казусное"  положение! Минута  животрепещущая,
единственная в своем роде...
     Половина  второго.  Дверь в глубине  аудитории отворяется, и  под шквал
аплодисментов мадам Кюри подходит к кафедре. Она делает кивок головой - этот
сухой жест должен означать приветствие.  Мари стоит, крепко сжав руками край
длинного  стола,  уставленного приборами,  и ждет  конца  оваций. Они  сразу
обрываются:  перед этой бледной  женщиной,  которая пытается придать  своему
лицу  соответствующее  выражение,  какое-то   неведомое  волнующее   чувство
заставляет умолкнуть эту толпу, пришедшую полюбоваться зрелищем.
     Глядя прямо перед собой, Мари произносит:

     Когда стоишь лицом к лицу с успехами, достигнутыми физикой за последние
десять  лет,  невольно  поражаешься  тем  сдвигом, какой произошел  в  наших
понятиях об электричестве и о материи...

     Мадам Кюри начала свой курс точно  с той  фразы, на которой оставил его
Пьер Кюри.
     Что трогательного  могут заключать  в себе эти холодные  слова:  "Когда
стоишь  лицом  к  лицу   с  успехами,  достигнутыми  физикой..."   Но  слезы
навертываются на глаза и текут по лицам.
     Тем  же  ровным,  почти  монотонным  голосом ученая  доводит  до  конца
сегодняшнюю лекцию. Говорит о новых теориях природы электричества, о ядерном
распаде, о радиоактивных элементах. Не понижая голоса, она доводит до  конца
сухое  изложение  предмета  и  уходит в маленькую  дверь так  же быстро, как
вошла.

     1


     1



     "Пан Тадеуш" - поэма великого польского поэта А.Мицкевича.
     "Кордиан" - драма известного польского поэта Ю.Словацкого.
     По аналогии с модным тогда  романом французского писателя  Октава  Фейе
"Роман бедного молодого человека". - Прим. перев.
     По-польски вместо вежливого "вы" часто употребляется третье лицо.
     Виктор Гюго. "Король забавляется".





        " * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ * "

        "ОДНА"

     Нас  удивляла  Мари   в  ту  пору,  когда  благодаря  поддержке  такого
талантливого ученого, как ее муж, ей удавалось одновременно и вести  дом,  и
делать свое дело в  большой научной работе. Нам  казалось, что более трудной
жизни  и  большего напряжения сил  нельзя себе представить, но это положение
вещей  являлось  еще  легким  в  сравнении  с  тем,  что  ждало  ее впереди.
Обязанности "вдовы Кюри"  испугали бы человека даже крепкого, мужественного,
счастливого.
     Она должна воспитывать  маленьких детей,  и зарабатывать на жизнь,  и с
блеском носить звание профессора.  Она  должна, уже  не имея могучей научной
опоры  в лице Пьера Кюри, продолжать  работы, начатые совместно  с ним, сама
давать все указания, советы ассистентам и студентам и,  наконец, осуществить
важную  миссию:  создать лабораторию,  достойную обманутых  мечтаний  Пьера,
такую,   где  молодые   исследователи  смогут   развивать  новую   науку   о
радиоактивности.

