просить  что-нибудь  для  нее  сделать,  предпочитает скрыть  свою  нужду  в
чем-нибудь -  в  самых пустяках даже. Даже от самых близких людей она всегда
пытается отстранить заботы об ней, и если их принимает, то как-то покорно, -
когда уже не может отвести от себя эти заботы.
     В  самом  начале моего прихода Пунин рассказывал о Ц. С.  - в санаторию
ехать  никак нельзя -  там  в  каждой  комнате  по нескольку  человек, режим
строгий  слишком  - такой,  какого АА вовсе не  нужно.  Пунин ходил  узнавал
насчет пансиона. В Ц. С. их два - в один из них АА решила устроиться.
     Здоровье  АА  сегодня хуже  - по-видимому потому,  что  ей  еще  нельзя
вставать,  а  она  слишком  много вставала  и утомилась.  Температура  опять
высокая: днем было 37,5, а  вечером, часов (неразборч.) - 37,7. В  9 часов к
АА   приходят  Гессен  и  Лившиц  с  женами  (Гессен  и  Лившиц  -  издатели
["Петроград"]) - толстые евреи.  Сидят до 10  1/2 - разговоры  о разном -  в
книге (неразборч.) de St Petersbourg (изд.  1910) - которую АА  называет "La
noblesse de St Petersbourg";  разговоры о санатории, о  болезни, о поездке в
Крым, о Тихонове,  об антологии  Голлербаха,  о издающемся 2-томном собрании
стихов АА - обещают недели через 3 выпустить в свет.
     АА очень  утомлена. Людм.  Замятина, уходя  в 10 ч. вечера, просит меня
скорее выгнать гостей...
     В 10 1/2 АА просит меня  вывести погулять Тапа.  Пока я ходил  с Тапом,
издатели ушли,  а Н. Н. Пунина  я  застал в  шубе - он через несколько минут
тоже ушел, сказав мне -  "Павел Николаевич, вы сделаете АА все, что нужно...
Только не занимайтесь особенно долго"...
     Я остаюсь один.
     Пунин ревнует меня - ревнует уже всерьез. Сегодня,  при Замятиной, пока
я выходил в кухню кипятить чай, он ясно это показал АА.

