дить из  Со в Париж и снимает в Париже на набережной Бетюн, 36,
квартиру, где  рассчитывает поселиться с января 1912 года.  Но не дотягивает
до  этой даты: 29  декабря ее,  умирающую, обреченную перевозят в  больницу.
После  двух  месяцев  борьбы   Мари   побеждает  свою  болезнь,   но  сильно
поврежденные почки требуют хирургического вмешательства. Узнав об этом, Мари
просит  отложить операцию до марта. Ей хочется присутствовать на  физическом
конгрессе в конце февраля.
     Больную превосходно оперировал и вылечил крупный хирург Шарль  Вальтер.
Тем не менее ее здоровье остается  подорванным надолго. Она до жалости худа,
не может стоять прямо. Приступы лихорадочного  состояния  и  боли  в  почках
вынудили бы всякую другую женщину вести образ жизни инвалида.
     Как загнанный зверь, она прячется от преследующих ее физических болей и
человеческой низости. Сестра сняла для нее на имя Длусской дом в Брюнуа, под
Парижем. Больная Мари живет там недолго, а затем на все мрачное время своего
лечения поселяется в Тононе-ле-Бене  инкогнито. Летом  близкий  друг  миссис
Айртон устраивает ее  у себя на тихой вилле на морском побережье Англии. Там
ее встретили с заботливостью и участием.

     * * *

     Как раз в ту пору, когда Мари особенно мрачно смотрела на свое будущее,
она получает неожиданное предложение, оживившее и вместе с тем смутившее ее.
     Царизм, потрясенный революцией 1905 года в  России, пошел  на некоторые
уступки в отношении свободы мысли, даже Варшава  избавилась от  ряда строгих
ограничений.  Одно  сравнительно  независимое  и  очень  деятельное  научное
общество  еще  в  1911 году избрало  Мари своим  почетным членом.  Несколько
месяцев спустя польская интеллигенция задумывает большое начинание - создать
в Варшаве лабораторию для  изучения радиоактивности, предложить  руководство
ею мадам  Кюри  и  таким  образом  вернуть навсегда в  свое  отечество самую
выдающуюся в мире женщину.
     В мае 1912 года к Мари явилась делегация польских  профессоров, и среди
них писатель  Генрик Сенкевич,  самый известный, самый  популярный человек в
Польше;  не  будучи знаком с Мари лично, он обращается к ней с призывом, где
фразы,   проникнутые   глубоким   уважением,  соединяются   с  патетическими
обращениями на "ты":

     Глубокоуважаемая   пани,   соблаговоли    перенести   твою    блестящую
деятельность в нашу страну и в нашу  столицу. Тебе  известны причины, в силу
которых наша наука пришла за последнее время в упадок. Мы теряем веру в наши
умственные способности, мы падаем  во мнении  врагов, и мы теряем надежду на
наше будущее.
     ...Наш народ восхищается тобой, но он хотел бы видеть, что ты работаешь
у себя в  родной  стране.  Это  пламенное желание  всего народа. Имея тебя в
Варшаве,  мы  почувствуем  себя  сильнее,  мы  вновь  поднимем свои  головы,
склоненные под гнетом стольких бедствий. Да будет  услышана наша просьба! Не
отталкивай рук, протянутых к тебе.

     Для человека  менее  совестливого  какой это  удобный  случай уехать из
Парижа с блеском, повернуться спиной к клевете и злобе!
     Но  Мари никогда не следовала советам затаенной обиды. Она мучительно и
честно обдумывает, на чьей стороне ее долг. Мысль вернуться к себе на родину
и влечет ее, и пугает. В том  физическом состоянии,  в  каком находилась эта
женщина, всякое решение страшит. Но было и другое обстоятельство:  постройка
лаборатории, которой добивались Кюри, была решена. Бежать из  Парижа значило
превратить в ничто эту надежду, убить великую мечту.
     Как раз в ту пору, когда Мари чувствовала себя не годной ни  к чему, ей
приходилось разрываться пополам между  двумя  предназначениями, исключавшими
друг друга.  После мучительных колебаний она с душевной болью шлет в Варшаву
отказ.
     Мари, однако, не  отказывается  руководить издалека  новой лабораторией
под контролем своих двух лучших ассистентов-поляков - Яна Даниша  и Людовика
Вертенштейна.
     В 1913  году  Мари, еще  больная,  едет в Варшаву на  открытие  здания,
построенного для исследований  радиоактивности.  Русские  власти делают вид,
что не знают  о ее приезде: ни одно официальное лицо  не принимает участия в
торжественных  чествованиях Мари. Прием  на  родной земле  не стал от  этого
менее  бурным.  Первый  раз  в своей  жизни  Мари делает  научный  доклад на
польском языке в битком набитом зале.

