об  окружении Н. Г. в последние  годы  (об  Н. Оцупе,  Г.
Адамовиче, Г. Иванове...):
     "...И такими  людьми  Н. С.  был окружен! Конечно,  он  не видел  всего
этого. Он видел их такими,  какими они старались казаться ему. Представляете
себе такого Оцупа, который в соседней комнате выпрашивает у буфетчика взятку
за  знакомство  с  Гумилевым,  а  потом входит  к  Н.  С.  и  заводит с  ним
"классические разговоры" о Расине, о Рабле...
     И Н. С. об Оцупе: "Да, он в Расине разбирается!"...
     Рассказывала случай, относящийся ко времени существования Клуба поэтов.
Буфетчик  (Кельсон?) судился с Н.  Оцупом,  который потребовал у него взятку
(что-то около 300 миллионов) за то, чтобы познакомить буфетчика с Гумилевым.
Н. Оцупу удалось как-то прекратить это дело. Окружающим он рассказывал:  "Мы
пошли с ним (с буфетчиком) на мировую".
     Можно  представить себе  возмущение  Гумилева,  если  б  он мог "видеть
окружающее", если б узнал об этой истории.

     Вечером  был у Ахматовой. Работали по Гумилеву. АА установила почти все
даты (с точностью до  года) стихотворений Н. Г. Переписал три  надписи Н. Г.
на подаренных ей книгах.
     Говорили о Гумилеве. АА рассказывала мне об окружении Н. Г. в последние
годы (Г. Иванов, Г. Адамович, Н. Оцуп). К этим "архаровцам" относится крайне
неодобрительно...   Говорили  о  Л.   Рейснер,   о   М.  Лозинском,  о   Вс.
Рождественском - в связи с их отношением к Н. Гумилеву.
     Я просил АА почитать мне ее стихи.
     "Я Вам лучше свою карточку подарю".
     Подарила ту, из книги Эйхенбаума, с надписью:
     "Павлу  Николаевичу  на память о нашей общей работе. 12 января  1925 г.
Ахматова".

     Пришел  Пунин.   Возмущался   пронырливостью  Остроумовой-Лебедевой,  с
которой она добивалась  получения  карточки 4  категории ЦЕКУБУ.  Говорили о
Щеголеве, об издат. "Петроград", о цензуре, о Лилиной. Об А. Лурье что-то.

     Я, уходя, на  этот раз не уговорился  о дне следующей  встречи, получив
приглашение заходить тогда, когда мне захочется.


     14.01.1925

     Разговоры с Ниной Шишкиной.


     15.01.1925

     "Четверг"  у Шкапской.  В "программе"  драма  И.  Оксенова.  Здесь:  К.
Вагинов, Н.  Браун, Н. Баршев, С. Спасский,  И. Наппельбаум, С. Полоцкий, В.
Ричиотти, И. Садофьев, Н.  Вольпин,  А. И. Ходасевич,  И. А. Бунина,  Марина
Чуковская, С. Г. Каплун  и др. Есть  незнакомые. Н. Тихонов и  Н. Павлович -
отсутствуют. Рассматривание альбома, игра  в  "дурачки",  болтовня  и прочие
умные занятия. Скука.
     К.  Вагинову  собирали по  подписке рубли на  издание  его  стихов.  Он
подарил мне "Путешествие в хаос". Я со скорбью  подарил М. Шкапской листок с
переводом   Т.   Готье   (перев.  В.  Рождественского),  редактированным  Н.
Гумилевым. Шкапская давно выпрашивала у меня автограф Гумилева.
     И. Наппельбаум рассказывала злобные сплетни про  АА. Рассказывала милым
и простодушным голосом.
     Познакомился с А. И. Ходасевич и проводил ее по ее просьбе до дому. Ей,
по-видимому, хотелось большего.