     * * *

     Первой  заботой  Мари было  создание здоровых условий  жизни для  своих
дочерей и свекра. В Со  на  Железнодорожной улице  она снимает дом No 6. Дом
неказистый, но его красит уютный сад. Доктор Кюри занимает в  доме отдельное
крыло.  Ирен,  к своей  радости,  получает  во владение  квадратик земли, на
котором  имеет право сажать  что  ей  угодно. Ева  под  надзором гувернантки
разыскивает  в густой  траве  лужайки любимую  черепаху и бегает по узеньким
песчаным дорожкам то за черной, то за тигровой кошками.
     За все это мадам Кюри расплачивается  лишней тратой сил: получасом езды
поездом до лаборатории. Каждое  утро  можно видеть, как она идет на  станцию
красивым быстрым шагом,  точно  стараясь наверстать  опоздание куда-то.  Эта
женщина в глубоком трауре неизменно садится в  один и тот же поезд, в одно и
то же  отделение второго  класса и  вскоре  становится знакомою  фигурой для
пассажиров на этой линии.
     Она  редко  успевает  вернуться  к завтраку  в  Со.  Она  вновь  сводит
знакомство с молочными Латинского квартала, куда захаживала в былые времена,
как  и теперь, одна, молодая, преисполненная какой-то неосознанной  надежды.
Или же,  расхаживая  взад  и вперед по лаборатории, она закусывает  хлебцем,
фруктами.
     По  вечерам,  иногда  очень  поздно,  Мари  опять  садится  в  поезд  и
возвращается  к себе,  в  светящийся  огнями  дом.  Зимой она  первым  делом
обследует большую печь в передней, подбрасывает угля и регулирует тягу. В ее
голове прочно засела мысль, что никто в мире, кроме нее, не  способен хорошо
развести  огонь, и, правда, она умеет артистически, как  химик, распределить
бумагу, щепки,  положить сверху антрацит или дрова. Когда  печь начинает как
следует гудеть, Мари ложится на диван и отдыхает от изнурительного дня.
     Она слишком скрытна, чтобы выказывать свое  горе, никогда не  плачет на
людях, не  хочет быть  предметом  жалости и утешений. Никому не  поверяет ни
своих приступов отчаяния, ни страшных кошмаров, которые терзают ее по ночам.
Но близкие с тревогой  замечают  ее потухший взгляд, все время  устремленный
куда-то  в пустоту, ее  руки с признаками тика: нервные, воспаленные ожогами
радия пальцы неотвязным движением все время трутся друг о друга.
     Бывают  моменты, когда физические силы  вдруг изменяют ей. Как  одно из
первых моих детских воспоминаний запечатлелся образ моей матери в ту минуту,
когда  она,  потеряв  сознание,  упала  на пол  в  столовой,  ее  бледность,
неподвижность.
     Мари - своей подруге детства Казе, 12 декабря 1906 года:

     Дорогая Казя,
     я  не могла  принять  рекомендованного тобой К.  В тот день,  когда  он
заходил, мне очень нездоровилось,  что бывает со  мной часто,  а кроме того,
мне предстояло на  следующий день много ходить по  делам. Мой свекор  - врач
запретил мне принимать кого-либо, зная, что разговоры меня сильно утомляют.
     А в остальном, что  тебе сказать?  Моя жизнь до такой  степени разбита,
что уже  больше не устроится. Думаю,  что  так и  будет впредь, и я не стану
пытаться жить по-другому. Я хочу как  можно лучше воспитать моих дочерей, но
они  не могут  пробудить во  мне жизнь.  Обе они славные, милые  и  довольно
хорошенькие.  Я прилагаю  все  усилия  к тому,  чтобы они выросли  крепкими,
здоровыми. Глядя на младшую, я думаю, что  они  обе станут совсем  взрослыми
только лет через двадцать. Сомневаюсь, чтобы я  дожила до этого времени, так
как  жизнь моя утомительна,  да  и  горе  неблаготворно действует на  силы и
здоровье.
     В  денежном   отношении  я  не  испытываю  затруднений;  я  зарабатываю
достаточно,  чтобы  воспитывать  детей,   хотя,  конечно,  мое  материальное
положение гораздо скромнее, чем оно было при жизни мужа.

