ийское
правительство в качестве владельца этого государственного завода постановило
отпустить безвозмездно тонну  отходов в распоряжение двух лунатиков в науке,
уверяющих,  что  эти  отбросы  им   необходимы.  Если  понадобится   большее
количество такого материала, рудник уступит его на самых выгодных условиях.
     Однажды  утром  большая конная повозка, вроде тех,  что развозят уголь,
остановилась на улице Ломон, перед Школой физики. Об  этом известили Пьера и
Мари.  Без шляп,  в лабораторных фартуках они бегут на улицу. Пьер сохраняет
обычное  спокойствие, но Мари,  увидев рабочих, выгружающих мешки,  не может
скрыть свою  радость. Это же урановая руда,  ее урановая руда! Еще несколько
дней тому назад товарная станция известила о ее прибытии.
     Лихорадочно волнуясь от любопытства  и нетерпения,  Мари не в состоянии
ждать, ей хочется сейчас  же вскрыть какой-нибудь мешок и взглянуть на  свое
сокровище. Разрезает бечеву и расправляет грубую мешковину. Запускает руки в
бурый, тусклый минерал с примесью хвойных игл.
     Вот где таится радий! Вот откуда будет  извлекать его Мари,  хотя бы ей
пришлось переработать гору этого вещества, похожего на дорожную пыль.

     * * *

     Мария Склодовская прожила самые упоительные времена своего студенчества
в мансарде.  Мари  Кюри предстоит вновь пережить много чудесных  радостей  в
полуразрушенном сарае. Странная повторяемость обстоятельств, когда суровое и
утонченное  счастье  (наверно, не испытанное ни одной женщиной до  Мари) оба
раза выбирает для себя самое жалкое убранство.
     Сарай  на  улице Ломон  образцовый по отсутствию удобств.  Летом  из-за
стеклянной  крыши в нем  жарко, как  в теплице. Зимой не знаешь, что лучше -
дождь или  мороз. Если  дождь, то водяные  капли с мягким,  но  раздражающим
стуком  падают  на  пол,  на рабочие  столы,  на  разные  места,  отмеченные
физиками, чтобы  не ставить там аппаратуру. Если мороз, то  мерзнешь сам.  А
помочь  нечем.  Печка,  даже  раскаленная  докрасна,   одно   разочарование.
Подходишь  к  ней вплотную,  немного  согреваешься,  но чуть  отойдешь,  как
попадаешь в зону  обледенения. Мари и Пьеру  необходимо привыкать к жестоким
внешним   климатическим   условиям:   из-за  отсутствия   в   числе  прочего
необходимого   оборудования  -  тяги  для  вывода  наружу  вредных  газов  -
большинство  процессов обработки  надо осуществлять  под  открытым небом, на
дворе. Стоит разразиться ливню, и физики спешно переносят аппаратуру опять в
сарай. А чтобы продолжать  работу и не задыхаться, они устраивают  сквозняк,
открывая дверь и окна.

     У  нас  не  было  ни денег,  ни лаборатории,  ни  помощи, чтобы  хорошо
выполнить  эту важную и  трудную задачу, - запишет она позже. -  Требовалось
создать нечто  из  ничего,  и  если Казимеж  Длусский  когда-то  назвал  мои
студенческие  годы  "героическими годами жизни моей  свояченицы", то  я могу
сказать  без  преувеличения, что  этот период был  для  меня  и  моего  мужа
героической эпохой в нашей совместной жизни.
     ...Но  как  раз   в  этом  дрянном,  старом  сарае  протекли  лучшие  и
счастливейшие  годы  нашей  жизни,  всецело  посвященные работе.  Нередко  я
готовила какую-нибудь пищу  тут  же,  чтобы не  прерывать  ход  особо важной
операции.  Иногда весь день  я перемешивала кипящую  массу железным шкворнем
длиной почти в мой рост. Вечером я валилась с ног от усталости.

     В таких условиях чета Кюри будет работать с 1898 по 1902 год.
     В первый год они работают совместно над химическим выделением полония и
радия,  добывают  радиоактивные продукты, а затем измеряют интенсивность  их
излучения.  Вскоре  оба  супруга  находят более  целесообразным  действовать
раздельно.  Пьер  стремится  уточнить свойства радия, изучить  новый металл.
Мари продолжает обработку руд, чтобы получить чистые соли радия.
     При этом разделении труда Мари избрала мужскую  долю, взяв на себя роль
чернорабочего. В  сарае  - ее супруг,  весь  поглощенный  постановкой тонких
опытов,  во  дворе  - Мари  с  развевающимися на ветру  волосами, в  старом,
запыленном  и   сожженном  кислотами   фартуке,   окруженная  клубами  дыма,
разъедающего глаза и горло, и воплощающая в себе работу целого завода.

