
(министром) германского министерства иностранных дел, в практику европейской
дипломатии.
     Когда  французская полиция  нашла в  ящике  письменного  стола  Шнебеле
приглашение германского пограничного комиссара, скандал принял международный
характер.  Под  давлением  европейской  печати германским  властям  пришлось
освободить Шнебеле и вернуть его во Францию.
     Многозначительный  комментарий  Бисмарка бросает  мрачный  свет на этот
инцидент:  если  допустить  этому событию,  говорил Бисмарк, развернуться  в
более крупных  размерах, то  в конечном  счете можно было  бы  провоцировать
Францию на войну с Германией.
     Третьим докладом, опубликованным  в сборнике студенческих научных работ
истфака,   была   работа   моего   студента   Н.И.Сидельникова,  посвященная
русскоболгарскому кризису  1885-1886 годов, возникшему в связи с  похищением
князя  Болгарии  Александра  Баттенберга  группой  русофильски   настроенных
болгарских офицеров и насильственным отречением его от болгарского престола.
     После  Берлинского конгресса  1878 года,  закончившего  русско-турецкую
войну,  принц Александр  Баттенберг (Гессен-Дарштадт)  был назначен великими
державами  Европы  князем Болгарии, урезанной на  Берлинском конгрессе почти
вдвое. Выбор  на Александра Баттенберга пал потому, что он был родственником
всем царствующим  династиям  в Европе  -  России, Англии,  Австро-Венгрии  и
Германской   империи.  Как   человек  Баттенберг  был   типичным   надменным
лейтенантом прусской  гвардии,  но умеющим пустить пыль в глаза.  Болгар  он
презирал. Став князем Болгарии, он в тесном кругу своих приближенных говорил
о своих подданных: "Булгары - магары" ("болгары - ослы").
     После  воцарения Александра III в  1881 году, ненавидевшего Баттенберга
за открытую  антирусскую  политику  в  Болгарии  и  за ехидные  замечания  о
"медвежьих повадках"  Александра III,  отношения между  Россией и  Болгарией
резко  обострились.  В  августе  1886  года  русофильская группа  болгарских
офицеров арестовала Александра Баттенберга в княжеском дворце, заставила его
подписать  отречение  от  болгарского престола  и вывезла его из  Болгарии в
Галицию. Когда Александр Баттенберг  оказался во  Львове, европейская печать
немедленно объявила его жертвой русского произвола и деспотизма.
     О  похищении  и  отречении  Баттенберга  было известно давным-давно, но
Н.И.Сидельников использовал для своей студенческой  работы документы царских
архивов,  изданные  в начале 30-х  годов под  заглавием  "Авантюра  русского
царизма в Болгарии".  Судьба этого  сборника  документов очень интересна. Он
был  издан по инициативе болгарских  эмигрантов,  оказавшихся  в 30-е годы в
СССР,  а именно: Василия  Коларова, ставшего после  Второй  мировой войны, в
1945 году, главой правительства  Болгарской республики, и Георгия Димитрова,
ставшего  в  30-е  годы, после  Лейпцигского  процесса о поджоге  рейхстага,
генеральным   секретарем  Коминтерна  ("рулевым  Коминтерна",  по  выражению
И.В.Сталина).
     И Коларов, и Димитров планировали издание документов из царских архивов
о  свержении  Александра  Баттенберга  для  того,  чтобы  доказать, что  это
свержение  было  продиктовано  из   Петербурга,  что  царское  правительство
подавляло  демократические  свободы  и  угнетало  Болгарию. Таков был  тон и
настроения  изданного  сборника  документов.  Н.И.Сидельников написал  очень
острую статью против  хозяйничанья русского  царизма и  царских генералов  в
80-е годы в Болгарии.
     Нужно  отметить, что первые два десятилетия после октябрьской революции
"славянская  идея",  т.е.  покровительство  России  славянским  народам   на
Балканах,  не  пользовалась   поддержкой   со  стороны   советских  властей.
Славянская  идея  считалась реакционным  измышлением царизма и монархических
кругов России. И сборник  документов "Авантюра русского царизма  в Болгарии"
был  ярким  выражением  недоверия  к  освободительной  политике  царизма  на
Балканах. Но он оказался последней подборкой документов в этом плане.