     * * *

     В эти  скорбные для Мари годы  два человека становятся ее  помощниками.
Это  Мария  Каменская, свояченица  Юзефа Склодовского, которая по  настоянию
Брони  приняла на  себя обязанности  гувернантки и домоправительницы в семье
Кюри. Ее присутствие частично внесло в жизнь Мари тот польский дух, которого
недоставало  ей  вдали  от  родины.  Впоследствии,  когда пани Каменская  по
состоянию  здоровья   будет   вынуждена   вернуться  в  Варшаву,  то  другие
гувернантки-польки,  хотя и не такие надежные и не такие очаровательные, как
она, заменят ее при Еве и Ирен.
     Другим и  самым ценным  союзником  Мари был  доктор Кюри.  Смерть Пьера
стала  и  для  него  тяжким  испытанием.  Но  старик черпает в своем строгом
рационализме известную долю  мужества, на что Мари оказалась не способна. Он
не признает бесплодных сожалений  и  поклонения могилам. После погребения он
ни разу не  ходил на  кладбище.  Раз от Пьера не осталось ничего, старик  не
хочет мучить себя призраком.
     Его   стоическая  безмятежность  действует  благотворно  на   Мари.   В
присутствии своего  свекра, считающего нужным  вести нормальный образ жизни,
говорить,  смеяться, ей  стыдно  за  свою  тупость,  вызванную горем. И  она
старается придать своему лицу выражение спокойствия.
     Общество  доктора  Кюри,  приятное  для Мари,  было отрадой  и  для  ее
дочерей. Не будь этого старика с  голубыми глазами, детство девочек заглохло
бы  в  атмосфере  траурного настроения.  При  матери,  вечно  отсутствующей,
занятой  в  лаборатории, название которой  прожужжало  им  все  уши,  старик
является  для девочек  товарищем  их игр  и наставником  гораздо больше, чем
мать.  Ева  была  слишком мала, чтобы между  ним  и  ею  возникла  настоящая
близость,  но   он  становится  незаменимым  другом  Ирен,  медлительного  и
нелюдимого ребенка, так похожего характером на погибшего сына.
     Он не только преподает Ирен начальные сведения по естественной истории,
ботанике, передает ей  свое восхищение Виктором Гюго, пишет ей летом письма,
разумные,  поучительные  и забавные, в  которых отражается и его насмешливое
остроумие,  и  изящный  стиль,  но  и  дает  всему  умственному ее  развитию
определенное  направление.  Духовная уравновешенность  Ирен  Жолио-Кюри,  ее
отвращение   к   унынию,   ее   непререкаемая   любовь   к   реальному,   ее
антиклерикализм, даже ее политические  симпатии  пришли прямым путем  от  ее
деда по отцу.
     Мадам  Кюри  окружает  этого замечательного  старика  теплыми,  нежными
заботами.  В 1909  году, заболев воспалением  легких, он пролежал в  постели
целый год, и Мари проводит все свои свободные  минуты  у изголовья трудного,
нетерпеливого больного, стараясь его развлечь.
     25 февраля 1910 года он умирает. На оголенном зимой промерзшем кладбище
в Со  Мари требует  от  могильщиков  произвести необычную для  них работу  -
вынуть из  могилы гроб  Пьера. На дно могилы  ставят гроб доктора Кюри, а на
него опускают гроб Пьера. Не  желая расставаться с мужем после своей смерти,
Мари  велит  оставить  место  для  себя и долго, бесстрашно  смотрит  в  эту
пустоту.