     Мне приходилось обрабатывать в день до  двадцати килограммов первичного
материала,  - пишет она, - и в результате  весь сарай был заставлен большими
химическими   сосудами   с  осадками  и  растворами;  изнурительный  труд  -
переносить мешки, сосуды,  переливать растворы из одного сосуда в другой, по
нескольку часов подряд мешать кипящую жидкость в чугунном котле.

     Но радий упорно хранит  свою тайну  и не выражает ни малейшего  желания
знакомиться  с  людьми.  Где  та  пора,  когда  Мари  по  простоте  душевной
определяла его содержание  в отходах урановой руды как один к ста? Излучение
нового  вещества  обладает  такой  силой, что  ничтожное  количество  радия,
рассеянное в  минерале,  является источником поразительных  явлений, которые
можно  не  только  наблюдать,  но  и  легко  измерить.  Вся  трудность  -  в
невозможности  выделить  даже ничтожное количество  радия, изъять его из той
среды, с которой он прочно связан.
     Рабочие  дни  превращаются в месяцы, а месяцы  в годы.  Пьер  и Мари не
теряют мужества.  Это вещество  завораживало  их своим сопротивлением. Он  и
она,  соединенные нежной  любовью  и  умственным влечением,  созданы для той
противоестественной жизни, какую вели в деревянном сарае.

     В ту пору мы с головой ушли в новую область, которая  раскрылась  перед
нами благодаря неожиданному открытию, - запишет Мари. - Несмотря  на трудные
условия работы, мы чувствовали себя вполне счастливыми. Все дни мы проводили
в  лаборатории.  В  жалком  сарае царил  полный мир  и тишина;  бывало,  что
приходилось  только следить  за ходом  той  или  другой  операции, тогда  мы
прогуливались взад  и вперед  по сараю, беседуя о нашей теперешней и будущей
работе;  озябнув, подкреплялись чашкой чаю  тут же у печки.  В нашем  общем,
едином увлечении мы жили как во сне.
     ...В  лаборатории  мы  очень мало виделись с людьми;  время от  времени
кое-кто из физиков и химиков заходил  к нам:  или посмотреть на наши  опыты,
или спросить  совета  у Пьера  Кюри,  уже  известного  своими  познаниями  в
нескольких  разделах физики. И у  классной доски  начинались те  беседы, что
оставляют  лучшие воспоминания,  возбуждая  еще больший  научный  интерес  и
рвение к работе, и  в то  же время не прерывают естественный ход мысли и  не
смущают атмосферу покоя и внутренней сосредоточенности, какой и  должна быть
атмосфера лаборатории.

     Иногда  Пьер  и  Мари  оставляют на  несколько минут  свою аппаратуру и
начинают мирно беседовать.
     -  Очень  интересно,  как  "он"  будет  выглядеть,  -  говорит  в  один
прекрасный день  Мари  с нетерпеливым  любопытством девочки, которой обещана
игрушка. - Пьер, ты каким представляешь его себе?
     -  Кто  его  знает... -  спокойно отвечает физик.  - Видишь ли, мне  бы
хотелось, чтобы у него был красивый цвет.