     Разговор такой с АА: я упомянул про  толстые  как бревна ноги  в тонких
шелковых  чулках  -  жены  издателя.  АА  заговорила  о  том,  какая  теперь
безжалостная мода - она слишком много от женщины требует.
     АА: "Представьте  себе, если б при Елизавете  или  Екатерине была такая
мода? Как бы они были ужасны? А тогда, при той моде, какая тогда была, - они
даже казались прелестными..."
     АА: "Но подумайте, какие они милые (издатели). Они предлагали мне ехать
в  Крым  и обещали  каждый месяц высылать  деньги. Ведь по  правилам  я могу
получить  деньги  только  через  месяц  по выходе  книги...  А  они  столько
заплатили -  я  ведь  уже 1000  рублей получила... Я думала,  что  я уже все
получила, а они говорят: "Нет, кроме этого Вам  еще 800 рублей причитается".
- Это больше, чем я думала..."
     АА тронута таким отношением издателей.
     Я принес АА свой  литературный  дневник и стал читать. АА  делала  свои
замечания - некоторые фактические поправки.
     АА очень огорчили дневники: "По  этому  дневнику выходит,  что я  злая,
глупая и тщеславная... Это, вероятно, так на самом деле и есть".
     Эти слова АА заставили меня (на  следующий день - я записываю все через
день) внимательно прочесть дневник...  И вот в чем я убедился... Дневник мой
ведется совершенно по-дурацки. Действительно получается черт знает что!
     Получается  совершенно неверное представление  об  АА...  АА  -  живая,
добрая,  чуткая,  ума  совершенно исключительного  -  никак  в  дневнике  не
чувствуется...  Я думаю,  это происходит вот отчего:  я  записываю далеко не
все... Из  каждого разговора  я  записываю фразу или несколько фраз, которые
сильно запали в память,  а все остальное, окружение этой фразы, в дневник не
попадает... Отзывы о людях АА получаются резкими, злыми именно поэтому. АА н
и  к о г д а, н и р а  з  у не  сказала ни об одном человеке дурно и зло. АА
проникнута  симпатией   даже  к  самым  неприятным  ей  людям,  она  глубоко
объективна в своих суждениях. А те фразы, которыми  пестрит дневник - это не
есть  ее  отношение  к  данному человеку. Когда АА говорит  о  ком-нибудь  -
говорит,  всегда глубоко понимая человека, умалчивая о  его дурных сторонах,
известных,  может быть, ей; даже  оправдывая  его  в тех  поступках, которые
часто  не  требуют оправдания... И если в таком разговоре по свойственной АА
тонкости  ума  с  способности  к  иронии ("озорство  мое", "мое  окаянство")
попадается сатирическая фраза, то она способна вызвать в собеседнике веселый
смех,  как всякая  остроумная шутка,  но  окружение этой фразы в  общем ходе
разговора   совершенно  обезвреживает  такую  фразу,   делает  ее  абсолютно
беззлобной  и   нисколько  не  претендующей   на  отражение  действительного
отношения АА к данному человеку...
     А  в дневник эта фраза попадает вырванной из  целого, отрывистой и  еще
вдобавок грубой (потому что т о н к о с т и иронии, при моей плохой памяти и
собственной неспособности в этом отношении, пропадают. А малейшее искажение,
даже   отсутствие   особой   "ахматовской"  интонации,   совершенно   меняет
впечатление, производимое этой фразой). Попадает же эта фраза в  таком  виде
потому, что за отсутствием времени, за отсутствием возможности п р о д у м ы
в  а т ь то, что я  записываю, я не окружаю ее тем, чем она была окружена  в
действительности.  Гораздо  труднее  и   требует   гораздо   больше  времени
характеристика  собственными  словами  всего  отношения АА к данному объекту
разговора, и  гораздо проще,  легче и скорей  записать  просто запомнившуюся
фразу без  всяких комментариев... Я  забываю,  что при  отсутствии фона,  на
котором она была  произнесена,  эта фраза  лишена  и тонкости, и  иронии,  и
беззлобности,  которыми   она   обладала   в   действительности.  Получается
совершенная  бессмыслица; образ  АА  получается совершенно неверным.  То  же
самое должен повторить  о "тщеславии" АА. АА  не  тщеславна, н е  носится  с
собой, н е  говорит о себе,  н е  хвалит себя, осуждая других... Та  ирония,
которая есть у  нее  по отношению к  другим,  еще чаще бывает по отношению к
себе самой. АА не любит, когда о ней говорят как об  "Ахматовой", не выносит
лести,  подобострастия...   Чувствует  себя  отвратительно,   когда   с  ней
кто-нибудь  разговаривает  как  с  мэтром, как  со  знаменитостью,  робко  и
принужденно почтительно... Не любит, когда с  ней говорят  об ее стихах... В
этом отношении в ней есть какая-то исключительная стыдливость, неловкость за
себя... Пример  -  ну  хотя бы история в  антологией  Голлербаха. Ей  как-то
стыдно  было  разговаривать  о  ней.  Отсюда  отзывы  ее  о Голлербахе,  она
иронизирует над  ним, острит, шутит,  посмеивается... А  за этим -  вот что:
понимая   желание   Голлербаха  сделать  ей   приятное,  допуская  даже  его
искренность  в этом, сознавая,  что  Голлербах выдумал эту антологию потому,
что хорошо относится к ней, она не может думать о нем дурно по этому поводу.
Но у  нее  возникает вопрос: "Ну  зачем это?"  К чему это нужно? Самый  факт
существования  этой  антологии  ей неприятен, как  бывает  неприятно  надеть
слишком  дорогие бриллианты. Я  думаю, это - ощущение европейца, попавшего в
толпу дикарей, голых, которые пляшут вокруг, разглядывая невиданное платье.
     Ей  неприятно, когда ее выставляют напоказ - словно она зверь  в клетке
Зоологического  сада.  Приятно  зверю  или  неприятно,  что  им  восхищаются
классные дамы перед толпой любопытствующих школьников?
     Нет. Но скажут: а польщенное самолюбие, а сознание  своей  славы? О, АА
далека  от этого  -  это  б  ы  л  о,  может быть, в  первое  время ее  лит.
деятельности, но теперь это ей так глубоко безразлично!.. АА  слишком хорошо
знает людей, знает цену их суждениям, все равно - плохим или хорошим. И в те
годы,  когда зарождалась литературная  известность  АА, и тогда, я думаю, не
слишком много внимания обращала она на хвалы и уничижения - слишком тонок ее
ум для этого и слишком много в нем критицизма...
     Повторяю: скромность до застенчивости, доброта, благородство и тонкость
ума  - вот характерные черты  АА.  Да, в обращении  с посторонними людьми, с
людьми  ей  мало  знакомыми,  АА  может   показаться  высокомерной,  гордой,
самоуверенной; но такой она может показаться именно не знающим ее людям. При
более  близком знакомстве  это впечатление  исчезает  совершенно, становится
даже  непонятно,  как  можно было  так  про  нее подумать. Милая и ласковая,
приветливая  и  простая;  женственная,  как  только  может  быть  женственна
женщина, и в  то же время такой  неженский, ясный, спокойный  и  светлый ум,
объективный  и  проникновенный...  и  такая  любовь  к искусству, совершенно
бесподобное презрение к внешним, материальным удобствам. В этом отношении АА
беззаботна до последней степени: сыта она или голодна, будет ли сегодня обед
или  не  будет,  будет  ли  печка  вытоплена  или  нет  -  ей  глубоко,   до
бесконечности безразлично. Никакого чувства  собственности,  никаких забот о
своем внешнем существовании, атрофия чувства хозяйственности - эти природные
качества, вернее - природное отсутствие этих качеств у АА...
     Из моего  дневника видно, что  никогда у АА ничего  своего не  было, ни
обстановки, ни  посуды,  никакого  имущества. Это -  благословенная  нищета.
Только духовные интересы, высшие и светлые, золотое бескорыстие, честность и
благородство - какие  бывают даны только н е о б ы ч н ы м и н е п о в т о р
и м ы м натурам...
     Таким образом, впечатление, получающееся от чтения моего дневника - н е
с п р а- в е д  л и в о. Только выучив наизусть все вышеизложенное, запомнив
это и уверившись, приняв  это как ключ к моему дневнику,  можно начинать его
чтение.
     Моя  вина - такой  общий тон  дневника, и я не  хочу, чтоб по моей вине
можно было бы судить  об  АА ошибочно. Хулителей, не знающих действительного
образа  АА,  найдется  много. Неужели  же  и  мне, только за  невозможностью
обстоятельно писать и  по неумению моему, принадлежать к их числу? Не  хочу,
не могу, н е и м е ю п р а в а л г а т ь.