     Поворот  в  оценке политики  русского  царизма в  Болгарии  был  вызван
докладной  запиской  академика  Николая  Севастьяновича  Державина,  видного
деятеля  "славянского  общества" в Петербурге  накануне Первой мировой войны
1914-1918  года.  Он  рассказывал  мне  во  время Второй мировой войны,  что
мюнхенское предательство Чехословакии Англией и Францией в 1938 году вызвало
растерянность в правящих верхах Советского Союза и  чувство, что на помощь и
поддержку  западных  держав  против  гитлеровской Германии  будет невозможно
положиться.  Н.С.Державин  представил  В.М.Молотову  секретный  доклад,  где
писал, что наиболее искренним и верным другом СССР может стать славянство (в
особенности   православное),  которому  угрожает  истребление,  геноцид,  со
стороны  гитлеровской  Германии,  желающей  произвести  "очистку" славянских
земель для заселения их немецкими  колонистами. Н.С.Державин  указывал,  что
для привлечения  славянства  к  союзу  с советской  Россией  нужно  изменить
нынешнюю  славянскую  политику советского  государства,  а  именно  признать
правильной политику русского царизма, покровительствовавшего южным  славянам
в  течение всего  19-го  века, перестать обличать ее  реакционность,  т.е. в
известной   мере   вернуться  к   славянофильству   Аксаковых,  Киреевского,
Самариных, но зато подчеркивать по мере возможности ложность демократических
буржуазных  свобод,  которые  обещают  славянам  западные державы,  так  как
настоящая свобода придет к славянам только-с коммунизмом.
     В Кремле одобрили записку Н.С.Державина и изменили  славянскую политику
советского государства.  В таких  славянских  странах,  как  Чехословакия  и
Польша,  не  говоря  уже  о Болгарии  и Югославии,  этот  поворот  советской
политики  был  принят  буржуазной общественностью  как  надежда на  помощь и
спасение от гитлеризма. Президент Чехословацкой республики и  видный деятель
ее  в  период 20-30-х годов Эдуард Бенеш  опубликовал в американском журнале
"Форин Афферс" программную статью "Новая славянская политика".
     Сборник  же документов из  царских архивов "Авантюра русского царизма в
Болгарии" был запрятан в "книжную тюрьму" - в спецхраны библиотек. О нем нет
ни  слова  в  библиографиях  к  таким  словам,  как  "Болгария",  "Александр
Баттенберг"  в  Советской  исторической  энциклопедии, в  Большой  советской
энциклопедии (2-е и 3 -е издание).
     Остается   досказать   о   судьбе   первых   студентов-авторов    моего
спецсеминара,  чьи  статьи были  опубликованы в сборнике лучших студенческих
работ исторического факультета.
     Л. Рабинович, призванный  в Советскую армию, погиб на войне. Г. Гуревич
после войны остался в армейских кадрах и дослужился в качестве преподавателя
одной из военных академий до звания полковника.
     Н.И.Сидельников был тяжело ранен под Сталинградом и ослеп на один глаз.
После войны он успешно защитил и  кандидатскую,  и докторскую диссертации по
истории   и   стал  профессором   кафедры  истории   славян   в  Харьковском
университете.
     По рекомендации Тарле читать курс "Новая история 1871-1917 года" истфак
пригласил  "ученого  варяга" из  Москвы  -  молодого  московского  историка,
аспиранта академика Ф.А.Ротштейна Владимира Михайловича Хвостова.
     Его  отец,   М.М.Хвостов,  вскоре  после   октябрьской  революции,  как
рассказывали  мне московские историки,  пустил  себе  пулю  в  лоб,  оставив
записку: "Идите вы все к черту!" Но его сын, В.М.Хвостов, избрал себе другую
судьбу.
     Еще до приезда В.М.Хвостова в Ленинград Тарле и Молок обратились ко мне
со  следующим  предложением:  "В  Москве  есть  мнение сделать  кандидатскую
диссертацию  В.М.Хвостова,  которую  он  пишет  под  руководством  академика
Ф.А.Ротшгейна,    докторской    диссертацией.    Кандидатская    диссертация
В.М.Хвостова посвящена подготовке и созданию франко-русского союза 1890-1894
годов. Диссертация  Хвостова,  по мнению  московских историков, выше обычной
кандидатской.  Кроме  того,   в  учебнике  новой  истории  для  исторических
факультетов институтов  и университетов, учебнике, издаваемом Академией Наук
СССР, В.М. Хвостов написал много глав - больше половины учебника. Поэтому мы
хотим   просить   вас   о   следующем:  В.М.Хвостов  опубликовал  в  журнале
"Историкмарксист"  три   статьи  о   международных  отношениях  1890  годов,
основанные на архивных документах царского  министерства иностранных дел. Не
могли ли бы вы, Николай Павлович, прочесть  эти его статьи?  И  если они  по
научному  уровню  покажутся  вам   достойными  этого,  написать  рецензию  с
заключением, что они могут быть засчитаны  Хвостову в качестве  кандидатской
диссертации.  Тогда  его  кандидатская диссертация  у  Ф.А.Ротштейна  станет
докторской".