     * * *

     Странно,  что в  переписке  Мари  Кюри  мы  не  находим  по поводу этой
многотрудной работы ни  одного картинного, прочувствованного замечания вроде
тех, какие некогда врывались в содержание ее интимных писем. Оттого  ли, что
годы изгнания ослабили духовную близость с ее родными? Или спешная работа не
оставляла времени для этого?
     Действительная причина  такой  сдержанности заключалась, может быть,  в
другом. Не  случайно  то  обстоятельство, что письма Мари Кюри  теряют  свою
оригинальность  как  раз  в  то  время,  когда  история  ее  жизни  начинает
приобретать  исключительный  характер.  Будучи  гимназисткой,  учительницей,
студенткой, невестой, Мари могла быть  откровенной.  Но теперь ее обособляют
от других тайна и неизъяснимое чувство своего призвания. Среди тех, кого она
любит, для нее уже нет собеседника, способного ее понять, постичь ее заботу,
трудность цели. Только одному человеку может она поверить  свои  думы: Пьеру
Кюри, товарищу  в  жизни  и  в  работе.  Только  ему  она  высказывает  свои
сокровенные  мысли, свои  мечты. Начиная с этого времени всем другим, как бы
ни были они дороги ее сердцу, Мари будет казаться почти заурядной личностью.
Станет  описывать  только  будничную сторону своей  жизни.  Временами  у нее
найдутся  и  прочувствованные  выражения,  чтобы  похвалиться  своим женским
счастьем. Но о работе скажет лишь несколько невыразительных коротких фраз  в
двух-трех строках... В этом мы чувствуем твердое  желание  не затрагивать  в
переписке избранное ею назначение своей жизни. Из щепетильной скромности, из
отвращения  к  пустой  болтовне,   ко   всякому   позерству  Мари  прячется,
пригибается к  земле  или,  вернее,  показывает  только  один  свой профиль.
Стыдливость,  отвращение,  рассудок  поднимают  голос,  и  даровитая  ученая
стушевывается, принимает облик "обычной женщины".
     Мари - Броне, 1899 год:

     ...Живем по-прежнему. Много работаем, но спим крепко,  а поэтому работа
не вредит  нашему  здоровью. По вечерам вожусь с дочуркой.  Утром ее одеваю,
кормлю,  и около 9 часов я уже обычно выхожу из дому. За весь год мы не были
ни разу  ни в театре, ни на  концерте, ни в гостях. При  всем том  чувствуем
себя  хорошо...  Очень  тяжело  только одно  -  отсутствие родимой семьи,  в
особенности  вас,  мои милые, и  папы. Часто  и  с  грустью  думаю  о  своей
отчужденности. Ни на что другое я жаловаться  не  могу,  поскольку состояние
нашего здоровья неплохое, ребенок хорошо растет, а муж у меня - лучшего даже
нельзя себе  вообразить,  это настоящий  Божий дар,  и чем  дольше живем  мы
вместе, тем сильнее любим друг друга.
     Наша  работа продвигается вперед. Скоро я буду делать  о ней доклад, он
был назначен на прошлую субботу, но я  не смогла присутствовать,  поэтому он
состоится непременно или в субботу, или же через две недели.

     Работа,  лишь сухо  упомянутая  в письме  Мари,  блестяще  продвигается
вперед. В  течение 1899  и  1900 годов  Пьер  и Мари опубликовали  статью об
открытии индуцированной радиоактивности, вызываемой радием, другую статью  -
о явлениях  радиоактивности  и  третью статью  -  о  переносе электрического
заряда посредством обнаруженных  лучей.  Наконец, для Физического  конгресса
1900  года  они  пишут  общий  обзор по исследованию  радиоактивных веществ,
который вызовет огромный интерес в научном мире.

     * * *

     Развитие новой науки о  радиоактивности  обещает  принять  ошеломляющий
размах. Чета Кюри  нуждается в помощниках. До сих пор им помогал только один
лабораторный служитель института по имени  Пти, отличный человек, который по
собственному   желанию  и  почти   тайком  заходил  поработать   с  ними  во
внеслужебные часы. Но теперь им нужны сотрудники более высокой квалификации.
Их  открытие намечает  дальнейшие,  очень  важные  работы  в  области химии,
которые требуют внимательного изучения. Кюри хотят объединиться  со знающими
исследователями.

     Нашу работу по радиоактивности мы начали в одиночестве, - запишет Мари.
- Но  ввиду широты самой задачи все  большее и большее значение  для  пользы
дела  приобретало  сотрудничество  с   кем-нибудь  еще.  Уже  в   1898  году
руководитель  научных  работ института Ж.Бемон оказал нам временную  помощь.
Около  1900  года Пьер Кюри  познакомился с молодым химиком Андре Дебьерном,
работавшим препаратором у  профессора Фриделя,  который очень  ценил его как
ученого.  На предложение  Пьера  Андре Дебьерн охотно  выразил свое согласие
заняться радиоактивностью:  он предпринял исследование нового радиоэлемента,
существование которого  подозревалось  в  группе железа и редких земель.  Он
открыл  этот  элемент, названный  актинием.  Хотя  Андре  Дебьерн работал  в
химико-физической лаборатории Сорбоннского университета,  руководимого Жаном
Перреном, он часто заходил к нам в сарай, вскоре став очень близким другом и
нашим, и доктора Кюри, а впоследствии и наших детей.