     * * *

     Теперь воспитание Ирен и Евы  перешло  в руки самой Мари.  О воспитании
детей у нее были  свои установившиеся  представления, которые и  проводились
менявшимися гувернантками более или менее удачно.
     Каждый день  начинается часом умственной и ручной работы, которую  Мари
старается   делать   привлекательной.   Она  ревностно  следит   за   каждым
пробуждением  способностей у дочерей и заносит  в свою серую  тетрадь успехи
Ирен в вычислениях или раннее проявление музыкальности у Евы.
     Как только кончаются занятия на данный день,  девочек отправляют гулять
на чистый воздух. В любую погоду они совершают длинные прогулки  и выполняют
физические упражнения. В саду, у себя в Со, Мари велит построить портик, где
вешают трапецию, кольца и канат для лазанья. Поупражнявшись у себя дома, обе
девочки станут рьяными ученицами  гимнастической  школы, где  завоюют первые
призы по упражнениям на снарядах.
     Их руки, все части тела постоянно укрепляются. Девочки работают в саду,
готовят кушанья, шьют. Мари, как бы ни  устала, сопровождает их в  прогулках
на велосипедах. Летом она вместе с ними погружается в морские волны и следит
за их успехами в плавании.
     Мари  нельзя  надолго  покидать Париж, и  Ирен с  Евой проводят большую
часть летних каникул под наблюдением Эли Шалай. Вместе со своими двоюродными
сестрами  они  резвятся на каком-нибудь  малолюдном  побережье Ла-Манша  или
Атлантического океана. В 1911 году  первое путешествие в  Польшу, где  Броня
устраивает их у себя в Закопанском санатории.  Девочки учатся ездить верхом,
уходят на  несколько дней  в  горы, останавливаются  в  избушках  карпатских
горцев. С  мешком  за  плечами, в подбитых  гвоздями ботинках  Мари шествует
впереди по горным тропам.
     Она  не   допускает  дочерей   до   занятий  акробатикой,  рискованными
упражнениями,  но хочет развить в них смелость. Она не терпит, чтобы  Ирен и
Ева  боялись темноты, чтобы они  во время  грозы прятали головы под подушки,
чтобы они  боялись воров или  заразных болезней. Когда-то  эти  страхи  были
знакомы самой  Мари:  она избавит от них своих  дочерей. Даже воспоминание о
несчастном случае с Пьером не сделало ее боязливой воспитательницей. Девочки
в раннем возрасте,  одиннадцати-двенадцати  лет,  выходят  из  дому  одни. А
вскоре они станут и путешествовать без провожатых.
     Здоровый  дух  не  менее близок сердцу  Мари.  Она  всячески  старается
предохранить дочерей от тоскливых мыслей, от чрезмерной чувствительности.  У
нее возникло своеобразное решение: никогда не говорить сироткам об  их отце.
В подобном  решении  сказывалась  просто  физическая невозможность  для  нее
говорить  на  эту  тему.  До  конца  своей  жизни  Мари  с громадным  трудом
произносит слова "Пьер"  или "Пьер  Кюри",  "твой отец"  или  "мой муж"  и в
разговорах  прибегает к  невероятным маневрам, стараясь обойти  определенные
островки своих воспоминаний. Она  не  считает свое молчание о муже нечестным
по  отношению  детям. По ее мнению, лучше не  вызывать в  них, да  и в самой
себе, волнующих благородных чувств,  чем  заставлять  детей  снова  и  снова
переживать трагедию.
     Не создавая у себя в доме культа погибшего ученого, она  не развивала и
культа мученицы - Польши.
     Мари хочется,  чтобы  Ирен и Ева  выучились польскому языку, чтобы  они
знали и  любили ее родину. Но решительно делает  из них француженок - только
бы они не чувствовали мучительного раздвоения между двумя отечествами.
     Девочек не крестили и не воспитывали в благочестии. Мари сознавала свою
неспособность преподать им догмы, в которые сама уже не верит. В особенности
она боится для них той скорби,  которую сама перенесла, потеряв веру. Тут не
было  никакого   антирелигиозного   сектантства:   Мари  отличалась   полной
терпимостью; и не  один раз  будет  говорить  своим детям,  что, если у  них
явится  потребность  в  какой-нибудь  религии,  она  предоставит  им  полную
свободу. Ее  радует,  что девочки не знают ни скудного детства, ни  трудного
отрочества,  ни  убогой юности, какие выпали на  ее долю.  Несколько раз  ей
представлялся случай обеспечить Ирен  и  Еву  крупным  состоянием.  Мари  не
сделала этого. После  смерти Пьера ей надо было  решить  вопрос о применении
того  грамма  радия,  который  Пьер и  она  добыли своими руками  и  который
является ее собственностью. Вопреки мнению доктора Кюри  и нескольких членов
семейного совета, она решает подарить  лаборатории  эту  драгоценную частицу
радия, стоящую свыше миллиона франков золотом.
     По  ее понятию,  если  быть  бедным не приятно, то быть очень богатым и
ненужно, и обидно для других. То, что ее дочерям придется самим зарабатывать
себе на жизнь, представляется ей и здоровым, и естественным.
     В тщательно разработанной Мари программе  воспитания своих дочерей есть
один пробел,  а  именно  воспитание  в  узком  смысле  слова, я имею  в виду
обучение  хорошим  манерам. В  семье,  носящей траур, бывают гостями  только
самые  близкие друзья: Андре Дебьерн, Перрены, Шаванны... Кроме этих любящих
и всепрощающих друзей Ирен и Ева не видят никого. Ирен  при встрече с чужими
впадает в панику и упорно отказывается произносить "добрый день". Отделаться
от этой привычки ей не удастся никогда.
     Улыбаться,  быть милыми, ездить в гости,  принимать  у  себя,  говорить
комплименты, вести себя согласно этикету - все это неведомо Ирен и  Еве. Лет
через  десять-двадцать  они  поймут,  что  у  общественной  жизни есть  свои
требования,  свои  законы,  что  говорить  "добрый  день,  мадам"  -  увы! -
необходимо...
     Когда Ирен получила свидетельство о законченном начальном образовании и
достигла  возраста, необходимого для поступления в колледж, Мари решила дать
дочери образование не по обычным, устаревшим канонам.
     Эту  заядлую  труженицу преследует мысль  о  переутомлении,  на которое
обречены ее  дети. Ей кажется варварством запирать молодые существа  в плохо
вентилируемые  классы,  отнимать  у  них  бесчисленные  и   бесплодные  часы
"сидения"  в школе,  когда их  возраст требует  движения, беготни. Она пишет
своей сестре Эле:

     ...Иной раз  у  меня создается впечатление, что детей лучше топить, чем
заключать в современные школы.

