рят огни, -
     Бывало выпьешь лишнее,
     А только ни-ни-ни...

     Эту строфу АА произносит.

     Пунин про кого-то сказал дурно.
     АА упрекнула его: "Да не говорите вы так плохо о людях!..."

     АА решила остаться в пансионе еще на несколько дней.
     Пунин собрался ехать  вместе  со  мной, с последним поездом, но в конце
концов остался - АА сказала.
     Я  в  9 часов  ухожу вместе  с  Мандельштамами. Они идут к себе, а  я -
домой.
     С поездом 9.37 возвращаюсь в Петербург.

     В 11 часов вечера телефонный звонок из Ц. С. - разговаривал с Пуниным и
с АА.

     Забыл еще записать: в 8 час., приблизительно, АА вызвали к телефону. АА
возвращается, говорит, что ей звонил Замятин - радостный, потому что дело А.
Толстого  и  П.  Щеголева  с  "Заговором  Императрицы"  выиграно  ими.   Суд
постановил отказать в иске театру, по этому случаю сегодня  - пьянство... АА
передает слова Замятина:
     АА: "Вы незримо будете с нами..."
     АА смеется: "Хорошее представление обо мне - там где пьют, там я должна
быть!".

     АА  много говорит  о своих  отношениях с Николаем Степановичем. Из этих
рассказов записываю:  на творчестве  Николая  Степановича  сильно  сказались
некоторые биографические особенности.
     Так, то, что он признавал только девушек и совершенно не мог что-нибудь
чувствовать к женщине,  -  очень определенно сказывается в его творчестве: у
него всюду - девушка, чистая девушка. Это  его мания. АА была очень упорна -
Николай Степанович добивался  ее  4, даже  5 лет.  И  при такой  его мании к
девушкам - эта  любовь становилась еще больше, если принять во внимание  то,
что Николай Степанович добивался АА так,  зная, что он для нее  будет уже не
первым  мужчиной, что  АА  не невинна.  Это было так:  в  1905  году Николай
Степанович сделал  АА предложение и получил  отказ.  Вскоре после этого  они
расстались, не виделись  и в течение  1 1/2 лет даже не переписывались.  (АА
потом, в 1905  г., уехала в Париж) 1  1/2 года не переписывались - АА как-то
высчитала этот срок.  Осенью  1906 года АА  почему-то решила написать письмо
Николаю Степановичу. Написала и  отправила.  Это письмо не заключало  в себе
решительно  ничего особенного, а  Николай Степанович (так,  значит, помнил о
ней все  время) ответил на это письмо предложением. С этого момента началась
переписка. Николай Степанович писал, посылал книги и т. д.
     (А до этого, не переписываясь  с АА, он все-таки знал о ее здоровье и о
том, как она  живет, потому что переписывался с братом АА - Андр. Андр. Так,
он  прислал  ему  "Путь конквистадоров", когда  эта  книга  вышла.  АА "Пути
конквистадоров" он не выслал.)
     Весной  1907 Николай Степанович приехал в Киев,  а летом  1907 на  дачу
Шмидта.  На даче Шмидта были разговоры, из которых Николай Степанович узнал,
что АА  не невинна.  Боль от  этого довела  Николая  Степановича до  попытки
самоубийства   в  Париже...   Переписка  продолжалась,   Николай  Степанович
продолжал просить руки АА. Получал несколько раз согласие, но потом АА снова
отказывалась, это продолжалось  до 8 года, когда Николай Степанович, приехав
к  АА,  получил окончательный отказ. Вернули  друг  другу  подарки.  Николай
Степанович  вернул  АА  ее письма... АА, возвращая  все  охотно,  отказалась
вернуть  Николаю  Степановичу чадру,  подаренною  ей  Николаем Степановичем.
Николай Степанович  говорил:  "Не  отдавайте  мне браслеты, не  отдавайте...
(остального), только чадру верните...".
     Чадру он хотел получить  назад, потому что АА ее носила, потому что это
было бы самой яркой памятью о ней.
     АА: "А я сказала, что она изношена, что я не отдам ее... Подумайте, как
я была дерзка - не отдала".
     (А чадра - м. б. АА  назвала  ее не чадрой,  а иначе, я не помню - была
действительно изношена.)
     В одном из "посмертных" писем  Н. С. прислал свою фотографию, и на  ней
надписана была строфа из Бодлера (сказала мне ее).

