достоверится,  что Ирен и Ева хорошо выспались, покушали, умыты
и  причесаны,  что  у них  не  начинается  насморк  или  какая-нибудь другая
болезнь,  Мари  не успокоится. Впрочем, если бы  она обращала на  них меньше
внимания,  Ирен  сумела бы напомнить  о  себе! Этот  ребенок -  деспот.  Она
ревниво завладевает  матерью  и  с  неудовольствием  переносит  ее  заботы о
маленькой.  Зимой Мари делает  длинные концы по Парижу, чтобы найти  любимые
Ирен яблоки - ранет или бананы, и не смеет приезжать без них домой.
     Вечера  супруги большей  частью проводят дома. Надев  халаты  и  ночные
туфли, они просматривают появившиеся научные записи. Тем не менее их видят и
на  художественных  выставках,  а семь-восемь  раз  в  году  они  бывают  на
концертах и в театре.
     В начале ХХ столетия в Париже можно было увидеть чудесных драматических
актеров.   Пьер  и  Мари  ждут  проходящих  как  видение  выступлений  Дузе.
Красноречие Моне-Сюлли,  мастерство Сары Бернар трогают супругов меньше, чем
естественная  манера  игры Жюли  Барте, Жанны  Гранье  или  внутренняя  сила
Люсьена Гетри.
     Они   следят  за  спектаклем   "авангарда",  пользующегося  неизменными
симпатиями людей университетского круга. В "Творческом театре" Сюзанна Депре
играет в драмах  Ибсена; Люнье  Пое ставит "Власть тьмы". С таких спектаклей
Пьер и Мари  приходят  довольные и...  омраченные на несколько дней.  Доктор
Кюри встречает их с коварною улыбкой.
     Старый  вольтерьянец  не  признает болезненных  переживаний и, устремив
синие глаза на вытянутые лица супружеской четы, постоянно говорит:
     - Прежде всего не забывайте, что вы туда ходили ради удовольствия!
     В  ту эпоху склонность обоих Кюри к мистическому в соединении с научной
любознательностью  заводит   их   на  странный  путь:  они  присутствуют  на
спиритических сеансах, которые устраивал знаменитый медиум Эузапия Паладино.
Они пытаются  проникнуть  ясным  взором в опасную область познания.  Пьер  с
особой  страстью  интересуется этими  опытами  и, сидя в  темноте,  измеряет
"самодвижения" реальных или воображаемых объектов.
     Эти  опыты озадачивают его беспристрастный ум. В  них нет ни строгости,
ни закономерности лабораторных  опытов.  Иногда медиум получал  ошеломляющие
результаты,  и  оба  ученых  были  готовы  ему  поверить.  Но  внезапно  они
обнаруживают грубый обман, и  тогда снова появляется скептическое отношение.
Через несколько лет у Мари совсем исчезнет интерес к подобным явлениям.
     Супруги Кюри избегают приемов  и не бывают в свете. Но не всегда  можно
отделаться от официальных обедов или же банкетов в честь иностранных ученых.
Поэтому бывают случаи, когда Пьер снимает свою грубошерстную одежду, в какой
ходит каждый день, и надевает фрак, а Мари - вечернее платье.
     Это  вечернее  платье  живет  у нее  годами,  только  время  от времени
переделывается какой-нибудь портнихой - оно  из черного гренадина  с рюшевой
отделкой на фаевой подкладке.
     Какая-нибудь  франтиха  посмотрела   бы   на  нее   с   жалостью:  Мари
невежественна в модах. Но скромность, сдержанность,  присущие ее  характеру,
спасают Мари  от  зоркого наблюдателя и  создают как бы  особый  стиль  в ее
внешности.  Когда она  снимает  свою  лабораторную одежду,  действительно не
эстетичную,  и надевает  "туалет",  зачесывает свои пепельные волосы и робко
окружает  шею  филигранным  золотым  колье,  Мари  изысканна.  Тонкий  стан,
вдохновенное лицо сразу обнаруживают свою прелесть. В присутствии Мари, с ее
высоким  лбом,  выразительным  взглядом,  другие  женщины  не  теряют  своей
красоты, но многие из них кажутся вульгарными и неумными.
     Однажды вечером, перед выездом, Пьер с необычным вниманием вглядывается
в  силуэт Мари, в ее шею, в  ее обнаженные и благородные руки. Какая-то тень
грусти, сожаления пробегает по лицу этого согбенного наукой мужчины.
     - Жаль... - тихо произносит он. - Как идут тебе наряды! - И  со вздохом
добавляет: - Но что поделаешь, у нас нет времени...