     Так, еще до выделения полония  и радия французский  химик Андре Дебьерн
открыл для них их "брата" - актиний.

     В это же время,  - рассказывает Мари, -  французский физик Жорж Саньяк,
занятый  изучением  Х-лучей, часто  заходил  поговорить  с  Пьером  Кюри  об
аналогиях, которые  можно провести  между  Х-лучами, их  вторичными лучами и
излучением радиоактивных  тел.  Они  совместно  сделали  работу  о  переносе
электрического заряда вторичными лучами.

     Все  это время  Мари  обрабатывает,  килограмм  за  килограммом,  тонны
урановой руды,  присланные  в  несколько приемов из Иоахимстали. Со страшным
упорством в  течение четырех лет она ежедневно перевоплощалась  по очереди в
ученого, квалифицированного  работника, инженера и  чернорабочего. Благодаря
ее уму и энергии все более  и более  концентрированные  продукты с большим и
большим содержанием  радия  появлялись  на  ветхих столах  сарая. Мари  Кюри
приближается  к своей цели.  Прошло  то время, когда она  стояла на дворе  в
клубах едкого  дыма и следила  за тяжелыми  котлами,  где  плавился исходный
материал.  Наступает  следующий   этап  в   работе  -   очистка  и   дробная
кристаллизация   растворов   высокой   радиоактивности.   Теперь  необходимо
предельно чистое помещение с аппаратурой, изолированной от пыли и от влияния
колебаний температуры. В  жалком,  продуваемом  со всех сторон сарае носится
пыль  с  частицами  железа  и  угля,  которые  примешиваются  к  старательно
очищенным  продуктам  обработки, что приводит Мари в  отчаяние.  У нее болит
душа от ежедневных  происшествий такого рода, попусту отнимающих и время,  и
силы.
     Пьеру так надоела  эта бесконечная  борьба, что он  готов отказаться от
нее. Будем понимать его правильно: он и не  думал бросать исследование радия
и радиоактивности,  но охотно бы  приостановил  на данный момент специальные
технические  операции  по выделению чистого радия.  Препятствия этой  работе
казались  непреодолимыми.  Разве  нельзя  возобновить ее позднее,  в  лучших
условиях? Более склонный  искать  в  природе  значение  ее  явлений, чем  их
материальную реальность,  Пьер  Кюри  выходит  из  себя  при  виде ничтожных
результатов, какие получаются от изнурительных  работ Мари.  Он  советует ей
сделать передышку.
     Но  Пьер  не учел характера своей жены.  Мари  хочет  выделить  радий и
выделит. Она не обращает внимания ни  на переутомление, ни на трудности,  ни
на пробелы  в своих знаниях, усложняющие ее задачу.  В конце концов она  еще
очень  молода  в  науке.  В  ней  нет  ни  уверенности, ни  глубокой научной
культуры,  как  у  Пьера,  работающего  уже  двадцать лет;  то  и  дело  она
наталкивается  на  явления и  методы, мало  ей знакомые, и тогда  приходится
наспех  собирать сведения о них из  литературы. Ну и пусть трудно! С упрямым
взглядом из-под большого лба она хватается за свою аппаратуру и пробирки.
     В 1902 году, спустя сорок восемь месяцев с того дня, когда супруги Кюри
заявили о вероятном  существовании радия, Мари наконец одерживает победу. Ей
удалось  выделить один дециграмм чистого радия и установить его атомный вес,
равный 225.
     Неверующим химикам  - такие еще оставались - пришлось только склониться
перед фактами и перед сверхчеловеческим упорством этой женщины. Теперь радий
получил официальное признание.