     Прежде чем уехать, я  стараюсь здесь оказать возможно больше  услуг для
пользы дела, - пишет она одному из своих коллег в Париже. - В среду я делала
публичный  доклад.  Кроме того, я была  и  еще буду на разных  собраниях.  Я
столкнулась  с добрыми намерениями,  и  надо  извлечь  из  них  пользу.  Эта
несчастная страна, изуродованная варварской, нелепой властью,  делает  очень
много для  того,  чтобы  отстоять свою  собственную  национальную  культуру.
Возможно,  что настанет день, когда угнетению  придет  конец, а до  этих пор
надо продержаться. Но что это за жизнь! В каких условиях!
     Я снова повидала те места, с которыми связаны у меня воспоминания моего
детства  и  юности. Я повидала и Вислу, побывала и  на кладбище,  на  родных
могилах. Эти  поездки  и  сладостны, и  печальны,  а  воздерживаться  от них
невозможно.

     Один  из  торжественных приемов  состоялся  в  Музее  промышленности  и
сельского хозяйства, в том самом доме, где двадцать два года тому назад Мари
ставила свои первые опыты по физике. На следующий день польские женщины дают
банкет  в  честь  Марии  Склодовской-Кюри. Среди  присутствующих сидит очень
пожилая седая дама и с  восторгом  смотрит  на ученую  - это пани Сикорская,
директриса того пансиона, куда ходила малютка Манюша с белокурыми косичками.
Мари  встает с места, проходит  меж столов,  украшенных цветами,  подходит к
старушке  и, как в  далекие дни раздачи наград, робко  целует ее в обе щеки.
Пани Сикорская плачет, а присутствующие восторженно аплодируют.

     * * *

     Здоровье мадам Кюри  улучшилось. Летом 1913 года Мари пробует свои силы
и, надев на спину рюкзак, путешествует  пешком  по  Альпам. Ее  сопровождают
дочери  с  гувернанткой,  а также известный физик Альберт  Эйнштейн с сыном.
Тесные  дружеские узы уже  несколько лет связывают  двух гениальных ученых -
мадам  Кюри и  Эйнштейна.  Они в  восторге  друг от друга, между ними верная
искренняя  дружба, они оба любят вести нескончаемые беседы  по теоретическим
вопросам физики то по-французски, то по-немецки.
     В  авангарде резвятся  дети,  совершающие  это путешествие  с  огромным
удовольствием. В арьергарде шествует вдохновенный, словоохотливый Эйнштейн и
излагает спутнице  свои  заветные теории,  которые  Мари с ее исключительным
математическим складом ума, одна из немногих в Европе, способна понимать.
     Ирен  и  Ева  иногда ловят  на лету отдельные фразы, которые им кажутся
немного странными.  Эйнштейн, занятый своими  мыслями,  незаметно  для  себя
перепрыгивает  через  трещины,  взбирается   на  отвесные  скалы.  Вдруг  он
останавливается, хватает Мари за руку и восклицает:
     - Вы понимаете, мадам, мне  просто необходимо знать, что  происходит  с
пассажиром в лифте, если лифт падает вниз...
     Такая  трогательная   озабоченность  переживаниями  пассажира  вызывает
безумный смех  у юного  поколения, не  подозревающего, что это  воображаемое
падение лифта иллюстрирует специальную теорию относительности!
     После коротких каникул Мари едет в  Англию, оттуда в Брюссель,  куда ее
приглашают ученые  светила.  В Бирмингеме  она  получает еще  одну  почетную
степень  доктора наук.  Против  обыкновения  Мари  принимает  это  испытание
добродушно и красочно описывает его Ирен:

     Меня одели  в красивую красную мантию с зелеными отворотами, так же как
и моих  товарищей  по  несчастью,  то  есть тех  ученых,  которым предстояло
получить  степень доктора. Каждому из нас  была посвящена коротенькая  речь,
прославляющая наши заслуги, затем вице-канцлер университета объявил каждому,
что ему присуждена степень  без  защиты диссертации. После  этого  мы вышли,
приняв участие в своего рода процессии, состоявшей из профессоров и докторов
наук Бирмингемского университета, в костюмах, очень похожих на наши. Все это
было довольно занятно. Я должна  была дать торжественное  обещание соблюдать
законы и обычаи Бирмингемского университета!..