     Дала мне стихотворение из своего альбома (на стр. 45) "Безвольно пощады
просит" (в нем 12 строк) 1913 года.
     На стр. 46 альбома  (с двух сторон) - стих. "Побег"  ("Нам бы только до
взморья добраться") - 7  строф, посвященное  Ольге  Кузьминой-Караваевой,  и
дата - 1914 июнь, Слепнево.

     И. Наппельбаум  об АА  сказала мне  следующую фразу:  "Не  знаю,  как в
общении  с мужчинами, а  в общении с женщинами  - она тяжелый человек",  - и
говорила о тщеславии АА.

     На стр. 46 - стихотворение Ольге "Как путь мой бел, как путь мой ровен"
(8 строк), дата - 5 июля 1913, Слепнево.

     Подарила автограф мне. (См. в моем архиве.)


     22.01.1925

     О стихотворениях АА, переведенных на немецкий язык В. В. Гельмерсеном:
     "Они, кажется, о ч е н ь точно переведены и очень нехудожественно".
     За  переводы своих  стихотворений  на иностранные языки АА гонораров не
получала.

     М. Л. Лозинский переводил два стихотворения АА.

     В. А. Белкина в моем присутствии спросила АА:
     "Вы волнуетесь, когда читаете стихи на эстраде?"
     АА: "Как  вам  сказать. Мне бывает очень  неприятно (именно  неприятное
состояние) до того,  как я вышла  на эстраду. А  когда я уже начала читать -
мне совершенно безразлично".
     "У вас бывает, что вы забываете стихи на эстраде?"
     АА: "Всегда бывает - я всегда забываю"...

     Когда я читал АА воспоминания О. Мандельштама об Н. Г., АА сказала мне:
"Вы смело  можете не читать,  если что-нибудь обо мне. Я  вовсе не хочу быть
вашей   цензурой.   Гораздо  лучше,  если  Вы  будете  иметь  разносторонние
мнения"...

     В университете АА не читала ни разу, за всю жизнь.


     24.01.1925

     1918 (?). Ездила в  Москву с В. К. Шилейко. У него был мандат, выданный
отделом охраны памятников старины и подписанный  Н. Троцкой, удостоверяющий,
что  ему  и  его  жене  (АА)  предоставляется  право  осматривать  различные
предметы, имеющие художественную ценность, и накладывать на них печати.


     Шилейко - лютеранин. В 1918 г. сказал, что перешел в православие в 1917
г.  и что документ,  подтверждающий это, - хранится у его матери. Однако при
АА с матерью никогда  об этом документе не говорил, мать не говорила тоже, и
АА  этого  документа не видела. Уверена, что Шилейко врал. По  ее убеждению,
Шилейко - атеист.

     О романе А. Блока с В. А. Щеголевой.

     Показала  мне древнюю серебряную монету с профилем...  и  сказала,  что
Эрмитаж просил ее завещать ему эту монету - таких только две в Эрмитаже.

     Показывала мне малахитовые щетки. Полушутя  заметила, что они  приносят
ей несчастье.

     У  АА   есть  новгородская   икона  -   единственный  подарок  Н.   С.,
сохранившийся  у нее.  Икона  хранится  в  маленьком ящике вместе с четками,
другими иконами, старой сумочкой и т. п.

     Показала мне свинцовую медаль с ее профилем, сказала, что  любит  ее. Я
заметил, что профиль тяжел.
     "Это мне и нравится... Это придает "античности"...


     25.01.1925

     Потеряла,  выронив из  муфты, на  улице  свою  туфлю - из  единственной
имевшейся у нее пары.

     АА  недавно  предлагали  (Рыбаковы?)  ехать  с  ними   за  границу.  АА
отказалась.


     5.02.1925

     "Один Эйхенбаум другого Эйхенбаума Пушкиным по Лермонтову побьет...
     ...всего 5 слов, из них два ваши...".
     "Ну, знаете, к ним можно такие три слова прибавить!"