     * * *

     В тех редких случаях, когда Мари зовет к себе гостей, она прилагает все
усилия к тому, чтобы  угостить достойно, а пребывание у  нее в доме  сделать
приятным. Озабоченно бродит среди тележек  с первой  зеленью на улице Муфтар
или Алезии. Выбирает красивые фрукты,  расспрашивает хозяина молочной лавки,
какие сорта сыра лучше. Затем набирает в цветочном ларьке тюльпаны, лилии...
Вернувшись  домой,  делает  букеты, пока  служанка  готовит  несколько более
сложные, чем обычно, блюда, а местный кондитер приносит  с большой пышностью
мороженое.
     В этом трудовом жилище самому скромному приему предшествует суматоха. В
последнюю минуту Мари осматривает накрытый стол, передвигает мебель...
     Да, наконец у Кюри есть мебель! Семейные кресла, от  которых отказались
на улице Гласьер, пришлись кстати на бульваре Келлермана. Выгнутые оттоманки
красного  дерева,  обитые  переливчатым зеленоватым бархатом  цвета  морской
воды,  из  которых одна служит кроватью для  Ирен, а  также  кресла в  стиле
реставрации придают изящество гостиной, оклеенной светлыми обоями.
     Созывают избранных: проезжающих через Париж  иностранных ученых  или же
поляков, приехавших  к Мари с  новостями. Чтобы развлечь дикарку  Ирен, Мари
устраивает и сборища детей.
     Рождественская елка, собственноручно  украшенная гирляндами, золочеными
орехами  и разноцветными восковыми свечками, оставит  большое впечатление  в
памяти юного поколения.
     Бывают и такие случаи, что дом Кюри становится  обрамлением зрелища еще
более   феерического,  чем  сверкающая  огнями  елка.  Являются   электрики,
устанавливают театральные прожекторы  и рампу  с  электрическими лампочками.
После обеда в  присутствии  двух-трех друзей  прожекторы будут ласкать своим
светом развевающиеся покрывала танцовщицы, когда она изображает то пламя, то
цветок, то птицу, то волшебницу...
     Танцовщица   Лои   Фуллер,   "фея   света",   чарующая   Париж   своими
фантастическими выдумками, связана колоритной дружбой с физиками. Прочитав в
газетах о  том, что  радий  светится,  эта  звезда из  Фоли-Бержер  задумала
сделать  себе  сенсационный  фосфоресцирующий  костюм,  чтобы  заинтриговать
публику. Она  обратилась за сведениями к  супругам Кюри. Ее  наивное  письмо
развеселило  ученых: они объяснили  Лои,  почему проект "крылышки бабочки из
радия" химеричен.
     Американка  Лои  Фуллер, с шумным  успехом  выступавшая  каждый  вечер,
поразила  своих  благожелательных  консультантов.  Она  не  стала  хвалиться
перепиской  с  Кюри,  не  приглашала   их  поехать  и  поаплодировать  ей  в
Фоли-Бержер, а написала Мари: "У меня есть только один способ  поблагодарить
Вас за ответ. Разрешите  мне когда-нибудь вечером потанцевать у Вас  для вас
двоих".
     Пьер и Мари изъявили свое согласие. И вот весьма своеобразная, небрежно
одетая девушка с калмыцким  лицом, без  каких-либо следов грима,  с детскими
голубыми глазами звонит в парадную дверь, сопровождаемая толпой электриков с
их аппаратурой.
     Супруги  Кюри  несколько  встревожены,   но   уступают  место  действия
захватчикам, отправившись в  лабораторию. А Лои в течение  нескольких  часов
трудится,  регулируя  освещение, размещая  привезенные с  собой  занавеси  и
ковры,   чтобы   воссоздать  в  небольшой   столовой   у  двух  ученых  свой
восхитительный спектакль.
     Так степенный флигель с замкнутой для посторонних дверью впустил к себе
богиню  мюзик-холла. Случилось  это потому, что  Лои была  человеком  тонкой
души. По отношению  к  Мари  она  всегда питала  то  редкостное  восхищение,
которое ничего не требует  взамен, а  ищет случая принести пользу, доставить
удовольствие.  Также интимно она еще  раз  танцевала  в домике  на  бульваре
Келлермана.  Когда Пьер и Мари узнали Лои  лучше, они, в свою очередь, стали
бывать  у  нее.  Там они встретились  с Огюстом Роденом  и  завязали  с  ним
дружеские  отношения. В эти годы можно было иной раз видеть, как Пьер, Мари,
Лои Фуллер и Роден мирно беседуют в студии скульптора среди его произведений
из мрамора и глины.