     Ирен в восторге и пишет своей матери:

     Дорогая,  я уже вижу тебя в твоей  красивой  красной мантии с  зелеными
отворотами. Наверно, ты была очень красивой!  Сохранила ли ты платье у себя,
или его дали тебе лишь на время церемонии?..

     Во Франции  все  бури забыты. Мари Кюри в  зените  своей славы. Уже два
года архитектор Нено  строит для нее Институт радия на  отведенном для этого
участке по улице Пьера Кюри.
     Устроилось это дело не так просто. На  другой день  после  смерти Пьера
Кюри официальные  власти  предложили Мари открыть сбор  средств на постройку
лаборатории. Не желая использовать несчастный  случай  на  улице  Дофины для
получения  денег, вдова  отказалась  от этого проекта.  Тогда власти впали в
свое  обычное летаргическое состояние.  Но  в 1909 году доктор  Ру, директор
Пастеровского   института,   великодушно  предложил  Мари   Кюри   построить
специально для  нее лабораторию. В  таком  случае  она ушла бы из Сорбонны и
стала звездой Пастеровского института.
     Лица, возглавляющие Сорбоннский университет, насторожились... Отпустить
Мари Кюри? Немыслимо! Надо во что бы то ни стало удержать ее в своих штатах.
     Соглашение  между  доктором   Ру   и  ректором  Лиаром  положило  конец
пререканиям. На общие средства - по четыреста тысяч франков с каждой стороны
-  университет  и  Пастеровский  институт  создают  Институт  радия  с двумя
отделениями:  радиоактивную   лабораторию   под  руководством   Мари   Кюри;
лабораторию   биологических   исследований   и  радиотерапии,   где  крупный
ученый-медик профессор Клод  Рего организует изучение рака, а  также лечение
больных.
     Оба учреждения будут работать сообща над развитием науки о радии.
     И  вот  Мари расхаживает по  строительным лесам на  улице  Пьера  Кюри,
рисует планы, спорит с архитектором.  В голове  этой седеющей женщины  мысли
самые новые, самые современные.
     Конечно, она  думает и  о своей работе.  Но  в  особенности  ей хочется
построить  такую  лабораторию,  которая  могла  бы  служить  с  пользой  еще
тридцать, а то и пятьдесят лет, когда Мари будет только  прахом. Она требует
просторных помещений, больших окон, таких, чтобы солнце заливало светом залы
для научных исследований. И как бы ни негодовали инженеры по поводу дорогого
новшества, ей нужен лифт...
     Что  касается  сада,  самого  дорогого  предмета  забот  этой  сельской
жительницы, она проектирует его с любовью.
     Не слушая веских  доводов со стороны  тех, кто желал сэкономить  место,
она  решительно  защищает  каждый  метр  земли,  отделяющий одно  здание  от
другого. Мари, как знаток, отбирает по одному молодые деревца, велит  сажать
их еще задолго  до  закладки фундамента.  Своим  сотрудникам конфиденциально
говорит:
     - Если я покупаю "мои" липы и  платаны сейчас,  то  я выгадаю  этим два
года.  Когда  мы  откроем  лабораторию,  деревца  подрастут, и наши  зеленые
массивы будут во всей красе. Только ш-ш-ш! Я ничего не говорила месье Нено!
     И в ее серых глазах вновь загорается веселый, юный огонек.
     Мари  сама,  орудуя  заступом,   сажает  ползучие  розы  вдоль  еще  не
законченных стен и собственноручно утрамбовывает  землю. Каждый день  она их
поливает.  Когда Мари разгибается и  стоит,  овеваемая  ветром,  то кажется,
будто она следит глазами за ростом каменных мертвых стен и живых деревьев.
     Однажды утром к ней пришел бывший лаборант Пти. Этот добрый человек был
сильно взволнован: в  Школе  физики строят новый лекционный  зал.  А  бедный
сарай, заплесневевший барак Пьера и Мари, будет снесен.
     Вместе  с этим скромным другом, свидетелем былых  времен, Мари  идет на
улицу  Ломон,  чтобы  сказать  сараю  последнее прости. Сарай  еще  цел.  Из
благоговения  никто не прикасался к  черной  доске,  еще хранившей несколько
строк, написанных рукою Пьера; казалось, что дверь сейчас отворится, и в ней
покажется высокий силуэт друга.