     25.02.1925

     Выступала  с  чтением  стихов  на литературном  вечере  (организованном
Союзом  поэтов совместно с Кубучем)  в  Ак. Капелле.  Приехала после начала.
Сразу же вышла на эстраду, 4-й по порядку (1. К. Федин - отрывок из рассказа
"Тишина";  2.  К.  Вагинов;  3.  Н.  Клюев)  - прочитала следующие стихи (по
порядку):
     1. "Художнику";
     2. "Когда я ночью жду ее прихода";
     3. "Как просто можно жизнь покинуть эту"...
     Прочитав  3-е стихотворение,  ушла с эстрады, но аплодисменты заставили
ее  выйти  опять.  Из  зала - громкий  женский  голос:  "Смуглый отрок"!" АА
взглянула наверх и стянув накинутый на плечи платок руками на груди, молча и
категорически качнула отрицательно головой. Стало тихо. АА прочла отрывок "И
ты мне все простишь" (4 или 5 строк).
     Затем ушла в артистическую и сейчас же уехала (провожаемая К. Фединым),
несмотря на все просьбы участников побыть с ними. После АА читал М. Зощенко,
затем  был перерыв. После перерыва читали - 1. В. Шишков  (рассказ "Лайка");
2. Г. Шмерельсон; 3. Н. Тихонов; 4.  А. Толстой. Во время его чтения приехал
Ф. Сологуб и им закончился вечер.


     27.02.1925

     Впервые рассказывала мне о Пунине...

     Пунин вечером уехал в Москву. На вокзал АА провожала его.

     Как-то был случай.
     С Замятиным и другими ходила куда-то. Пунин  пришел  к ней и, не застав
ее  дома, ревнуя, побежал ее встречать. На Троицком мосту  увидал  всех:  АА
идет впереди под руку с Замятиным*. Пунин подошел  к ней:  "Анна  Андреевна,
мне нужно с Вами поговорить!.." Замятин ретировался. В руках у АА  был букет
цветов. Пунин выхватил их. Цветы полетели в воду...
     Когда  вся  компания  нагнала  АА  и Пунина,  стали  спрашивать:  "Анна
Андреевна, а где же Ваш букет?"
     АА: "Я приняла неприступный вид!"

     Шилейко заставлял  ее  сжигать,  не  распечатывая,  все  получаемые  ею
письма. Запирал ее дома, чтобы она не могла никуда выходить.

     Было время, когда О. Мандельштам сильно ухаживал за нею.
     "Он был мне физически неприятен. Я не могла, например, когда он целовал
мне руку".
     Одно время О. М. часто ездил с ней на извозчиках. АА сказала, что нужно
меньше ездить, во избежание сплетен.
     "Если б всякому другому сказать  такую фразу, он бы  ясно понял, что он
не нравится  женщине... Ведь если человек хоть немного  нравится, женщина не
посчитается ни с какими разговорами. А Мандельштам  поверил мне  прямо,  что
это так и есть..."

     В "Trista" два стихотворения посвящены АА:
     1. "Твое чудесное произношенье".
     2. **
     Еще одно посвященное ей стихотворение О. Мандельштама не напечатано***.

     Говорили о С.  Есенине -  приблизительно в таких выражениях:  "Сначала,
когда  он  был  имажинистом, нельзя  было  раскусить, потому  что  это  было
новаторство. А потом, когда он просто стал писать  стихи, сразу стало видно,
что он плохой поэт. Он местами совершенно  неграмотен. Я не  понимаю, почему
так раздули его. В нем ничего нет - совсем небольшой поэт. Иногда  еще в нем
есть задор, но какой пошлый!".
     "Он  был  хорошенький  мальчик  раньше,  а  теперь  -  его  физиономия!
Пошлость. Ни одной мысли не видно... И потом такая черная злоба. Зависть. Он
всем  завидует...  Врет на всех,  - он ни  одного  имени  не  может спокойно
произнести..."
     Описывая облик Есенина, АА произнесла слово: "гостиннодворский"...
     Прочла мне 5  или  6  своих  стихотворений.  Среди них была "Клевета" и
стихотворение, в котором строка:

     "Нет у меня ни родины, ни чести..."