     * * *

     Семь-восемь  самых больших друзей  были вхожи во  флигель  на  бульваре
Келлермана: Андре Дебьерн, Жан Перрен с женой - самой близкой подругой Мари,
Жорж  Урбен,  Поль Ланжевен,  Эме  Коттон, Жорж Саньяк, Шарль-Эдуард  Гийом,
несколько учениц из Севрской школы... Ученые, одни ученые!
     По  воскресеньям, в  хорошую  погоду,  после полудня эта  группа ученых
собирается в саду. Мари с каким-нибудь рукоделием садится в тени у колясочки
Евы. Но штопка и шитье не мешают ей следить за общим разговором, который для
всякой другой женщины казался бы таинственней беседы на китайском языке.
     Это время  обмена  последними новостями: животрепещущие  высказывания о
лучах  радия  -  "альфа", "бета", "гамма". Перрен, Дебьерн и Урбен говорят с
жаром. Они  доискиваются до  происхождения  той  энергии,  которую  выделяет
радий.  Чтобы объяснить ее, приходится  отбросить  либо принцип Карно,  либо
закон сохранения  энергии, либо закон неизменности элементов. Пьер выдвигает
гипотезу  радиоактивных  превращений.  Урбен  протестует во  весь голос.  Он
ничего  не  хочет слушать  и  с  жаром  защищает  свою  точку зрения.  А как
продвинулась  работа  у Саньяка? Что  нового в опытах Мари  по  установлению
атомного веса радия?..
     Радий!.. Радий!.. Радий!.. Иногда это магическое слово, переходя из уст
в  уста, вызывает у Мари грусть: судьба распорядилась неудачно, сделав радий
веществом  чудодейственным,  а  полоний,  первый   открытый  супругами  Кюри
элемент,   -  неустойчивым  элементом   второстепенного  значения.  Польской
патриотке хотелось  бы, чтобы полоний  с его  символическим именем привлек к
себе всю славу.
     Эти "заумные"  беседы  время от времени  прерываются, когда доктор Кюри
говорит  о политике с Дебьерном  и  Ланжевеном. Урбен дружески поддразнивает
Мари,  критикует  чрезмерную скромность  ее платья,  упрекает  в  отсутствии
кокетства, и молодая женщина слушает,  наивно удивленная  такой  неожиданной
отповедью.  Жан  Перрен,  забыв  на  время  об  атомах  и  бесконечно  малых
величинах, приподнимает  свое красивое  вдохновенное  лицо  и,  будучи  ярым
поклонником  Вагнера,  поет  во  весь голос  арии  из "Золота Рейна"  или из
"Нюрнбергских  мейстерзингеров".  Немного  поодаль,  в  глубине сада,  мадам
Перрен рассказывает волшебные  сказки Алине и Франсуа, а также их подруге  -
Ирен.
     Перрены  и Кюри видятся каждый  день. Их  дома  рядом, и  лишь  простая
решетка, обвитая  ползучей розой, разделяет их  сады. Когда  Ирен необходимо
сообщить что-то спешное своим друзьям,  она подзывает  их к решетке.  Сквозь
просветы  между   ржавыми   прутьями  они  обмениваются  плитками  шоколада,
игрушками,  детскими тайнами, в ожидании  возможности,  по  примеру старших,
поговорить о физике.

     * * *

     Для  Кюри  наступает  новая эпоха. Франция заметила  их существование и
намеревается поддержать их работы.
     Первой и  непременной ступенью должно быть вступление Пьера в  Академию
наук.  Ученый вторично соглашается  на томительный объезд академиков. Друзья
Пьера, опасаясь за исполнение им  роли  "благоразумного кандидата",  осыпают
его тревожными советами.
     Э. Маскар - Пьеру Кюри, 22 мая 1905 года:

     Дорогой Кюри,
     ...Вы, естественно, стоите в первом ряду, не имея серьезного соперника,
и Ваше избрание вне сомнения.
     Однако же Вам необходимо взять себя в руки и объехать с визитами членов
академии, а в случае, если не  застанете никого дома, оставить Вашу визитную
карточку с загнутым уголком. Начните со следующей недели, и через две недели
эта каторга закончится.

