о в Ш. д. А в семь - АА
мне  позвонила.  В 9 часов я пошел к АА в  Мр. дв.  Принес  ей  воспоминания
Черубины де Габриак и  черновик  стихотворения  "И совсем  не в мире  мы,  а
где-то...", который я достал сегодня у Арбениной.  (Я был  у  нее  сегодня.)
Прочел  его АА. АА моментально  обнаружила сильное влияние  Бодлера  и  одну
совершенно  совпадающую с  бодлеровской  строчку. Его книжки "Les fleurs  du
mal" у нее не было здесь, и она показала мне по русскому, по отвратительному
переводу. Стихотворение очень  заинтересовало АА, и она сказала, что Николай
Степанович сильно его обесценил, совершенно изменив редакцию.  Первая была -
значительней и интересней.


     5.11.1925

     От шести до половины одиннадцатого вечера я был у АА в Ш. д.
     Черновик  "Канцоны",  который я ей дал  вчера,  натолкнул  ее на  целую
систему мыслей о Бодлере. Она снова стала "изыскивать" в Бодлере. И сегодня,
положив на стол принесенную  ею из Мр. дв. книгу "Les fleurs du mal",  стала
мне рассказывать все свои соображения. А они такие:
     В  последние годы Николай Степанович снова испытывает  влияние Бодлера,
но уже другое, гораздо более тонкое. Если в 7-8 году его  прельщали в стихах
Бодлера экзотика, гиены и  прочее; то теперь то, на что тогда он  не обращал
никакого внимания - более глубокие мысли и образы Бодлера.
     Стихотворение  "B n diction", никак  не  повлиявшее  на  стихи  Николая
Степановича 7-8  года,  в  19-20 году  влияет  на три  стихотворения Николая
Степановича: на "Заблудившийся трамвай", на "Канцону" - "И совсем не в  мире
мы, а где-то..." (и особенно на его черновик) и на "Память".
     То, что  у  Бодлера  дается  как  сравнение,  как  образ  -  у  Николая
Степановича  выплывает  часто  как  данность...  Это именно и  есть  влияние
поэтическое, а не "эпигонское слизывание"...
     По-видимому,   в  последние  годы  Николай   Степанович  читал  Бодлера
вплотную, как АА читает его сейчас.
     И то, что образы Бодлера возникают у Николая Степановича,  АА объясняет
так:
     Или это - насыщенность Бодлером...
     Или это... (забыл)...
     Или это - тупое совпадение. Что вероятней? Конечно, первое...
     Обратить внимание на историю образа - Млечный путь, в котором возникает
яркая звезда  ("Это  Млечный  Путь  расцвел  нежданно  / садом ослепительных
планет..." и - "Зоологический сад планет" и т. д. - у Николая Степановича).
     Часов  в 8  я  собрался  уходить - попрощался, надел  уже шубу... Но  в
передней  АА, провожая меня, сказала: "А я думала, что Вы останетесь хоть до
прихода  Аннушки...  Но если Вам очень  скучно - уходите...".  А я  собрался
уходить именно  потому, что боялся наскучить АА  своим присутствием...  Снял
шубу. Остался.  Мы перешли  в кабинет. И тут  постепенно завязался разговор,
оживленный   и   непрерывный...   АА  блистала  крыльями  мысли,   интонации
переливались всеми цветами  радуги... И это - при необычайной простоте слов,
фраз и выражений...
     Мы начали говорить о работе...
     В  этот долгий разговор  - как сравнения, как уподобления, как образы -
попадали и другие, мелкие, не развивающиеся дальше темы...
     Смысл ее слов о моей работе:
     Есть два  пути  для  биографа: одна  биография  - идеализирующая  поэта
(может быть, так и нужно писать биографию поэта?). Так - И. Анненский.
     После  его  смерти  была  "блестящая  статья"  в "Аполлоне" Пунина  - о
значении  Анненского,  статья  общего  характера... Потом -  статья  Николая
Степановича. Но биографией его никто не занялся... И только через  16 лет В.
Кривич  собрался,  наконец, написать биографию... Конечно,  время упущено...
Это  - во-первых; а  во-вторых, несомненно  заведомое  умалчивание  Кривичем
одних фактов,  искажение других... Кроме того, В.  Кривич  плохо знает отца,
плохо его себе представляет, не умеет пользоваться материалами...
     В биографии В. Кривич говорит об И. Анненском,  главным образом, как об
учителе, директоре, чиновнике... Поздравительные адреса при его отъездах при
перемене службы  развертываются  В. Кривичем в длинный свиток...  А главное,
конечно,  -  время  упущено.  И.  Анненский   появляется  в  этой  биографии
идеализированным. Облик  его искажен... Но, может  быть, так  и лучше? Может