     * * *

     Улица Ломон,  улица Кювье,  улица  Пьера Кюри...  Три адреса, три этапа
жизни.  В  этот  день Мари,  сама  не  замечая этого, мысленно  прошла  весь
прекрасный и тяжкий путь  своей научной жизни. Будущее рисовалось ей ясно. В
только  что отстроенной биологической лаборатории  уже  работают  ассистенты
профессора  Рего,  и  по  вечерам новое здание сверкает освещенными  окнами.
Через несколько месяцев  придет  очередь Мари  -  она бросит Школу физики  и
химии и перенесет свои приборы на улицу Пьера Кюри.
     Поздно осуществилась  мечта! Эта победа одержана, когда ушли молодость,
и силы, когда личное счастье покинуло ее. Но так  ли это важно, если рядом с
ней молодые,  энергичные люди, если эти  энтузиасты  науки  готовы  бороться
вместе с ней! Нет, еще не поздно!
     По   всем  этажам  небольшого  белого   здания   насвистывают  и   поют
стекольщики. Над входной дверью красуется высеченная по камню надпись:


     ИНСТИТУТ РАДИЯ - КОРПУС КЮРИ

     Глядя  на  крепкие стены и  волнующую  надпись, Мари  вспоминает  слова
Пастера:

     Если  завоевания для пользы  человечества  волнуют  вашу душу; если вас
потрясают изумительные  достижения науки, такие, как электрический телеграф,
дагеротип, анестезия и целый ряд других замечательных открытий; если участие
вашего  отечества  в  расцветании  этих  чудес   пробуждает  в  вас  чувство
соревнования,  то,  заклинаю  вас,  проникнитесь  интересом к тем  священным
обителям, которым  дано выразительное наименование - лаборатории.  Требуйте,
чтобы  умножали  их  число  и  украшали.  Это  храмы  будущего  богатства  и
благосостояния. В них человечество возвеличивается, обретает силу и делается
лучше. Там  оно учится читать произведения природы, творить ради прогресса и
всеобщей гармонии,  тогда как  собственные  деяния человечества  очень часто
происходят под влиянием варварства, фанатизма и инстинкта разрушения.

     В чудесные июльские дни "храм будущего" на улице Пьера Кюри закончен.
     Но это июль 1914 года.


        "ВОЙНА"

     Мари сняла на лето дачу в Бретани. Ирен и Ева уже там, с гувернанткой и
кухаркой. Мать обещала  приехать к ним  3  августа. Ее  задерживает в Париже
конец учебного года. Она привыкла оставаться  во время каникул одна в пустой
квартире на набережной Бетюн,  отказываясь на это  время  даже от горничной.
Целый день  она в лаборатории, к себе возвращается поздно вечером; порядок в
доме, весьма относительный, поддерживает консьержка.
     Мари - дочерям, 1 августа 1914 года:

     Дорогие Ирен и Ева, дела, кажется, принимают дурной оборот: с минуты на
минуту ждем  мобилизации. Не знаю, смогу ли я уехать. Не тревожьтесь, будьте
спокойны и мужественны. Если война не грянет, я выеду к вам в понедельник. В
противном случае останусь здесь и перевезу вас сюда, как только представится
возможность. Мы с тобой, Ирен, постараемся быть полезными.

     2 августа:

     Дорогие мои девочки, мобилизация началась, и немцы вторглись во Францию
без  объявления войны.  Какое-то время нам  нелегко  будет сноситься друг  с
другом.
     Париж  спокоен  и  не  производит  тяжелого  впечатления,  несмотря  на
грустное зрелище уходящих войск.

     6 августа:

     Дорогая Ирен, мне очень хочется привезти вас сюда, но в настоящее время
это невозможно. Запаситесь  терпением. Немцы с боями проходят через Бельгию.
Доблестная маленькая страна не согласилась беспрепятственно пропустить их...
Французы, все до одного, твердо надеются, что схватка будет хоть и жестокая,
но недолгая.
     Польская земля в руках немцев. Что останется на ней после них? Я ничего
не знаю о своих родных.