     Э.Маскар - Пьеру Кюри, 25 мая 1905 года:

     Дорогой Кюри, устраивайтесь,  как  хотите, но круговую визитную  жертву
академикам надо закончить до двадцатого июня, хотя бы вам пришлось для этого
нанять автомобиль на целый день.
     Ваши  доводы  в принципе превосходны, но надо делать некоторые  уступки
требованиям практической жизни. Вы должны  подумать также о том,  что звание
академика облегчит Вам возможность оказывать услуги другим людям.

     5  июля  1905 года Пьер  Кюри избирается в академию, но... двадцать два
академика голосовали за его конкурента.
     Пьер Кюри - Жоржу Гуи, 24 июля 1905 года:

     ...Я  очутился в академии помимо  собственного желания и помимо желания
академии.  Я один раз  объехал всех с  визитами,  оставляя визитные карточки
отсутствовавшим, и все уверяли меня, что мне обеспечено пятьдесят голосов. А
я чуть не провалился!
     Что  поделаешь?  В  этом учреждении  ничего нельзя сделать просто,  без
интриг.   Кроме   небольшой,  хорошо  направляемой  кампании   против   меня
действовало несочувствие ко мне со  стороны клерикалов и тех,  кто  находил,
что я сделал слишком мало визитов. С. спросил меня,  кто из академиков будет
голосовать за меня, я ответил: "Не знаю, я не просил их об этом". - "Ага, вы
не снизошли до того, чтобы просить!" И был пущен слух, что я "гордец".

     Пьер Кюри - Жоржу Гуи, 6 октября 1905 года:

     ...В понедельник я был в академии, но откровенно  спрашиваю  себя,  что
мне  там  делать. Я ни с кем не близок, интерес самих заседаний ничтожный, я
прекрасно чувствую, что эта среда чужда мне.

     Пьер Кюри - Жоржу Гуи, октябрь 1905 года:

     Я еще не постиг, для чего нужна академия...

     Оставаясь весьма  умеренным  поклонником  блестящего сообщества ученых,
Пьер в  противовес  живо  интересуется  благоприятными  для  него  решениями
университета, так как от них будет зависеть его работа.  Ректор Лиар добился
для  него  учреждения  кафедры  физики.  Вот  наконец столь  желанное  место
штатного профессора! Раньше  чем принять это повышение, Пьер спрашивает, где
будет лаборатория для занятий кафедры.
     Лаборатория? Какая лаборатория? О лаборатории нет и речи!
     В  одну  минуту нобелевским лауреатам  становится ясно,  что если  Пьер
бросит свое старое  место в Школе  физики, химии и естественных  наук, чтобы
преподавать в Сорбонне, то его научная работа станет совершенно невозможной.
Новому профессору нет места  для работы, а его  две комнаты  в Школе физики,
естественно,  перейдут к  его  преемнику.  Пьеру предоставляется возможность
ставить свои опыты на улице.
     Отличным  почерком  Пьер  пишет  вежливое,  но решительное  письмо. Раз
предлагаемое место  не  предполагает ни рабочего  помещения, ни кредитов для
исследований, он отказывается от кафедры.
     Новая  канитель.  Университет  делает широкий жест и  хлопочет в палате
депутатов  о создании лаборатории и об отпуске кредита в сто пятьдесят тысяч
франков.  Проект  принят... или  почти  принят.  В  Сорбонне решительно  нет
помещения  для  Пьера,  но  здание с  двумя  лабораториями построят на улице
Кювье. Самому  Пьеру  будут отпускаться  на работы  двенадцать тысяч  в год,
кроме  того,  он получит  единовременно  тридцать  четыре  тысячи  по статье
расходов на оборудование.
     По   своей   наивности  Пьер  воображает,  что  на   эти  "расходы   на
оборудование"  он купит аппаратуру и  пополнит  материальную часть.  Да,  он
сможет  это  сделать,  но  лишь  на то, что  останется  за  вычетом из  этой
небольшой  суммы стоимости  постройки самого здания. В представлении властей
постройка и оборудование - одно и то же!
     Так на практике выполняются официальные проекты.
     Пьер Кюри - Жоржу Гуи, 7 ноября 1905 года:

     В Школе физики  я сохранил за собой две комнаты, где мы работали; кроме
того,  мне  строят  во  дворе  две другие.  Они  обойдутся в двадцать  тысяч
франков, которые вычтут из моего кредита на закупку оборудования...
     Завтра начинаю читать  курс  лекций, но условия для демонстрации опытов
крайне неудовлетворительны; аудитория-амфитеатр находится в  Сорбонне, а моя
лаборатория - на улице Кювье. Кроме того, в амфитеатре читается много других
курсов, и для подготовки к моим лекциям у меня остается только утро.
     Чувствую себя  ни  хорошо,  ни  плохо. Но утомляюсь  быстро  и сохранил
только  очень слабую  работоспособность.  Моя жена,  наоборот,  ведет  очень
деятельную жизнь: занята и детьми, и школой в Севре,  и лабораторией. Она не
теряет  ни минуты и  гораздо  регулярнее, чем  я,  следит за ходом работы  в
лаборатории, где проводит большую часть дня.