быть, найдутся сторонники именно такой биографии. Представьте себе, что Лева
через  20 лет стал бы писать биографию Н. С. ... Материалов он не имел бы...
Кроме  того вмешивал  бы в биографию  свои детские, к  тому времени вдобавок
искаженные воспоминания... В написанной им биографии говорилось бы о шкурах,
которые  Николай  Степанович  привез из  Африки,  о  том, что  отец его  был
путешественником, излагались бы все  анекдоты  (теперь их  много).  И  между
прочим - говорилось бы о том, что он был большой поэт... и т. д. и т. д. (АА
развивала эту мысль. Я оставляю это незаписанным - тут легко напутать.)
     "Вы - избрали другой путь.  Вы решили собрать в  с е...  Даже весь вор,
какой  примешивается к  имени  человека... Это путь более совершенный, но  и
более ответственный...  Вы не должны  забывать: эта  биография, составляемая
Вами,  - является, может  быть,  тягчайшим  обвинительным актом... Вы должны
разобраться в каждой мелочи, пройти сквозь весь этот сор...  и только пройдя
сквозь  него,  Вы можете создавать  п  о  д  л  и  н  н ы  й  облик  Николая
Степановича...
     Та биография - более шаткая. Ту легко поколебать. Представьте себе, что
через три года кто-нибудь скажет про Анненского: "Да, все это так, но он был
картежник"...  И  кто  защитит  его  тогда  от  такого  обвинения?..  Фраза,
пущенная,  может  быть,  просто  со   злым  умыслом,  может  разрушить   всю
биографию... А если фразу  такую бросят Вам про  Николая  Степановича,  - Вы
сможете ответить: "Картежник?.. Карты?.. Да, карты были, но они занимали вот
т  а к о е место в его жизни. Они имели т а  к о  е значение". И у  Вас есть
доказательства. И любое неправедное мнение Вы можете опровергнуть.
     Но чтобы  создать такую биографию, Вы  должны непрестанно думать о ней,
все время перечитывать и произведения Николая Степановича, и  все материалы;
погрузиться с  головой в них... Вот почему я боюсь ваших "сводок"... То, что
уже написано, - входит в сознание, как  некий фундамент, как некая сделанная
работа... К ней Вы перестаете относиться критически...
     И тут Вы можете и сузить, и сделать ошибки... Сейчас, я думаю, "сводки"
преждевременны. Материал еще недостаточно спаян и освещен внутренним светом,
чтоб можно было его плавно излагать. "Написано - значит, так и есть"..."
     Дальше АА говорила  о своем  отношении к  этой  работе... Если раньше -
весной - она, делая эту  работу, думала о том, что  должна ее делать потому,
что  это  ее  долг; то  теперь  (с  лета, с того  времени,  как  она  начала
заниматься  Бодлером и стала много о работе думать) -  она искренне увлечена
этой работой. Она ее делает уже и просто потому, что это ей интересно... Она
поняла,  что   создание  такой   биографии  -   это  такое  же  произведение
искусства...  Что - здесь такое же творчество как и во всем остальном. А уже
по  этому  самому  -  эта  работа  требует  к  себе  максимально  серьезного
отношения.. Здесь должны присутствовать и неослабное внимание, и упорство, и
энергия, и максимально критическое отношение...
     Мы говорили долго... Когда в 10 часов пришел Пунин и удивленно взглянул
на нас, оживленных, АА  как-то  сразу запнулась, как бы оглянувшись на  свое
увлечение  разговором,  рассмеялась и  сказала: "Я  даже  охрипла -  столько
сейчас говорила...".

     Вскоре после прихода Пунина я ушел домой.

     Но еще до прихода Пунина,  даже до разговора, было несколько  моментов,
которые я хочу записать.
     Во-первых, как-то вскользь  говорилось о материальном положении Шилейко
и Пунина. Шилейко сейчас будет зарабатывать много  - к зиме  рублей до 200 в
месяц. Так что он будет совершенно обеспечен.
     "Вы понимаете, что  одинокому человеку, который тратит только на  себя,
это должно  хватать..." И совсем тихо, как бы про  себя,  АА промолвила:  "Я
ведь у него  денег не беру". Сейчас же, как бы  спохватившись в том, что она
проговорилась, АА быстро заговорила о другом...  Да, АА  денег  у Шилейко не
берет.  И  не  только не  берет... Я  не помню,  записано ли  это  у  меня в
дневнике, - я знаю, что  АА сама посылала весной деньги Шилейке в Москву. (Я
читал письмо Шилейко, где он благодарит АА за материальную помощь.)