     По поводу вечера в Капелле (25.II.1925):
     "А мы с Фединым решили, что  стихи  не надо читать. Доходят  до публики
только те  стихи, которые она  уже знает.  А  от новых стихов  -  ничего  не
остается..."

     Просила  сказать  мое  мнение  о  том, как  она  держалась  на  эстраде
25.II.1925. Я ответил, что "с полным достоинством" и немного "гордо".
     "Я  не  умею кланяться публике. За  что  кланяться? За то, что  публика
выслушала?  За  то,  что аплодировала? Нет,  кланяться совершенно  не нужно.
Нельзя кланяться. Есть такой артист Мозжухин, - у  него целая  система к а к
кланяться. Он поворачивается в одну сторону, улыбается, потом  в другую... И
с той стороны, куда  он поворачивается, хлопают громче... Что это такое? Что
это за вымаливание? Как ему не стыдно!.."
     АА вполне  согласна с Московским Художественным театром, где артисты не
кланяются, а публика не аплодирует.


     28.02.1925. М.д.

     Об А. И. Ходасевич.
     "Она была прелестная. Она выделялась даже на фоне парижской публики...
     Все-таки ужасно с ней поступил Ходасевич... Так это 11 лет... И потом -
эта Нина Берберова...
     Несчастная она... Мне очень ее жалко".

     Рыбаков  с женой и  детьми скоро едет за границу. Предлагает АА ехать с
ними - совершить  турне,  -  выступить с чтением  стихов в Париже,  Лондоне,
Праге, Вене. Отказалась.

     Днем была на  блинах в Ш. Д. у А.  Е. Пуниной,  которая очень довольна,
что АА не уехала в Москву.

     В. К.  Шилейко в Москве сделал  какое-то открытие мировой важности  (из
области изучения клинописей).
     "А мне в письмах пишет всякие пустяки - как здоровье Тапа, например. Он
такой".
     Об этом открытии АА узнала не от него.

     Ал. Толстой будет судиться  с неким Луниным, обвиняющим его в  плагиате
(Ал.  Толстой  взял много  положений, отдельных  мест  и пр.  для  "заговора
императрицы" - из рукописи Лунина, присланной ему для просмотра).
     Сообщил  это  Рыбаков.  АА  с  большим  недоверием  отнеслась  к  этому
сообщению.

     О Лурье.
     "Он по-настоящему  артистичен...  Еврей,  но  крещеный.  Родители и вся
семья его  -  правоверные евреи  -  были  очень недовольны,  когда А.  Лурье
крестился...
     А. Лурье уехал отсюда в августе 1922  г., прожил год в  Берлине,  затем
1/2 года в Париже. Из Парижа его выслали в Висбаден. После Висбадена он, уже
окончательно, поселился в Париже.
     Сейчас он приобрел там известность".


     2 и 3.03.1925

     Ф. Сологуб прислал пригласительное письмо  на сегодня (день его Ангела)
и тем лишил АА удовольствия показать ему, что она очень хорошо помнит, когда
Сологуб именинник.
     Сологуб звал  АА к  8 часам.  АА собиралась долго и, взглянув на  часы,
показывавшие 10-й час, сказала: "Старик ругаться будет, скажет: я в половине
двенадцатого ложусь".
     Ф. Сологуб при встрече всегда целует АА. Сначала он всегда целовал одну
О. Судейкину, а потом стал целовать и АА - "чтоб мне не обидно было" (АА).

     Вчера  на блинах у  Рыбаковых  Озолин за  столом  в  разговоре о  браке
сказал: "С кем ты живешь, тот тебе и муж!". Грубо, но неплохо сказано.

     "Пяст  -  несчастный  человек.  Их  двое  несчастных  - он  и  Валериан
Чудовский".