     Вокруг Мари образовалась небывалая пустота.  Все ее коллеги - работники
лаборатории  ушли в  армию.  С  ней  остались  только  механик Луи Раго,  не
мобилизованный из-за болезни сердца, и уборщица ростом с ноготок.
     Полька забывает, что Франция для нее только отечество по избранию. Мать
семейства  не  думает  о том,  как  ей соединиться с  дочерьми. Болезненное,
хрупкое  создание забывает о недугах,  женщина-ученая откладывает до  лучших
времен  незаконченные  труды. Мари помышляет только об  одном: служить своей
второй родине.  В  грозном  событии еще  раз  проявляется  ее  чуткость,  ее
инициативность.
     Она не приемлет простой выход:  запереть лабораторию  и надеть на себя,
как  это делали в то время многие отважные француженки, белую косынку сестры
милосердия. Немедленно ознакомившись с организацией  санитарной службы,  она
находит в ней пробел, который, по-видимому, мало беспокоит начальство, но ей
кажется   трагичным:  госпитали   передовой   линии   почти  совсем   лишены
рентгеновских установок!
     Как  известно,  Х-лучи,  открытые  в  1895  году  Рентгеном,  позволяют
исследовать, не  прибегая  к  вскрытию, внутренность человека,  "увидеть"  и
сфотографировать его  кости и  органы. В  1914 году во Франции  имелось  еще
очень мало  рентгеновских аппаратов, да и те  находились  в руках  отдельных
врачей-рентгенологов. Военно-санитарная служба  предусмотрела на время войны
оборудование госпиталей рентгеновскими аппаратами только в некоторых крупных
центрах, признанных достойными подобной роскоши. Вот и все.
     Это  ли  роскошь  -  волшебный  прибор,  позволяющий  точно  определить
местонахождение засевшей в ране пули или осколка снаряда?
     Мари  никогда не работала с рентгеновскими  лучами,  но в  Сорбонне она
каждый год посвящала им несколько  лекций.  Она отлично  разбиралась  в этом
вопросе. Свободно переключив  свои  научные познания,  она  предвидит,  чего
потребует   эта  ужасная  бойня:  нужно  без   промедления  создавать   одну
рентгеновскую установку за другой...
     Произведя разведку, она бросается вперед. За несколько часов составлена
опись  аппаратов,  имеющихся  в лабораториях  университета,  включая  и свой
собственный,  и  опрошены  все  конструкторы.  Все  пригодное  рентгеновское
оборудование  собрано  и затем распределено по госпиталям Парижского округа.
Для   обслуживания   аппаратов  завербованы   добровольцы  из   профессоров,
инженеров, ученых.
     Но  как  оказывать  помощь  раненым,  которые  с  ужасающей   быстротой
стекаются  в  еще  не  оборудованные  для рентгеноскопии  полевые госпитали?
Некоторые  из  них  не  имеют  даже  источника  электроэнергии  для  питания
рентгеновских аппаратов...
     Мадам Кюри  нашла  выход. На средства Союза женщин  Франции она создает
первый   "радиологический  автомобиль".  В  обыкновенном   автомобиле   Мари
размещает  рентгеновский  аппарат  и динамо, которое  приводится в  действие
автомобильным  мотором и дает  необходимый  ток. С  августа  1914  года  эта
передвижная  станция объезжает госпиталь за  госпиталем.  Во время битвы  на
Марне   одна  эта  установка  даст  возможность  подвергнуть  рентгеновскому
обследованию всех раненых, эвакуированных в Париж.

     * * *

     Быстрое  продвижение немцев ставит  перед Мари вопрос совести: ехать ли
ей в Бретань к дочерям или оставаться в Париже? А в случае угрозы столице со
стороны захватчиков, должна ли она уходить вместе с отступающими санитарными
службами?
     Мари спокойно взвешивает все "за" и  "против" и принимает решение:  что
бы ни  случилось, она останется  в Париже. Ее удерживает в Париже  не только
предпринятое  ею  благое  начинание.  Она думает  о  лаборатории,  о  точных
приборах, хранящихся на улице Кювье,  о новых кабинетах на улице Пьера Кюри.
"Если я буду там, - убеждает она сама  себя, - немцы  не осмелятся, пожалуй,
разграбить их. Если же я уеду, все пропадет".
     Она  рассуждает  так,  несколько   лицемеря,   чтобы