     Я говорю: "Неужели Пунин получает только 36 рублей?".
     АА ответила: "Ну, это - в одном месте, а у него ведь несколько служб...
Со всех-то он больше получает!.."
     Я не знаю - сколько, но знаю, что Пунин почти бедствует.

     К теме о злоязычии Шилейко...
     Его  злоязычие доходит до того, что "намекает" АА по поводу полученного
ею  письма с  адресом: "Марсово Поле", что  АА  находится  в  могилах  жертв
революции. Потому что какое же еще жилище есть на Марсовом Поле?
     Был разговор - в котором участвовал и Пунин - О Гумилеве, о возможности
или о невозможности его издать и т. д.
     Происходил он в спальне. Между двумя кроватями Пунин поставил ломберный
стол. Сидел  за ним, писал статью. Мы вошли в комнату, АА села на кровать, я
облокотился на спинку кровати... Вошла Аннушка. Пунин  послал  ее  купить на
ужин маринованную селедку и две груши: одну для АА, другую для Иринки.
     На днях получено жалованье...
     (Между прочим, Шилейко тоже  получил  жалованье и сегодня устраивает  у
себя пьянство. Когда  АА уходила из Мр.  дв., там  на столе  стояла солидная
батарея бутылок. У него  соберутся его приятели - ученые,  профессора. АА по
этому случаю сегодня ночует в Ш. д.)

     По  какому-то поводу я спросил  АА  об отношении  Николая Степановича к
Гойе и Штуку... "Душенька, разве можно ставить рядом эти имена! Вы не должны
забывать, что Штук... очень плох, и его нельзя упоминать вместе с Гойей..."
     И  ответила,  что  больше  других  Николай  Степанович,  пожалуй, любил
Делякруа.
     Когда  АА  принесла  в столовую  свои  листочки  с  работой  по  Н. С.,
развернула их...  - то  обнаружила исчезновение двух экземпляров  "Огненного
столпа". Стала  искать. Не  нашла. Решила, что потеряла  их,  когда ехала  в
трамвае сюда" жалела их - они именные и, кроме того, на них  нанесены все ее
соображения  о стихах Николая Степановича. Я  хотел  искать еще. Но тут  уже
Ахматова остановила меня,  сказав, что ничего плохого  не случилось, - важно
только что они не пропали. А в трамвае их кто-нибудь найдет, будет читать, и
это уже оправдание потери. Но еще больше АА  искала книжку Виньи - которую я
достал ей  из  библиотеки.  О  ней  очень  беспокоилась,  говоря,  что  если
потеряется эта книжка  -  то это ей будет очень  неприятно, потому  что  эта
книга  чужая. Когда  теряется своя  вещь -  это совершенно незначительно.  И
очень всегда неприятно потерять чужую вещь.

     Я  дал  АА  читать дневник мой  - остальное... АА  прочла  и,  кажется,
осталась довольной тем, что  я не  записывают всяких  ее  "улыбок"  и прочих
"глупостей"...
     Я  за  столом в столовой дал  ей  две  подаренные  его  фотографии.  АА
положила их рядом, смотрела на них. Наклонилась.  Потом неожиданно протянула
их мне: "Не хочу надписывать сегодня...".
     Сегодня АА вернула мне книги В. Гюго и Банвилля.