     Я согласился прочесть эти  статьи  Хвостова  и  изложить свое  мнение в
рецензии о них.
     Вскоре после приезда в Ленинград Хвостов встретился со мной в  кабинете
новой  истории.  Это  был  высокий молодой  человек атлетического  сложения,
державшийся самоуверенно и даже надменно.
     Хвостов поблагодарил меня за согласие написать отзыв о его  трех ранних
статьях и  доверительно сообщил  мне, что в  Москве в высших  сферах решено,
что,  когда он.  Хвостов,  получит степень  доктора  исторических наук,  его
назначат  контрольным  рецензентом Высшей аттестационной комиссии (ВКВШ)  по
диссертациям, посвященным истории конца 19-го начала 20  века, "и вот тогда,
Николай Павлович,  я буду  иметь возможность продвинуть  ваше  утверждение в
докторской степени".
     Меня  передернуло. "Какой нахал! - думал я. - Ты еще только ждешь моего
отзыва,  чтобы стать  кандидатом  исторических  наук,  а  уже  обещаешь  мне
протекцию в утверждении моей докторской степени!"
     Во время  своих приездов в  Ленинград  Хвостов не  раз  приглашал меня,
когда я  буду в  Москве, посетить  его  подмосковную дачу. Встреча  на  даче
оказалась интересной тем, что Хвостов поразил меня таким откровением: "Самое
важное для меня, - сказал он, - это получить важный административный  пост в
исторической  науке.  Тогда   я  подберу   и  посажу  своих  людей  во  всех
университетах и  институтах,  в редакциях больших исторических журналов. Они
станут  моими  агентами  и  будут  информировать  меня  о  всех  событиях  в
исторической науке, будут парализовать все враждебные козни и критику против
меня, так  что  я  получу возможность контролировать  весь  ход исторической
науки. Я  подберу своих людей среди историков, как  подобрал Сталин в начале
20-х годов своих людей и создал для себя большинство и в секретариате ЦК,  и
в Политбюро, и даже в самом ЦК, и в Совнаркоме".
     Я понял, что В.М.Хвостов предлагает мне, правда, не прямо, а  косвенно,
стать одним  из  его  агентов. Я посчитал его заявление просто  хвастовством
молодого самоуверенного человека.  Однако  послевоенные  годы  показали, что
Хвостову  удалось добиться своей цели. Он действительно насадил  всюду своих
агентов  и стал диктатором  в советской  исторической  науке.  В 50-60  годы
историки называли дружков и агентов В.М.Хвостова "хвостовскими прихвостнями"
или еще проще - "про-хвостами".
     Когда В.М.Хвостов  закончил  свою  диссертацию,  которую  он писал  под
руководством академика Ф.А.Ротштейна, он  подал ее на защиту в Академию Наук
СССР в качестве докторской диссертации.
     И тут произошел неслыханный, невообразимый научный скандал.
     Встретив как-то меня в коридоре истфака ЛГУ, академик Б.Д.Греков сказал
с  усмешной: "Ваш-то  подопечный,  В.М.Хвостов,  здорово отличился! Академик
Ф.А.Ротшгейн сейчас подал жалобу в ВАК, обвиняя  своего аспиранта Хвостова в
плагиате. Ротштейн утверждает, что Хвостов описал  ряд материалов и выводов,
изложенных Ротштейном в его двухтомной работе  о происхождении мировой войны
1914-1918 годов. Ведь это неслыхано!"
     В  дальнейшем  события   развернулись  следующим  образом.  На   защиту
В.М.Хвостова стали какие-то  мощные, неизвестные  мне партийно-сановные силы
и, кажется,  при  ВАКе, а  возможно,  при  ЦК  Союза  научных работников был
организован "суд чести" для разбора  этого дела. Председателем  "суда чести"
стал академик Б.Д.Греков, представителем и защитником интересов Хвостова был
Е.В.Тарле, академик Ротштейн выступал, защищая самого себя.
     И тут возник роковой  вопрос: действительно ли Хвостов совершил плагиат
у своего руководителя академика Ф.А.Ротштейна или нет?