     Николай Степанович, ответив на письмо АА осенью 6 года предложением (на
которое,  кажется, АА  дала  в  следующем  письме  согласие),  написал  Анне
Ивановне и Инне Эразмовне, что он хочет жениться на АА.
     АА: "Мама отрицает это, но она забыла".
     АА,  сообщая  все  это и  умоляя  меня  ни  в  каком  случае  этого  не
записывать, сказала, что все это рассказывает, только чтоб я сам мог уяснить
себе кое-что в творчестве.
     Откровенность АА  действительно  беспримерна.  Я все это записываю - не
все, конечно, далеко не все - и совесть меня  мучает. Но если бы этого всего
я не записал - я бы и не запомнил ничего.

     В  1918 году  Николай  Степанович  вернулся,  остановился  в  меблиров.
комнатах "Ира". Была там  до утра. Ушла к Срезневским. Потом, когда  Николай
Степанович пришел  к Срезневским,  АА  провела его  в  отдельную  комнату  и
сказала: "Дай  мне развод..." Он страшно побледнел и сказал: "Пожалуйста..."
Не просил  ни остаться, не  расспрашивал  даже. Спросил  только: "Ты выйдешь
замуж?  Ты любишь?" АА ответила: "Да". -  "Кто  же он?" - "Шилейко". Николай
Степанович  не поверил: "Не может быть. Ты  скрываешь,  я  не  верю, что это
Шилейко".

     Пристрастие   Николая   Степановича  к   девушкам   -  не  прирожденная
ненормальность (пример - хотя бы Де  Орвиц Занетти), это из-за АА так стало.
Николай  Степанович такую цену придает  невинности! Эта горечь на  всю жизнь
осталась  в Николае  Степановиче.  Во  всех его  произведениях  отразилась -
конечно, совершенно бессознательно  для него самого.  "Отравленная туника" -
фраза  в  1-й  теме  Юстиниана;  то   что  говорит   Николай  Степанович  об
Александрийской блуднице в  "Отравленной  тунике"; в "Гондле" -  Лера,  Лаик
тоже - всюду  тема  потерянной  невесты  и  другие темы того  же  порядка...
Характерно: в  18  году,  написав  "Отравленную  тунику", Николай Степанович
принес ее АА, специально, чтоб она прочла.
     Вскоре  после  этого  АА с  Николаем  Степановичем уехали в Бежецк... В
Бежецке, по-видимому, уже догадывались, потому что перед первой ночью  А. И.
спросила: "Можно вас в одной  комнате положить?"  Этот  вопрос был странным:
сколько раз до этого АА и Николай Степанович приезжали вместе, спали в одной
комнате и никогда никто их не думал спрашивать...
     А. И. получила ответ: "Конечно, можно"...
     Я:  "А  после  объяснения у Срезневских как  держался  с  Вами  Николай
Степанович?"
     АА: "Все это время он очень выдержан был... Иногда ничего не показывал,
иногда  сердился, но всегда это было в  очень  сдержанных формах. Расстроен,
конечно, был очень".
     АА  говорит, что только раз он заговорил об  этом:  когда  они сидели в
комнате, а Лева  разбирал перед ними игрушки, они смотрели  на Леву. Николай
Степанович внезапно поцеловал руку АА и грустно сказал ей: "Зачем ты все это
выдумала?" (Эта фраза - точно передана мной.)
     О том, о первом, кто узнал  АА, Николай Степанович помнил, по-видимому,
всю жизнь, потому что уже  после развода с АА он спросил ее: "Кто был первый
и когда это было?!..".
     Я: "Вы сказали ему?"
     АА (тихо): "Сказала"...

     АА  говорит про лето 18  года: "Очень  тяжелое было  лето... Когда  я с
Шилейко расставалась  -  так  легко  и  радостно  было,  как  бывает,  когда
сходишься с человеком,  а не расходишься. А  когда  с Николаем  Степановичем
расставалась - очень тяжело было. Вероятно, потому, что перед Шилейко я была
совершенно права, а перед Николаем Степановичем чувствовала вину".
     АА говорит, что много горя причинила  Николаю Степановичу: считает, что
она отчасти виновата в его гибели (нет, не гибели, АА как-то  иначе сказала,
и надо другое слово, но сейчас не могу его найти - смысл "нравственной").
     АА  говорит,  что   Срезневская  ей  передавала   такие  слова  Николая
Степановича про нее: "Она все-таки не разбила мою жизнь".  АА сомневается  в
том, что Срезневская это не фантазирует...
     Я: "Николай Степанович слишком мужествен был, чтоб говорить Срезневской
так..."
     АА: "Да... Наверное Валя фантазирует!.." - и АА приводит в пример того,
как   мало  о   себе   говорил   Николай   Степанович,  -   вчерашние  слова
Мандельштама...
     Я говорю, что все, что говорит АА, только подтверждает мое мнение - то,
что  Николай  Степанович до  конца жизни любил  АА, а  не А. Н.  Энгельгардт
женился исключительно из самолюбия.
     АА сказала, что  во время объяснения у Срезневских  Николай  Степанович
сказал: "Значит, я один остаюсь?.. Я не останусь один: теперь меня женят!".