     Я заговорил о том, что  во всех воспоминаниях о последних годах Николая
Степановича  сквозит:  организовал   то-то,  принял  участие  в  организации
того-то, был инициатором в том-то и т. д.
     АА  очень  серьезно  заговорила,  что  нельзя   говорить  о  том,   что
организаторские способности появились у  Н. С. после  революции. Они  были и
раньше  -  всегда. Вспомнить  только о  Цехе,  об Академии, об "Острове", об
"Аполлоне",  о  "поэтическом  семинаре",  о тысяче  других вещей...  Разница
только   в   том,   что,   во-первых,  условия   проявления  организаторских
способностей  до революции были неблагоприятны ("Пойти к министру  народного
просвещения и сказать: "Я хочу организовать студию по стихотворчеству!"),  а
во-вторых,   до   революции  у  Николая  Степановича  не  было  материальных
побуждений  ко   всяким  таким  начинаниям...   После  революции  -  условия
изменились. Это раз. И второе - все эти студии были предметом  заработка для
впервые  нуждавшегося,  обремененного  семьей  и  другими  заботами  Николая
Степановича. Они были единственной возможностью - чтобы не умереть с голоду.
     Разговор об отражении революции в стихах Николая Степановича...
     Одно  -  когда  Николая  Степанович  упоминает  о  быте,  так  сказать,
констатирует факт, описывает как зритель...  Это - часто сквозит в стихах...
И больше всего - в черновике "Канцоны"...
     И совсем другое - осознание себя  как действующего лица, как  какого-то
вершителя судеб...
     Вспомните "Колчан", где  в стихах Николая Степановича война  отразилась
именно  так.  Николай  Степанович  творит  войну.  Он  - вершитель  каких-то
событий. Он участник их... Его "я" замешано в этих событиях...
     Таких стихов в отношении революции нет. Николай Степанович еще не успел
осознать  себя  так... Такие  стихи  несомненно  были  бы,  проживи  он  еще
год-два...  Осознание  неминуемо  явилось  бы.  Указанием  на  это  является
стихотворение "После стольких лет". Это стихотворение  -  только росток,  из
которого должно было развиться дерево... Но смерть прекратила развитие этого
ростка.

     Николай  Степанович в  последние  годы  сказал  Валерии  Сергеевне  про
Лозинского: "Мы с ним, как два викинга, пьем из одного рога, курим  из одной
трубки. Лозинский это моя душа!". Фразу эту... (Обрыв.)

     Строки Н. Г.:

     . . . . . . . . . . . мизинце
     Скрепляет важные дела
     Ему доверенных провинций...

     У АА было до них (уничтоженное после) стихотворение,  в котором были те
же рифмы.

     Перелистывала издание Микель Анджело.

     АА сказала, что была у Срезневской недели три назад...

     Еще о Шилейко.
     Шилейко всегда старается унизить  АА в ее собственных глазах,  показать
ей, что она неспособная, умалить ее всячески... Это - вообще. А в частности,
даже  он принужден был признать  правильность ее мнений,  касающихся влияний
Бодлера на Николая Степановича... - именно в рассуждении черновика "Канцоны"
("И совсем не в мире мы, а где-то...").

     АА сегодня получила открытку  от Кан, где та  пишет,  что,  вероятно, в
письме дала неправильно No своего телефона, а потому - повторяет его.  У нее
сильное  желание,  по-видимому,  чтоб  АА  позвонила ей... АА  сказала,  что
поручит  Пунину  (так как, фактически, у  нее телефона нет)  позвонить Кан и
передать привет от нее...

     Я  заговорил о здоровье АА... В ответ она рассказала  мне, что  однажды
Николай Степанович вместе с ней был в аптеке и  получал для  себя лекарство.
Рецепт был  написан на другое имя. На  вопрос АА Николай Степанович ответил:
"Болеть  -  это  такое  безобразие,  что  даже  фамилия  не   должна  в  нем
участвовать"... Что он не хочет порочить фамилии, надписывая ее в рецептах.