     * * *

     Девять  часов  вечера.  Пьер и  Мари  в  собственном доме  на  бульваре
Келлермана.  Дом очень  их устраивает. Со стороны  бульвара, где тройной ряд
деревьев  наполовину заслоняет  укрепления,  видны  только навевающая печаль
стена  и  маленький подъезд,  но  за этим двухэтажным флигелем скрывается от
посторонних  глаз небольшой  садик  провинциального вида,  довольно милый  и
очень тихий.  Оттуда  можно через  заставу Шантийи укатить  на велосипедах в
предместье, а затем в леса.
     Старый доктор  Кюри  удалился  к себе в комнату. Мари  выкупала дочку и
уложила ее  спать, довольно долго постояла у кроватки. Это ритуал. Если Ирен
вечером не чувствует матери около себя,  она  без устали зовет ее тем "Мэ!",
которое  навсегда заменит у нее слово "мама". Тогда Мари, уступая маленькому
четырехлетнему деспоту, взбирается на другой  этаж, усаживается у  изголовья
дочки  и  сидит  в темноте,  пока детский  голосок  не  перейдет  в  ровное,
спокойное дыхание.
     Только  тогда  она  сходит вниз к  Пьеру,  уже проявляющему нетерпение.
Несмотря на  всю  мягкость своего характера, он  до такой  степени привык  к
постоянному  обществу  жены, что  малейшее  отклонение от этого  мешает  ему
спокойно думать.  Стоит  Мари  чуть дольше  задержаться, как он встретит  ее
горьким упреком: "Ты только и занята ребенком!"
     Пьер  прохаживается  по  комнате,  Мари  садится  и  начинает подшивать
незаконченный край нового фартучка  для  Ирен. Одно из ее основных  правил -
никогда не покупать для девочки готовых  платьев: по ее  мнению, они слишком
дороги  и неудобны. В те времена, когда Броня жила  еще в Париже, обе сестры
шили вместе платья своим дочкам по  выкройкам собственного  изобретения. Эти
выкройки служат Мари и до сих пор...
     Но  в  этот  вечер  она  не  в состоянии  сосредоточить свое  внимание.
Нервничая, Мари встает и откладывает в сторону работу. И вдруг говорит:
     - А не пойти ли нам туда?
     Просительная  интонация  в  ее вопросе оказывается  лишней, потому  что
Пьеру также не терпится пойти в сарай, откуда они ушли два часа  тому назад.
Радий, капризный, как живое существо, притягательный, как любовь, зовет их к
себе, в свое жилище, в их убогую лабораторию.
     Рабочий день выдался трудный,  и было бы разумнее для двух  ученых дать
себе  отдых. Но Пьер и Мари не всегда разумны. Они накидывают на себя плащи,
предупреждают доктора Кюри  о своем бегстве  и скрываются. Идут  пешком, под
руку, изредка обмениваясь несколькими словами. Они минуют людные улицы этого
отдаленного квартала, заводские мастерские, пустыри, бедные дома, доходят до
улицы  Ломон и  пересекают двор. Пьер  вкладывает ключ в  замочную скважину,
дверь скрипит, как тысячи раз прежде, и вот они в своих владениях, в царстве
своей мечты.
     - Не  зажигай свет,  - говорит Мари.  И добавляет тихо: - Помнишь день,
когда ты сказал: "Мне бы хотелось, чтобы у радия был красивый цвет".
     Действительность,  несколько последних месяцев уже  восхищавшая  Мари и
Пьера,  превзошла  все  ожидания.  У  радия  есть нечто другое,  важнее, чем
красивый цвет: он излучает свет! И среди темного сарая стеклянные сосудики с
драгоценными  частицами радия,  расставленные, за отсутствием шкафов, просто
на   столах,  на  прибитых  к  стенам  дощатых  полках,  сияют  голубоватыми
фосфоресцирующими силуэтами, как бы висящими во мраке.
     - Гляди... гляди! - шепчет Мари.
     Она  осторожно продвигается вперед, нащупывает рукою  плетеное кресло и
садится.  В  темноте, в безмолвии  два лица  обращены  к бледному  сиянию, к
таинственному источнику лучей - к радию, их радию! Наклонив корпус вперед, с
напряженным  лицом Мари  сидит  в том же  положении,  как и час тому назад у
изголовья своего заснувшего ребенка.
     Рука друга тихо гладит ее волосы.
     Навсегда запомнится ей этот вечер...


        "ТРУДНОЕ ЖИТЬЕ"

     Пьер и Мари жили бы вполне счастливо, если бы в горячий бой с природой,
какой они вели в жалком сарае, могли вложить все свои силы.
     Увы!  Им  приходится  вступать в  бои  другого  рода и  терпеть  в  них
поражения.
     За  пятьсот франков в  месяц Пьер  читает в  Школе физики курс  из  ста
двадцати лекций и сверх  того  руководит практическими  занятиями студентов.
Помимо  этой  утомительной  педагогической  работы  он  занимается  научными
исследованиями. Пока у четы Кюри не  было детей,  пятисот франков хватало на
домашние расходы.  Но после рождения Ирен  наем служанки и кормилицы  сильно
отразился  на бюджете. Пьер и  Мар