     АА составила донжуанский список Николая Степановича. Показывает мне.
     До последних лет у Николая Степановича  было  много  увлечений  - но не
больше в среднем, чем по одному на год. А в последние  годы - женских имен -
тома. И Николай Степанович никого не любил в последние годы.
     АА: "Разве И. Одоевцеву?"
     Я: "И ее не любил. Это не любовь была..."
     АА не спорит со мною.
     Я: "В последние годы в нем шахство было..."
     АА: "Да, конечно, было..."
     В  последние годы - студий, "Звучащих раковин", институтов -  у Николая
Степановича  целый гарем  девушек был... И ни одну из них Николай Степанович
не любил. И были только девушки - женщин не было.
     Чем это объяснить? Может  быть,  среди  других  причин  было  и чувство
некоторой безответственности которым был напоен воздух 20 - 21 года...
     АА: "Это мое упорство так подействовало... Подумайте: 4, а если считать
с отказа в 5-м году, - 5 лет! Кто к нему теперь проявлял упорство? Я не знаю
никого... Или, м. б., советские барышни не так упорны?"
     АА грустит о Николае Степановиче очень, и то, чему невольно была виной,
рассказывает как бы в наказание себе.
     АА рассказывает, что на даче  Шмидта у  нее была свинка, и лицо ее было
до глаз закрыто - чтоб не видно было страшной  опухоли... Николай Степанович
просил ее открыть  лицо, говоря: "Тогда я Вас  разлюблю!" АА открывала лицо,
показывала.
     АА:  "Но он не переставал  любить!.. Говорил  только,  что я  похожа на
Екатерину II".

     Телефон.
     "Павел Николаевич! Николай Николаевич (Пунин) вас обидел очень сегодня,
сейчас он будет с Вами говорить, просить у Вас извинений..."
     Я  возражаю:  "Анна Андреевна,  зачем  это. Это  совсем  не  нужно!.. Я
совершенно не обижен,  я вполне понимаю, что Николай Николаевич  сказал это,
вовсе не желая обидеть меня... Мне просто неприятна такая постановка дела".
     АА, решительно: "Нет, Павел  Николаевич! Он Вас обидел и  будет просить
извинений. Я говорила с Мандельштамом  по телефону, он так же решил, что это
нужно сделать... И я прошу Вас извинить и меня, это в моем доме произошло. Я
передаю трубку Николаю Николаевичу".
     Пунин  просит  прощения: "Это  я по глупости, вы  не обижайтесь!.. Я же
знаю, что то, что  Вы делаете,  очень нужно  и ценно...  Простите меня... Мы
ведь будем с Вами по-дружески", - и т. д.
     Этот  случай еще  раз подчеркнул мне благородство АА, ее исключительное
внимание к человеку, ее высокую тактичность в самых мелочах...
     Совершенно откровенно создаюсь, что на слова Пунина я с первого момента
не  обратил никакого внимания, ни о какой обиде не  могло быть и речи. Какая
может быть  обида? Человек, поступая  нетактично,  чернит этим только самого
себя. Поэтому я испытал только чувство неловкости за Пунина, и мне было жаль
его, потому что я видел, как он искренно огорчился своим неудачным словам...
     Я  не  знаю его,  но мне  кажется,  что  за грубоватой  его  внешностью
скрывается хорошая сущность,  и он мне  как-то  симпатичен, несмотря на  ту,
созданную уже  совершенно  другими  причинами,  от  него  не  зависящими,  -
неприязнь к нему.

     АА упомянула, что у Николая Степановича был роман с дочерью архитектора
Бенуа, но что это нужно держать в строгой тайне.
     Ей посвящено стихотворение "Средневековье".
     Для донжуанского  списка  АА необходимо  знать  об Иде  Наппельбаум.  Я
думаю, что было. АА не знает.
     Я: "Когда мне теперь приехать?"
     АА: "Неужели вам не скучно со мной, такой больной?"
     Когда я, Мандельштам и Пунин  сидели  на диване, АА села в кресло перед
зеркальным  шкафом.  Взглянув  в зеркало, я поймал ее взгляд, обращенный  на
меня.