     Из моего дневника я  в этот раз прочел АА записи - от 8 декабря 1924 до
1  января 25 г. и от 22 февраля до 11 марта 25 г. Ее замечания - дословные -
занесены мной красными чернилами там же, в тексте.

     О том месте, где говорится, что АА решила написать биографическую канву
Н. С. после того, как он ей снился:
     АА: "В  одни сутки  3  раза  снился,  я  подумала, что  я должна что-то
сделать, что это какой-то вызов... И  тогда  я составила канву..." (Записано
буквально.)
     АА обещает когда-нибудь подробней рассказать об этом...

     Пришел в половине пятого.
     В. А. Щеголева пришла.
     Читала книжку "Шелли и Байрон"...
     В восемь встала с  постели, одевалась -  рубашку,  чулки, теплые черные
панталоны.
     Со Щеголевой разговор - о Чеботаревской, о Толстом и пьесах, о театре и
т. д.

     По  книге  - говорили  о стихах,  посвященных Анрепу в "Белой стае" и в
"Подорожнике".

     [AA:] "Люди  менялись, а Лозинский - с одиннадцатого года - десять  лет
не выпускал Н. С. из поля своего зрения".

     [AA:]  "Я уж ему не  написала, что деньги год получала, а не  неделю, и
что через Рабиновича, - Бог с ним..."

     Стихи, взаимоотношения.
     "Жили вместе,  я  была совсем девчонкой  и не поддавалась". Влияния  не
было. АА  ненавидела  экзотику, Африку.  Когда Николай  Степанович  приезжал
рассказывал - уходила в другую комнату: "Скажи, когда кончишь рассказывать".
     "Любить  Россию и верить в Бога" - не знаю, я ли... Научился, во всяком
случае, потому что раньше этого не было. Революция - глубоко чужда ему, даже
чистые идеи. Уехал за границу".
     Споры вечные о стихах. Уступки - удавалось убеждать?
     АА:  "Очень редко... Удавалось, но очень  редко. Обыкновенно - не  было
уступок".
     Почему  Наппельбаумы  и подобные  думают,  что АА воспитана Гумилевым -
сами они, пример Одоевцевой: почему бы не  воспользовалась таким  случаем? А
Н. С. в 9-10 гг. еще сам прислушивался к Вяч. Иванову, Брюсову и др.
     Кузмин -  "С креслами  давними" и  "Зараза" - больше  ничего нет. Этими
2-мя ограничилось. И. Анненского - вряд ли можно найти в стихах Н. С.
     Конечно, постоянные собеседования были полезны очень... Н.  С. присылал
в  Севастополь  книги, но это и каждый  культурный человек делал бы. Книги -
которые тогда читали в Париже, которые рекомендовал "Весы" и т. д.