     Скаредное правительство мало-помалу выделяет  Пьеру Кюри место в кадрах
своих  служащих,  но  две  неудобные  и  слишком  маленькие комнаты  удалось
вытянуть с большим трудом.
     Некая богатая женщина предлагает свою  помощь обоим  Кюри,  идет на то,
чтобы  построить  для них особый институт в  каком-нибудь тихом  предместье.
Окрыленный надеждой, Пьер Кюри излагает ей свои планы и желания.
     Пьер Кюри - мадам Х., 6 февраля 1906 года:

     Мадам,
     вот Вам те указания,  какие Вы просили нас  сделать о  лаборатории. Эти
указания нисколько не являются безусловными, их можно изменять в зависимости
от  положения  вещей,  пространства  и  тех  средств,  какими  могли  бы  мы
располагать.
     Мы так настаивали на постройке лаборатории где-нибудь в деревне потому,
что для нас крайне важно жить с нашими детьми там  же, где работаем. И дети,
и лаборатория требуют постоянного внимания.  В особенности трудно приходится
моей  жене,  когда наш  дом  и  лаборатория  отстоят  далеко друг от  друга.
Временами такая двойная нагрузка становится выше ее сил.
     Спокойная    жизнь   вне    Парижа   очень   благоприятствует   научным
исследованиям, и  лаборатории только бы  выиграли, если бы  их перенесли  за
город. А жизнь  в центре города, наоборот, действует на детей пагубно, и моя
жена не может решиться воспитывать их в таких условиях.
     Мы  крайне тронуты  Вашей  заботой  о нас. Прошу,  мадам, соблаговолите
принять вместе с моей благодарностью и наш почтительный привет.

     План не  осуществился. Пройдет еще  восемь лет до той поры,  когда Мари
получит  достойное помещение - то помещение, которого уже не увидит  Пьер. И
Мари будет всю жизнь терзаться мыслью,  что ее товарищ  до своего  смертного
конца тщетно ждал такой лаборатории  - его единственной честолюбивой мечты в
жизни.
     О тех двух лабораториях, которые были  даны  Пьеру перед  его последним
часом, Мари впоследствии напишет:

     Нельзя подавить в себе чувство горечи, когда подумаешь, что эта милость
оказалась для него  первой и последней, что первоклассный французский ученый
в конечном  счете  никогда не имел подходящей  лаборатории, хотя его большое
дарование проявилось уже тогда, когда ему было только двадцать лет. Конечно,
проживи он дольше,  то  рано или поздно ему создали  бы  подходящие  условия
работы, но  еще в возрасте сорока семи лет он был лишен их. Представляют  ли
себе  люди всю  скорбь восторженного и бескорыстного творца  большого  дела,
когда  осуществление  его  мечты  все  время тормозится недостатком средств?
Можно ли,  не испытывая чувства глубокой горечи, думать о самой непоправимой
растрате величайшего народного блага - таланта, сил и мужества лучших  сынов
нации?
     ...Правда,  открытие  радия  было сделано в  условиях, казалось бы,  не
обеспечивающих успеха, а сарай,  в  котором произошло  это событие, оказался
овеянным  чарующей легендой. Но этот романтический элемент не принес пользы:
он только измотал нас и задержал осуществление  работы. При лучших средствах
всю нашу  работу за первые пять  лет  можно было  бы  свести  к двум годам и
уменьшить ее напряженность.

     * * *

     Из   всех   постановлений  министерства  только  одно  доставило   Кюри
удовольствие.  У  Пьера будет три сотрудника: адъюнкт, ассистент и лаборант.
Адъюнктом назначена Мари.
     До сих пор присутствие этой женщины  в лаборатории зависело  только  от
милости декана  института.  Работы по  исследованию радия Мари проводила, не
имея  никакого звания и не  получая никакого жалованья. Тольк