     20.04.1925. Понедельник

     Делаю визиты.  Между прочим  - захожу к Пунину. Он передает мне записку
от АА:
     "Милый  Павел  Николаевич,  сегодня  я получила письмо из Бежецка. Анна
Ивановна  пишет,  что  собрала целую  пачку писем Николая  Степановича. Шура
просит меня узнать  адрес  Л. Микулич. Вы,  кажется,  этот  адрес  записали.
Пожалуйста сообщите его Шуре.
     И сегодня я не  встану, температура очень низкая -  оттого слабость. До
свидания.
     Ахматова, Царское. 20 апр. 1925".

     Пунин вернулся из Ц. С. сегодня утром.


     21.04.1925. Вторник

     "Что мне с тобой теперь делать?"
     АА говорит о своей "беспримерной откровенности" со мной...

     О романе О. Мандельштама с О. А. Ваксель.

     Я укоряю АА - зачем она  заставила Пунина звонить мне и  просить у меня
извинений...  АА очень  серьезно, даже строго отвечает  - что она в 1/2 часа
довела  его до  полного раскаяния, что при создавшемся положении единственно
что  можно было сделать - это,  чтоб  он мне позвонил  по телефону,  что  он
должен   был   это   сделать...  АА  вчера,   после  моего   отъезда,  очень
разволновалась объяснением с Пуниным и плохо себя чувствовала.

     О  моих  стихах  -  о  стихотв.  "Оставь любви веретено",  АА  говорит:
"Хорошее стихотворение".


     С  поездом 11.30 еду  в  Царское Село.  Застаю у АА Н.  Я. Мандельштам.
Привез АА лекарство (заходил также к Пунину за рецептом, и взял  лекарство в
аптеке).

     Вчера у АА была Галя (А. Е. Пунина).
     Вчера у АА  были сильные  боли,  хотя температура и не особенно высокая
была. Сегодня - болей нет. Температура - утром 36,9; днем -  37,1; в 7 часов
вечера - 37,3.

     Сегодняшний день распределяется  так: до 1  дня у АА Н. Я. Мандельштам.
От 1 часу дня до 4-х - кроме меня, никого. Часа в 3 АА вызывают  по телефону
- Эльга Каминская просит разрешить прийти в 5 часов. АА не знала, что звонит
Каминская, иначе не подошла бы к телефону. А тут ей пришлось дать согласие.
     До 4-х я говорю с АА о Николае Степановиче  - о "Заре", об "Ягуаре" - в
стихотворении "Измена" и в IV "Открытия Америки", о "Романтических  цветах",
о "Пути конквистадоров" и т. д.
     В  4 часа  приходит Н.  Я. Мандельштам,  и мы придумываем план быстрого
избавления  от Э. Каминской.  План составлен: я с  ее приходом  уйду, Н. Я.,
когда Каминская постучит  в дверь, выйдет и скажет Каминской,  что состояние
АА таково,  что  у нее нельзя быть больше 10 минут. Роль АА сводится к тому,
чтоб лежать возможно смиреннее и быть почти безмолвной.
     Эти предосторожности  необходимы, потому что  присутствие  Э. Каминской
доставляет АА минимум удовольствия, потому что Каминская совершенно ни с чем
не считается и способна своими разговорами совершенно удручить.
     Э.  Каминская  уже  по телефону сказала АА, что она едет  за  границу и
придет к АА за "новым материалом" для выступлений.
     АА очень не хочет давать Каминской  стихотворений и  сказала ей, что со
времени "Anno Domini"  она  ничего  не  писала. Тем  не  менее, ей  пришлось
обещать дать Каминской 2-3 стихотворения.
     АА: "Ну  я  ей  дам  одно..."  -  АА  хочет  отделаться  стихотворением
"Клевета", напечатанным в "Фениксе"...
     Наконец, Каминская приходит. Все делается, как было решено. Я ухожу.
     Иду  к Вал.  Кривичу,  не  застаю  его  дома, тогда  иду на Малую,  63.
Управдом дает мне домовую книгу, но  о Николае Степановиче нет ничего.  Есть
только одна запись, касающаяся приезда  А. И. Гумилевой. Иду на чердак дома.
В мусоре  и  грязи роюсь часа 1 1/2 - 2.  Нахожу одно  стихотворение Николая
Степановича - "Твоих единственных в подлунном мире губ" (на обороте листка -
рисунок) - и  собираю целую пачку грязных, оборванных бумаг, не просматривая
их   внимательно.  Грязный   и  пыльный,   торжественно  возвращаюсь  к  АА,
предварительно захожу в ванную, моюсь...
     Наконец,  вхожу к АА. У нее Н. Я. Мандельштам. АА удивлена  моим долгим
отсутствием и называет  меня "пропавшей  грамотой"... Я торжественно вынимаю
всю грязную пачку, завернутую в тоже грязный кусок  обойной  бумаги. Говорю:
"Это с чердака".
     АА быстро приподнимается  на постели, поспешно схватывает пачку, кладет
ее на постель и начинает ее рассматривать - перебирает все.
     Я прошу ее не пачкаться, говорю, что все это в таком ужасном виде...
     АА: "Ничего!.. Этот нищий будет богатым..."
     К моей печали, в этой пачке нет почти ничего интересного. Почти все эти
бумаги не  имеют отношения  к Николаю Степановичу, и большую  часть придется
выкинуть.
     АА находит письмо от ее отца к матери (1911 г.)... Оставляет его себе.
     Затем я приношу АА воду, ставлю умыв. чашку на стул, и АА моет руки.