     6.11.1925. Пятница

     В 4 часа вечера мне звонила АА. Спрашивала нет ли чего-нибудь нового. А
на  мой вопрос, что мне делать сегодня, ответила, что сегодня, кажется, меня
согласен  принять В. К.  Шилейко.  "Когда  именно?" Сказала -  позвонит. В 6
часов  мне  позвонил  Пунин,  просил  прийти  сейчас  же,  сказал,  что   АА
"заливается краской стыда", но просит меня исполнить ее поручение.
     Зашел  в  Ш. д. К Пуниным приехали  родственники, квартира  переполнена
ими, они пируют и пьют водку. АА загнана в кабинет. АА сказала о Шилейко - к
нему можно прийти, "когда он будет  пить чай", а чай он пьет обычно в десять
-  половине  одиннадцатого.  От  АА  я  направился  в  Союз  поэтов.  Ничего
примечательного. Гнусно,  как  всегда.  Но  под конец  явился Н.  Тихонов. Я
обрадовался  ему,  поговорили.  Условились, что  он  зайдет  ко мне с  Е. Г.
Полонской, которая присутствовала при  разговоре. Из Союза поэтов я вышел  с
Полонской. Она  - домой, а я - к Шилейко. Сидел  за  бумагами. Скоро дописал
"до точки". Вылез ко мне - в столовую. Зажег примус, наливал крепкий зеленый
чай... Ходил по комнате, диктовал... За справками и за иллюстрациями лазил в
книги,  которые для  этого отыскивал в груде  других.  В  таком  занятии  мы
досидели до 12 часов ночи. Я собрался уходить, но Шилейко предложил остаться
еще, так  как  с минуты на минуту  должна  прийти  "Анечка". Через несколько
минут она действительно  пришла, открыв незапертую дверь. Вошла  в столовую.
Поздоровалась с  В.  К. Шилейко -  он  поцеловал ей руку, а она прикоснулась
губами  к  его лбу. Медленным,  дребезжащим голосом Шилейко произнес: "Может
быть,  ты  вернешься  назад?!"  и  показал  глазами  на  Тапа.  АА,  еще  не
отдышавшаяся  от ходьбы и подъема по лестнице, взяла Тапа  и вышла. Через 10
минут вернулась. Села к  столу против меня. Шубу сначала сняла,  потом опять
накинула на плечи (в комнате, хоть и топленной, холодно). Шилейко налил всем
чаю. Я ставил ему вопросы - иногда глупые, потому что просто хотел возбудить
как-нибудь  его  ассоциации... Он рассказывал  о  "Всемирной литературе",  о
голоде, холоде, о  быте  18  - 20 годов. АА также принимала участие  в  этом
рассказывании.
     Я сидел, слушал. Уже не записывал...
     В час ночи я попрощался и ушел.


     7.11.1925. Суббота

     День Октябрьских  торжеств. Мокро, грязно. Талый снег измят и испачкан.
Военные оркестры, манифестации.
     В 12 часов я пошел к Султановой-Литковой. Она еще не оделась, и я пошел
бродить  на  улицу.  Дошел  до  Дворцовой  площади.  Под ангелом  - трибуна,
громадными буквами: "Р. К. П."
     В час вернулся к Дому ученых.
     Султанова вспоминала плохо, но все же вспоминала...
     День провел дома.

     А в 6 часов мне позвонил Пунин, спросил, буду ли я дома, и сказал,  что
часов в семь ко мне собирается АА.
     Я обрадовался, стал приводить комнату в порядок. В половине восьмого АА
вошла... Наклонилась у  печки,  снимала калоши.  Из кабинета  вышел  папа. Я
сказал АА, не заметившей его (он подошел сзади): "Мой отец, АА...". АА резко
выпрямилась и повернулась к  нему.  Он поцеловал  руку, сказал: "Так много о
Вас слышал, и не удавалось Вас увидеть...". АА не нашла в первую минуту, что
ответить на  эту неудачную фразу...  но потом твердым  и  эластичным голосом
сказала несколько общих фраз об отвратительной  погоде. Я проводил АА к себе
в комнату. АА села в кресло  к столу. Стал ей читать воспоминания Султановой
и  Шилейко. В это  время  вошла мама  с  подносом  - чай,  коньяк,  печенье,
шоколад... Поставила на стол. АА также выпрямилась во весь рост...
     Пожали  друг другу руки и  несколько секунд стояли  друг против  друга,
обмениваясь обычными в таких случаях фразами.
     Мама ушла, и больше уже никто нас не тревожил в течение всего вечера.

     ...АА просила  дать  ей  "Огненный  столп".  Разговор о стихах  Николая
Степановича  и о влиянии Бодлера на стихи из "Огненного столпа".  Я прочитал
ей  первый вариант  "Леопарда"; АА  заметила,  что Николай Степанович хорошо
сделал,  сократив  это стихотворение, что в  сокращенном виде оно  страшнее,
потому что нет ненужных  отвлечений и  подробностей,  вроде:  "Раб  бежавший
возвратился / И поправился твой мул...".
     Я дал АА листок с названиями ненаписанных (или пропавших) стихотворений
Николая Степановича, все его  списки  и планы периода "Огненного столпа". АА
долго   их   штудировала,  сопоставляла,  устанавливала   последовательность
написания стихотворений, чтобы уловить момент максимального -  во  времени -
сближения  Николая  Степановича  с  Бодлером.  Ей это удалось.  "Канцона"  и
"Заблудившийся   трамвай"   стоят  рядом  всюду.   По-видимому,   это   есть
разыскиваемая точка. Ее порадовала эта находка...
     АА сидела в кресле, подложив под себя ногу, так  что носок  туфли  е