     Морель - была любовницей Анрепа в свое время.
     Напластования: "На О. Суд. -  это - от Лурье, это - от  того-то...". (У
женщин.)
     А. Е. Пунина - один пласт - от Пунина. Думает совершенно одинаково. Как
это  ни странно,  культурность и образование женщины измеряется  количеством
любовников.
     У АА - 2-4. У О. Судейкиной - 5-6.
     Я: "У А. И. Ходасевич - 23".
     [AA:] "Да, она как-то очень!" (способна).
     АА очень огорчена, что я подумал, что у нее много было.
     - Я пойду к Наппельбаумам, скажу - АА меня соблазняет. Снимите меня!
     АА это очень понравилось.

     Н. С. Пунина не любил. Очень. Случай в Доме литераторов в революционные
годы - баллы ставили для ученого пайка. Заседание было. Все предложили Н. Г.
-  5, АА  - 5. Н. Н. Пунин  выступил:  "Гумилеву  надо  5  с  минусом,  если
Ахматовой - 5".
     Н. С. был в Доме литераторов, пришел на заседание, и все время до конца
просидел. Постановили Н. Г. - пять с минусом, а АА - пять.
     Пунин  бывал  еще в двенадцатом-тринадцатом  годах в  Цехе, в  Академии
стиха, - так что незначительное знакомство - давно было.

     - Н. С. помнил обиды?
     -  Помнил...  Часто  мирился с теми,  с  кем поссорился...  Но часто  и
помнил. Волошина, например, он не забывал, никогда.
     - Отзывался дурно?
     - Он удерживался, знал, что это нехорошо... Старался вообще не говорить
об этом человеке...
     Учительство  -  увлечение, конечно.  Он ничего  долго  не любил,  кроме
стихов. Стихи - это уж неизменно... Поступки Н. С. в революционные годы надо
рассматривать  на  фоне  быта:  общее положение,  семья  на руках, неудачный
(конечно, неудачный)  брак и т.  д.  Учительство...  а еще в девятом-десятом
году говорил о "пасти народ" (не хотел).


     2.04.1925

     В 3  часа дня иду к  АА. Она  лежит, но чувствует себя  хорошо. Сильная
слабость.
     Сегодня Н. Н. Пунин уехал в Царское Село, чтобы окончательно найти  для
АА  комнату  в  пансионе. АА  наконец  решает  определенно  ехать  завтра, в
пятницу.
     Я прошу АА сообщить мне канву своей биографии -  ибо это поможет мне  в
моей работе по Николаю  Степановичу. АА сначала  не соглашается,  шутит, что
мои доводы неубедительны.
     Наконец,  я  ее уговариваю. Она говорит,  я записываю - дословно, кроме
нескольких  эпизодов,  по поводу  которых  она  говорит или:  "Это не  нужно
записывать", или: "Это Вы запишете после - не "ахматовским", а  литературным
языком" (подразумевая то, что я  не  должен записывать  ни ее остроты, ни ее
характерные выражения).
     Во  время записывания  Маня приносит АА  котлеты; АА уговаривает и меня
принять участие. "Мне  скучно есть  одной"... После котлет Маня приносит  АА
компот  и  апельсинов,  а  мне кисель...  Маня  не  умеет  готовить,  но  АА
невзыскательна...
     Читаю ей мое письмо Горнунгу.  В нем  есть  фраза: "...И мое уважение к
ней (к  АА)  беспредельно".  АА просит вычеркнуть эту фразу, вспоминает  при
этом  афоризм Кузьмы Пруткова: "Чувствуя к Вам безграничное  уважение" (и т.
д.). По этому поводу вспоминает такой случай:
     АА: "За ужином на одном из собраний Цеха в 12-13 году я, разговаривая с
соседями,  сказала:  "Какой сон я  видела недавно - замечательный!". Николай
Степанович  издали,  очень почтительно, вежливо,  сказал:  "Чувствуя  к  Вам
безграничное уважение... (и т. д.)".
     АА сначала рассказала это мне подробней, с шутками, как всегда, сказала
фразу вроде: "Я была  окружена jeunes hommes'ами и  расцветала", но когда  я
стал записывать,  продиктовала мне этот рассказ в вышеописанной редакции. По
поводу этого случая АА добавила: "Такие вещи очень характеризуют Колю, очень
для него характерны".
     Показываю АА мои книги А. Ахматовой.  В "Подорожнике" и в  "Белой стае"
я, придя вчера домой, отметил, кому они посвящены  (АА  вчера это рассказала
мне).
     АА, перелистав книги, проверила, некоторые неправильности вычеркнула, а
над некоторыми стихотворениями надписала инициалы Н. В. Н., Б. А. и Н. С. Г.
... См. страницы моей "Белой  стаи" (Гиперб.) 10, 22, 26 (исправление К.  В.
Н. на Н. В. Н.), 38,  39, 41, 44, 56,  71 (у меня было написано  "Бэби"; АА,
сказав, что  "Бэби" совсем не нужно писать, нехорошо, стерла влажным пальцем
мою пометку), 88, 93 (на стр. 93 стихотв. "Перед весной бывают дни такие..."
- посвящено Н. Г. Чулковой. АА сказала - что это тоже к Бор. Вас. относится,
несмотря на посвящение... Я спросил: "Вы про это стихотворение говорили, что
очень его любите?".  АА ответила:  "Да".).  Стр. 95, 96,  106,  114, 120;  в
"Подорожнике"  (изд.  "Petropolis",  1921), по поводу стихотв. "Покинув рощи
родины  священной"  у  меня  было  написано: "Посв. Б. Анрепу".  АА  просила
зачеркнуть  как  неверное:  "Это до  него  написано.  Я еще  не была  с  ним
знакома". По поводу акростиха  Б. Анрепу АА сказала: "Я ему не показывала...
Прочел ли он?"
     Я: "Конечно, прочел..."
     АА: "Не знаю... Может быть, и нет..."
     Я: "У Вас много ненапечатанных стихотворений, последнего времени?"
     АА: "Есть..."
     Даты, поставленные  на  книжках  АА, иногда неверны. АА  часто  ставила
неверные даты.
     По  поводу  какого-то стихотворения АА сказала: "Есть точная дата этого
стихотворения"...
     Я: "А разве у Вас нет точных дат других стихотворений?"
     АА: "Нет... Что вы... Ведь у меня нет рукописей..."
     АА дарила  их, теряла, выбрасывала.  Шилейко ставил  в  Москве  самовар
рукописью "Подорожника" (со  злости,  конечно).  Многие стихи  АА  диктовала
прямо  приходившим  из редакций  журналов.  Рукописей  и  черновиков,  таким
образом, почти не осталось.
     АА с улыбкой, шутливо: "Невеста оказалась гораздо менее богатой, чем вы
думали?"