     Рассказывают мне о посещении Каминской.
     Каминская была отвратительна. Начала с того, что прочла рецензию о себе
-  глупо  хвалебную,  потом  говорила, что  у нее всюду  такой успех!  Потом
сказала: "Я хочу Ваш вечер устроить, потому что  мне сказали, что Ваши стихи
будут иметь успех... Дайте мне материал".
     По этому поводу АА шутит - что сказал бы Сологуб, если б  Каминская ему
прочитала рецензию о  себе  (АА говорит медленно,  не допускающим возражения
тоном, подражая речи Сологуба):
     "Это  дурной тон читать о себе...  Если  б Вы были настоящая артистка -
Вам бы не пришло в голову это сделать. Вы не настоящая артистка... Вы стоите
на уровне окончившей среднее учебное заведение... Вот, вы  знаете Пифагорову
таблицу..." (и т. д.).
     АА  при  Каминской лежала,  совсем  как  умирающая, одеяло натянула  до
подбородка и руки заложила за голову...
     Н. Я. смеется: "Чисто сделано было все..."
     АА  тоже  смеется,  оправдываясь:  "По-моему,  я  лучше,  чем  Сологуб,
сделала..."
     Каминская говорила АА, что  ее стихи она читает в  полутемной комнате -
как будто  садится  в мягкое  кресло, кутается в мех -  такие интимные  у АА
стихи...
     АА: "А я ей сказала, что читаю стихи при полном освещении, выпрямившись
и  не закутываясь с  мех!..  -  и уже серьезно: -  Так вообще  нужно  читать
стихи..."
     АА говорит, что, в сущности, стихи вообще  нельзя читать с эстрады, что
нет таких стихов, которые можно было бы читать на эстраде...
     Затем опять шутки. Н.  Я. изображает,  как  Э.  Каминская будет  читать
стихи  АА  на  вечере  в  Берлине.  Скажет: "Я  перед  отъездом  видела Анну
Андреевну Ахматову. Она была умирающей и она читала стихи  - может  быть,  в
последний  раз  читала...  Эти  стихи  я вам сейчас  прочту. Очень  интимный
разговор был... Я,  конечно,  не могу вам передать  его содержания, но очень
интимный..."
     Затем АА рассказывает, что с  Каминской она не виделась два года, когда
у нее  была такая встреча: в здании  Р. К. П. (Нахимсона) на углу Фонтанки и
Невского был вечер  для пролетарской публики... АА выступала. Прочла немного
стихов,  а  потом  выступила Э. Каминская,  тоже  со стихами  АА. Читала  их
бесконечно много,  пока какой-то рыжий внушительный человек из публики среди
всеобщей тишины  громко  сказал:  "Довольно..." - и тут произошло уже совсем
неловко... На эстраду вышел один из администраторов и начал укорять публику:
"Товарищи! К нам п р и е х а л а з н а м е н и т а я
     п и с а т е л ь н и ц а, а мы даже не можем вести себя прилично!".
     АА: "Под этот шум и смятение я - совершенно оплеванная и уничтоженная -
ушла..."
     Другой случай был с Э. Каминской:  она сообщила  АА, что она совершенно
больна, просит достать ей доктора. АА раздобыла доктора и вместе с Чуковским
поехала к Каминской. Когда приехали, ожидая увидеть умирающего  человека,  и
увидели  Каминскую  совершенно здоровой,  -  было  неловко  перед  доктором.
Чуковский сказал АА: "Вы слишком легковерны", - и