     Ей хочется, чтобы Ирен училась очень немного, но очень плодотворно. Она
раздумывает, советуется с  друзьями  -  профессорами  Сорбонны  и такими  же
главами  семьи, как  и  она.  По  ее  почину  рождается проект  своего  рода
образовательного  кооператива,  где  крупные  ученые применят к  своим детям
новые методы образования.
     Для  десятка мальчиков и  девочек открывается эра, полная возбуждающего
интереса и занимательности,  когда  эти  ребята ходят  каждый день только на
один урок, который им дает кто-нибудь из  лучших знатоков предмета. Утром  в
определенный  день они  завладевают лабораторией в Сорбонне,  где Жан Перрен
преподает  им  химию.  На следующий  день маленький батальон отправляется  в
Фонтене-де-Роз:  урок  математики  у  Поля  Ланжевена.  Мадам Перрен,  мадам
Шаванн, профессор  Мутон, скульптор  Магру  преподают  литературу,  историю,
иностранные  языки,  естественную   историю,  моделирование,  рисование.  И,
наконец, в  одном  из помещений Школы физики по четвергам во второй половине
дня сама мадам Кюри преподает им курс физики, самый элементарный.
     Ее  ученики,  а  из  них  некоторые  станут потом  известными  учеными,
сохранят восторженную память об  этих увлекательных уроках,  о ее дружеском,
милом  обращении.  Благодаря  ей физические явления,  описанные в  учебниках
отвлеченно, скучно, иллюстрируются живым, наглядным образом.
     Шарики от велосипедных подшипников  обмакивают в чернила, затем бросают
на  наклонную плоскость, и  таким образом наглядно проверяется закон падения
тел. Маятник  записывает  свои периодические колебания на закопченном  листе
бумаги.  Термометр,  сделанный  и разделенный  на градусы самими  учениками,
действует,  к   великой   гордости  ребят,   в  соответствии  с  термометром
установленного образца.
     Мари внушает  им свою любовь к науке и влечение к  труду. Передает свои
методы работы. Обладая виртуозной способностью считать в уме, она заставляет
своих питомцев упражняться в  устном  счете: "Надо  добиваться  делать  это,
никогда не ошибаясь", "Секрет успеха - не торопиться". Если кто-нибудь из ее
учеников  конструирует  электрическую  батарею и при этом мусорит  на столе,
Мари, вся вспыхнув от негодования, накидывается: "Не говори мне, что уберешь
потом! Нельзя захламлять стол, когда собираешь прибор или ставишь опыт!"
     Время от времени лауреат Нобелевской премии давала своим любознательным
ребятишкам урок простого здравого смысла.
     - Как  вы  поступите, чтобы сохранить жидкость теплой в этом  сосуде? -
спрашивает Мари.
     Сейчас же Франсис Перрен,  Жан  Ланжевен,  Изабелла Шаванн, Ирен Кюри -
лучшие  ученики этого курса  физики  -  предлагают  изобретательные решения:
окутать   сосуд   шерстью,   изолировать   его   способами   сложными   и...
неосуществимыми.
     Мари улыбается и говорит:
     - Что касается меня, то я прежде всего накрыла б его крышкой.
     На этом заключении домашней хозяйки и закончился урок в тот четверг.
     Дверь отворяется, служанка вносит огромный запас хлебных рожков, плиток
шоколада, апельсинов для коллективной закуски.
     Следя за каждым шагом Мари Кюри, газеты весело подсмеиваются над вводом
(на весьма ограниченное время  и под строгим наблюдением) сыновей и  дочерей
ученых в научные лаборатории:

     Это  маленькое  общество, едва умеющее читать и  писать, -  пишет  один
обозреватель, - имеет полное  право  пользоваться  приборами, конструировать
аппаратуру, проводить химические опыты... Сорбонна и дом на улице Кювье пока
не взорвались, но надежда на это еще не потеряна!"

     Через два года наступил конец коллективному  обучению. Родители слишком
перегружены  собственной  работой,  чтобы уделять  время этой  затее.  Детям
предстоит сдача экзамена на степень  бакалавра, поэтому  они  должны  пройти
установленную программу  обучения. Мари  выбрал