     О том, как от  нее не могут уйти... Как в  Ц. С. - постоянно опаздывали
на последний поезд...

     Когда Н. С. уехал  в Африку в 13  году, мать  Н. С. как-то  просила  АА
разобрать ящик  письменного стола. АА,  перебирая бумаги, нашла письма одной
из  его возлюбленных.  Это  было для нее  неожиданностью: она  в первый  раз
узнала. АА за 1/2 года не написала в Африку Н. С. ни одного письма. Когда Н.
С.  приехал,  она  царственным  жестом  передала  письма  ему.  Он  смущенно
улыбался. Очень смущенно.

     В разговоре об Н. Г. коснулись Нины Берберовой. АА не знает ее и мало о
ней  слышала.  В 1915  году  Нину  Берберову  - тогда  еще  девочку  - с  АА
познакомила Т. В. Адамович.

     В  ответ на мои слова о большой эрудиции АА  она сказала, что она очень
мало знает.
     "Я знаю только Пушкина и архитектуру Петербурга. Это сама выбрала, сама
учила".

     Во  время войны  Б. В.  (Борис  Анреп)  приехал с фронта, пришел к ней,
принес ей  крест, который достал в  разрушенной  церкви  в Галиции.  Большой
деревянный  крест. Сказал:  "Я  знаю,  что нехорошо дарить  крест:  это свой
"крест" передавать... Но Вы уж возьмите!.." Взяла.
     Потом опять не  виделась с ним. Когда началась революция, он под пулями
приходил к  ней на Выборгскую сторону - "...и  не  потому что любил - просто
так приходил. Ему приятно было под пулями пройти"...
     Я: "Он не любил Вас?"
     АА: "Он... нет, конечно, не любил...  Это не любовь  была...  Но он все
мог для меня сделать, - так вот просто..."
     Сказав, что ему почти вся "Белая стая" посвящена, прочла мне акростих.

     АА по поводу моих записей в дневнике об ее акростихе сказала: "Так и не
нашли  этот  акростих?" - АА  прочла -  2 раза  мне это  стихотворение.  Оно
напечатано в "Подорожнике".

     Бывало я с утра молчу
     О том, что сон мне пел.
     Румяной розе и лучу
     И мне - один удел.
     С покатых гор ползут снега,
     А я белей, чем снег,
     Но сладко снятся берега
     Разливных, мутных рек.
     Еловой рощи свежий шум
     Покойнее рассветных дум.

     (1916)

     Я  читаю  значение,  но  путаюсь  - Бо-р-ис, -  АА поправила: "Борис...
Анреп"... А вы  разве не догадались по письму Коли? Помните, он  пишет - что
Борис Анреп о тебе вспоминает и т. д.?.. Подумайте, как Коля был благороден!
Он знал,  что мне будет приятно узнать о  нем  (об Анрепе - П. Л.)... (Н. С.
знал, что АА любит Анрепа.)
     (Письмо Н. С.  из  Лондона  в  1917  г.)... АА с мягкой  нежностью  это
говорит.

     "Царевичем" поэмы  "У  самого  моря"  АА  предсказала  себе  настоящего
"царевича", который явился потом.

     1915. Конец января - начало февраля.  У М. Л.  Лозинского читала только
что законченную поэму "У  самого моря". Присутствовали:  Н.  Гумилев, В.  К.
Шилейко, Н. В. Недоброво, В. Чудовский, Е. Кузьмина-Караваева...