     О стихотв. Николая Степановича:
     Вместо  строк   "Голод   ощерился  львицей  /  Обороняющей   львят...",
первоначально было  иначе, АА помнит: ".  .  . . .  . .  . .  трибуны  /  На
площадях говорят...".
     На  заседании  II  Цеха, где  он читал  это  стихотворение, ему  кто-то
сказал,  что "трибуны не  говорили  тогда"...  А  кто-то другой,  кажется  -
Курдюмов, сказал: "Нет,  я  слышал,  Гучков  говорил...". В такой  плоскости
велся разговор.

     В  7 час. вечера АА  просит меня съездить купить вино  и 1/2 ф. икры. Я
ухожу,  покупаю бутылку белого "Абрау" - лучший сорт, какой  мог найти, -  и
икру.
     Когда вернулся,  застал А.  Е.  Пунину,  но она  скоро, минут через 15,
ушла. АА при ней вставала, причесывалась у туалетного столика. Потом легла.
     АА  награждает  меня  в  благодарность за  хлопоты  апельсином. (Я  его
все-таки  забыл  взять, уходя.) Пьем вино из  тонких ее  с  малиновым звоном
бокалов... До 9 - 9 1/2 часов...
     До  этого, вслед  за уходом  Пуниной, уходит  Маня. АА ее зовет: "Маня,
поезжайте на трамвае домой". Маня: "Что Вы, зачем, барыня..." -  "Поезжайте,
поезжайте... У вас голова болит".
     АА заботливо об этом помнит... Дает деньги на трамвай.
     АА (о А. Е. Пуниной): "Гениальная женщина... Знаете, что она придумала?
Она зовет меня на лето к себе - в Курскую губернию...".
     Мысль  А.  Е.  Пуниной  действительно  "гениальная"...  Таким   образом
получится:
     1) АА будет находиться под бдительным надзором А. Е. Пуниной - которая,
значит, будет спокойна за мужа (ибо Н. Н. Пунин останется в Петербурге);
     2) Н. Н. Пунин будет  спокоен,  что АА ему тоже  не  изменит - ибо не с
кем, и ибо там его жена.
     Очень хорошо получится! - для семейства Пуниных, конечно, а не  для АА,
и ...!

     В  9 1/2 вечера приходят супруги Срезневские  с кем-то еще  - доктором,
пожилым.
     В 10 приходят  Замятины - Евг. Ив.  и  Людм. Ник. Я устраиваю всем чай,
кипячу