     Повидимому,  плагиат был, и это сказал мне  позже  академик Греков, так
как  на  суде  защитник Хвостова  Тарле  доказывал,  что  если  даже Хвостов
совершил  плагиат, то  надо  учесть молодость  Хвостова  и не  опозорить его
научное имя на всю жизнь.
     "Суд чести", как мне говорили  историки в Ленинграде и в Москве, в  том
числе  и Б.Д.Греков,  кончился  компромиссно: Хвостову  суд  чести  разрешил
представить его работу на защиту в качестве докторской диссертации, изъяв из
нее  страницы  и  отдельные  разделы  -  по  указанию  Ротштейна,  -  но  не
публиковать ее до тех  пор, пока Ф.А.Ротшгейн не опубликует своей двухтомной
работы о  международных отношениях  и происхождении мировой  войны 1914-1918
годов.
     А  двухтомная рукопись академика Ротштейна както  "случайно" утерялась.
Она "нашлась" - и то  не полностью, - после второй мировой войны. Первый том
ее под названием "международные отношения  в конце 19 века (1871-1900) " был
опубликован издательством Академии Наук только в 1960 году.
     Я  внимательно  проштудировал  этот том. Как-никак,  когда я приехал  к
Ротштейнув  1937  году  с  просьбой  быть  официальным  оппонентом  по  моей
докторской диссертации, он увидел во мне прежде всего своего конкурента. Его
работа  была   написана  в  тридцатые  годы.   Но  даже  для  уровня  знаний
международных отношений  в 30  годы, этот том Ротштейна  представлял бледное
зрелище:  многие  важные  исторические   источники   не   были  использованы
Ротштейном в работе и,  возможно, он  даже не знал об их  существовании. Это
был научный  труд, который написал важный  партийный  сановник, -  со  всеми
ограничениями, которые налагает на его  работу высокий сановный пост, но  не
больше.
     Второй том рукописи Ф. Ротштейна (1900-1914),  совпадавший по изучаемым
годам  и по  содержанию  с моей  книгой "Возникновение  мировой войны"  (М.,
1935), "не нашелся" и до сих пор.
     Другим  признаком,  говорящим  о  правоте  обвинений  Ротштейна  против
Хвостова в плагиате, является то обстоятельство,  что в биографии Хвостова в
Советской   исторической  энциклопедии  нет   ни  слова  о  его   докторской
диссертации и  о присвоении  ему ученой  степени  доктора исторических наук.
Есть даты о педагогической деятельности Хвостова в 1931-1941 годах,  сначала
-  доцент, затем - с 1939  года - профессор кафедры  новой истории МГУ, есть
даты  награждения  Сталинскими  премиями  (1942  и   1946),  годы  работы  в
Министерстве иностранных дел (начальник архивного управления и член коллегии
МИДа), - словом, есть все данные о сановно-научной карьере  В.М.Хвостова, но
нет  ни  названия  докторской  диссертации,  ни  даты  ее  защиты,  ни  даты
присвоения  В.М.Хвостову  степени  доктора исторических наук. Этот  вопрос в
самой важной для историка энциклопедии совершенно не освещен.
     И  только  в  1977 году  издательство  Академии  Наук  издало посмертно
сборник  статей  В.М.Хвостова "Проблемы  истории внешней  политики России  и
международных  отношений  в  конце 19-го -  начала 20-го  века"  и  историки
узнали, что докторская  диссертация В.М.Хвостова имела  название: "Последние
годы канцлерства  Бисмарка (Очерки внешней политики  Германской  империи) ",
что она была защищена  в 1938 году и Хвостову была присвоена степень доктора
в  1939  году. Все  это  очень  совпадает  с  рассказом академика  Грекова о
плагиате Хвостова, о "суде чести" и его решениях.
     Этот сборник, его уровень  по  сути  дела выставил  Хвостова как голого
короля исторической науки в СССР. Период его "правления" - "хвостовщина" был
связан не только с личным  успехом самого Хвостова, достигшего высших постов
в  исторической  науке и  в званиях. Это  была общественная болезнь  науки в
СССР.
     30-е годы были  лишь  первым этапом  "хвостовщины", началом восхождения
В.М.Хвостова  к  диктатуре в  советской  исторической  науке,  о которой  он
говорил мне в 1937-1938 годах на своей подмосковной даче.
     Расцвет и  господство  "хвостовщины", покрывшей черной тучей  советскую
историческую нау