     Н. С. и АА обедали вместе на Николаевском вокзале. АА говорила о "нем",
жаловалась,  что он не  идет, не пишет... Н. С. ударил  по столу рукой:  "Не
произноси больше  его  имени!".  АА  помолчала.  Потом  робко:  "А можно еще
сказать?". Николай Степанович рассмеялся: "Ну, говори!"...
     Пообедав, вышли из  буфета, направляясь к перрону. Вдруг тот, о котором
только что говорили, встречается в дверях.  Он здоровается, заговаривает. АА
с царственным видом произносит: "Коля, нам пора", - и проходит дальше.
     Н. С. предлагает пари на 100  своих рублей, против одного рубля АА, что
этот человек ждет ее у выхода. АА принимает пари.
     При следующей встрече Николай Степанович, не здороваясь, не целуя руки,
говорит: "Давай рубль!".

     Раньше никогда  не носила креста.  "А теперь надела  - нарочно ношу"...
Только этот крест, золотой, на золотой цепочке, -  не ее крест. Своего давно
нет.

     О том, каким милым  был В. К. Шилейко, пока она не переехала в Мр. Дв.,
а когда переехала, стал опять свою власть проявлять...

     Когда  в  1924 году ездила в Москву,  не  было отбоя  от посетителей  и
посетительниц. Ей не дали покоя ни на одну минуту. В течение целого  дня  не
могла  ни  на полчаса прилечь -  вконец замучили  ее. Вечером, за полчаса до
выступления, когда стала одеваться, раздался  стук в дверь - три неизвестных
девицы пришли читать свои  стихи. АА пыталась  от них отделаться, сказала им
через  дверь,  что  одевается,  что  через  полчаса ей  ехать нужно.  Девицы
настаивали:  "Так  вы  одевайтесь,  только  пустите нас, мы  вам  мешать  не
будем"... Пришлось  пустить их, продолжала  одеваться, а девицы тем временем
читали стихи.
     Я спросил: "Значит и теперь, если Вы поедете, Вас замучают?"
     АА: "Теперь бы  никто не  пришел...  О, Володя умеет  это! Он никого не
пустит..."

     Все,  кто  ее  любил,  - любили жутко, старались  спрятать  ее, увезти,
скрыть от  других,  ревновали, делали  из  дома тюрьму.  По свойствам своего
характера она  позволяла  себе не противиться  этому.  Ей  страшно причинить
человеку боль.

     Убежденно говорит о себе: "Я черная"...
     В подтверждение рассказала несколько фактов.
     Никогда не обращала внимания  на одного, безумно ее любившего.  У  него
была жестокая чахотка, от которой он и умер впоследствии.
     Однажды, встретившись с ним, спросила: "Как ваше здоровье?". И вдруг  с
ним случилось нечто необычайное. Страшно смешался, опустил голову, потерялся
до  последней  степени.  Очень  удивилась  и потом,  через  несколько  часов
(кажется, ехали  в одном  поезде в Ц. С.) - спросила  его о  причине  такого
замешательства. Он тихо,  печально ответил:  "Я так  не  привык, что Вы меня
замечаете!".
     АА - мне: "Ведь вы подумайте, какой это ужас? Вы видите, какая я...".

     В течение  своей жизни л ю б и л а только один раз. Только о д и н раз.
"Но как это было!"
     В  Херсонесе три года  ждала от него письма.  Три года каждый  день, по
жаре, за несколько верст ходила на почту, и письма так и не получила.

     Закинув голову на подушку и прижав ко лбу ладони, - с мукой в голосе:
     "И  путешествия, и литература, и  война, и подъем*, и слава - все, все,
все,  решительно все - только не любовь... Как  проклятье! Как  (...**)... И
потом эта,  одна,  единственная  - как  огнем  сожгла  все, и  опять ничего,
ничего..."

     О браке с В. К. Шилейко.
     АА:  "К  нему я сама пошла...  Чувствовала  себя  такой черной,  думала
очищение будет"...
     Пошла, как идут в монастырь, зная, что потеряет свободу, всякую волю.
     Шилейко  мучал  АА  -  держал ее,  как  в тюрьме,  взаперти, никуда  не
выпускал. АА намекнула, что многое  могла бы еще рассказать об его обращении
с  нею (тут  у АА, если заметил верно, на губах  дрожало сл